РОЩИНА-ИНСАРОВА Екатерина Николаевна

РОЩИНА-ИНСАРОВА Екатерина Николаевна

31.5(12.6).1883 – 28.3.1970

Драматическая актриса. На сцене с 1897. С 1909–1911 – в театре К. Незлобина (Москва), с 1911 по 1913 – в Малом театре (Москва), с 1913 по 1918 – в Александринском театре (Санкт-Петербург). Роли: Нора («Нора» Г. Ибсена), Маргарита Готье («Дама с камелиями» А. Дюма), Анна («Цена жизни» В. Немировича-Данченко), Варенька («Романтики» Д. Мережковского), Катерина («Гроза» А. Островского). Дочь Н. Рощина-Инсарова. С 1919 – за границей.

«Это было прекрасное, трепетное, оригинальное дарование. Что бы она ни играла, она всегда играла интересно. Ее необыкновенно выразительные, огромные темные глаза с необычайной силой выражали скорбь обиженной, оскорбленной женской души, трагический ужас перед неразрешимыми загадками жизни. Голос у нее был немного хриплый, тусклый, как и у ее отца, но так же, как и у него, он придавал своеобразную прелесть произносимым словам, какой-то налет грусти и усталости. Изящная, гибкая фигура, очень красивые руки, пластичные движения сообщали женственную прелесть создаваемым артисткой образам. Ее игра напоминала по своей тонкой отделке и мастерству игру французских актрис. Она одевалась с большим вкусом и умела носить костюм. Даже в ее не совсем удачных ролях, как, например, Герцогиня Падуанская, я вспоминаю о ней как о поэтичном, волнующем, красивом видении» (Н. Смирнова. Воспоминания).

«У нее был тип южанки: худенькая, гибкая, как испанка, с огромными то тоскующими, то горящими глазами, она не была красива в классическом смысле, но была обаятельна, волновала зрителя и заражала его своим чувством.

…Страстная, способная увлекаться до потери сознания, пытавшаяся даже отравиться из-за несчастной любви, женщина крайностей; в ней были возможности самых великодушных поступков, как и самых жестоких. Был один человек, в юности оказавший ей поддержку и помощь. И она заботилась о когда-то близком ей человеке, во всех перипетиях своей бурной жизни держала его при себе, давно утратив к нему, постаревшему, обедневшему, всякую любовь, но сохранив суеверно дружбу и жалость… В трудные дни делилась с ним всем, что имела, и даже, выйдя замуж, увезла его с собой.

Минута была для нее все. О своей любви к искусству она никогда не говорила, она только жила, жила интенсивно и страстно. Она могла запереться на целую неделю с опущенными шторами, лежать перед образами на полу, рыдать над своею жизнью и вдруг вскочить, потребовать лошадей, помчаться куда-нибудь за город и пить шампанское, как ее отец. А то вдруг окружит себя литераторами, возьмется читать серьезные книги, чуть ли не изучать Талмуд с Бурдесом…

Вообще она металась, но металась не напоказ, не для эффекта, а потому, что иначе не могла. С товарищами была широко щедра, умела быть хорошим другом, но и пылать враждой. Ее почти все звали в глаза и за глаза „Катя Рощина“…Рощина на это не обращала ни малейшего внимания: ты – так ты, Катя – так Катя. В жизни она была то балованное дитя, то страстная женщина, то неутешная страдалица. На сцене вся трепетала и горела. Иногда одну и ту же роль играла из рук вон плохо, иногда изумительно… Иногда была красива и поэтична, как героиня поэта, иногда старообразна, дурна и вся потухала. Одевалась то с элегантностью парижанки, то могла выйти закутанная в старый платок и непричесанная.

Из всех четырех стихий ее стихией, конечно, был огонь.

Во время Февральской революции она вышла замуж, уехала с мужем за границу. Жизнь ее сложилась более чем печально. Ей пришлось, расставшись с мужем, служить в модных магазинах Парижа, примеряя на себя разные костюмы, чтобы показывать капризным клиенткам, и вообще браться за любую работу, чтобы прокормить своего ребенка. Она опять узнала нужду и навсегда простилась со сценой» (Т. Щепкина-Куперник. Из воспоминаний).

«Рощина-Инсарова была типичной актрисой 10-х годов, соединившей нервную трепетность с отточенным мастерством. Тоненькая, хрупкая, почти невесомая, всегда в платьях пепельного тона, каких-то туманных, тающих, Рощина-Инсарова была средоточием нервов…Голос у Рощиной-Инсаровой был носового оттенка, звучал хрипловато, надтреснуто, что придавало какой-то особый, трогательный оттенок ее речи.

Когда для императорской сцены была запрещена „Анфиса“ Леонида Андреева, ее взял театр Незлобина, пригласив на главную роль Рощину-Инсарову. Она имела громадный успех. Конечно, она играла „инфернальную“ женщину, но громадная тоска переполняла ее, здесь были искренность переживания и женская обида. В сцене, когда героиня отравляет своего любовника Костомарова и говорит ему: „Пей! Пей же!“ – у Рощиной-Инсаровой появлялось что-то металлически властное в голосе.

Следующий ее крупный и решающий успех – „Обнаженная“ Батайля. Натурщицу, брошенную художником ради герцогини, она воплощала с подкупающей простотой, с ненаигранной трогательностью, более того – убедительной непосредственностью. Когда она упрекала бросившего ее художника, ее надтреснутый голос наполнялся неизбывным одиночеством и тоской.

…Из незлобинского театра Рощина-Инсарова перешла в Малый, где ее судьба сложилась не столь счастливо. Но и здесь она продолжала привлекать необычностью всего своего внутреннего существа, взволнованностью, наполнявшей каждую ее роль. Она тонко чувствовала стиль автора и эпохи, хотя неизменно сохраняла какую-то современную трепетность. Такова была и ее Екатерина в „Грозе“, с тонким лицом нестеровских женщин; ее „Дама из Торжка“ в дрожащих облаках белого воздушного платья – мечта армейских офицеров – в пьесе Ю. Беляева; ее герцогиня Падуанская – итальянка начала эпохи Возрождения. Анну в „Цене жизни“ – пьесе о смысле жизни, о самоубийстве как решении жизненной проблемы – она играла скупо, сдержанно, неся глубоко в себе великое отчаяние, горе и безнадежность. И сам автор и Ермолова считали, что в „Цене жизни“ Рощина была выше всех исполнительниц этой роли.

Рощина-Инсарова – это, конечно, явление, актриса она была необыкновенная. Когда я однажды спросил О. Л. Книппер-Чехову, какую из предреволюционных актрис (конечно, помимо В. Ф. Комиссаржевской) она считает лучшей, Ольга Леонардовна без раздумий ответила: „Конечно, Рощину“.

Покинув Малый театр, Рощина много гастролировала, ездила с эффектными ролями по всем городам России, затем поступила в Александринский театр на огромный оклад. Но в ее репертуаре почти не было классики. Необычайно яркая, современная актриса, она часто играла в ремесленной драматургии, и почти всегда благодаря своей исключительной индивидуальности она делала даже из весьма среднего материала нечто значительное» (П. Марков. Книга воспоминаний).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.