Заключение

Заключение

Кто безумен и кто нормален,

и кто решает?

Если хочешь это узнать,

не спрашивай вслух,

иначе это закончится по ту сторону

засовов,

где нож, химикаты и электричество.

Что мог добрый шотландский доктор

сделать в таком мире?

Сотрясать парадигмы, вот что,

и пить больше, чем положено.

Его время вышло,

и в психиатрическом пабе

заметно тише,

Однажды он спросил:

Где в нашем мире

безумцы могут окунуться нагими

в лунный свет?»

Наконец, он нашел это место,

но там, наверняка, плещется

больше, чем позволяет Бог.

Ронни Лэйнгу (Томас Грининг)

Один из продолжателей идей Лэйнга Эдвард Подволл в интервью, посвященном его памяти, говорит: «О нем было сказано очень много, и в адрес его работ прозвучало много критики. Но мне кажется, на самом деле совсем мало людей видели Р. Д. в действии, в смысле того, как он общался с теми, кто был погружен в опыт психоза. Он обладал уникальной способностью проникать в их опыт, налаживать с ними связь и совершенно по-человечески с ними общаться»[538]. Это меткое наблюдение разумно вспоминать каждый раз, когда хочется создать сколь-либо завершенный портрет Лэйнга.

Несмотря на всю свою многоликость и раздробленность, он был предельно цельным человеком, уникально свободным и естественным. Несмотря на все свои метания и поиски, на самом деле он твердо знал, что ищет, и обладал очень четкими идеями и принципами. Он был фигурой еще той, ушедшей эпохи: его идеалы определялись внутренним порывом, желанием помочь, стремлением отыскать истину и бороться за правду. Ни принадлежностью к политическим партиям или правозащитным организациям, ни отстаиванием идеалов конкретного направления – марксизма, левых активистов и проч., – а собственным движением и поиском. Именно поэтому, по сути, он всегда оставался одиночкой.

В силу этих причин, Лэйнг – фигура неодназначная в исследовательском плане. Что можно написать о Лэйнге и как можно о нем написать? Как ни о ком другом есть много книг и статей про Лэйнга вообще: про то, какой необычной личностью он был, что он в общем сделал и что значение его творчества и деятельности огромно. Все это введения. По сути, как уже отмечалось в начале, настоящая книга отчасти носит именно такой характер.

Однако обычно после вводных работ должны последовать частные исследования, исследования конкретных аспектов, исследования в рамках различных дисциплин. Надо признать, что по отношению к Лэйнгу таких немного. Есть несколько о Лэйнге и Сартре, совсем мало о Лэйнге и шотландской философской традиции, достаточно о Лэйнге и мистицизме. Но, что примечательно, все критические работы, преимущественно так и остановились на этапе вводных и поствводных. Почему?

Надо вспомнить, что никакой исследователь никогда не напишет книги о том, кто ему безразличен. Что-то в герое повествования и в его авторе должно совпасть. Исследователь не всегда поддерживает все идеи своего героя, он может не соглашаться с ним или не разделять его взглядов на жизнь. Однако он, в каком-то смысле, должен быть очарован им. И очарованность эта своими истоками уходит в сходство едва уловимого движения: в чем-то двое, которых связывает книга, должны идти по одной дороге, на каком-то пути первый для второго открывает тропы. Те, про кого мы пишем, говорят что-то важное для нас самих.

Кроме того, дорога всегда ведет куда-то. Исследовательская дорога всегда ведет к дальнейшим исследованиям. И если по отношению к Лэйнгу до сих пор мало конкретизирующих работ, то это не означает, что движение остановилось. Это указывает лишь на то, что оно продолжается в какой-то другой плоскости. С Лэйнгом выходит так, что, взявшись за конкретную проблематику его работ – за марксизм Лэйнга, за его экзистенциализм, за его философскую систему или критические исследования психиатрии, – исследователь неизменно испытывает неудовлетворенность. Словно это не то, что соответствует самой фигуре Лэйнга.

Когда-то Карл Ясперс в речи памяти Макса Вебера (которым он, к слову сказать, восхищался до глубины души) говорил: «Почтить память великого человека мы можем, изучая его творения и пытаясь, пусть в малой, доступной нам степени, продолжить в духе его идей то, осуществление чего он сделал возможным»[539]. Отбросив здесь споры о величии или невеличии Лэйнга, важно отметить, что, наравне с конкретными исследованиями, есть еще пласт продолжения идей, а скорее, продолжения перспективы. По-видимому, этот пласт и становится в исследовании наследия Лэйнга центральным.

В определенном смысле Лэйнг стал одной из центральных фигур в парадигматическом повороте психиатрии второй половины XX века, одной из центральных фигур, благодаря которым психическое заболевание вошло в пространство гуманитарной рефлексии, одним из центральных деятелей психиатрического реформирования и правозащитной волны. Он обладал уникальной способностью задевать за живое. Его неоднозначные идеи и проекты не оставляли никого равнодушным, – их или поддерживали, или критиковали. Благодаря возникшим спорам ему удалось привлечь внимание к проблеме безумия, к проблеме отношений психически больного человека и общества. Он обратил к этому пространству взгляды миллионов людей. И именно это имеют в виду, когда говорят, что он изменил сознание общественности.

В исследовательском плане Лэйнг подарил многим обновленную или принципиальную новую перспективу, которая и находит отражение во множестве работ. Благодаря его творчеству и деятельности оказалось возможным по-новому посмотреть на психическое заболевание, на социальную онтологию маргинальности, на проблему сознания и межличностной коммуникации, на ролевую структуру общества и механизмы его функционирования. Если повнимательнее вчитаться в его работы, пристальнее всмотреться в его образ, то это даст перспективу, которая позволит двигаться дальше, вне зависимости от изначального направления.