Глава седьмая

Глава седьмая

Магомет тайно передает другим свое учение и постепенно получает новые откровения. Возвещает их своим родным. Как последние отнеслись к ним. Восторженная преданность Али. Дурные предзнаменования христиан.

В течение некоторого времени Магомет поверял свои откровения только своим домашним. Одним из первых, открыто заявившим себя его последователем, был Зайд, его слуга-араб из племени калб. Этот юноша был в детстве взят в плен шайкой вооруженных курайшитов и путем покупки или по жребию перешел в собственность к Магомету. Через несколько лет отец его, услыхав, что он в Мекке, отправился туда и предложил в выкуп за него значительную сумму денег. «Если он предпочтет отправиться с тобой, – сказал Магомет, – то пусть идет без выкупа, если же он сочтет лучшим остаться со мной, то как же мне не согласиться на это?». Зайд предпочел остаться на том основании, говорил он, что к нему относятся не как к рабу, а скорее как к сыну. Вследствие этого Магомет публично усыновил его, и с тех пор он оставался при нем в качестве преданного слуги. Теперь, обратившись в новую веру, он получил полную свободу, но из дальнейшего рассказа мы увидим, что он на всю жизнь сохранил благоговейную привязанность к Магомету, который, по-видимому, имел особый дар внушать ее своим последователям и подчиненным.

Первые шаги Магомета в качестве пророка делались боязливо и тайно. Вражда, неприязненные действия грозили ему со всех сторон от близких родственников курайшитов из рода Хашима, все могущество и благоденствие которых зависело от идолопоклонства, а еще больше от соперничествовавшего рода Абд Шима, с давних пор смотревшего завистливо и подозрительно на хашимитов и который с величайшей радостью провозгласил бы их еретиками и беззаконниками, чтобы устранить их от должности охранителей Каабы. Во главе этой соперничествующей линии курайшитов стоял Абу Софиан, сын Харба, внук Омейя и правнук Абд Шима. Это был человек даровитый и властолюбивый, очень богатый и влиятельный, ставший позднее одним из наиболее упорных и сильных противников Магомета[7].

При таком неблагоприятном положении дела распространение новой веры шло тайно и медленно, так что в первые три года обращенных было не более сорока человек, преимущественно из среды людей молодых, иностранцев и рабов. Собрания для молитв устраивались тайно или у кого-нибудь из посвященных, или в пещере недалеко от Мекки. Но и тайна не предохранила их от неприятности. Собрания их были открыты; в пещеру ворвалась толпа, и последовала свалка. Один из нападавших был ранен в голову Соадом, оружейником, который после этого стал известен среди правоверных как первый проливший кровь во славу ислама.

Одним из жесточайших противников Магомета был его дядя Абу Лахаб, человек богатый, надменный и вспыльчивый. Сын его, Ота, был женат на Рукайе, дочери Магомета, так что они были в двойном родстве. Абу Лахаб был, однако, в родстве и с враждебной линией курайшитов, так как сам он был женат на Ом-Джемили, сестре Абу Софиана, и находился под сильным влиянием жены и зятя. Он относился неодобрительно к тому, что он называл ересью племянника, находя, что она покроет позором ближайшую родственную линию и навлечет на нее вражду остальных курайшитов. Магомет принимал близко к сердцу злобное противодействие дяди и приписывал все внушению жены его, Ом-Джемили.

Преимущественно же его печалила эта враждебность потому, что он видел, как она дурно отражалась на счастье его дочери Рукайи, влечение которой к его учению вынуждало ее терпеть упреки со стороны мужа и его семьи.

Эти и другие причины различных неприятностей угнетали и усиливали болезненное настроение его ума. Он ослаб, сделался угрюм и все более и более стремился к уединенным размышлениям. Те родные, которые любили его, замечая эту перемену, боялись, чтобы он не заболел; другие же относились к нему насмешливо и находили у него помрачение ума; и во главе последних стояла Ом-Джемиль, жена его дяди, сестра Абу Софиана.

Результатом такого расстроенного состояния ума и тела было другое видение или откровение, которое повелевало ему «проповедовать и прославлять Господа». Теперь ему предстояло смело и открыто провозгласить свое учение, и прежде всего своему роду и племени. Для этого на четвертом году своего так называемого посланничества он созвал всех курайшитов из рода Хашима сойтись на холме Сафа, близ Мекки, обещая сообщить им вести, очень важные для их благополучия. По этому приглашению все собрались в назначенное место; в числе их находился и враждебный ему дядя Абу Лахаб с Ом-Джемилью, насмешницей-женой своей. Лишь только пророк заговорил о своей миссии и сообщил о своих откровениях, как Абу Лахаб в бешенстве вскочил со своего места, стал поносить его за то, что он собрал их из-за таких пустяков, и, схватив камень, намеревался запустить его в Магомета. Но пророк бросил на него гневный взгляд, проклял руку, поднявшуюся с угрозой, и предсказал ему гибель в геенне огненной, причем с уверенностью прибавил, что жена его, Ом-Джемиль, сама принесет пучок терну, чтоб разжечь этот огонь.

Собрание разошлось в смущении. Абу Лахаб и жена его, взбешенные за призванное на них проклятие, заставили сына своего, Оту, развестись с женой Рукайей и отослать ее, рыдающую, обратно к Магомету. Впрочем, она скоро утешилась, выйдя замуж за правоверного Османа ибн аль-Аффана, ревностного ученика Магомета.

Нимало не унывая из-за своей первой неудачной попытки, Магомет созвал второе собрание хашимитов в своем собственном доме, где, угостив их бараниной и молоком, подробно возвестил им полученные с неба откровения и божественное повеление сообщить их своим близким родственникам. «О дети Абд аль-Мутталиба, – воскликнул он восторженно, – вам, предпочтительно пред другими людьми, Аллах даровал эти самые драгоценные дары! От имени Его я предлагаю вам блаженство в этом мире и бесконечные радости в будущем. Кто из вас хочет разделить со мной предлагаемое бремя? Кто хочет быть моим братом, моим заместителем, моим визирем?».

Все оставались безмолвными; некоторые удивлялись, другие улыбались недоверчиво и презрительно. Наконец, вышел порывисто Али и с юношеским энтузиазмом предложил себя к услугам пророка, скромно указав при этом на свою молодость и телесную немощь[8]. Магомет обнял великодушного юношу и прижал к своему сердцу. «Смотрите! Вот мой брат, мой визирь и мой наместник! – воскликнул он. – Пусть все внимают его словам и повинуются ему!».

Но порыв такого юноши, как Али, встречен был взрывом презрительного хохота со стороны курайшитов, и они принялись подтрунивать над Абу Талибом, отцом молодого новообращенного, говоря, что он должен падать теперь ниц перед сыном и повиноваться ему.

Хотя учение Магомета и было злобно отвергнуто его родственниками и друзьями, оно нашло понимание среди народа, а главным образом среди женщин, всегда готовых сочувствовать тому, кто подвергается преследованию. Многие евреи также интересовались им некоторое время, но, узнав, что он позволяет ученикам своим есть мясо верблюдов и других животных, не дозволенных их законом, они отвернулись от него и признали его веру нечистой.

Теперь Магомет, отбросив всякую осторожность или, вернее, проникаясь все большей восторженностью, ходил всюду, открыто и ревностно проповедуя свое учение и выдавая себя за пророка, посланного Богом с целью уничтожить идолопоклонство и смягчить суровость еврейского и христианского законов. Холмы Сафа и Кубеис, освященные преданиями об Агари и Измаиле, были его любимыми местами проповеди, а гора Хира была его Синаем, куда он в порывах возбуждения и восторга иногда удалялся и, пробыв несколько времени в уединенной пещере, появлялся с новыми откровениями Корана.

Добрые древние христианские писатели, обсуждая появление Магомета, которого называют арабом, врагом церкви, приводят суеверные рассказы о различных чудесах, совершившихся около того времени, – страшных предвестниках смут, готовых взволновать мир. В Константинополе, этой столице христианской империи того времени, явилось много уродов и страшных видений, вселявших ужас в сердца очевидцев. Во время некоторых религиозных процессий по окрестностям кресты внезапно начинали сами двигаться и сильно колебаться, приводя присутствующих в ужас и изумление. Нил – древняя мать чудес – родил двух уродов, не то мужчин, не то женщин, которые, выйдя из его вод, несколько времени страшно оглядывались кругом и потом снова скрылись в волнах. В течение целого дня солнце казалось уменьшенным на треть против обыкновенной величины и бросало бледные, печальные лучи. В одну темную, безлунную ночь адский огонь ярким светом озарил небо, по которому сверкали кровавые копья.

Все эти и многие другие подобные чудеса объяснялись как предвестники приближающихся бедствий. Старые служители Бога мрачно качали головами, предсказывая наступление царства Антихриста, великих гонений на христиан и разорение церквей; а святые люди, испытавшие на своем веку немало гонений и волнений из-за веры, прибавляет высокочтимый отец Хайме-Бледа, получили свыше дар понимания и объяснения этих таинственных явлений, предвещавших различные невзгоды для церкви; их можно уподобить опытным морякам, которые по состоянию воздуха, неба и моря узнают о приближении бури, грозящей разбить их корабль.

Многие из этих святых собирались прославить Бога, прежде чем исполнятся их пророчества, и уже с высот небес смотреть с состраданием на смуты в христианском мире, подобно людям, которые, стоя на безоблачных высотах гор, смотрят вниз на бури, бушующие на земле и на море, потопляющие большие корабли и разрушающие высокие башни.