— 1961, Алик Гачечиладзе -

— 1961, Алик Гачечиладзе -

Я благодарен стечению обстоятельств, судьбе или еще там чему-то, не знаю, что свело меня с Аликом Гачечиладзе на такое долгое время, в самую лучшую пору нашей институтской, насыщенной такими неординарными событиями жизни. Он увлек меня и научной одержимостью, и своей искренностью, и оптимизмом, и чуть было не заставил меня сменить мое научное направление. Биология была его страстью, передававшейся всем его окружающим, а когда мы стали заниматься проблемами памяти, тут его буйная фантазия не находила ограничений и часто выходила за границы разумного. А тормозов нам, видимо, нехватало, — мы слишком уж тогда разбрасывались, казалось, что все нам доступно, еще немного и мы все поймем, воспроизведем, найдем ключ к вековому вопросу — где память, какова ее структура, что лежит в ее основе? Мы мало знали, что и спасало нас от угрызений научной совести.

Я, помучившись несколько месяцев, списался с гистохимиками из Шведской академии наук, занимающихся электрофорезом белков в толстослойных пленках из агар-агара, разработал новый способ их получения, и создал устройство оптической, количественной оценки "ДНК" и "РНК" на основе люминесценции белков. Шведская школа исследователей во главе с Хиденом исповедовала биохимическую теорию передачи генетической информации, химическую природу памяти, связанную с ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота) и значительно опережала нас в этом направлении.

Нам, нашим институтским биологам и биофизикам, работающим вместе с нейрофизиологами из института Бериташвили (Институт физиологии АН ГССР), представлялось тогда, что именно эти сложные белки, их синтез, ответственны за механизмы мышления, что запоминание информации в живых существах происходит в виде записи на молекулах ДНК. Нас прельстила эта кажущаяся простота объяснения механизмов памяти, и мы взялись за работу.

Сколько от руки Алика Гачечиладзе полегло в длительных исследованиях сначала крыс и белых мышей, потом цыплят, и уже значительно позднее кроликов, невозможно себе представить. Но в нашем дружном научном коллективе ничего не пропадало даром, так что последним, заключительным этапом любого эксперимента с животными была пышущая жаром муфельная печь. Нет, крыс или белых мышей, если кто-нибудь подумал нехорошее, мы не ели. А вот цыплят и кроликов, украшенных зеленью с "Дезертирского базара", расположенного напротив лаборатории Алика, в отдельном старом здании, при обильном возлиянии, не всегда хватало, столько людей собиралось на наши "посиделки". Это были наши вечерние "обсуждения полученных результатов".

Однако наши поиски носителя памяти, как и работы других групп исследователей во многих странах, в те далекие 60-е годы, не принесли сколько-нибудь ощутимых результатов, несмотря на появляющиеся в научной литературе, время от времени, очередные "сенсационные" сообщения. Например о том, как "умнеют" планарии (крошечные примитивные черви) или крысы, получившие в свой рацион белки предварительно обученных особей.

И все-таки мир был прекрасен, энергии у нас было с большим избытком — мы не огорчались из-за неудач, понимая, что все "пойдет в общенаучную копилку знаний". Алик, между тем, подготовил диссертацию и мы все были приглашены на ее защиту. Надо сказать, что это была первая диссертация в нашем достаточно узком кибернетическом окружении, и хотя она не имела прямого отношения к основным задачам института, мы искренно радовались успеху Алика и "отмечали" потом результат его работы не одноразовым кутежом, а целой "сессией", с привлечением все новых и новых поклонников нового научного направления.

Алика Гачечиладзе в институте обожали, а "Вова" — Владимир Валерианович Чавчанидзе, просто души в нем не чаял, чем Алик (и не только он), зная мягкий и отходчивый характер нашего часто вспыхивавшего по разным поводам директора, его почти детскую доверчивость, пользовался, традиционно разыгрывая его в дни первого апреля. Ему было "позволено", Алик мог, например, со штатным острословом института Марком Перельманом, на бланке Нью-Йоркского издательства, сделать и подкинуть "шефу", минуя канцелярию, письмо с просьбой прислать краткую биографию для всемирного справочника "Who is Who". Ему все сходило с рук, но и "шеф", обладающий превосходным чувством юмора, не всегда "покупался" на подобные розыгрыши.

"Остепенившись" и получив в заведование отдел института, Алик стал набирать солидность, округляться, "заматерел". Его тесть, Георгий Барамидзе, директор одного из первых в стране заводов синтетического волокна в городе-спутнике Рустави, по соседству с Тбилиси, привез из Италии джинсы и совершенно тогда невиданный в "совдепии" плащ "болонья". Алик не смог влезть даже в предварительно намоченные (технология "стиляг" того времени) джинсы и, огорченный несправедливостью судьбы, сделал мне умопомрачительный подарок. Джинсы тогда можно было купить только в мужском туалете на улице Горького в Москве, и стоили они непомерно дорого. Я, от нахлынувших на меня чувств, дал ему "в аренду" на год поносить золотые часы, подаренные мне моим дедом, с четырьмя крышками, золотой цепочкой и ключиком для завода. Это было в то время самое дорогое и, пожалуй, единственное мое достояние. Но голубые джинсы оставались для меня "голубой мечтой" и обмен, по моим представлениям, был достойный.

Часы я все равно не носил, своего жилья у меня еще не было, хотя именно в этот 1962 год произошли большие перемены и с этой стороны моей жизни в Тбилиси.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.