Эрнест Хемингуэй

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Эрнест Хемингуэй

Фиеста длиною в жизнь

Он проживал свою жизнь, будто писал роман, и писал свои романы, словно заново проживал жизнь. Литературный труд перемежался охотой и боем быков, любовные романы совмещались с войнами и алкоголем. Всю жизнь он как будто пытался доказать, что он лучше, чем он есть, – и доказав все, что мог, разуверился в этой жизни…

Эрнест Миллер Хемингуэй был родом из иллинойсского городка Оук-Парк, респектабельного пригорода Чикаго. Здесь на одной улице жили его предки: Хемингуэи на одной стороне, Холлы – на другой. Кларенс Эдмонт Хемингуэй по праву гордился своими предками, среди которых были участники Гражданской войны, врачи, этнографы и миссионеры, и хотел стать достойным своей семьи: в молодости он даже провел пару месяцев в Южной Дакоте с индейцами племени сиу, изучая их обычаи и народную медицину. Он окончил медицинский колледж, мечтая когда-нибудь отправиться с врачебной миссией на край света, и сделал предложение своей соседке Грейс Холл, мечтая найти в ней верную спутницу жизни и хорошую мать своим будущим сыновьям.

Грейс еще в школе выделялась прекрасным голосом. Она усиленно занималась вокалом и даже с успехом дебютировала на нью-йоркской сцене, но замужество с молодым врачом из хорошей иллинойсской семьи показалось ей предпочтительнее карьеры певицы, и в 1897 году Грейс Холл стала миссис Хемингуэй. Уже скоро она родила первенца – дочь Марселину, через год – 21 июля 1899 года – сына Эрнеста Миллера, а потом еще трех дочерей, Урсулу, Мэделин и Кэрол. Второй сын, Лестер, родится, когда Эрнесту будет уже шестнадцать лет. Вспоминают, что Кларенс Эдмонт, которого к этому времени в Оук-Парке все называли Доктор Эд, лично присутствовал при рождении всех детей: приняв на руки сына, выходил на крыльцо и трубил в рог, чтобы все соседи знали, что у него появился наследник.

Хемингуэи жили в доме викторианской архитектуры, принадлежавшем отцу Грейс – выходцу из Англии Эрнесту Миллеру Холлу, в честь которого они назвали своего первого сына. Эрнест-младший любил деда, но имя ему не нравилось, ибо оно в его сознании ассоциировалось с наивными персонажами пьесы Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным». Когда Эрнесту было пять, дед умер, и на оставшиеся от него деньги семья построила себе новый дом, в три раза больше и роскошнее прежнего. В доме всем заправляли женщины: Грейс, ее дочери, кухарка и горничные. Говорят, что Грейс довольно долго одевала сына в вещи его старшей сестры и даже отдала их в школу в один год, чтобы они сошли за близнецов. Грейс, обладавшая немалым честолюбием, со временем поняла, что продешевила, променяв карьеру на семейную жизнь, а контракт с Метрополитен-опера – на пение в хоре и уроки музыки соседским детям. Свою неудовлетворенность жизнью она вымещала на муже, с милой улыбкой читая ему нотации и делая замечания. Она придерживалась очень строгих пуританских взглядов и пыталась воспитать детей похожими на себя, прививая им протестантскую этику и любовь к музыке. Сына она учила игре на виолончели – он же терпеть не мог инструмент, предпочитая сбегать от деспотичной матери в объятия отца.

Эрнест Миллер Хемингуэй, 1899 г.

Неудивительно, что Эрнест был очень близок с отцом, видя в нем единственную родственную душу. Кларенс научил его всему, что знал и умел, и разделил с ним все свои увлечения: чтение, рыбалку и охоту. Отец с сыном целыми днями бродили по окрестным лесам, охотясь на мелкую дичь или наблюдая за повадками птиц, или отправлялись в индейские поселки, или просто молча сидели рядом на берегу, поджидая крупную рыбу. Иногда они вдвоем отправлялись в загородный дом семьи Windemere на озеро Валлун в Западном Мичигане: приобретенный там опыт жизни в тесном контакте с природой навсегда оставил след в душе Эрнеста, породив страсть к приключениям и пристрастие к уединенной жизни. В двенадцать лет мальчик получил в подарок первое ружье и с тех пор почувствовал себя настоящим мужчиной.

Однажды маленький Эрнест бежал за молоком на соседнюю ферму, споткнулся и упал, проткнув горло палкой, которую держал в руке. Отец остановил кровь, а потом сказал: «Когда тебе больно, не реви. Лучше свисти. Когда больно, свисти, и слезы закатятся обратно». С тех пор никто не видел Эрнеста плачущим.

Эрнест с родителями и сестрой Марселиной, 1901 г.

Мальчик посещал местную школу: об уровне образования в ней может сказать тот факт, что с тех пор любимыми писателями Хемингуэя стали Шекспир, Марк Твен, Чосер, Джек Лондон, Дюма и Киплинг. Однако чтением – постоянным и неограниченным – не исчерпывались школьные занятия. Эрнест был капитаном команды по легкой атлетике, членом сборной по водному поло, играл в футбол, а также ездил в Чикаго, где усиленно занимался боксом. «Бокс научил меня никогда не оставаться лежать», – позднее скажет он. В боксерской среде он нахватался крепких словечек и жизненных историй, о которых и не догадывались жители респектабельного Оук-Парка. Эрнест захотел поделиться ими, и скоро его первые литературные опыты были напечатаны в школьной газете «Трапеция» и ежегоднике «Скрижали»: это были рассказы из местной жизни и спортивные репортажи, юморески и «страшилки». Поздние критики особенно выделяют среди них основанный на индейском фольклоре рассказ «Суд Маниту», повествование о закулисье боксерских поединков «Все дело в цвете» и «Сепи Жинган» – историю кровной мести, в которой больше внимания уделяется оценке трубочного табака и собаке, чем рассказу о расправе над обидчиком.

Уже в этих рассказах проявилось то, что потом прославит Хемингуэя: рубленые диалоги, краткие, полные намеков фразы. Позже писатель объяснял, что учился писать, читая Библию: ее сдержанные и одновременно полные скрытого смысла строки стали для него образцом литературного стиля.

В 1916 году Хемингуэй первый раз ушел из дому, сбежав от назойливой родительской опеки в Северный Мичиган, однако к началу последнего учебного года все же вернулся. Окончив в 1917 году школу, Эрнест отказался поступать в университет, как того требовали родители. Он рвался на фронт, но унаследованное от матери плохое зрение вкупе с полученной на ринге травмой закрыли ему путь в действующую армию. Вместо этого Тайлер Хемингуэй, младший брат Доктора Эда и крупный лесопромышленник, устроил его на работу в газету Kansas City Star. «Моей удачей стал большой пожар», – вспоминал Эрнест: молодой репортер не только разнюхал все подробности произошедшего, но и не побоялся сунуться в самое пекло, испортив искрами дорогой костюм. Счет за костюм он выставил редакции – и не получил ни цента. «Это научило меня не рисковать ничем, что ты не готов потерять», – скажет позже Хемингуэй.

В Kansas City Star он занимался тем, что наиболее соответствовало его неугомонной авантюрной натуре: он был полицейским репортером, и ему постоянно приходилось выезжать на места преступлений, в тюрьмы, больницы и притоны. Целыми днями он мотался по городу, а ночью работал, причем, как вспоминал один из его тогдашних коллег, постоянно пропускал буквы, печатая на машинке, ибо его мысль не поспевала за пальцами. Работа в газете дала ему прекрасную школу: здесь его научили объективно излагать происходящее, писать кратко и сжато, не злоупотреблять сленгом и красочными эпитетами. «Работая в Kansas Star, я научился писать просто о простых вещах», – признавался позже Хемингуэй.

Работа в газете нравилась ему, но мечта о настоящей войне не отпускала. Не то чтобы он хотел отстаивать правое дело или бить врагов, – война в Европе имела слишком малое отношение к США, – но ему хотелось попробовать на вкус настоящую битву. Проработав в Канзасе семь месяцев, Хемингуэй уволился и вместе со своим другом, тоже репортером Тэдом Брамбаком, завербовался в транспортный корпус Американского Красного Креста. По воспоминаниям, когда корабль плыл в Европу, все пассажиры боялись нападения немецких подлодок, и лишь Эрнест с нетерпением ожидал нападения. Когда они благополучно прибыли на место, он сказал, что у него такое чувство, будто его надули.

Из Милана Эрнест прислал домой открытку: «Прекрасно провел время». Но это уже не было правдой: в Милане свежеприбывших волонтеров послали расчищать территорию разбомбленного завода боеприпасов, и от вида кучи разорванных трупов, в том числе женских, у восторженного юнца наступило отрезвление: до него начало доходить, что война – это смерть, грязь и боль. «Уходишь мальчиком на войну, полный иллюзий собственного бессмертия, – писал он много лет спустя. – Убьют других, не тебя… А потом… ты теряешь эту иллюзию и понимаешь, что могут убить и тебя».

Позже американцев разместили в тихом городке Шио: Эрнесту снова стало казаться, что его обманули и вместо войны прислали в загородный клуб. Он рвался на передовую, и в итоге ему удалось перевестись на реку Пьяву, где в то время шли ожесточенные бои. Ему поручили развозить по окопам еду, почту и сигареты. Однажды рядом с ним разорвался снаряд: «Я был весь забрызган тем, что осталось от моих приятелей», – вспоминал Хемингуэй, однако сам он остался жив. В другой раз он попал под минометный обстрел: многих убило, его сильно оглушило взрывной волной. Очнувшись, он заметил рядом раненого итальянского снайпера и попытался дотащить его до госпиталя, однако по дороге сначала попал под снаряд, а затем его задела пулеметная очередь. «Потом были только боль и чернота, – вспоминал Хемингуэй. – Пришла мысль о том, что я должен думать о всей своей прошлой жизни, и это показалось мне смешным. Я должен был приехать в Италию специально для того, чтобы думать о своей прошлой жизни! И вообще в такие минуты думаешь о чем угодно, но только не о прошлом. Я хотел бежать и не мог, как это бывает в ночных кошмарах». Чудом добравшись до лагеря, Хемингуэй выяснил, что итальянец давно мертв, а у него, помимо контузии и множества мелких ран, раздроблена нога. Это случилось 8 июля 1918 года.

Хемингуэй на Первой мировой, Милан, 1918 г.

Раненого отправили в Милан, где на операционном столе из Хемингуэя вынули более 200 осколков. После нескольких операций на колене опасность ампутации отступила, однако Эрнеста постоянно мучили боли, которые он глушил коньяком. В госпитале он встретил свою первую любовь – медсестру Американского Красного Креста Агнесс фон Куровски, которая была на семь лет старше юного солдата и по-матерински опекала его. В течение дня они обменивались записками, а во время ее ночных дежурств Эрнест помогал ей с работой, чтобы она могла быстрее вернуться в его постель.

Выйдя через полгода из госпиталя, Эрнест добился назначения лейтенантом в пехотную часть, однако повоевать так и не успел – война закончилась. Хемингуэя наградили итальянским военным крестом и серебряной медалью за доблесть и с почетом отправили домой.

Война отметила его не только ранением и медалями. Еще долго Хемингуэй не мог спать по ночам, в темноте. Его мучили кошмары и головные боли. На войне он был недолго, но писателю этого хватило навсегда: первые впечатления не успели затереться, а личные рассказы воевавших в окопах или лежавших на соседних больничных койках на многое открыли глаза. Став свидетелем

бесцельной и беспощадной бойни, где простые люди гибли за чьи-то непонятные им интересы, Хемингуэй изменился навсегда.

Агнесс фон Куровски.

В Америку он вернулся героем: один из первых раненых и награжденных в Европе американцев. Его принимали как героя, а о его подвигах написала не одна американская газета. Однако он чувствовал себя чужим среди беспечных людей, не нюхавших ни пороху, ни чужой крови. «Абстрактные слова, такие, как «слава, подвиг, доблесть» или «святыня», были непристойны рядом с конкретными… названиями рек, номерами полков и датами», – писал он. В своей комнате он увешал стены оружием и военными фотографиями, а его единственной радостью были письма от Агнесс, о которой он говорил как о своей будущей жене. Но однажды она написала ему, что выходит замуж за другого… Некоторые критики считали, что первая любовная неудача сильно повлияла на Хемингуэя: отныне он всегда первым бросал своих женщин, не давая им возможности бросить его.

Проведя весну 1919 года безвылазно в своей комнате, а лето на рыбалке в Мичигане, осенью Хемингуэй вернулся в родной дом, где его отношения с родителями становились все тяжелее. Они требовали, чтобы он устроился на нормальную работу, а не исписывал бумагу, нашел себе приличную девушку и женился. Эрнест не желал подчиняться ни деспотичной матери, ни подкаблучнику-отцу, с которым у него давно не было ничего общего. Он хотел уехать на Восток, но отец отказался дать ему денег; хотел устроиться в местную газету, но мать заявила, что писание – неподобающее занятие для мальчика из приличной семьи. В конце концов, после очередной ссоры, Эрнест хлопнул дверью и навсегда уехал из дома.

Он с друзьями поселился в Чикаго, где работал в экономическом журнале, а затем ненадолго перебрался в Торонто, где начал писать для Toronto Star Weekly. С конца 1920 года Хемингуэй поселился в Чикаго у своего приятеля по фамилии Смит: в его доме все интересовались литературой, и там Эрнест чувствовал себя как нигде хорошо. Добрым знакомым Смитов был известный писатель Шервуд Андерсон, который очень одобрительно отозвался о ранних рассказах Хемингуэя. В доме Смитов Хемингуэй познакомился и со своей новой любовью.

Ее звали Элизабет Хедли Ричардсон, она мечтала стать пианисткой, и она была на год старше Агнесс. Ее жизнь не была счастливой: отец покончил с собой, мать долго болела и недавно скончалась на руках у Хедли, и сама она долго страдала от травмы позвоночника. Хедли была уверена, что ее никто не полюбит, что она будет обузой для любого мужчины; Эрнест все еще переживал разрыв с Агнесс и считал, что он ущербен и ни одна женщина не решится посмотреть на него. Короче, они были созданы друг для друга.

На первое свидание Эрнест пригласил ее на футбольный матч. Накануне Хедли подвернула ногу, и туфля никак не налезала на распухшую ступню. Тогда она надела на ногу красную домашнюю тапочку – и в таком виде гордо вышагивала под руку с Эрнестом. Такая непосредственность и пренебрежение условностями покорили Хемингуэя. К тому же она очень ценила его рассказы и даже подарила ему пишущую машинку. Растроганный Эрнест сделал ей предложение: пара обвенчалась 3 сентября 1921 года в методистской церкви в местечке Хортон-Бей на Валлунлейк – любимом мичиганском месте отдыха Хемингуэя, подальше от формальностей Оук-Парка. После церемонии Эрнест на весельной лодке переправил Хедли, которую он стал называть Хэш, через озеро к Windemere, где молодожены провели медовый месяц.

Грейс надеялась, что теперь-то Эрнест возьмется за ум, но он хотел уехать как можно дальше от Оук-Парка. И тут редактор Toronto Dayly Star предложил ему должность разъездного корреспондента в Европе: редакция оплачивала бензин и гонорары, а остальное – за свой счет. Эрнест с радостью согласился, и 8 декабря 1921 года чета Хемингуэй отплыла в Европу. Жить они планировали на гонорары и деньги, которые Хэш достались от матери.

Свадьба Эрнеста и Хедли Ричардсон, 1921 г. Молодые в окружении родных жениха.

В Париже Хемингуэев поразила дешевизна и неописуемая легкость бытия, привлекавшая сюда писателей и художников со всего света. Шервуд Андерсон дал Эрнесту рекомендательные письма к живущим в Париже Эзре Паунду и Гертруде Стайн. Те весьма благосклонно отнеслись к молодому журналисту, введя его в круг парижской богемы, полноправными членами которой тогда были Пикассо и Матисс, владелица культового книжного магазина «Шекспир и К?» Сильвия Бич и ирландский романист Джеймс Джойс, которого она со временем опубликует, писатель Макс Истмен и Френсис Скотт Фицджеральд со своей взбалмошной супругой Зельдой. Все они стали его друзьями, а Паунд и Стайн еще и литературными учителями, которых Хемингуэй чтил долгие годы, – впрочем, с Гертрудой, слишком упорно навязывающей свое мнение, он со временем рассорился.

В Париже Хемингуэй полностью отдался литературе, не забывая, впрочем, о рыбалке, охоте и горных лыжах, ради которых не ленился проезжать полконтинента. В 1922 году он был на Ближнем Востоке во время греко-турецкого конфликта, наблюдая за сожжением Смирны, присутствовал на Генуэзской и Лозаннской конференциях, и обо всем писал в газету. Также в Торонто отправлялись путевые заметки, рассказы о жизни американцев в Европе, статьи о ловле рыбы в Испании и спортивных состязаниях в Италии. Денег такие заметки приносили немного, но на жизнь хватало. Они с Хэш были счастливы: французская писательница Колетт даже заметила как-то: «Они умрут в один день! Нет, ну вы поглядите только, как они патриархально, по-детски, невозможно счастливы!» Поначалу все так и было: завтраки в парижских кафе и идиллические каникулы на Ривьере, лыжи в Швейцарии и ночи любви под звездами в Испании. Однако все было далеко не так просто: Хемингуэй всегда был человеком тяжелым в общении, а когда писал, бывал просто невыносим, и жену или игнорировал, или срывал на ней свое напряжение. Впрочем, она готова была стерпеть и не такое. А однажды, когда она ехала к мужу в Лозанну, на вокзале у нее украли чемодан, в котором были все рукописи Хемингуэя, – и он готов был обвинить ее в умысле и даже попытке разрушить его карьеру. Впрочем, нет худа без добра: Хемингуэй давно чувствовал, что в его стиле, слишком явно замешанном на газетных приемах, пора что-то менять, и воспринял потерю рукописей как повод начать все с чистого листа.

В начале 1923 года выяснилось, что Хэш беременна; Хемингуэй был в ужасе – он говорил Стайн, что не готов стать отцом, что ребенок осложнит его и без того нелегкую жизнь… Но вскоре смирился и с энтузиазмом возил беременную супругу на боксерские матчи, бой быков и на горнолыжные курорты: так у Хэш, по его мнению, родится настоящий мужчина. В то же время он – тиражом 300 экземпляров – за свой счет выпустил свою первую книгу с незатейливым названием «Три рассказа и десять стихотворений». Гордый сыном Доктор Эд заказал шесть экземпляров – однако, едва открыв, выслал обратно с гневным письмом: «Мне казалось, что всем своим воспитанием я давал тебе понять, что порядочные люди нигде не обсуждают свои венерические болезни, кроме как в кабинете врача. Видимо, я заблуждался, и заблуждался жестоко…». Гнев отца был вызван не только упоминанием неприличных болезней, но и непристойными словами, которые его сын позволял употреблять своим героям, и тем откровением и внешним спокойствием, с которыми Эрнест говорил о немыслимых в Оук-Парке вещах: войне, плотской любви, страданиях и человеческой жестокости. Больше Эрнест о своих литературных успехах домой не писал, да и вообще надолго прекратил с родителями всякое общение.

Осенью 1923 года Хемингуэи вернулись в Торонто, где 10 октября родился их первый сын Джон Хэдли Никанор – последнее имя ему дали в честь известного тореадора. В то же время разгорелся конфликт с редакцией Toronto Star, статьи Хемингуэя были для них чересчур либеральными. Уволившись из газеты, Хемингуэй с семьей возвращается в Европу, твердо решив посвятить себя писательскому делу.

Эрнест, Хедли и их сын Джон Хедли, которого отец называл Бемби. Париж, 1926 г.

Принципом Хемингуэя стало: «главное – сочинить одно предложение правды, а дальше само пойдет». В рассказах того периода он вспоминает войну и свою первую любовь, события на Ближнем Востоке и бой быков, детские впечатления от Мичигана и услышанные от знакомых истории простых людей. Он стремится быть наблюдателем, а не оценщиком, не упустить ни одной мелочи, и в то же время не давить на читателя своей точкой зрения. «Даже если вы убиты горем, стоя у постели умирающего отца, вы должны замечать все, до последней мелочи, пусть даже это причиняет вам страдания», – говорил Хемингуэй. Так рождался его стиль – экономный и сдержанный, и знаменитый хемингуэевский принцип «айсберга», когда за немногими сказанными словами скрываются подводные горы переживаний и происшествий. В 1924 году он выпустил свою вторую книгу «В наше время» – сборник коротких рассказов, больше похожих на стихотворения в прозе. Изданный тиражом всего в 170 экземпляров, сборник, тем не менее, был отмечен критикой, а через год в расширенной редакции был даже переиздан в США.

Меж тем жизнь в Париже была все тяжелее. Хэш и Эрнест питались лишь луковым супом и дешевым вином, разведенным до бледности водой. Эрнест вспоминал, что он нередко врал жене, что приглашен на обед, а сам уходил гулять по городу, чтобы его жене и сыну досталось больше еды. Он пристрастился работать в кафе: «Я заказывал кофе с бриошами за один франк и работал весь день», – вспоминал писатель. Полуголодное существование не обескураживало Эрнеста. «Будь я проклят, если напишу роман только для того, чтобы обедать каждый день», – говорил он. Он зарабатывал по 10 франков за раунд, выступая партнером для тренирующихся боксеров-профессионалов, а все свободное время писал.

В 1925 году Хемингуэй с женой и компанией друзей в очередной раз побывал на корриде в испанской Памплоне. Эта поездка была отмечена влюбленностью Эрнеста – правда, безрезультатной – в скандально известную американку Дафф Твисден, прославившуюся вольным образом жизни, шпионажем и романом с собственным кузеном при живом муже-аристократе, – и тем, что Хэш по настоянию мужа прервала вторую беременность. Через два месяца Хемингуэй написал роман «И восходит солнце» (в русском переводе «Фиеста»), посвященный этой поездке: главная героиня, коротко стриженая и элегантно одетая, беспечная и страдающая, была списана с Дафф. Роман был опубликован в октябре 1926 года и весьма тепло встречен критикой.

Пока Хемингуэй зарабатывал себе литературную славу, его семейная жизнь рушилась. Хэш – располневшая, погрязшая в заботах о сыне, уставшая и недовольная, больше не привлекала Эрнеста, зато ее подруга Полин Пфейфер – да. Дочь богатых американцев, Полин была женственна и элегантна, работала для Vogue и Vanity Fair и умела покорять мужчин. Уже скоро Эрнест пал к ее ногам. Хэш не противилась: она лишь попросила сто дней не видеться с Полин: если за это время страсть мужа не остынет, она даст ему развод.

Эрнест развелся с Хэш в апреле 1927 года и уже через месяц женился на Полин, приняв ради любимой католичество. Развод сильно повлиял на него: он считал, что поступил подло, изменив Хэш, бросив жену и сына на произвол судьбы, едва ему улыбнулся успех… Весь гонорар за «И восходит солнце» он отдал Хэш, но муки совести не прекращались, вылившись по слухам во временную импотенцию. К тому же Полин оказалась взбалмошной, своенравной и очень избалованной. Депрессивные настроения вылились в рассказы, опубликованные в 1927 году в сборнике «Мужчины без женщин». Для Хемингуэя наступали времена славы, но он уже был не рад…

К концу года Полин забеременела. Подумав, Хемингуэй решил перебраться обратно в США: по совету своего друга, писателя Дос Пассоса, он поселился на острове Ки-Уэст недалеко от побережья Флориды. С тех пор он больше никогда не жил подолгу в большом городе.

В конце мая 1928 года поехали в Америку, где навестили сначала родителей Полин в Арканзасе, а затем отправились к его семье. По дороге, в Канзас Сити, 8 июня Полин родила сына Патрика. Роды были тяжелые, пришлось применить кесарево: почти сутки Эрнест провел в больничном коридоре, уверенный, что Полин скоро умрет и что это будет его вина. Однако и она, и сын выжили.

Через несколько месяцев стало известно, что в Оук-Парке покончил с собой Кларенс Эдмонт: он страдал тяжелой формой диабета и как врач прекрасно понимал свои печальные перспективы. Кроме того, он прогорел, неудачно вложив деньги в недвижимость. Эрнест винил во всем деспотичную мать, хотя считал, что самоубийство – удел трусов; Грейс он отныне называл только «эта стерва» и не приехал на ее похороны…

Все свои переживания он описал в романе «Прощай, оружие!». Двадцать лет спустя в предисловии к новому изданию он напишет об отце: «Мне всегда казалось, что отец поторопился, но, возможно, больше терпеть он не мог. Я очень любил отца и потому не хочу высказывать никаких суждений».

Роман имел необыкновенный успех, которому не повредил даже начавшийся экономический кризис. Впрочем, он наоборот способствовал успеху романа: герои Хемингуэя, которые не сдаются даже перед лицом смерти, которые проживают жизнь как подвиг и подвиг – как простую жизнь, оказались необыкновенно востребованы в обществе, потерявшем всякие ориентиры в жизни, а скупая и неэмоциональная манера письма как нельзя лучше подходила для людей, уставших от елейной пропаганды и фальшивых обещаний.

В 1930 году он попал в серьезную аварию – Эрнеста, который был за рулем, ослепило фарами встречной машины; его автомобиль, перевернувшись, оказался в кювете. Он получил сильнейшие ушибы, переломы руки и пальцев, пострадало зрение, которое с детства являлось его ахиллесовой пятой. Следующие полгола он страдал от болей в руке, которые не давали ему писать.

В 1931 году Хемингуэй строит в Ки-Уэст свой первый собственный дом. Здесь в ноябре 1931 года родился его третий сын Грегори. Несмотря на разросшуюся семью, Эрнест никак не может осесть на одном месте и угомониться. Он то снова едет в Испанию (после этой поездки появился роман «Смерть после полудня», описывающий традиции и церемонии испанской корриды), то путешествует по США. Не успокоится и его сердце: в сентябре 1931 года он влюбился в Джейн Мейсон: богачка и красавица, которую президент Кулидж однажды назвал самой привлекательной женщиной, когда-либо посетившей Белый дом, одна была несчастлива в браке и искала утешения в любовных эскападах и алкоголе. Говорят, что она залезала в номер Эрнеста по пожарной лестнице, и нередко они на спор – кто первый остановится – гоняли без тормозов по заброшенным дорогам. Она была очень похожа на Эрнеста, отягощенная той же депрессивной страстью к саморазрушению, даже пыталась покончить с собой. Может быть, именно это сходство и заставило, в конце концов, Эрнеста оставить неуравновешенную любовницу.

Некоторые критики считают, что в это время Хемингуэй заболел «звездной болезнью», в его случае выразившейся в стремлении доказать всем, что он – «настоящий мужчина»: интерес к охоте, корриде и алкоголю, демонстративные романы и вызывающее поведение многие рассматривали не как движения его души, но как «игру на публику», призванную составить в глазах читателей образ Хемингуэя-сверхчеловека, «вечного мачо», покорителя «мужского мира». Что думал об этом сам писатель, он никому не говорил – он лишь активнее участвовал в «мужских играх».

В 1933 году Хемингуэй опубликовал новый сборник рассказов «Победитель не получает ничего», а затем – вместе с Полин – уехал на сафари в Африку: поохотиться в африканской саванне было его детской мечтой. Он провел десять недель, охотясь на львов и буйволов в Кении и Танганьике (охота разочаровала его: он ждал крови и битвы, а получилось только убийство), пока не свалился с амебной дизентерией. Свои впечатления Хемингуэй описал в книге «Зеленые холмы Африки», а также знаменитых рассказах «Снега Килиманджаро» и «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера».

Хемингуэй и Полин Пфейфер, 1934 г.

Вернувшись во Флориду, Хемингуэй купил на судостроительной верфи в Бруклине свой знаменитый катер «Пилар», на котором проводил дни напролет в открытом море – то ли за рыбной ловлей, то ли за размышлениями о жизни. Он чувствовал себя в тупике: его последние книги были приняты довольно прохладно, его брак дышал на ладан – Полин давно выгнала мужа и из сердца, и из супружеской постели (врачи запретили ей рожать, и она, как истинная католичка, считала воздержание единственным противозачаточным средством). И тут в баре Ки-Уэст Хемингуэй познакомился с молодой блондинкой Мартой Геллхорн: она была известной журналисткой, пишущей на социальные темы, и сражала мужчин как длинными ногами, так и интеллектом. Хемингуэй часами разговаривал с нею о разразившейся в Испании гражданской войне: он всем сердцем стремился в любимую страну, на фронт, но сначала надо было дописать книгу и собрать денег в помощь воюющим республиканцам. Его роман «Иметь или не иметь», посвященный Америке в период экономического кризиса, вышел в 1937 году, когда сам писатель уже давно был в Испании. Там же была и Марта.

Войну в Испании Хемингуэй рассматривал как личное дело: он был готов в одиночку защищать республиканцев против всего мира. Эрнест постоянно ругался с женой, которой гораздо ближе были католики-франкисты, чем безбожники-республиканцы, и смертельно рассорился с Дос Пассосом, который – весьма справедливо – рассказывал о зверствах обеих сторон. Хемингуэй даже пустил слух, будто Дос Пассос уехал из Испании из трусости, что не соответствовало действительности. На свои средства Эрнест закупил 24 санитарные машины и медикаменты и, подписав договор с телеграфным агентством, выехал в Мадрид. Решив показать американцам, как и за что борется испанский народ, Хемингуэй организовывает съемку документального фильма «Испанская земля», сценаристом и диктором которого был он сам, режиссером – Йорис Ивенс, а оператором – Джон Ферно. В мае 1937 года ему удалось привезти пленку в США, где он даже смог показать ее в Белом доме. На вырученные за прокат ленты деньги и собранные пожертвования (к которым писатель добавил и свой гонорар за опубликованный сценарий) Хемингуэй закупил для воюющей Испании санитарные машины и медикаменты: они, правда, по назначению так и не доехали, попав под эмбарго по акту о невмешательстве.

Марта Геллхорн, начало 1940-х годов.

В августе Хемингуэй вернулся в Испанию: он побывал на Арагонском фронте и под Теруэлем, в Мадриде во время фашистской осады сидел в полуразрушенном отеле «Флорида» и писал пьесу «Пятая колонна» о шпионской сети и работе контрразведки. Есть сведения, что он сам сотрудничал с республиканской контрразведкой, а также был инструктором в партизанских отрядах. Известно, что за время войны он получил несколько травм, воспаление почек и геморрой. Именно в таких условиях разгорается его роман с Мартой Геллхорн: вернувшись после поражения республиканцев домой, Хемингуэй объявит жене, что разводится с нею ради женитьбы на Марте.

Марта стала его третьей женой в ноябре 1940 года – всего через две недели после развода с Полин, которая в качестве отступных получила дом в Ки-Уэст. Вместе они перебрались на Кубу – сначала в любимый Эрнестом гаванский отель Ambos Mundos, а через год – в усадьбу Финка Вихия, которую Хемингуэй купил для жены в поселке Сан-Франциско де Паула недалеко от Гаваны. В Гаване он написал свой самый, пожалуй, популярный роман «По ком звонит колокол», мгновенно ставший мировым бестселлером. Повествование о трех последних днях американского добровольца, отдавшего жизнь за республику, немедленно растащили на цитаты: крылатым выражением стал даже эпиграф из Джона Донна – английского поэта XVII века, которому Эрнест Хемингуэй таким образом подарил новую популярность. Компания Paramaunt заплатила за право экранизации романа 136 тысяч долларов: в то время это была самая большая сумма, которую кинопродюсеры заплатили за литературное произведение.

Успех подкосил писателя: он боялся, что больше никогда не сможет написать ничего подобного. «Я боялся, что стану импотентом, не смогу писать. Я потерял сон и готов был прострелить себе голову», – писал он одному из друзей. Марта с немалыми усилиями вывела его из депрессии, но уже вскоре выяснилось, что и этот брак долго не проживет: Марта больше любила не Хемингуэя, а его славу, и старалась получить как можно больше от статуса миссис Хемингуэй, почти ничего не давая взамен. К тому же она была моложе остальных женщин писателя и требовала к себе соответствующего отношения.

«По сути, он получил не возвращение в юность, а капризного злого ребенка на руки», – записала в дневник одна из его знакомых. Марта требовала от писателя, привыкшего к вольной жизни, поддержания идеального порядка, выгоняла из дому его плохо, по ее мнению, воспитанных друзей, а со временем все чаще стала уезжать сама. Марте было тяжело разрываться между ведением хозяйства безалаберного супруга и работой, без которой она не мыслила своей жизни, а Хемингуэя бесила ее независимость – он предпочитал женщин, которые думают о нем, а не о карьере. Иногда кажется, что их брак держался на соперничестве: когда в семье два честолюбивых журналиста и военных корреспондента, стремление доказать свое превосходство во всем скоро останется единственным, что у них есть общего. «Марта самая честолюбивая женщина из всех, что жили на земле», – вспоминал писатель. Не прожив и полгода в новом доме, Марта сорвалась в Гонконг, и Хемингуэю пришлось последовать за ней. Она побывала в Финляндии и Бирме, Великобритании и Италии, и Эрнесту только и оставалось, что спрашивать в письмах: «Ты военный корреспондент или жена в моей постели?» А она отвечала: «Мы должны развестись, чтобы встречаться друг с другом как любовники». Когда японцы напали на Перл-Харбор, Марта вновь умчалась на фронт, оставив мужа на Кубе. Тот, правда, не скучал: на любимом катере «Пилар», вооруженном и оснащенном акустической аппаратурой, он два года патрулировал Карибское море в поисках немецких подлодок, а на острове организовал сеть контрразведки по выявлению вражеских шпионов. Когда в Европе открылся второй фронт, Хемингуэй бросил осточертевший ему остров и вылетел в Европу как корреспондент журнала Collier’s.

На завтраке у Ирвина Шоу он познакомился с журналисткой Мэри Уэлш – невысокой хрупкой блондинкой, и тут же заявил, что хочет на ней жениться; впрочем, она только рассмеялась в ответ: в тот момент она была замужем за военным корреспондентом Ноэлем

Монксом и разводиться не собиралась. После одной из вечеринок, которыми почему-то был наполнен военный Лондон, Хемингуэй попал в очередную аварию – настолько серьезную, что он некоторое время провел в коме, и многие газеты поспешили опубликовать некрологи. В больницу к Эрнесту пришла Марта – увидев его криво перевязанную голову, громко рассмеялась… Хемингуэй обиделся: он не терпел шуток над собой; этот смех он Марте так и не простил.

Едва оправившись, писатель вылетел на континент: он стал свидетелем высадки десанта в Нормандии – правда, ему не позволили сойти на берег, в то время как его жене, к его огромной зависти, удалось сойти с корабля в первые часы, переодевшись медсестрой. Хемингуэю зато удалось создать во Франции собственный партизанский отряд численностью более двухсот человек, с которым он принимал участие в боях в Эльзасе и Бельгии и в освобождении Парижа, вид которого вызвал у него слезы: «В горле у меня запершило, потому что впереди раскинулся жемчужно-серый и как всегда прекрасный город, который я люблю больше всех городов на свете», – писал он.

В парижском отеле Ritz он с друзьями по отряду бурно праздновал победу, когда там неожиданно появилась Мэри Уэлш. Больше они не расставались: осенью Мэри развелась с Монксом, в декабре 1945 года Эрнест развелся с Мартой, и в марте 1946-го на Кубе Эрнест Хемингуэй и Мэри Уэлш заключили брак.

Новый брак писателя одна из бульварных газет встретила статьей «Колокол звонит по трем женщинам Хемингуэя». Марта заявляла, что у ее супруга «не было за душой никаких хороших качеств, кроме умения писать». Хемингуэй в ответ сказал, что их брак был «его самой большой ошибкой». Между тем, когда в 1951 году умерла Полин Пфейфер, Хемингуэй отозвался о ней с большей теплотой: «Я очень любил ее многие годы и не обращал внимания на ее недостатки».

К всеобщему удивлению, последний брак писателя был весьма удачным. Мэри искренне любила мужа, терпеливо сносила все его причуды и капризы, преданно ухаживала за ним во время приступов – после множества сотрясений мозга, травм и аварий Хемингуэя постоянно мучили головные боли, нередко отказывали глаза, и лишь присутствие Мэри могло унять боль и прогнать вернувшиеся ночные кошмары. «Когда ее нет, наша Финка пуста, как бутылка, из которой выцедили все до капли», – писал Хемингуэй. Через несколько месяцев после свадьбы Мэри, к огромной радости мужа, забеременела – тот решил перевезти ее с захолустной Кубы на север США, где были хорошие врачи, но по дороге у Мэри открылось кровотечение: беременность оказалась внематочной. В больнице нерешительные врачи лишь разводили руками, и тогда Хемингуэй решил, по собственным словам, «изнасиловать судьбу»: он под личную ответственность велел влить Мэри плазму и провести необходимую операцию, а после неделю безвылазно провел в палате жены.

Переживания и болезни привели к тому, что писатель почти перестал писать. Он очень тяжело переживал кризис, и Мэри пыталась, как могла, развлекать его. Зиму 1948 – 49 годов чета Хемингуэев провела в Италии, где невезучий писатель снова получил травму: на охоте пыж попал в глаз, что вызвало воспаление. Несколько недель он провел в больнице Падуи, и все это время его навещала его новая любовь Адриана Иванчич, с которой он познакомился незадолго до несчастного случая. Девятнадцатилетняя красавица из аристократического венецианского рода, Адриана была незаурядной личностью и талантливой поэтессой; говорят, Хемингуэй мечтал жениться на ней, но боялся, что она откажет. Их отношения так и остались платоническими; образ Адрианы Хемингуэй воспел в романе «За рекой, в тени деревьев».

Чтобы мужу было удобнее работать, Мэри построила в Финке трехэтажную башню, отведя Хемингуэю весь второй этаж. Он проводил там дни в окружении множества кошек и любимого пса Блек Дога, однако работа не ладилась: Эрнест тосковал по Адриане, страдал от головных болей и приступов раздражительности, иногда по целым дням исчезая из дома и гуляя по гаванским барам с проститутками. Когда Адриана приехала его навестить, он словно расцвел. Юную графиню поселили в башне, где она по утрам писала картины, а вечером в обществе Хемингуэя и его друзей гуляла по Гаване, не обходя вниманием любимые места писателя – ресторан Floridita и бар Bodegita del Medio. После ее отъезда он, наконец, смог писать.

К слову, Адриана была не единственной платонической любовью Хемингуэя: у него были долгие романы в письмах – с Марлен Дитрих (говорили, что они оба были бы не прочь сделать его реальным, но никак не совпадали во времени: когда он был свободен, она была занята, и наоборот), Ингрид Бергман и несколькими поклонницами его таланта, однако ни один из них не оказал большого влияния на жизнь и творчество писателя.

Считается, что приезд Адрианы вдохновил стареющего писателя на одну из вершин его творчества – повесть «Старик и море» была опубликована в 1952 году в журнале Life и сразу признана одной из вершин современной литературы. Сюжет о рыбаке, поймавшем огромную рыбу, Хемингуэй впервые записал в 1936 году, по одним воспоминаниям – со своего опыта, по другим – услышав рассказ одного из моряков. Позже в одном из интервью он скажет: «Я слышал о человеке, попавшем в такое положение с рыбой. Я знал, как это бывает в лодке, в открытом море, один на один с большой рыбой. Я взял человека, которого знал двадцать лет, и вообразил его при таких обстоятельствах». За «Старика и море» Хемингуэю была присуждена Пулитцеровская премия 1953 года.

Хемингуэй за работой.

Как нередко бывало, после серьезной работы Хемингуэю надо было развеяться: в 1953 году он вместе с Мэри второй раз приезжает на африканское сафари, вновь проезжает по тем же местам, что и двадцать лет назад, встречается с теми же людьми. Но и новая поездка кончается неприятностями, да еще такими, что Хемингуэй едва выжил. Сначала разбился самолет, в котором писатель летел с женой. Мери сломала два ребра, а Хемингуэй серьезно повредил правое плечо. Посланный на поиски пропавших самолет нашел лишь обломки – и газеты по всему миру сообщили, что писатель погиб в авиакатастрофе. Меж тем пострадавших подобрал пароход, зафрахтованный режиссером Джоном Хастоном для съемок фильма «Африканская королева». За писателем и его женой был направлен самолет – однако на взлете он упал и загорелся; Хемингуэй выбрался из кабины последним, снова получив несколько травм. Страдая от боли и кровотечения, писатель преодолел 50-мильную дорогу до больницы в поселке Масинди. Хемингуэй признавался, что это было самое мучительное и долгое путешествие в его жизни. Позже его перевели в госпиталь в Уганде, откуда Хемингуэй надиктовал статью для журнала Look с опровержениями слухов о своей смерти. Но и это было не все: неподалеку от лагеря разгорелся лесной пожар, и помогавший его тушить Эрнест упал в огонь, получив множественные ожоги. Чудом Хемингуэя доставили в Италию, а после первого курса лечения – на Кубу. В это время Хемингуэй переживает последнюю влюбленность – в свою секретаршу Валери Денби-Смит, которая снова закончилась ничем.

Эрнест и Мэри Хемингуэй в Кении, 1953 г.

Однажды он рыбачил на «Пилар», когда ему доставили телеграмму: шведская академия присудила ему Нобелевскую премию по литературе, во многом благодаря «Старику». Хемингуэй не был рад: «Премия – это проститутка, которая может заразить дурной болезнью. Слава – сестра смерти», – говорил он, считая, что подобные премии дают как надгробный памятник и после них никто не может создать ничего хорошего. По состоянию здоровья писатель не смог выбраться в Стокгольм, однако множество журналистов добрались до Кубы, замучив полуживого Хемингуэя интервью и фотосессиями так, что он был вынужден прятаться от них в запертом доме. «Я чувствую себя так, словно кто-то оправился в моей личной жизни», – писал Хемингуэй.

Однако скоро он поправился достаточно, чтобы вновь побывать в любимом Париже. Тут его ждал сюрприз: в кладовой отеля Ritz обнаружили два чемодана писателя, стоявшие там с двадцатых годов, набитые рукописями, заметками и письмами. Неожиданный привет из молодости вдохновил Хемингуэя на роман о днях, проведенных в Париже, когда он и его друзья были молоды и счастливы. Так родился роман «Праздник, который всегда с тобой».

Когда на Кубе началась революция, писатель поначалу не обращал на нее внимания. Но однажды солдаты Батисты ворвались в его дом в поисках оружия и убили его любимого пса: с его потерей Хемингуэй смириться не мог, и Кубу пришлось бросить.

Он поселился в усадьбе Сан-Вэлли в городке Кет-чум на западе США. Скоро его друзья стали замечать тревожные симптомы: у Хемингуэя возобновились боли, он стал очень плохо видеть. Он почти не мог писать: даже одна строчка требовала от него неимоверных усилий: мысли разбегались, отказывали глаза… К тому же начались явные неполадки с психикой. Он изводил жену, которая, по его мнению, хочет его смерти, считал, что за ним следят, что он под колпаком у ФБР, что он разорен… Наконец Мэри уговорила его – под предлогом лечения гипертонии – анонимно лечь в клинику Майо в Рочестере, штат Миннесота. Однако скоро журналисты пронюхали, кто лежит в больнице под именем Джорджа Сэвиера, и врачи сочли за лучшее отпустить его домой.

В Кетчуме он снова пробовал писать: «Тружусь вновь с напряжением», – сообщал он в письме. Каждое утро он вставал в семь утра и садился за письменный стол, однако результата по-прежнему не было. Осознание того, что он не может больше писать, было столь мучительным, что он даже плакал – впервые с детских лет. Однажды Мэри увидела его с заряженным ружьем: она напомнила супругу, что у него трое сыновей, что он мужественный человек… Его снова отправили в клинику, где лечили электрошоком, что сильно отразилось на его памяти: «Какой был смысл в том, чтобы разрушать мой мозг и стирать мою память, которая представляет собой мой капитал, и выбрасывать меня на обочину жизни?» – возмущался Хемингуэй.

Через несколько дней после выписки из клиники, утром 2 июля 1961 года, Мэри нашла его мертвым: он застрелился из любимого ружья, не оставив предсмертной записки.

После его смерти стали говорить о проклятии, нависшем над его родом. Покончили с собой его отец, брат, сестра Урсула, внучка Марго и один из биографов писателя. Критики, осмелев, наперебой писали о том, что значение Хемингуэя для американской литературы сильно преувеличено, а его собственные подвиги наполовину выдуманы им самим. Говорили, что его мужественные герои скоро забудутся, а его романы перестанут читать. Однако время показало, что все они ошибались…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.