РАДЛОВ Эрнест Львович (Леопольдович)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

РАДЛОВ Эрнест Львович (Леопольдович)

20.11(2.12).1854 – 28.12.1928

Философ, педагог. Редактор философского отдела Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. Директор Публичной библиотеки в Петрограде (1917–1924). Публикации в «Журнале Министерства народного просвещения», «Вестнике Европы», «Северном вестнике», «Русском обозрении», «Вопросах философии и психологии». Сочинения «Этика Аристотеля» (СПб., 1884), «„Об истолковании“ Аристотеля» (СПб., 1891), «Учение Вл. Соловьева о свободе воли» (СПб, 1911), «Философский словарь…» (СПб., 1904, 1911), «Очерк истории русской философии» (СПб., 1912), «Владимир Соловьев. Жизнь и учение» (СПб., 1913). Перевел на русский язык «Этику» Аристотеля (1908), под редакцией Радлова вышел первый русский перевод «Феноменологии духа» Гегеля (1913). Друг В. Соловьева.

«Многим профессорам философии в 1922 году предложили покинуть Советский Союз и выехать за границу. Но Эрнест Львович Радлов остался. Он был директором Публичной библиотеки. Туда приходили к нему на семинар по Вл. Соловьеву студенты. Занимались в фаустовском кабинете.

…В старинном кресле с высокой спинкой, опираясь на подлокотники, сидел Эрнест Львович Радлов. Он чуть приподнимался нам навстречу, наклоняя голову в черной шапочке. Жестом сухой узловатой руки приглашал нас садиться. Какое строгое, прорезанное морщинами мысли лицо! Может, это действительно Фауст в своем кабинете? Взлетали узловатые брови. Старик поглаживал удлиненную бороду, осматривал нас пристальными глазами. Все десять на местах?

– На чем мы остановились в прошлый раз, молодые друзья? Если не ошибаюсь, сегодня продолжаются прения по докладу Якова Семеновича Друскина о книге Владимира Сергеевича „Оправдание добра“?

– Совершенно правильно, Эрнест Львович, прения не были прошлый раз закончены, – чуть бычась, говорит Яша Друскин, деловито оглядывая всех зелено-серыми выпуклыми глазами.

– Прекрасно! Кто желает выступить?

Минута молчания. И, разбивая улыбкой ее напряженность, Эрнест Львович, откинувшись в кресле, говорит:

Милый друг, иль ты не знаешь,

Что все видимое нами

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Это незримое несет „Оправдание добра“.

Заблестели воспоминания, как разноцветные стекла окна, то строгостью философских формулировок, то искрами соловьевского юмора… Почему-то самые живые воспоминания у Радлова начинались всегда с совместных поездок: „Когда мы ехали с Владимиром Сергеевичем на извозчике…“ Это была как бы присказка к сказке о Прекрасной Даме Философии. Как „в некотором царстве, в некотором государстве“.

И каждый торопился вступить в это царство.

…Прения обычно затягивались на два-три часа. Наконец, слегка утомленный, старик говорил:

– Ну, молодые друзья мои, на сегодня довольно. Мне пора уходить домой. Кто проводит меня?

Он останавливал глаза на каком-нибудь студенте и клал руку ему на плечо. Провожать его на Садовую, до его квартиры, – была большая честь. Он шел, опираясь на палку, положив руку на плечо провожатого, и беседовал. Эта честь часто доставалась мне – единственной девушке. Молодые люди расшаркивались и оставляли нас. Мы медленно двигались по библиотеке, как корабли в море книг. Встречавшиеся сотрудники кланялись нам. И старик приподнимал свою черную шапочку» (Н. Гаген-Торн. Memoria).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.