21 Лорен Баколл и виртуальный пейот

21

Лорен Баколл и виртуальный пейот

До сих пор из всего, написанного Мураками, экранизирована только «Песня ветра»¹¹⁰. На мой взгляд, получилась эдакая черная комедия-фарс с сильным привкусом Бориса Виана. Смотреть забавно, да только Мураками там не пахнет. Авторский текст сохранен, но разрозненными кусками, и весь мистический контекст проигнорирован.

Самому писателю фильм не понравился. На постановку тем же режиссером «Овцы» он согласия не дал – и с тех пор отвечает отказом на любые предложения о постановке его романов. Этим летом известный мэтр японской режиссуры Дзюн Итикава начал съемки фильма по небольшому, десятилетней давности рассказу Мураками «Тони Такитани» (на русском вышел в сборнике «Призраки Лексингтона» под названием «Тони Такия»¹¹¹). Главные роли в нем должны сыграть такие звезды, как Исэй Огата и Риэ Миядзава[67].

В апреле 2003 года английский актер и режиссер-авангардист Саймон Макбёрни поставил в Лондоне пьесу «Слон исчезает», перемешав на сцене сразу несколько рассказов Мураками из одноименного сборника¹¹². А уже в августе привез спектакль в Токио. Харуки сие творение терпеливо отсмотрел, но не одобрил. Спектакль прошел в Японии без успеха. Неуловимая «муракамская» интонация (тихий спокойный голос рассказчика и будничные фразы с «мистическим поддоном») при попытке озвучить ее на сцене умерла. Как и в «Песне ветра» на экране за двадцать лет до этого. Примечательно, что сама постановка родилась без ведома автора, и японцы, узнав об этом, были, мягко скажем, удивлены. Лондонцы же странным образом упирали на то, что «использовали копирайт английского текста, который принадлежит переводчику Джею Рубину». Скандал затягивался, и контора писателя махнула на флибустьеров Её Величества щедрой японской рукой.

Но так или иначе, любые попытки поставить произведения Мураками в кино или на сцене неизменно встречают принципиальный отказ самого автора. «Книга закончена и никаких дальнейших версий, кроме читательских, не требует», – коротко объясняет он. Исключение для Итикавы было сделано лишь потому, что писатель с режиссером хорошо знакомы и, видимо, сумели найти некий общий художественный язык.

Странно, казалось бы, видеть такое отношение к «постановкам себя» у человека, помешанного на старых фильмах. Ведь еще в «Стране Чудес» мы с героем-конвертором ностальгируем по старой актерской школе – Хамфри Богарту, Питеру Фонде, Ингрид Бергман… По выпуклым характерам кино ушедшего века, в которых узнаешь доброго старого себя. Себя – из тех еще времен, когда благодаря хорошим актерам можно было развалиться в кресле перед экраном, с чувством большой достоверности погрузиться в ситуацию, которой еще не испытывал, – и прожить кусок чьей-то жизни:

Больше всего в «Кей Ларго» я люблю Лорен Баколл. Конечно, в «Большом сне» она тоже хороша, но, мне кажется, именно в «Кей Ларго» что-то заставляло ее играть как ни в каком другом фильме. Пытаясь понять, что же именно, я смотрел картину много раз, но ответа пока не нашел. Пожалуй, все дело в метафорах, которые нам нужны, чтобы проще глядеть на жизнь. Впрочем, точно утверждать не берусь¹¹³.

Очередной Лоуренс Оливье в роли Гамлета очень убедительно терзался вопросом, «быть» ему там у себя в Дании или «не быть», – и ты, потягивая «Шивас Ригал», восхищенно цокал языком – эк излагает, чертяка. Не то что в нынешние времена, когда приходится симпатизировать даже «актеру» Киану Ривзу. А куда деваться? Конечно, он не Хоффман, и вообще не актер в «Станиславском» смысле, но от него и не требуется. У него же совсем другая функция: он аватар. Такой резиновый «я». Надел, как гидрокостюм, чтобы плавать быстрее было, и – бултых в собственный мозжечок. То есть сразу. Одновременно. Чужое, пусть даже очень гениальное, лицедейство для таких заплывов годится не больше, чем «мерседес» для путешествия к центру Земли.

Ну, ей-богу, что бы делал в роли Нео «выпуклый» человек дождя Дастин Хоффман? Играл Мне Меня же? Смешно. I’m an excellent driver[68].

Нет, я вовсе не хочу приравнивать «ривзов» к «хоффманам». Упаси боже. Я говорю о другом. О том, что описывает Виктор Пелевин – грубовато, но концентрированно:

– Реальность – это любая галлюцинация, в которую вы верите на сто процентов. А видимость – это любая реальность, в которой вы опознали галлюцинацию. Эти темы – центральные в жизни, поэтому естественно, что они вызывают интерес у любого человека, который в состоянии хоть чуть-чуть поднять голову над корытом. Таких людей практически нет в элите, но много в массах, поэтому эти сюжеты проникают в массовую культуру. «Матрица» – это, безусловно, самое лучшее и точное, что появилось в массовой культуре за последнее десятилетие. Но сам жанр накладывает ограничения. Сначала вам вроде бы сообщают, что тело – просто восприятие, что, безусловно, большой метафизический шаг вперед. Но затем сразу же выясняется, что настоящее тело у вас все-таки есть, просто оно хранится в амбаре за городом, и у вас в затылке есть разъем типа «папа-мама», по которому все закачивается в ваш мозг. Дело здесь не в метафизической ограниченности постановщиков. Если убрать амбар с настоящим телом, будет довольно трудно показать, как трахается Киану Ривз, что, конечно, скажется на сборах. Поэтому метафизике приходится потесниться¹¹⁴.

Возможно, из подобных соображений Мураками и не хочет экранизировать свои романы. Что, казалось бы, совершенно «не в струю»: 90?% японских бестселлеров продаются еще быстрей, если на обложке приписано: «Готовится к экранизации на киностудии такой-то» или «Поставлена как теледрама таким-то режиссером в таком-то году».

Возможно, его тоже не отпускает это странное чувство, что теперь людям немного не до актерства. И что на каком-то неуловимом срезе разговора с самим собой (не там ли, где художественная проза начинает сливаться с эссеистикой по т.н. «эффекту Довлатова»?) – лицедеи перестают быть востребованы как медиумы. В эпоху компьютерных «виртуалов», когда каждый может состряпать любую роль «по своему образу и подобию», ролевые игры в больших количествах утомляют. Наигрались, хватит пока, да и вообще «третий лишний». Хочется поговорить с собой, родимым, напрямую. Сами мы себе и малковичи, и станиславские, и прочие хира-кумакимуры. Можно хоть раз в жизни спокойно?..

Все-таки столько лет в одном колодце. Не правда ли, братец Крыса.

Вот и копаем дальше, без посредников, каждый сам по себе. Расковыриваем, кто же это мы такое, что же в нас там зудит, чего мы еще не поняли. Книжки вот пишем. Только точку поставим – ба-бах! – сразу еще что-нибудь непонятно, и так без конца. Голод Дракулы неутолим. Принцип Чандлера, муракамская Овца, пелевинский вау-фактор, сосуд Клейна, пирамида Маслоу. Плюс желание с детства дать в морду Козленку, Который Всех Посчитал.

Долбим, бурим, вгрызаемся. Что там дальше по сценарию? Какой по счету Армагеддон? Или весь этот перегной превратится когда-нибудь в нефть, а наши гениальные прапрапраправнуки дружной толпой усядутся-таки в лотос – и, жуя свой виртуальный пейот, унесутся обратно в нирвану Эдема?

Ведь все когда-нибудь возвращается к своему началу. И Солнце снова встает в воротах…

Поглядим. На что успеем. В конце концов, глупо жалеть, что мы не родились на другой планете в позапрошлом столетии или тысячу лет спустя. Идзанаги с Идзанами было нелегко – да и Нео с Тринити[69] вряд ли будет проще. А пока мы, «простые и неделимые», используем потенциал своего мозга лишь от двух до пяти процентов. И дочитываем до конца каких-нибудь 600 книг за всю жизнь.

И так не хотим обмануться, открывая очередную.