Глава 15. О мистике
Глава 15. О мистике
Туз пик преследовал меня всю карточную жизнь. Мог вытянуть из колоды карту наугад. Она оказывалась тузом пик. Случалось, колоду бросил на топчан, одна карта отлетела в сторону, перевернулась. Туз. Из коробки вытряхиваешь карты – одна застряла, не вытряхнулась. Опять он. Обнадеживающие намеки.
Всю карточную жизнь приходилось ждать от провидения какой-либо гадости. Так ничего путного и не дождался.
Потом уже объяснили слециалисты-мистики, что преследующий пиковый туз – совсем не обязательно к беде. Скорее всего – просто моя карта. Присвоенный свыше знак. Пояснили бы раньше... Сколько бы нервов сберег и пользы получил.
Хотя, честно говоря, жаловаться – грех. Давно уже заметил: ничего кошмарного не происходит. Наоборот, если туз являлся, все как-то устраивалось. Даже в очень бесперспективных ситуациях. Но каждый раз, выбравшись, думал: «Ну вот. Если здесь обошлось, можно представить, какую пакость в будущем ожидать следует. Там уж мне за все отольется...» Не отливалось.
Тогда решил так: это все ангел-хранитель, спасибо ему, с дурными предзнаменованиями справляется.
С тех пор, как понял, что туз с хранителем либо заодно, либо первый – визитная карточка второго, неловко себя чувствую. Как будто оказал недоверие порядочному человеку. Или не оценил преданности Друга.
Но к пиковому тузу еще вернемся...
Картежники – публика весьма суеверная. Даже самые матерые, прожженные, все умеющие, понимают: с «той стороны» заупрямятся – и никакое всеумение не поможет. Каждый профессионал рано или поздно приходит к пониманию этого. А не приходит – поплатится.
И еще одно – лучше как можно раньше угадать, насколько могущественен тот, кто свыше курирует персонально тебя.
Часто бывает, игрок – умничка: руки – исполнителя, мозги – на месте, душа – не амеба... А все – из рук вон. Смотришь на такого коллегу и сочувствуешь: эх, еще б маленько сверху подстраховали!..
Возьмем Джигита-неудачника. Красавец, держался аристократом, фраера липли к нему, как у иных – загар к вспотевшей лысине... И что же?..
То клиента, пока Джигит на пляже проигрывает, обворуют, из номера в гостинице последнее вынесут, так что весь долг – насмарку... То кто-то из своих за спиной у фраера смачно чихнет от солнца, а Джигит чих за «маяк» примет. И чужая невоспитанность обойдется ему в семь взяток на мизере.
Единственный раз адмирал жене на пляже скандал устроил, не дал доиграть. И это случилось именно в тот день, когда адмиральша рискнула сесть с Джигитом.
И именно он, ловкий спортивный мужик, возвращаясь под утро после игры с хаты-заповедника, в которую проник в результате многоходовой изящной комбинации, поскользнулся на тротуаре на рассыпанном арахисе. Грохнулся, потерял сознание. Пришел в себя скоро, люди только-только начали собираться (в те времена на граждан, потерявших сознание на улице, еще обращали внимание). Здоровый мужик; до дома добрался своим ходом. Но без выигранных денег. Похоже, первый из тех, кто поспешил к нему на помощь, кто находился ближе всех, оказался нечистым на руку...
Коллеги сочувствовали Джигиту. Всякий раз при встрече на пляже взирали вопросительно: ну, что там у тебя опять? И тому всегда было что поведать. Причем без особого огорчения, потому как уже выработалось смирение с неприятностями, неудачи вошли уже в привычку...
Бывает наоборот. Игрок – врожденный фраер, жизнерадостный, денежный, беспечный, не желающий ума набираться. Такому и проигрыш в радость, и потеряется не скоро. Явный кормилец. Пристраивайся грамотно да помаленьку дои себе...
Ан нет. Что с ним ни затеваешь, как ни изощряешься, куратор не дремлет. Его куратор. Когда-никогда отлучится на минутку, должно быть, по малой нужде. За такой отрезок времени много не урвешь.
Студе-е-нт! Думаю, любой из наших, прочитав предыдущий абзац, вспомнит именно его. Легенды ходили о фраерском счастье этого щуплого, улыбчивого юноши.
Вот пример из моего опыта общения с ним.
Играем на хате Лысого. В преферанс. За студента решили взяться плотно. Развеять миф о его феноменальном везении.
Насчет играем – неправду сказал. Меня он к себе не подпускал. Когда-то в самом-самом начале «хлопнул» его, должно быть, именно в тот момент, когда опекуна приспичило. Студент, конечно, не насторожился, но один из наших общих дружков все про меня поведал ему, предостерег. Потерял я легендарного. Ничего: сообщников хватает:
Против Студента-фраера играют три(!) профессионала. Шурик, кандидат-математик и Лысый. Лысого пришлось взять в долю как хозяина хаты.
Через десять минут игры за столом возникает конфликт. Лысый, как все люди оригинальной внешности, шибко неуравновешен. Вступает в конфронтацию с математиком и осознанно крушит слаженность содружества. Цинично занимается вредительством. Своим не дает работать. Игра становится не то чтобы лобовой, но лишенной шулерской осмысленности, лишенной контроля.
С тоской наблюдаю за происходящим со стороны.
Такого я еще не видывал!.. Играющие в преферанс оценят... Студент сыграл восемнадцать игр подряд. Из них только три «шестерных», минимальных. И ни разу не сел. Каждый раз, когда он был на прикупе, игрались «распасы». Вот это куратор, я понимаю!
Правда, закралось подозрение, не подсобил ли куратору Лысый. Вариант проверили и отвергли. Да и для Студента с его фартом Лысый, что справочник «Секс в вашей жизни» для путаны на пенсии.
Позже слух пророс: студент в церковь регулярно захаживает. Нужному святому свечки ставит.
Не знаю, посещал ли Студент храм божий, но то, что многие наши грешили корыстным отношением к Всевышнему, – это точно.
И меня подмывало. Но как-то совестно было, не по себе. К тому же до сих пор так для себя и не определился: богоугодное ли дело – игра. Конечно, загрязнение душ смертных страстями, суетой навряд ли от бога. Но уверенно ответить «нет» – не рискую. Библия на этот счет – ни слова.
Зато неуверенное «нет» готов отстаивать. Интуитивно чувствую: есть зависимость судьбы держащего в руках колоду от расклада карт.
Конечно, есть незатейливая зависимость: расклад случился не тот, привел к проигрышу – самое время стреляться, но сейчас не о ней.
Есть зависимость позначительнее, понеотвратимей. Потусторонняя.
Погодите снисходительно отмахиваться, дескать, эка невидаль, гадалки с этой зависимости и живут. Зависимость – обратная. Не судьба через расклад сообщает, какой она будет, а карты, тасуясь, меняя положение среди других, программируют судьбу.
Не думаю, что богоугодно вмешиваться в предначертанность.
Надо бы остановиться на драматическом термине «фраерское счастье». Любой шулер знаком с этой неприятной проблемой. В чем смысл ее?
Если профессионал столкнется с фраером в «лобовой» игре, то скорее всего проиграет. Провидение почти всегда на стороне лоха.
Это вполне увязывается с заурядной теорией вероятности. Взять тот же фокус с монетой. Если умудришься десять раз выбросить «орел», можешь не сомневаться: в дальнейшем чаще будет выпадать «решка». Провидение стремится привести результаты в соответствие с теорией вероятности.
«Катала» от игры к игре прет против теории, чего ж рассчитывать, что она, теория, будет за «каталу». Причем чем дальше, тем труднее бороться. Сказывается груз прошлых неравновероятных результатов. Со временем теория вступает в борьбу уже и с мастерством. И пенять не на кого – справедливо. Сколько неприятностей доставила эта справедливость.
Запомнилась одна из игр на Ланжероне.
В клуб этого пляжа проник неказистый игрок. Никакой. И как проник, тоже непонятно. Скорее всего общались с ним из сострадания. Не так уж и общались. Позволяли наблюдать, иногда комментировать... Совершеннейшие альтруисты соглашались на игру с ним. Затурканный, занудный пожилой мужик, заглядывающий в глаза даже самым слабым игрокам.
Однажды и ко мне подступился. В толпе болельщиков я наблюдал за игрой. Он обнаружился рядом. Незаметно подкрался, заискивающе щурясь, спросил:
– Случайно, не играете?.. – И весь съежился от собственной дерзости.
Наши услышали, на миг притихли. Даже те, кто играл, головы повернули. Зануда был из свежих, не знал, что со мной здесь играть не принято. Он всегото меня второй или третий раз видел.
Болельщики обсмаковали непосредственность новичка. Беззлобно, намеками. Так, что тот не понял причину насмешек. Посчитал, похоже, что побрезгую сыграть. Это напрасно. К фраерам я уже давно относился без гонора, с повышенным уважением.
Играли в деберц, нетрадиционную для Ланжерона игру. Не помнил на этом пляже ни одного сильного деберциста. И этого бы не вспомнил. Если бы не его «фраерское счастье».
Не стоит описывать всю игру. Достаточно одного примера.
Сдаю себе пять карт одной масти от туза и туза сбоку. Какой вскроется козырь уже и знать не очень интересно, при такой карте и контролировать его не так уж важно.
Еще как важно!.. Козырь вскрывается в той масти, в которой у затурканного такие же пять карт. И он эту партию выигрывает...
Конфузы такого уровня, пусть не при каждой сдаче, но в каждой партии. Для выигрыша в короткой партии и одного такого достаточно. Насилу выстоял.
Когда играли, наши кольцом обступили, интересно им, по какому рецепту разделывать эту тушку буду.
Когда игра завершилась ничем, завосхищались, подмигивали по-свойски, шушукались:
– Видал, что творит?! – это обо мне.
– Ну, аферюга! Кругом стояли, и ни один не углядел!..
– Это ж надо: и себе, и фраеру – полтинник! Тот – натуральный клоун. Думает, повезло.
– Да, прикормил лоха, хлопнет по полной программе.
– Представляешь, нарваться на такого?..
– Ну, к черту!..
И я не представлял, что можно на такое нарваться. Состояние весьма беспомощное. И гадливое.
Пару дней для страховки выждал. Потом обыграл зануду на все, что у того было. Со злорадством обыграл. Хотя чем мужичок виноват? Не он – его покровитель из меня, самонадеянного невежи, клоуна сделал.
На Ланжероне случай добавил мне веса. Все посчитали, что я – единственный автор сценария.
Разубеждать не стал, но к сведению принял: автор сценария – ты сам, но выправить произведение могут до неузнаваемости.
Похожий случай. Корпорация приняла в разработку того самого сапожника Эдика... Эстетствующего эротомана, любителя секса в майках. Он числился в вечных жертвах. Сильно играющих. Как и в случае со Студентом, трое обрабатывают одного. Только фраер не Студент – прилежный прихожанин, а Эдик
– кормилец. И обыгрывает его не троица невнятных жуликов, из которых только один и имел право на звание шулера, а трио «катал» – корпорация, сыгранная до взаимопонимания на уровне телепатии. (И заодно на уровне радиоволн, потому как «маячили» с помощью радиоустройства.)
К тому же, казалось бы, нам добавился лишний фактор – залог успеха: по ходу игры Эдик по чутьчуть прикладывался к водочке, что для корпорации оказалось приятной неожиданностью. Никогда до этого не наблюдали сапожника хмельным. А тут набрался до того, что приходилось помогать ему деньги в карманы запихивать. Наши деньги. Им выигранные.
И телепатия, и лишний фактор оказались бессильны против «фраерского счастья».
Не помню почему, но сумму при себе мы имели ограниченную... Кажется, математика, хранителя общаковой кассы, выдернули неожиданно прямо из института. Сколько при себе оказалось, тем и пришлось обходиться.
Играем.
И начинается... Как с тем занудой на пляже.
Делаю себе «каре» семерок. Казалось бы, фантастическая комбинация...
В фильмах о шулерах сценаристы повадились сталкивать «каре» тузов с «флешь рояль». Дурной тон. В жизни любая «карешка» – большая редкость.
Как-то на пляже в игре со своими, клубными, организовал встречу: у меня «каре» восьмерок, у остальных «фул макс» да «тройки». Приличный банк взял. Наши долго успокоиться не могли. И тогда друг у друга ошалело вопрошали: как такое может быть? Ведь явно же встреча – искусственного происхождения... Но сами же и ответ верный давали: не пойман – не шулер. До сих пор участники той игры при встречи любопытствуют, как исхитрился? И не «флешь», не «каре» тузов. Всего-то «каре» восьмерок.
В игре с сапожником ограничиваюсь семерками.
У того, упившегося фраера, обнаруживается «каре» валетов.
Ну кто мог подумать, что ни на миг расслабиться нельзя, что и его карты контролировать следует? Будем контролировать. Делаю ему «тройку» тузов, себе «фулек». Этот дуралей с залитыми зенками не различает трех тузов, пасует. Ну что тут сделаешь?
К тому же денег-то немного, выигрыш стекается ко мне. Но выигрываю не у сапожника – у своих. Те быстро финансово пустеют. Чтобы они могли продолжить игру, приходится передавать им выигрыш. Наладили передачу.
Отлучаюсь в туалет, деньги прячу под ковриком перед унитазом. Потом отлучаются сообщники, извлекают клад. Деньги, можно сказать, в обороте. До бумажника Эдика добраться не удается. Нервничаем, надеемся, что когда-нибудь это издевательство хотя бы прервется, что и его покровителю понадобится отлучиться.
Эдику понадобилось раньше. Приспичило неожиданно. Шахматист только навострился перевод получить, сапожник опередил. Рванулся со всех нетвердых ног к клозету.
Повозившись, предстает пред нами, успевшими в его отсутствие не только наговорить друг другу много лестного, но и конструктивные поправки в тактику внести. Предстает Эдик, пошатывающийся, несколько забрызганный, смущенный. С нашим тайным вкладом в виновато протянутой руке. Клад тоже забрызган.
– Кто-то уронил, – сообщает пьяный, но честный сапожник. – Я в унитаз немножко не попал... Хотел вытереть, а там... Кто-то потерял. Я их немножко того...
Он их не немножко «того», а «того» – очень даже обильно...
Такой заключительный аккорд симфонии под названием «Фраерское счастье» нас подкосил. На этом сдались: закончили игру.
Позже выработался обряд: несколько раз в год по ситуации, по предчувствию, надо дать вероятности отвязаться. Пустить игру на самотек. Нечто вроде жертвоприношения. Проблематично, конечно. Обряд не запланируешь. Всегда есть опасность, что жертва востребуется в ответственной, крупной игре. Но упрямиться нельзя. Теория – соперница серьезная, ее лучше не злить.
...Кстати, насчет соперников несерьезных, пьяных фраеров.
Сколько раз было. Играем, клиент или клиенты просятся на перемену, наскоро пьянствуют.
Все. Дальше хоть не играй... Поначалу обнадеживался. «Напьются, – думал. – Скорее дело сделаю».
Как же, сделаешь скорее!.. Все наизнанку выворачивается. Просто напасть какая-то... Хоть сам бери напивайся.
Позже на все эти безобидные переменки «вето» наложил.
С Гогой Ришельевским как-то играл. У того эпилептический припадок случился. Страшный, мощный. К болезни его мы, конечно, привыкшие, но совесть должна быть... требовать после приступа выигрыш... В этой партии у Гоги прилично «выкатывал».
– Все, – говорю Гогиному товарищу после того, как мы с ним Ришельевского на топчане в себя приходить устроили. – Закончили. Переиграем в другой раз.
– А сам думаю, дудки: еще сяду... нервы трепать.
– Я доиграю, – сообщает товарищ, совсем слабый игрок, из штатных болельщиков.
И – тоже изнанка. Все, что выигрывал я к этому моменту, спустил. И не умышленно. Как будто Гога из того места, где он в тот момент находился, товарищу помогал.
Многое в игре имеет значение.
Место, которое выберешь, люди, стоящие за спиной... Ну, и само собой, приметы. Деньги во время игры одалживать нельзя. И до игры к игровому фонду прикасаться нежелательно. Если ведется запись, каждый пользуется своим фартовым карандашом. Также важно верно определить, кто из рядом стоящих несет невезение, какой карандаш нефартовый.
Шурик на этот счет отличался особой чувствительностью. В корпорации числился главным прибором, фиксирующим аномальные факторы.
Делюсь с читателем всеми этими шулерскими мистическими традициями и понимаю, можно к рассказанному отнестись скептически. Подумаешь, мало ли ничем не подкрепленных суеверий...
Действительно немало. Некоторые граждане-материалисты даже не верят в ясновидение. Я в нем тоже до поры до времени сомневался. Пока сам не сподобился.
Это снисходило ко мне пять раз. Дважды четко, безошибочно и еще трижды не совсем убедительно, на грани видения и завесы... Для некоторых ясновидение – дело житейское, повседневное. Я – не из таких. Поэтому случаи помню четко и, что удивительно, не знаю, хотел ли, чтобы они повторялись...
Это случилось под утро после долгой игры. Первый раз во время игры-жертвоприношения. Часов с трех ночи понял, что игру надо отдавать в жертву теории вероятности. Умудренный прошлыми обрядами, без сожаления дал вероятности отвязаться. Пустил игру на самотек, расслабился.
И с рассветом началось...
Говорят, ясновидение – это видение картинок.
У меня было не так. Никаких изображений не возникало. Просто знал: у соперника именно такие карты и первый его ход будет именно таким. Не видел карты и еще не видел ход. Но знал. Как будто перед раздачей сообщили, и – запомнил. Нет, не перед раздачей... После того, как уже розданные карты лежали на столе. И известно было только то, что будет происходить в совсем ближайшем будущем. В пределах розыгрыша одной раздачи. Но и результат игры был известен. Как сейчас помню: триста семь рублей. Таким он и оказался.
Странное было чувство: все знаешь, а поделать ничего не можешь. Странное тем, что это не обижало. И помню, что происходящее не казалось удивительным. И не пугало.
Все прошло, когда встал из-за стола. Интересно было бы, чтобы оно продлилось хотя бы до того момента, когда лягу отсыпаться. Чтобы продержалось вне игры. Да и этот интерес возник не тогда, а после. Когда проснулся нормальным.
Вспоминая то свое состояние, пробовал угадать, что случится через какое-то время. Не угадывал. Но вспомнил еще одно. Пришедший в себя, в реальность, пробовал угадать из любопытства. А тогда любопытства не было. Знаю, и ладно.
В отличие от нормального меня, ясновидящего, будущее не могло испугать. Каким бы оно ни предвиделось. И стало понятно спокойствие ясновидящих, знающих час собственной смерти.
Во второй раз предвидение снизошло тоже в игре, но уже в выигрываемой. В покере. И тоже под утро.
Та же история: после каждой раздачи становились известны все карты соперников. В покере это решает все.
Еще один, по-видимому, существенный момент: озарение повторилось после того, как я перестал использовать шулерские навыки, расслабился, имея запас выигрыша.
И вновь состояние не принесло ни радости, ни удивления. Только отметил про себя:
«Кажется, начинается...»
И так же все закончилось. После завершения игры.
Три невнятных эпизода произошли после первых двух.
Все было почти так, но... Временами я словно спохватывался. Пытался уразуметь происходящее, и оно тут же терялось. Терялась возможность предугадывать. Как будто в памяти, в той, где хранилась сообщенная заранее информация, случались провалы. И эти провалы раздражали.
Никому ничего не хочется доказывать. Просто с некоторых пор, нарываясь на популярные споры о возможности ясновидения, в душе пожимаю плечами. Это личное дело каждого. У кого-то дело было, у кого-то нет. У меня было.
Вернусь к тому, с чего вступил в главу...
Когда был начинающим, горячим, гонористым, лез в поединки со всеми без разбора. Особо не обламывали, не нарывался на тех, кто смог бы обломать как следует. Кстати, и в этом проявился покровитель. Могли так одернуть... Надолго выработался бы комплекс неполноценности. Обходилось.
Как-то ввязался в игру с одним из тех, кто... Кто мог бы обломать. Но это уже потом понял, повзрослев, остепенившись. А тогда... И знал же, что человек уважаемый, зубы на игре сточивший. Причем не только на игре с фраерами. Заслуженные «каталы» пляжа держались с ним весьма почтительно.
Конечно, и у меня уже репутация имелась. Рано познавшего секреты, не слишком вежливого со старшими, бесцеремонного скороспелки. Непонятно откуда возникшего, но держащегося так, словно самые авторитетные «каталы» Союза – все мои родные отцы.
Этот, зубы (в том числе и на скороспелках) сточивший, на пляж, похоже, расслабиться забрел. И вкусить почтения хорошо воспитанных коллег.
Пляжники, из самых уважаемых, обступили его, наскоро организовали этакий «круглый стол» для избранных. Конференцию по обмену опытом. Все – как положено: отчет о достигнутых результатах, новейшие разработки, советы мэтра.
Мэтр держался достойно, не перебивал выступающих, выказывал одобрение, иногда деликатно, без оттенка высокомерия, поправлял, подсказывал.
Я со стороны наблюдал весь их церемониал.
– Чего всполошились? – поинтересовался у одного из рядом стоящих, не рискнувших приблизиться к избранным, знакомого жулика.
– Ты что? – изумился тот. – Это же Черныш!
– Да? Странный какой-то Черныш. Совсем лысый.
Нахально направился к «круглому столу».
– О! – неискренне обрадовался мне Учитель, немолодой худющий «катала», сидящий на топчане рядом с Чернышом. – Вот она – наша смена.
Представил меня мэтру, присовокупив рекомендацию:
– Техника – ничего, но уважения к старшим... – Он неодобрительно цыкнул зубом.
– Молодежь, – неожиданно приветливо улыбнулся мне мэтр. – Техника – дело не последнее. – Засокрушался: – Где они нынче, технари? Все норовят вдвоем, втроем фраера «хлопнуты». Квалификацию теряете. – Он с укоризной, но безобидно глянул на образовавших круг. И вдруг – ко мне, выверено, точно:
– Сыграешь с пожилым человеком? Порадуешь искусством?
Что мне его выверенность? Понятно, мэтр решил одернуть. Но и мне же интересно, потому и подошел.
Кстати, молодец мужик, боец. Зачем ему было играть? Выиграет – авторитету не особо прибудет. Проиграет – пошатнется на пьедестале. Игра явно не ради денег. Так что никаких приобретений не сулила. Но на поединок вызвал. Значит, не сомневался: обыграет, поставит сопляка на место.
Об этом я позже подумал. Через несколько лет.
А тогда мотнул головой на карты, которыми шелестел Черныш, и с насмешливым вызовом спросил:
– Играем вашей колодой?
– Возражать не будешь? – изучающе спросил и он.
– Ради бога! – Мне даже увлекательнее было обескуражить его – его же картами.
– Молодец, – похвалил мэтр. – Играть будем тв– Молодец, – похвалил мэтр. – Играть будем твоими.
Я пожал плечами. Понимал: демонстрирует уровень и снисходительность.
– Ну-ка, ребятки, – это он нашим, заинтригованным. Образовавшим круг. – Не стойте за спиной у юноши.
Я пошел за своими вещами. Со стороны глянул – Учитель что-то усердно пояснял Чернышу. Стало ясно: этот зараза-педагог в курсе некоторых моих «коронок».
Не понимал я, сопляк, что для мэтра «коронки» – семечки. Да и несолидно ему было бы при всех шпионскими данными пользоваться. В поединке со мной, щенком. Учитель мог рекомендовать только одно: не считать меня фраером. Черныш слушал сдержанно, без насмешки в глазах. Настоящий «катала», было чему у него поучиться.
Мэтр достал карты из принесенной мной пачки, чуток поразглядывал их. Небрежно, не столько от недоверия, сколько по привычке. Бросил на топчан...
Играли достаточно долго.
Я решил не спешить, посмотреть, чем будет «кормить» авторитет. Ждал партии три, никогда прежде себе такой пассивности не позволял. Но «кормежки» так и не дождался. Понял, что скорее всего Черныш желает воспитать меня на контригре. Оптимальная тактика, если желательно сбить спесь с задаваки-технаря. Пусть сбивает, глядишь, что-нибудь да проглотит.
Не проглотил волчара. Ни кусочка.
Я и так, и этак. Не лезет. Все выплевывает. Причем без удивления, сдержанно. Время от времени даже одобрительно кивая. Без намека на насмешку.
Наши, обступившие мэтра, наверняка многого не замечали. Некоторым из них я уже «скармливал» неперевариваемые в данный момент трюки. Одним – одни, другим – другие.
С Чернышом не проходило ничего. Ни одной «коронки», ни одного трюка. Даже тот, который был изобретен, как надеялся, мной, вычислился и обезвредился сразу.
Мне бы занервничать. Ведь если Чернышу знаком весь мой арсенал, значит, наверняка его арсенал – шире. По молодости, по недалекости, не занервничал. Может быть, потому, что не проигрывал. Игра была ровной. Партия – за ним, партия – за мной.
И потому еще не нервничал, что обнаружил: обеспокоен мэтр. Не знал чем, да и беспокойство было совсем неуловимым... Так же одобрительно кивал, по-прежнему демонстрировал вежливую, доброжелательную манеру игры. Но... То вдруг обернется, попросит висящего над душой Учителя:
– Ванюша, если не трудно, чуть-чуть правее. Солнце загораживаешь.
То ни с того ни с сего одну из карт вновь примется разглядывать.
– Можем сменить колоду, – с готовностью откликался я.
– Что ты, что ты... – спохватывался он. – Случайная царапина...
Еще бы, не настолько я самонадеян, чтобы играть с ним подготовленной колодой.
Так игра ничем и закончилась. Часа четыре промаявшись со мной, мэтр пожал руку, похвалил:
– А говорят, молодежь – не та.
Я ему не поверил. Радости от того, что молодежь – та, он не получил. И пляжники, надеявшиеся на трепку, не получили удовольствия.
Черныш сложил, собрал карты, потянулся к лежащей в стороне коробке...
Коробку я взял первым. Не потому, что успел сообразить – рефлексы подсказали: что-то не так. Не станет авторитет, пусть даже такой вежливый, как Черныш, сам заниматься такой послеигровой суетой, как упаковывание колоды в коробку...
Коробку взял первым. Рефлекторно. Машинально взглянул на нее. И увидел внутри карту. Забытую, невыпавшую из коробки, когда колоду извлекали... Извлекал Черныш.
Позже и сам пользовался этим наивным, безобиднейшим трюком. Одна из карт застревает в коробке. Якобы застревает. Играешь – без нее. И, разумеется, знаешь, какая именно карта не участвует в игре. Информация очень существенная, особенно если забытая карта – туз. Даже искушенные исполнители, вытворявшие с колодой чудеса, ловились на эту не требующую ни малейшей ловкости примочку. Ведь и претензии в случае обнаружения пропажи не выскажешь. Ну, не выпала... Что поделаешь?
И я тогда претензии не высказал. Перевел взгляд на Черныша и все понял.
Он не отвел глаза. Неожиданно, не так, как прежде – как своему улыбнулся. Приблизился к моему уху и тихо произнес:
– Молоток.
И похлопал по плечу.
...Остается загадкой, как мне удалось выстоять. В игре с таким спецом, как Черныш, «забытая карта» – решающий нюанс. И сам до некоторых пор не мог понять, что помешало ему. До некоторых пор.
Шло время, я помаленьку лишался неоправданной дерзости и добирал опыта.
И со временем понял, что спасло меня тогда. Потому, что помнил карту, которую Черныш умышленно забыл в коробке. Это был туз пик.
...Как-то приударил на пляже за вызывающе собирающей на себе внимание окружающих блондинкой. Длинноногой, с пшеничными прямыми волосами почти по пояс, с гордо-импортным, замаскированным темными очками личиком.
Между прочим, без очков личико оказалось вполне нашим, без особого вызова. Должно быть, обладательница его была в курсе, потому и маскировалось.
Но в эту тайну удалось проникнуть ближе к вечеру, когда солнце село настолько, что оставаться в темных очках стало опасно. Могли принять за незрячую.
Игры не было, вяленько косился по сторонам без всякой надежды нарваться взглядом на что-либо занятное. И обнаружил блондинку. Без волнения. Мало ли их обнаруживается. Все силы кладущих на то, чтобы продемонстрировать – до окружающих мужчин им нет дела.
Так же вяло посозерцал ее. И подумалось вдруг: они же, непутевые, держатся за имидж, который не приносит ничего, кроме скуки. Мужчины, нормальные, не хамы, подойти не рискуют. Имидж никаких надежд на знакомство не оставляет: чего ж на посмешище выставляться...
И эта явно маялась своей неприступностью.
То книгу откроет, через пару минут отложит, то на подстилке вытянется, но долго не выдержит – сядет, то к воде пройдется, волосы поправляя, фигуру демонстрируя.
Понял вдруг: подойду – обрадуется. Взбрыкнет, конечно, для приличия, но, если минуты на три терпением запасусь, подружимся.
С тремя минутами – это лишку хватил. Видать, шибко натерпелась.
– Нет, – первое, что сказал я. – Не подойдут. Могу поспорить.
– Кто? – удивилась она.
– Никто. Глазеть – это пожалуйста. А скрасить девушке одиночество – кишка тонка. Интеллигенты.
– Но ты же подошел? – неожиданно без капризов заметила она.
Сбитый с толку, но обрадованный этим «ты», плюхнулся не на песок, как собирался, а на ее коврик. Пояснил:
– Это от недалекости. И эгоизма.
– Далекие остаются далекими, – несколько тяжеловесно скаламбурила она. Неожиданно перехватывая инициативу, спросила:
– Спортсмен?
– Спортсмен, – согласился я. – Это мое алиби, если окажусь слишком непосредственным.
– Слишком – не надо, – попросила она.
Начало очень понравилось. Сулило хорошее развитие. Но развитие вышло не тем.
Блондинка оказалась не такой незатейливой, какой себя подавала окружающим. Тонкая вполне личность, у которой ноги и волосы – не единственные прибыльные акции. Безработная переводчица испанского языка, конфликтующая с родителями-интеллигентами на почве этой самой безработицы.
Не жалуясь, с сарказмом поведала мне об этом.
В ряду других сведений о себе. Как приятелю, который ее ни разу не подвел и на которого много раз полагалась.
Это и подкупило. Поражаясь своей всамделишной непосредственности, сделал предложение. Предложил долю от шулерских доходов. Мизерную, конечно, но регулярную. Мизерную для доходов, но весьма значимую для переводчицы.
Сообщение о профориентации вызвало у нее наивно-романтический восторг. На предложение получать пособие по безработице – сначала горячий протест, потом сомнение, наконец смущенно-молчаливое согласие.
Последнего удалось добиться двумя вескими аргументами.
Во-первых, мне позарез нужен помощник, способный вести хоть какой-то учет финансовых дел. Сам я в бухгалтерской отрасли поразительно никчемен. Если поможет в этой деликатной, хлопотной проблеме, буду премного благодарен. Так что речь идет уже не о пособии, а о реальной работе, которую кому попало не доверишь.
Во-вторых, чтобы ситуация не была с душком, мы не спим. В том смысле, что на моих ухаживаниях ставим крест.
Странно, но и второе условие не показалось мне обременительным. Может быть, потому, что такие ограничения самому себе приходилось ставить не часто. И к тому же, отказываясь от удовольствия близости с манящей женщиной, получал взамен удовольствие от иллюзии собственного благородства.
Общение с Наталией было легким, не обременяющим. Договорились, что она будет появляться на пляже не реже чем раз в три дня, сводить дебет с кредитом, фиксировать текущий счет, получать комиссионные.
Получение поначалу давалось туго, с этическими хлопотами.
Хорош жулик, не способный провести неискушенную переводчицу. Задурил. Даже скандал пришлось устроить по поводу того, что прожиточный минимум шулера – несколько выше общепринятого. Выработал ощущение, что зарплату получает не зря.
Иногда, конечно, посещала мыслишка: захоти она... Договор-то был о том, что крест ставим на моих ухаживаниях. По поводу ее ухаживаний в договоре не было ни слова. Но мыслишка застенчивая, оживающая обычно в те мгновения, когда наблюдал дольщицу загорающей неподалеку, поправляющей пшеничные волосы, прогуливающейся вдоль моря...
Весь этот бухгалтерско-благородный роман – всего лишь канва. Глава как-никак о мистике...
Натали оказалась нашим нефартовым талисманом. Моим и Шурика.
В тот период нас было только двое – корпорация еще не возникла. И к тому же еще не было четких соображений по поводу влияния потусторонних факторов. У меня не было. Шурик в этом смысле сформировался намного раньше.
Именно он и высказался в том смысле, что моя новая пассия приносит нам неудачу.
В течение почти месяца игры у меня не было.
Промышляли мы на Ланжероне. Играл в основном Шурик. Я околачивался среди играющих, по возможности «маячил», в перерывах лез с наставлениями.
Именно в этот месяц мне подвернулся тот самый занудный фраер. Которого поначалу выручило «фраерское счастье», а после все же удалось проучить.
Так вроде бы сходилось. Когда тот уцелел, Наталия была поблизости, а после на несколько дней пропала. Но два раза для проверки – недостаточно. И прежде такие выкрутасы с «фраерским счастьем» случались.
Шурик же стоял на своем.
– Ты бы договорился с ней... Встречаться в другом месте, – просил он.
– Плохому «катале», знаешь, что мешает?
– Твоя баба, – бурчал Шурик.
Что-то в его подозрениях было. Например, играя, он мог взглядом подозвать меня, выдать:
– Попроси ее на часок отойти.
– Совсем сдурел! – бесился я. – Она еще и не приходила... Не ищи крайних.
– Она где-то здесь, – уверенно заявлял Шурик. – По раскладам вижу.
Что удивительно, ни разу не ошибся. Натали оказывалась поблизости. Тихонько загорала поодаль. Украдкой. Чтобы не смущать ни меня, ни Шурика.
Я не делал секрета из того, что друг уверен: она приносит неудачу в игре. Рассказывал ей об этом с насмешкой и сам не веря, и от нее требуя, чтобы не воспринимала всерьез. Но она все же деликатничала. Старалась подольше не попадаться Шурику на глаза, не подрывать психически.
Конечно, это были капризы не особо блещущего мастерством приятеля. Хотя как-то же угадывал он ее присутствие...
В последнее время на Ланжерон зачастил неизвестный мне до этого исполнитель. Принялся шерстить местную публику.
Ланжерон славился «лобовой», бестрюковой игрой. Шулеров тут не жаловали, потому я и оказался без игры. Так-то все уважали, но играть... Уворачивались.
Этот новенький держится грамотно простачком. Но вижу, руки – очень приличные. Трюки не бог весть какие сложные, но выполняет аккуратно, чистенько.
Немолодой уже, неприметный. Серенький такой мышонок, с внешностью сантехника, не злоупотребляющего спиртным.
Откуда он взялся, догадаться было несложно. Свои привели, парочка местных пляжников, и один молодой бородач, тоже из новеньких. Не значит, что все они держатся компанией, но, если присмотреться, можно заметить: партнеры.
Странное содружество: двое пляжников – насколько я знаю, грузчики с Привоза, бородач – играет сам очень сильно, но без всяких фокусов. Слух прошел, что кандидат наук, и по манере держаться, да и по игре похоже.
Сантехник знай себе обыгрывает ланжеронских под одобрительные взгляды бородача и грузчиков.
Жалко хлопцев: в заповеднике когда-то начинал, все – в приятелях. Мало ли что со мной не играют. Все равно обидно.
Шурику запретил с новеньким играть. Сантехник – еще та штучка. Шурик-игруля, списывающий исполнительскую бездарность на очаровательную переводчицу, для штучки – лакомый кусочек.
Пробовал, конечно, водопроводчика сам подцепить, в игру втянуть. Не дался.
– Что вы?! – заулыбался. – Рано мне еще. Я – новенький, а с вами и дедушки не играют. Боюсь.
Вот шельма! И понимает же, что все вижу. Все, что он вытворяет. Но уверен, не вложу. Значит, и сам с понятиями. Наши – тоже кролики. Нашли кого предостерегать. На свою голову.
Проходит месяц.
В конце дня мы с Наталией дожидаемся, когда Шурик закончит последнюю «пулю».
Сантехник отзывает меня в сторонку и сам предлагает игру.
Я растерялся, насторожился. Понимал, что неспроста. Но предложение очень безобидное. Завтра встретимся пораньше, часов в девять утра, и он с удовольствием у меня постажируется. В деберц. Для начала по пятьсот рублей за партию. Нахалюга...
Соглашаюсь, разумеется.
Поделился новостью с Шуриком, тот задумался. Потом выдал:
– Я бы не играл.
– Почему?
Он неопределенно пожал плечами:
– Плохое предчувствие... – И вдруг поинтересовался у Наталии: – Завтра с утра будешь?
Та растерялась, не успела ответить, я вмешался:
– Совсем обалдел! Те или что-то удумали, или просто оборзели. А этот – опять за свое! – И тоже повернулся к девушке: – Чтобы завтра с утра была на пляже... В девять – как штык!
Шурик от дальнейших советов воздержался.
Взялись ловить такси для Наталии.
– Вообще-то я со своими погрызлась, – неожиданно сообщила она. Смущенно.
– Ну?
Что я нукал? Все же понятно. Самое время оставить ее у себя. Конечно, это еще не означало нарушения пакта, но смущается же неспроста.
– Достали... Соседи видели с тобой, родителям рассказали... Сам понимаешь.
– Ты это... родители как-никак... Попробуй наладить отношения. А завтра посмотрим.
Конечно, «завтра посмотрим»... Потому что сегодня у меня намечались гости... Гостья.
Попридержу язык эротического повествования для записок другого жанра. Выражусь сухо и нескромно: ночь была бессонной.
Нескромность необходима для того, чтобы хоть как-то оправдать последствия. А они оказались чреватыми...
Я проспал. Целых два часа. И как проспал!..
Похоже, без некоторой детализации событий все же не обойтись. Гостья, из-за которой вынужден был увернуться от общения с долгожеланной дольщицей, у которой и преимуществ перед последней было только одно – предупредила заранее – представляла из себя весьма экзальтированную леди. В это наше рандеву приспичило ей свои фантазии выигрывать в карты. Как не уважить? Какая разница, кому сдавать выигрышную карту. Пошел у изощренки на поводу...
В некое подобие сна провалились перед самым рассветом. Встать предстояло в восемь. Будильник никогда не ставил, да и ни к чему он. Внутренние часы до сих пор не подводили. Почему до сих пор? И в этот раз не подвели.
Выхваченный из сна привычным ощущением: «Пора!», глянул на часы. Что за чертовщина: шесть часов!
Закрыл слипающиеся веки, прислушался. Часы тикают. И, радуясь отсрочке, провалился в дремоту.
Когда через некоторое время вновь взглянул на часы, стрелка по-прежнему показывала шесть.
Сел, глупо протер глаза. Навел резкость... Стрелка оказалась тузом пик. Тем, который в центре карты, перевернутый, указывает вниз.
Вечером, ночью, закончив игру, последнюю, за которую и рассчитаться толком не смог, отшвырнул колоду на столик. Карты рассыпались, и одна встала «на попа», закрыв циферблат часов. Пиковый туз указывал туда, где должна быть шестерка, вниз.
Понимал, чем чревато мое опоздание... Потому что как облупленного знал Шурика.
Результат скорости одевания и перемещения в направлении Ланжерона показал удивительный. Но когда выскочил на пляж, увидел сидящих друг против друга Шурика и сантехника, понял, что опоздал.
Вот оно... Рано или поздно, туз пик должен был себя проявить.
Можно было уже не спешить.
С виду вальяжно, а на самом деле обреченно приближался к их топчану и видел, что с той стороны, от моря тоже к топчану навстречу мне идет сияющая Наталия. И чувствовал себя самонадеянным кретином. Потому что Шурик оказался прав: и договариваться вчера не следовало, и переводчица – к неудаче.
К топчану мы с ней подошли одновременно.
– Привет! – радостно поздоровалась Наталия.
– Привет... – поздоровался я. И с ней, и с сантехником-везунчиком, и с Шуриком. Наверное, в первую очередь с Шуриком, потому что голос мой прозвучал виновато.
– Вы... Ты здесь? – Шурик очень удивился переводчице.
Ну конечно, теперь будет на кого списать поражение. Вот зараза, меня – как и не заметил.
Но и сантехник обернулся не ко мне – к Наталии. И тоже выдал почему-то испуганно:
– Вы тут?
– Куда я от него денусь! – на мой взгляд, высокопарно отозвалась дольщица и, обойдя топчан, обняла меня за талию.
Ничего не понимая, покосился на нее сверху вниз. И увидел, что она показала язык. Проследил за направлением, которое указывал кончик, и обнаружил бородача кандидата. Тот сидел в пяти топчанах от нас и выглядел взъерошенно-испуганным.
Я чувствовал себя полным идиотом, но на всякий случай спросил у сантехника:
– Играть, как я понимаю, уже не захотите?
– Захочу!.. – капризно, как ребенок, которого незаслуженно обидели, взвизгнул он. – Только поздно пришли...
Еще бы! Спасибо, что разъяснил.
Вдруг сантехник принялся извлекать из карманов деньги. Из брючных, из нагрудных. При этом время от времени почему-то обиженно поглядывал на Наталию. Выложил на топчан целую кучу, начал долго считать. Я с беспокойством наблюдал за его странными манипуляциями. Он сосчитал все. Снова бросил сердитый взгляд на мою женщину, сообщил Шурику:
– Семь четыреста... Еще шестьсот, так?
Шурик кивнул.
– Завтра принесу, можно?
Шурик снова кивнул.
Я чувствовал себя нездоровым. Может, не выспался?
Сантехник поднялся с топчана, собрал вещи. Прежде чем отойти, истерично заметил Наталии:
– Вы же обещали... Как не стыдно!..
– Что ты обещала? – глупо спросил я.
– Да пошли они, – беспечно отозвалась радостная дольщица.
– Докладывай, – я присел на топчан к Шурику. – Что произошло?
– Не знаю... – Шурик внимательно и странно посмотрел на Наталию, добавил:
– Понятия не имею...
Я перевел взгляд в сторону. Туда, где переваривали поражение грузчики, сантехник и бородач.
Грузчики, нарвавшись на взгляд, смущенно отвели глаза. Бородач с недобрым прищуром глядел на нас.
...Он все и прояснил. Позже, став третьим членом нашего содружества, к которому вскоре прибавился и мастер-шахматист.
...У них была своя банда, скрепившаяся вокруг жулика-сантехника. (Он, кстати, не был сантехником, трудился кладовщиком в стройуправлении.) Находили тихие заводи. Судак-кладовщик талантливо маскировался под пескаря. Сам кандидат – чистый аналитик, мозг банды. Грузчики – ни рыба ни мясо, но как прикрытие очень неплохи. Когда попали в заводь – Ланжерон, математик скоро вычислил, что меня надо остерегаться.
Все бы ничего, если бы не Наталия...
Бородач-аналитик параллельно с Шуриком, но сам по себе обнаружил зависимость: когда девушка появляется на пляже, у кладовщика начинаются проблемы. Только математик пошел дальше Шурика. Он проанализировал наблюдения и вывел закономерность. Наталия приносит неудачи шулерам.
Этот случай был не первым в его опыте, поэтому отнесся к обнаруженной закономерности серьезно.
Шурика – неумелого, но шулера, пронаблюдал в игре. Фиксировал приходы, уходы, даже опыты ставил: подбросил мне фраера-зануду. Гипотеза подтвердилась.
Члены банды к изыскам мозга-аналитика отнеслись скептически. Но не особо возражали. К тому же их исполнитель тоже имел некоторый опыт суеверий. Не такой осмысленный, как у мозга, но... Особо не возражал. Не возражал против того, чтобы наш с ним поединок состоялся в присутствии Наталии. Если уж он состоится.
Бородач считал наличие Наталии обязательным условием. Накрутил заговорщиков, что она – гарантия успеха.
В тот вечер случайно услышал у телефона-автомата, как девушка предупреждала подругу, что с утра, с девяти, будет на Ланжероне. (Как понял математик, рассчитывала прибыть вместе со мной.)
И банда начала комбинацию.
Игру назначили на девять. Когда я не пришел, растерялись. Это рушило планы. Тем более что девушка уже прибыла. Тогда было решено не упускать момент, взяться за Шурика. Психология друга для аналитика давно не была потемками. Что полезет в игру, пользуясь моим отсутствием, сомнений не было. Так и получилось. Но надо было нейтрализовать Наталию. В новом плане место на пляже ей не предусматривалось. Сначала сам математик предложил ей заманчивый гонорар за то, что та привезет какую-то особую колоду, с поселка Котовского. Он оплачивал проезд на такси в оба конца. Давил на то, что коллекционирует колоды и получил сообщение о редком образце. Сам отлучиться не имел возможности: назначил здесь важную встречу.
– Зачем мне ваши деньги, у меня у самой здесь важная встреча, – ответствовала девушка.
Ее упрямство было очень некстати. Вступили грузчики. Сыграли пьяниц-ловеласов. Не помогло. Отвергла. Тогда украдкой пригрозили. Постарались нагнать ужаса. И вроде бы нагнали...
Шурик поведал, что присутствие Наталии и его смущало. И он порадовался, когда она, собрав вещи, направилась с пляжа. Конечно, если бы обратилась к нему за помощью, поставил бы ловеласишек на место. Но она не обратилась: знала, что Шурик ее не жалует.
Просто отыграла уход и вернулась, подойдя со стороны берега, вдоль моря. Устроилась неподалеку, скрытая крайним рядом топчанов.
Выигрывая, Шурик свой успех объяснял отсутствием Наталии, сантехник и компания объяснений не имели. Игра-то была с полулохом Шуриком. Ставился под сомнение авторитет аналитика-главаря.
Когда в конце концов прояснилось, что решающий фактор оказал-таки свое влияние, авторитет кандидата взмыл, но он, просчитывающий и излишние варианты, заподозрил, что кладовщик вступил с нами в сговор.
После случившегося пошел на сближение с нами, чтобы проверить догадку. Догадка не подтвердилась, но это уже не имело значения. Банда, подорванная неудачей и недоверием, распалась.
Кандидат примкнул к нам. И надо признать, для нас это было удачное приобретение.
– Как же можно было так опоздать!? – в сердцах, беззлобно вопрошал бывший противник-интриган. – Пришел бы вовремя – теория бы подтвердилась.
– На вашу теорию мы припасли свою, – ответил я и поведал ему и Шурику о выручившем нас пиковом тузе.
Потом, заранее зная ответ, но желая получить удовольствие от его озвучивания, спросил у Наталии:
– Чего ж ты не ушла с пляжа? Просили же люди...
– Еще не хватало, чтобы я их слушалась... Мы же договорились. Как можно было так проспать? Такой сон обычно у тех, кого не мучает совесть...