Б. Беттельхейм (1903–1990)
Б. Беттельхейм
(1903–1990)
Рассказывают, как на одной конференции, посвященной проблемам душевного здоровья, после блестящего выступления американского психоаналитика Бруно Беттельхейма (блестящего даже вопреки явному обострению у оратора насморка) его сменил на трибуне шотландский психиатр Рональд Лэйнг, один из основателей «антипсихиатрического» движения. Заметив на кафедре забытый Беттельхеймом носовой платок, Лэйнг потянулся за ним, чтобы передать его коллеге. Тот испуганно замахал руками: «Не касайтесь его, а то подхватите мой вирус!» «Почту за честь!» – с улыбкой ответил Лэйнг. Такова была харизма этого человека, что именитые коллеги готовы были перенимать у него что угодно.
В нашей стране Беттельхейма знают мало. Из 14 написанных им книг, ставших всемирными бестселлерами, нашему читателю сегодня доступна лишь «Пустая крепость», посвященная проблемам детского аутизма. Но тяжелый 700-страничный том не очень располагает к дорогостоящей покупке. К тому же даже не всякому психологу что-то говорит само имя автора. Попробуем восполнить этот пробел и познакомиться с этим видным деятелем мировой психологии – фигурой столь же яркой, сколь и противоречивой.
Бруно Беттельхейм родился 28 августа 1903 года в Вене в еврейской семье среднего достатка. Вторая половина его жизни, прошедшая в Америке, своею внешней канвой известна достаточно хорошо – страстно жаждавший признания, Беттельхейм любил быть на виду и пользовался большим вниманием общественности (Характерно, что знаменитый Вуди Аллен, вознамерившись ввести психоаналитика в круг героев своего фильма «Зелиг» (1983), пригласил Беттельхейма сыграть самого себя, и тот охотно это предложение принял.) Что же касается его детства, юности и ранней зрелости – то тут информация скупа и весьма противоречива. Беттельхейм не оставил мемуаров и вообще не любил предаваться воспоминаниям. Скептики склонны объяснять это тем, что с момента появления в Америке он успел насочинять о себе слишком много выдумок, ставших официальной канвой его биографии, а потом этот вымысел неловко было повторять, еще более неловко – опровергнуть. К этой пикантной стороне его жизни необходимо будет вернуться позднее. Пока же ограничимся теми сведениями о европейском периоде жизни Беттельхейма, которые в отсутствие иных источников известны с его слов.
Вопреки психоаналитической доктрине (которой, кстати, психолог Беттельхейм последовательно придерживался), юный Бруно никогда не испытывал эмоциональной близости с матерью, которая относилась к нему брезгливо-снисходительно. На свет он появился таким маленьким и страшненьким, что мать, едва его увидев, воскликнула: «Какой ужас! Слава Богу, что это хоть мальчик!» (вероятно, имея в виду, что такой уродец женского пола был бы обречен на пожизненные страдания). Об отце Бруно вспоминать не любил, и по вполне понятной причине: много ли хорошего можно сказать о человеке, которого свел в могилу сифилис? Да и своим еврейским происхождением Бруно явно тяготился, что впоследствии дало повод для обвинения в его в антисемитизме (кстати, на удивление нередком среди самих евреев). По крайней мере, однажды выступая перед аудиторией студентов-евреев, он в открытую назвал главной причиной антисемитизма… особенности менталитета и поведения самих евреев. Понятно, что в определенных кругах популярности ему это не прибавило. Хотя в целом на отсутствие популярности ему жаловаться не приходилось.
Так или иначе, детство и юность Беттельхейма были окрашены в депрессивные, минорные тона. Щуплый и неказистый, лишенный родительской любви, он остро страдал от комплекса неполноценности, так что кажется даже странным, что в своих духовных исканиях он не склонился к акцентирующей эти аспекты теории Альфреда Адлера (весьма популярной в Вене тех лет). Беттельхейм, напротив, предпочел учение Фрейда, с чьими работами начал знакомиться еще подростком (можно себе представить, какое впечатление произвели на подростка фрейдистские откровения!). Личная встреча с Фрейдом, о которой он впоследствии не раз упоминал, сильно вдохновила юношу – основатель психоанализа якобы порекомендовал ему пройти лечебный курс в связи с депрессией, но при этом также усмотрел в пациенте подающую большие надежды творческую натуру и порекомендовал рассматривать лечебный анализ и как дидактическим, с тем чтобы впоследствии взяться за практику самому. К сожалению, достоверность этой версии весьма спорна – помимо лаконичного упоминания самого Беттельхейма, не существует никаких свидетельств того, что он хотя бы встречался с Фрейдом, не говоря уже про обнадеживающее напутствие. Так или иначе, курс психоанализа, длившийся год или два, Беттельхейм прошел. Помимо знакомства с трудами Фрейда, этим его психоаналитическая подготовка и ограничилась, то есть классического психоаналитического образования он так никогда и не получил. В силу этого, зная о строгих критериях профессионализма, принятых в психоаналитическом сообществе, Беттельхейм никогда не называл себя психоаналитиком, предпочитая зваться психологом. Правда, для этого оснований у него было не больше.
Энциклопедические источники указывают, что психологическое образование он получил в Венском университете. Это опять же известно с его собственных слов. На волне критики, поднявшейся после его смерти, нашлись желающие уточнить достоверность этой информации. И выяснили, что она сильно приукрашена. В университете он, действительно, учился (правда, ранняя смерть отца заставила его надолго прервать обучение и посвятить себя семейному бизнесу), но не психологии, а истории искусств. Так что случай фрейдистской интоксикации, обратившей «гуманитария широкого профиля» в психоаналитика, – это не особенность постсоветской России. Как выясняется, глубокого внутреннего конфликта, широкой эрудиции и богатой фантазии вполне достаточно для того, чтобы войти в энциклопедии в качестве звезды психоаналитической когорты.
Размеренная венская жизнь Беттельхейма, казалось, не предвещала никаких трагедий и триумфов. Но судьба распорядилась иначе, и на его долю в избытке достались «огонь, вода и медные трубы».
Подобно основателю психоанализа, Беттельхейм недооценивал надвигавшуюся угрозу нацизма и не последовал примеру многих коллег, которые, начиная с 1933 г. потянулись за океан. Как и Фрейд, он встретил германскую аннексию Австрии в Вене. Судьба обоих была предрешена – проповедникам «еврейской порнографии», как нацисты именовали психоанализ, был уготован один путь – за колючую проволоку, потом в газовую камеру. Заступничество влиятельных зарубежных последователей и внесенный ими крупный денежный выкуп позволили Фрейду спастись. За Беттельхейма заступиться в ту пору было некому. Вскоре в переполненном товарном вагоне он двигался тем путем, который для тысяч ему подобных был последним. Его путь лежал в Дахау.
Наверное, психолог – это не просто ремесло, а мировоззрение, аналитический образ мыслей и особая манера восприятия действительности. Даже в нечеловеческих лагерных условиях Беттельхейм продолжал оставаться психологом. Он внимательно наблюдал за поведением окружавших его людей – таких же заключенных, как и он сам, и приставленной к ним охраны – и пытался анализировать их душевное состояние, их мотивы и чувства. Он был поражен тем, насколько эффективно функционирует нацистская система подавления личности, имевшая целью низведение заключенных до полуживотного состояния. Однако сломить удавалось не всех. И это было абсолютно необъяснимо с привычных для Беттельхейма психоаналитических позиций. Позднее он писал: «В условиях, преобладавших в лагерях, оказалось невозможным рассматривать храбрые, ставящие под угрозу жизнь поступки с позиций инстинкта смерти, аутоагрессии, маниакального отрицания опасности, нарциссизма или любой другой категории психоанализа. Способ, каким человек действовал в критический момент, нельзя было вывести из его глубинных либидозных мотивов. Ни его сны, героические или кошмарные, ни свободные ассоциации или осознанные фантазии – ничто не позволяло сделать точное предсказание относительно того, пойдет ли он в следующий момент на риск жизнью, чтобы защитить жизнь других, или же в панике предаст многих в тщетной попытке получить какую-то привилегию для себя». Знание психоанализа оказалось практически бесполезным и для самого Беттельхейма. «Самое удивительное заключалось в том, что психоанализ, который я привык считать лучшим ключом ко всем человеческим проблемам, не помог мне найти решение о том, как вообще выжить в лагерях и как выжить, сохранив хотя бы некоторое достоинство».
В ходе своих наблюдений Беттельхейм приходит к выводам, удивительно созвучным позиции другого заключенного психотерапевта, Виктора Франкла. Только наличие твердой внутренней позиции, позитивного жизненного смысла, не сводимого к мелким потребительским удовольствиям, позволяет сохранить человеческое в человеке. Люди, лишенные идейных принципов, замкнувшиеся в узком мирке потребительских интересов и потому не имевшие морально-психологической внутренней опоры, подвергались быстрой личностной дезинтеграции. Они начинали идентифицировать себя либо со своими палачами, подражая и прислуживая им, либо с уголовниками. «Их поведение, – пишет Беттельхейм, – показало, насколько слабо аполитичный средний класс Германии мог противостоять национал-социализму. У них не было ни моральной, ни политической, ни социальной философии, которая помогла бы им сохранить свою целостность и давала внутреннюю силу для противоборства с нацизмом. У них не было или почти не было ресурсов, на которые можно было бы опереться, попав в заключение. Их самоуважение строилось на статусе и уважении, которые были связаны лишь с их положением и зависели от их работы, семейной роли или подобных внешних признаков».
Перед собой Беттельхейм поставил задачу описать, проанализировать и сохранить для потомков поучительные примеры человеческой слабости и стойкости перед лицом бесчеловечной машины подавления. Он начал «писать» устную книгу, последующие издание которой виделось в ту пору несбыточным чудом. Хотя в конце 30-х надежда на чудо еще оставалась. Нацисты еще не определились с «окончательным решением еврейского вопроса», и печи лагерных крематориев еще не были растоплены. К тому же заключенным, внеся необходимую плату в казну, можно было обеспечить себе более или менее сносные условия содержания и щадящий режим каторжных работ. Беттельхейм не преминул воспользоваться этой возможностью. А в 1939 году заключенный Беттельхейм, проведя в лагерях десять с половиной месяцев, был освобожден и получил разрешение эмигрировать. Сам он объяснял это ходатайством первой леди Америки, Элеанор Рузвельт, хотя этот ничем не подтвержденный факт скептики также склонны относить к его выдумкам.
Оказавшись в Америке, он обобщил свои наблюдения сначала в статье «Индивидуальное и массовое поведение в экстремальных ситуациях» (1943), а затем в книге «Просвещенное сердце» (1960), принесшей ему мировую известность.
Несмотря на ставшую для него очевидной ограниченность психоаналитической теории, Беттельхейм остался на фрейдистской позиции, однако предпринял самоотверженные усилия по ее гуманизации и сближению с социальными реалиями эпохи. В 1944 г. он организовал и возглавил клинику для детей с психическими травмами и нервными расстройствами при Чикагском университете. Новым значительным успехом явилась его книга «Психоанализ волшебной сказки. О пользе волшебства» (1973), удостоенная нескольких научных и литературных премий. А книга «Сносные родители» (1987) составила серьезную конкуренцию бестселлерам доктора Спока.
Если даже знакомство с Фрейдом относится к грезам Беттельхейма, его фантазия получила свое своеобразное воплощение в реальности – наряду с классическими трудами основателя психоанализа, его книга «Психоанализ волшебной сказки» оказалась включена в сборник «25 ключевых книг по психоанализу», увидевший свет на рубеже веков. И это действительно замечательная книга, очень полезная для понимания природы если не сказок, то фрейдизма.
Беттельхейм много размышлял о детской литературе. Он констатировал, что книги, предлагаемые юной публике, обычно предназначены либо для того, чтобы научить малышей читать, либо для развлечения. В предисловии к своей работе он замечает: «Ничто из всей детской литературы (за очень редкими исключениями) не обогащает и не удовлетворяет детей в такой степени, как волшебные сказки». Ведь волшебные сказки «притягивают внимание», «возбуждают любопытство», стимулируя при этом воображение. А значит, такая литература помогает ребенку «развивать свои умственные способности и лучше разбираться в собственных эмоциях», а также «навести порядок в своем внутреннем доме».
Сказки позволяют ему понять на примере, что у его психологических затруднений имеются временные или постоянные решения. Любой персонаж из сказок Андерсена, братьев Гримм, Метерлинка и Перро предлагает ему такие решения, которые малыш способен понять.
Мальчик-с-пальчик, Золушка или Красная Шапочка полны уверенности в себе; они в одиночку решаются идти на опасные дела, не зная, к чему приведут их приключения. Познакомившись с другими людьми, они живут счастливо; им незнакомо тревожное чувство разлуки. Созданные воображением, сказки способствуют развитию личности ребенка. У него появляется потребность перенести свои чувства на героя, он может, не подвергаясь опасности, выплеснуть свою агрессивность на злую мачеху.
Родители должны чутко относиться к желаниям ребенка. Им не следует позволять себе поспешных суждений. Они обязаны уважать развивающийся внутренний мир малыша. Ведь единственно в этом заключается секрет Белоснежки, Кота в сапогах и Питера Пэна: лишь сам ребенок сможет постепенно осмыслить собственную жизнь и мало-помалу начать ею управлять. Мы развиваемся лишь тогда, когда самостоятельно понимаем и разрешаем наши проблемы. Именно так, а вовсе не слушая объяснения других, ребенок понемногу обретает внутреннюю уверенность.
Могущество сказок заключается в том, что они пробуждают воображение слушателей, заставляют их самих переживать незамысловатые приключения чудесных героев, которые пытаются сами создать для себя реальность, чтобы лучше с ней потом справиться. Некоторые представляют себе сказки только в последовательном, литературном виде. Беттельхейм читает их через призму фрейдовской теории и считает самой главной в них воспитательную – читай: психотерапевтическую функцию. Способность сказок развлекать и забавлять для него лишь вторична.
Ребенка Беттельхейм воспринимает очень серьезно. Он рассматривает малыша как личность, во всей её целостности, – ведь в очень многих сказках можно выделить «Оно», «Я» и «Сверх-Я».
Таким образом, сказки – это прямое обращение к бессознательному; с помощью чудесного они восстанавливают душевное равновесие, а иногда и исправляют нарушения в нашем поведении.
В наибольшей мере известность Беттельхейму принесли результаты лечения детей, страдающих аутизмом. Этим детям он и посвятил свою знаменитую работу «Пустая крепость».
В 1973 г. Беттельхейм вышел в отставку, но не удалился на покой, а продолжал много писать и выступать перед широкой аудиторией по всему миру. Правда, посвятив жизнь чужому душевному благополучию, он, похоже, так и не обрел своего. Еще при жизни многие характеризовали его как крайне неуравновешенного человека, склонного к вспышкам ярости и затяжным приступам депрессии.
В безнадежную депрессию он впал на склоне лет, после смерти горячо любимой жены. Шесть лет спустя, престарелый и тяжело больной, Бруно Беттельхейм добровольно ушел из жизни, приняв запредельную дозу снотворного. Произошло это 13 марта 1990 года. Он покинул этот мир в ореоле непревзойденного врачевателя душ и великого гуманиста.
Увы, прошло совсем немного времени, и этот ореол катастрофически померк. Еще не стихли поминальные всхлипы, а в «Нью-Йорк Таймс» появилась статья коллеги-психоаналитика Рудольфа Экстайна, который написал, что Беттельхейм превратил детский приют, которым заведовал много лет, в настоящий концлагерь. Он и его подручные систематически избивали и оскорбляли больных детишек. Причем об этих издевательствах знали родители и весь персонал пансионата. Однако жестокий доктор так сумел всех запугать, что никто не смел и слова сказать против него.
В подтверждение этого обвинения, показавшегося поначалу немыслимым, вдруг обрушилась лавина свидетельств бывших пациентов Беттельхейма и их родителей. На естественный вопрос: «Что же вы молчали раньше?» – раздавался один и тот же ответ: удерживало опасение, что голос протеста не будет услышан сквозь хор славословий «великому гуманисту». «Да что вы такое говорите! Доктор Б. [так многие звали Беттельхейма. – С.С.] – настоящий профессионал и эталон добропорядочности. Его знает весь мир как гениального теоретика и практика». Но достаточно было раздаться лишь одному голосу, и плотину молчания прорвало.
Волна критики заставила и профессионалов внимательнее присмотреться к достижениям и трудам доктора Б. Увы, и тут результаты оказались печальны. Помимо уже упоминавшихся натяжек и вымыслов, обнаружились подтасовки и чисто профессионального свойства. Так, Беттельхейм в своих трудах утверждал, что в своем заведении достиг 85-процентного излечения аутизма. Будь это правдой, это было бы действительно непревзойденным рекордом – таких успехов ни до Беттельхейма, ни после не удавалось достичь никому. Однако внимательный анализ работы ортогенетической школы показал: диагноз «аутизм» ставил сам доктор по одному ему известным критериям, он же и давал заключение об излечении. На самом же деле в большинстве случаев речь шла о детях, если и страдавших эмоциональными расстройствами, то отнюдь не идентичными аутизму, а если и аутизмом – то в весьма мягкой степени. Сильные сомнения вызвало и утверждение Беттельхейма о том, что в возникновении аутизма у ребенка в первую очередь следует винить его мать, которая якобы просто бессознательно не желала, чтобы у нее был этот ребенок. Не проекция ли это собственного травматического опыта, которой так часто грешат психоаналитики?
Бруно Беттельхейм так и не написал своей научной автобиографии. Появившиеся же после его смерти биографические книги и статьи почти все повествуют о нем, как о запутавшемся лжеце, тиране и параноике. Так что, наверное, не стоит спешить к книжному прилавку за русским переводом «Пустой крепости». Или, наоборот, стоит ее все-таки прочитать, чтобы вынести собственную оценку? Так или иначе, следует помнить, что у блестящей медали «Бруно Беттельхейм» есть и ржавая оборотная сторона.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.