Контрольный выстрел

Контрольный выстрел

Первый опыт театральной постановки был во ВГИКе. «Аптекарша» — по Чехову (потом я снял по этому рассказу первый свой короткометражный фильм). Маленький спектакль получился удачным — весь институт бегал смотреть.

Спустя много лет мы с писателем Юрой Поляковым написали пьесу. С дурацким названием — «Контрольный выстрел». Зрители могут подумать — про бандитские разборки. Но нет, — лирическая комедия, и грустная, и веселая.

Звонит мне Татьяна Доронина, художественный руководитель МХАТ имени Горького. «Хотим поставить вашу пьесу. В среду — читка. Приходите».

В среду я специально опоздал. Боялся, что заставят читать самого автора.

Читала Доронина. Актриса она восхитительная. Получился моноспектакль; артисты, сидевшие в зале, корчились от смеха.

«Хотим, чтобы Вы поставили спектакль», — говорит Доронина. «Нет, нет, нет!..» — испугался я.

Но — уговорила. Я начал репетировать.

Доронина у себя в театре — Сталин. Ее боятся больше, чем боялись усатого вождя. Ну и, соответственно, — атмосфера… Более гнетущей атмосферы я не ощущал ни в одном театре. Ни творческих споров, ни дискуссий…

Месяца за три я слепил спектакль. Сдаю его худсовету.

«Художественным советом» оказалась сама Доронина. Представляете: артисты играют комедию перед пустым, в 1300 мест, залом. От страха у них прилипли языки к гортани…

Прогон кончился. «Художественный совет» ни разу не улыбнулся. Поднялись в кабинет. Долгое молчание. Наконец, Доронина разлепила губы:

— М-даа…

И мхатовская пауза. Побарабанила пальчиками по столешнице. И опять:

— М-даа… — и снова молчание. Наконец, произнесла членораздельное:

— Каков же, на ваш взгляд, жанр этого спектакля?

— Комедия.

Вскинулись удивленно брови:

— Комеди-ия?!

— Да, комедия, — повторил я, обозляясь.

Неизвестно, чем бы завершился этот разговор — я себя плохо контролирую, когда злюсь. К счастью, на этом разговор и закончился.

— Что ж… — сказала Доронина. — Поступим так…

На следующий вечер убрали декорации спектакля, объявленного в программе, и поставили декорации «Контрольного выстрела».

Обычно зал этого театра бывает заполнен на треть, балконы же всегда пустые. Не знаю, как узнал народ — даже афишки не успели развесить — но в этот раз театр был набит битком: и партер, и амфитеатр, и все балконы.

Хохот стоял невероятный. Артисты оказались не готовы к такому приему; многие остроумные реплики были «съедены» — заглушены громким смехом. Доронина, конечно, не присутствовала.

После спектакля я попросил артистов:

— Пожалуйста, объясните Татьяне Васильевне: каков жанр этого спектакля!

Больше я в этот театр — ни ногой.

А спектакль все еще идет. Уже лет девять, наверное. Не дождусь, когда его снимут с репертуара. Уже актерский состав сменился несколько раз — кто-то тяжело заболел, кто-то умер… Спектакль импровизационный, что там теперь плетут со сцены артисты — неизвестно…

…Позвонил однажды Иосиф Райхельгауз, художественный руководитель театра «Школа современной пьесы». «Хочу, чтобы Вы у нас поставили что-нибудь… Я знаю, у Вас был неудачный опыт…»

Ну, это как посмотреть. Для критиков этих дебильных — неудачный, а для зрителей — очень даже удачный. Если бы театр ориентировался не на критиков, а на публику (не только на московскую театральную элиту, не на гнилую проституированную интеллигенцию), а на здоровую часть общества, на душевно здоровых людей — он (театр) был бы другим. Таким, скажем, как в 60-е годы, в период расцвета всех искусств.

В кино такой лакейской зависимости от критиков нет. Я, например, давно не читаю рецензии на свои фильмы (плохие рецензии). К примеру, кладут мне на стол статью, я спрашиваю: «Ругают?» — «Да». — «Выбрось в корзину».

Начал я репетировать пьесу Тани Москвиной «Паде-де», милую, непритязательную, без каких-либо вывертов, с остроумными диалогами пьесу. Москвина сама была критиком — компетентным, острым на язык. Пока не поняла, что губит собственный литературный талант. Теперь она пишет пьесы, сценарии, романы. С удовольствием читаю все, что выходит из-под ее пера. Это совсем не «дамская литература». Москвина — зрелый, талантливый писатель, умеющий держать читателя в постоянном напряжении. Тем, кто не разучился читать, — очень рекомендую. Воздух театра очень отличается от затхлой атмосферы доронинского театра. Здесь любят шутки, розыгрыши, эпиграммы, капустники… На сцене проходят вечера поэзии, вечера театральных баек — сбегается вся Москва. Театр должен ставить только современные пьесы (судя по названию), но в репертуаре три «Чайки» — чеховская, акунинская (Акунин придумал продолжение чеховской истории), и «Чайка»-мюзикл. Когда я репетировал, рядом А. Гордон ставил «Бесов» Достоевского. Я подарил театру стишок:

«Чайки» стаей вылетают, Инсценируются «Бесы»… И вот это называют «Школой современной пьесы». Пора уже сказать и о человеке, который создал такую атмосферу. Умный, талантливый, с хорошим чувством юмора, не курит (поэтому тратит большую часть энергии на борьбу с курящими)… Очень образован. Но… как бы это помягче сказать… образован односторонне. В голове только театр. Фильмы не смотрит, книжек не читает. Читать ему некогда — он их сам пишет. Но мой «роман» с Иосифом Райхельгаузом еще не закончен — не буду пока заканчивать и его портрет.