Глава 7 ДИПЛОМАТ В ВОЕННОЙ ФОРМЕ

Глава 7 ДИПЛОМАТ В ВОЕННОЙ ФОРМЕ

Одной из первостепенных задач революционной Кубы было упрочение ее международных позиций, которые зависели не только от ее «имиджа» за рубежом, но и от соотношения и взаимодействия различных политических сил на мировой арене. Отсюда и то внимание, какое новое кубинское руководство уделяет вопросам внешней политики. При всем большом авторитете министра иностранных дел Рауля Роа (читатель, видимо, помнит о его встрече с Э. Геварой в мексиканской эмиграции), лидеры страны принимают самое активное участие в осуществлении выработанной ими внешнеполитической линии. И здесь наиболее видная роль принадлежит Фиделю Кастро и Че Геваре.

Советские работы, посвященные внешней политике Кубы, обычно начинались (этим, естественно, грешил и автор данной книги) с ее отношений со странами социализма, что не только искажало историю, но и неправильно расставляло акценты и приоритеты во внешнеполитической деятельности революционных руководителей, особенно в первые годы.

Поэтому, восстанавливая реальную картину истории, мы начнем с сюжета «Революционная Куба и США».

Именно к этой стране обращали в первую очередь свои взоры борцы с батистовским диктаторским режимом. Хотя и не столько потому, что рассчитывали на сочувствие правящих кругов этой страны, сколько понимая силу их поддержки, от которой во многом зависела устойчивость тирании. Отсюда их апелляция, помимо обращения к более широкому американскому общественному мнению, и к наиболее авторитетным деятелям американского «истеблишмента». Не последнюю роль играло здесь и мнение довольно влиятельной в США кубинской эмиграции. Некоторые шаги повстанцев после победы революции (вспомним хотя бы выступление Ф. Кастро в Ассоциации американской прессы в 1959 году, о котором говорилось выше) свидетельствовали об отсутствии намерений (по крайней мере открытых) осложнять кубино-американские отношения. Но вспомним и другое. Например нарушающую нормы международного права обструкцию, какую устроили власти США кубинскому премьер-министру когда тот прибыл в Нью-Йорк для участия в сессии Генеральной ассамблеи ООН. В нарушение Устава этой организации и соглашений с ней правительства Соединенных Штатов последнее, по существу, пыталось сорвать пребывание Фиделя Кастро в этом городе и тем более его выступление на ассамблее в качестве законного представителя одного из членов Организации Объединенных Наций (достаточно сказать, что власти позволили ему поселиться лишь в негритянском Гарлеме, в бедной и грязной гостинице). (Прим. авт.: Нужно отдать должное советскому руководителю Н.С. Хрущеву, проявившему инициативу нанесения визита Ф. Кастро в этой гостинице.)

Но это было только начало. С первых дней после победы революции ни на минуту не прекращались агрессивные акты правящих кругов США против Кубы. Правительство Эйзенхауэра решило применить к Кубе «гватемальское решение», дав руководителю Центрального разведывательного управления Аллену Даллесу указание действовать более решительно и разработать планы вторжения на Остров[279]. Саботаж, шпионаж, бомбардировки, пиратские нападения на населенные пункты, террористические акты (например, взрыв стоявшего в Гаванском порту груженного бельгийским оружием судна «Ле Кувр»), угон самолетов, организация покушений на лидеров революции. (Прим. авт.: Многие из таких акций удалось предотвратить кубинским службам госбезопасности. Например, во время подготовки к одному из многих упомянутых покушений, когда в оптическом прицеле террориста уже появилась голова Фиделя Кастро, выступавшего на площади у президентского дворца в Гаване, диверсант был обезоружен своим же «напарником» — сотрудником кубинских спецслужб.)

Причем если на первых порах американцы пытались прикрывать подобные акции вывеской кубинской оппозиции, то позднее, особенно после разрыва по их инициативе дипотношений с Кубой, они стали действовать более нагло и откровенно. Об этом, в частности, свидетельствовала подготовленная на их территории высадка наемников у Плайя-Хирон, о которой мы рассказывали выше.

Поэтому можно понять проникнутые возмущением слова Гевары, сказанные им по поводу обвинения его послом США в Гаване Бонсолом (тот указал на Гевару как на одного их тех, «кто разрушает традиционную американо-кубинскую дружбу»):

«Этот тип думает, что я обладаю волшебной палочкой мага. Совсем тронулся! Это не я развязал войну против янки: они это «сделали» сами. А теперь — поделом им! (подчеркнутые слова несколько «смягчены» мною при переводе. — Ю.Г.). Я не буду, естественно, сдерживать эту войну»[280].

Че Гевара испытывал вдвойне всю тяжесть подобного «добрососедства»: как куратор одного из армейских округов и как человек, стоявший у руля кубинской экономики, ибо объявленная Штатами экономическая блокада Кубе весьма заметно ударила по его планам развития экономики страны. А сколько еще было таких ударов до объявления блокады!

Вспомнить хотя бы отказ США поставлять Кубе нефть и даже рафинировать купленную в других странах на своих заводах, расположенных на Острове. В условиях Кубы, не добывавшей тогда ни одного литра нефти, это означало действительно воплощение второй части лозунга повстанцев — «Родина или смерть!» Или лишение кубинцев традиционной экспортной квоты сахара, с которой практически была увязана работа всей сахарной промышленности страны, а как следствие — импортные возможности. Правда, вряд ли справедливо было бы говорить, что упомянутая квота заметно содействовала развитию кубинской экономики (как это утверждали многие американские газеты). На самом деле она не гарантировала экономику Кубы от систематических спадов. (Так, стоимость кубинского экспорта в 1954 году составляла 432 млн. долларов, на целых 55% меньше, чем в 1951 году[281].

Но подобных собственных шагов Соединенным Штатам казалось мало. Они лезли буквально из кожи вон, чтобы, используя выдуманный ими жупел «коммунистической угрозы», натравить против Кубы все межамериканское сообщество, подвергнуть ее своеобразному континентальному «карантину». США потребовали от правительств латиноамериканских государств порвать дипломатические отношения с Кубой и исключить ее из Организации американских государств (ОАГ). (Прим. авт.: Сегодня, когда воскрешаются в памяти события тех дней, невольно задаешься вопросом: а была ли она реально, эта «угроза» для Латинской Америки и тем более для самих Соединенных Штатов? И к стыду этой великой державы, приходится давать отрицательный ответ. Чем ей мог грозить небольшой остров в 110 тысяч кв. км и населением в 7 млн. человек, экономика которого была полностью привязана к американской? Так что дело было не в угрозе, а в страшной для американских монополий силе примера, который был способен поставить под вопрос уже ставшее традиционным их господство на континенте).

С приходом к власти в США администрации Джона Кеннеди в мире появились легкие надежды на смягчение американской позиции в отношении Кубы. Это объяснялось тем, что новый президент считал возможным сдержать революционный процесс в Латинской Америке не только применением силы, но и с помощью реформ, ускоривших бы там развитие капитализма. Конкретным воплощением этой идеи стало создание так называемого «Союза ради прогресса». Главным начинанием в рамках этой акции стало обещание Вашингтона предоставить латиноамериканским странам на нужды развития 20 млрд. долл., по 2 млрд. в год. (Прим. авт.: Любопытно, что за год с небольшим до этого на конференции этих стран в Буэнос-Айресе Фидель Кастро говорил о необходимости предоставления государствам континента на нужды развития 30 млрд. долл.)

Объявляя 13 марта 1961 года латиноамериканским послам в Вашингтоне (посол Кубы уже покинул США) о планах «Союза ради прогресса», Д. Кеннеди располагал полной информацией в отношении будущей интервенции у Плайя-Хирон. Тысячу раз был прав Че Гевара, когда на вопрос советского журналиста в Москве о смене администраций в США сказал:

«Эта страна является врагом Кубы уже более века. Не думаю, что она изменится при смене одного президента, играющего в гольф, другим, увлекающимся яхт-спортом»[282]. Говоря о Соединенных Штатах, Че частенько иронизировал:

«60 лет господства этой страны на Кубе обойдется этой стране в 100 млн. долл. (сумма кубинского долга. — Ю.Г.). Это равняется той сумме, которую они в 1845 году предлагали Испании за Остров (бывший в то время испанской колонией). Если учесть инфляцию за этот период, получится неплохой бизнес для янки... И еще жалуются!»[283].

Работая в Национальном банке, Гевара проанализировал имевшиеся там финансовые документы, касающиеся американских инвестиций. Получилась весьма «интересная» картина: за последние (перед победой революции) 15 лет США вложили в экономику Острова 770 млн. долл. Из них 550 млн. вернулись в Соединенные Штаты и только 150 млн. достались Кубе в виде инвестиций. За еще более короткий срок — 10 лет — отрицательное сальдо торгового баланса с США составило для Кубы 1 млрд. долл.[284].

И даже такая политика и позиция Штатов не помешали кубинскому руководству сделать примирительный жест в сторону США: в день инаугурации Кеннеди, по распоряжению главнокомандующего, вооруженные силы Кубы провели свою частичную демобилизацию. После разгрома десанта у Плайя-Хирон все же теплилась надежда хотя бы на некоторое смягчение позиции американской администрации по отношению к Кубе. Усиливали эту надежду и примирительные высказывания отдельных влиятельных американцев, не желавших нового появления «барбудос» на континенте. (Еще в первые дни после победы Кубинской революции брат президента Эйзенхауэра Мильтон призвал правительство США извлечь урок из кубинских событий и поддерживать с латиноамериканскими диктаторами лишь чисто протокольные отношения[285]. Поэтому правительство Кубы приняло приглашение ОАГ участвовать в специальной сессии ее социального и экономического совета в августе 1961 года.

В Пунта-дель-Эсте (Уругвай), место проведения сессии, по Решению кубинского правительства должен был лететь Э. Гевара. Назначенный в феврале того же года министром промышленности, Че с учетом занятости в армии (не говоря уже о Плайя-Хирон) только три месяца назад начал вплотную заниматься делами министерства. Он высказал возражения против своей поездки премьер-министру. В ответ Фидель Кастро сказал:

«Если ты откажешься, я буду вынужден приказать тебе поехать... Ты же знаешь, что мы стоим перед опасностью новой интервенции. Если это случится, с нами покончат, потому что не будут дважды совершать одну и ту же ошибку... Поэтому надо ехать со всей решительностью, не сдавая позиций, но с готовностью вести переговоры с чувством меры. Ты все это умеешь лучше меня...»[286].

Тем более было бы смешно при такой постановке вопроса не только заикаться, но даже думать о своем здоровье, хотя Че как уроженец региона Ла-Платы и врач хорошо представлял, что ему сулит уругвайский «зимний» август. В Монтевидео его встретили не только прилетевшие туда родители, но и страшный приступ астмы. Но, как всегда, Эрнесто не теряет присутствия духа. Обеспокоенной маме Селии он говорит: «Не беспокойся, старушка, я не умру в постели!» И показывает ей свежий шрам на шее — результат неудачного выстрела одного «гусано».

Появление уже всем известного Че Гевары на упомянутом форуме было встречено с нескрываемым интересом почти всех участников. До этого тысячи уругвайцев восторженно приветствовали кубинского представителя на аэродроме и на всем пути от него до Пунта-дель-Эсте. В первый же день он собрал пресс-конференцию. Че был одет, несмотря на явно дипломатический характер его миссии, в свою обычную зелено-оливковую форму команданте Повстанческой армии. Журналистам он заявил, что кубинская делегация не только не намерена препятствовать работе конференции, но, наоборот, будет сотрудничать с другими делегациями в поисках наиболее благоприятных путей экономического развития и обеспечения экономической независимости стран Латинской Америки.

Что касается официального открытия сессии, то уже на нем Гевара представил на рассмотрение делегатов 29 проектов различных постановлений по проблематике встречи. Кубинцы выступили за новый подход в международной торговле как части нового международного экономического порядка, за новое международное разделение труда посредством полного использования природных ресурсов каждого государства, за восстановление традиционных рынков стран, которые были их лишены (например, сахарного для Кубы. — Ю.Г.): предлагали разработать меры и конкретные формы использования излишков базовых продуктов и др.

Конечно, просто отвергнуть эти проекты без обсуждения было невозможно даже для делегации США: слишком большой негативный резонанс получила бы такая позиция на континенте. Поэтому, как и прежде на сессиях ОАГ, американская дипломатия затеяла «подковерную» возню: велась раздельная работа с каждым из представителей, обещались дополнительные займы, списание долгов, поддержка по интересующим их вопросам и т.п. И тем не менее корабль под флагом ОАГ дал «течь»: три делегации — Бразилии, Эквадора и Боливии — заняли благожелательную позицию по отношению к Кубе. По поводу позиции последней глава кубинской делегации позднее писал:

«Если не считать нас, то из всех делегаций именно боливийская представила наиболее конкретный экономический план и в общем занимала довольно положительную позицию... За это боливийских представителей называли «двоюродными братьями Кубы»[287].

(Прим. авт.: Это были годы второго правления в Боливии президента Пас Эстенсоро. Хотя к тому времени он сильно изменил свои былые демократические и антиимпериалистические взгляды, все же поддержкой Кубы в Пунта-дель-Эсте пытался несколько подправить свой «имидж» в глазах своего народа, а заодно и выторговать у США побольше средств. О правильности такого утверждения свидетельствовал и разрыв Боливией дипотношений с Кубой в 1964 году.)

Думается, что о сказанном выше Гевара хорошо знал, и его не могла сбить с толку упомянутая поддержка боливийской Делегации. Не случайно именно тогда он писал о Боливии:

«Это расположенная почти в центре континента страна буржуазно-демократической революции, терзаемая капиталистическими монополиями соседних стран и почти удушенная в конце концов общим для наших стран угнетателем — североамериканским империализмом. Ее основное население составляют рабочие-горняки и крестьяне, находящиеся под бременем тяжелой эксплуатации»[288]. Обратите внимание, читатель, на эту формулировку, мы к ней еще вернемся позже.

В связи с кубинскими предложениями делегатам пришлось в срочном порядке разрабатывать контрпредложения, которые хотя и выхолащивали идеи кубинцев, но все же уже формулировались в более приемлемом для Кубы тоне, «отличном от того, заметит Гевара, который всегда был принят на подобных мероприятиях»[289].

Кубинский министр дважды выступал на пленарных заседаниях сессии и в довольно умеренных тонах. Хотя он, естественно, не мог пройти мимо агрессивных действий правящих кругов США в отношении Кубы и их попыток политически изолировать эту страну. На первом таком заседании Гевара показал, что цель «Союза ради прогресса» — сделать Латинскую Америку еще более зависимой от американских монополий. Но в то же время он подчеркнул, что Куба вовсе не желает препятствовать латиноамериканским странам использовать те ограниченные и весьма сомнительные возможности развития, которые сулит им участие в упомянутом «Союзе». Многими делегатами и прессой было отмечено и такое заявление кубинского представителя:

«Со всей откровенностью мы заявляем, что желаем, не меняя наших воззрений, оставаться в семье латиноамериканских республик, сосуществовать с вами. Мы хотели бы, чтобы вы росли, если можно, теми же темпами, что и мы, но мы не будем сопротивляться, если ваш рост пойдет другими темпами. Мы только требуем гарантий неприкосновенности наших границ»[290].

На последнем заседании форума кубинская делегация воздержалась от голосования по всем выработанным документам. Объясняя такую позицию, Гевара отметил, что Куба не согласна со многими принципами, заложенными в них, а также подчеркнул, что там нет слов осуждения агрессии и виновников «наших несчастий — империалистических монополий». Было найдено весьма удачное с дипломатической точки зрения объяснение неучастия Кубы в «Союзе ради прогресса». «На все вопросы нашей делегации, может ли Куба принимать участие или нет в «Союзе», — подчеркнул Че, — ответом было молчание, которое мы истолковываем как отрицательный ответ. Вполне понятно, что мы не могли участвовать в союзе, который ничего не дает для нашего народа»[291].

Важно отметить, что в итоговом документе сессии в одном из подпунктов упоминалось наличие в Латинской Америке, наряду со странами «свободного предпринимательства», также таких государств, где упомянутое предпринимательство отменено. Зачитав этот пункт, Гевара заявил, что это победа идеи мирного сосуществования двух различных социальных систем (правда, позже американский делегат выступил против этого положения, заявив о непризнании кубинского правительства).

Действуя по указанной выше инструкции Ф. Кастро, кубинская делегация и после такого заявления проявила выдержку и настойчивость — Че Гевара встретился с одним из членов делегации США Ричардом Н. Гудвином, входившим в ближайшее окружение президента Кеннеди. Уже в Штатах Гудвин рассказывал, что Гевара предложил компенсировать американским собственникам стоимость конфискованного повстанцами имущества и даже якобы сократить революционную пропаганду в странах континента, если США откажутся от враждебных действий против Кубы и снимут экономическую блокаду. Что касается изложения беседы самим Геварой (по гаванскому телевидению), то он заявил Гудвину о готовности Кубы вступить в переговоры по урегулированию взаимных отношений и что Куба не заинтересована в борьбе с США, хотя и не боится вести такую борьбу в любой форме. Сказал также, что Куба желает остаться в латиноамериканской системе и считает себя связанной культурными традициями с континентом. В заключение беседы с американским делегатом Че потребовал от США признать право Кубы на принадлежность к Латинской Америке или к Организации американских государств, при том, что у нее отличная от них собственная социальная и экономическая система, а также признать право кубинцев на дружбу с любой страной в мире[292].

Гудвин выслушал своего собеседника и обещал сообщить президенту Кеннеди его высказывания. А что еще можно было ожидать от него, если Вашингтон совершенно не был заинтересован в достижении какого-либо разумного соглашения с Кубой. Пойти на попятную в отношениях с Кубой они были готовы (да и то больше на словах!) при условии ее отказа от советской помощи и если она «встанет на колени».

А то, что Куба на это никогда не пойдет, США уже знали от президента Аргентины Артуро Фрондиси, который пытался «помирить» обе страны. Но об этом чуть ниже.

Истинные намерения правящих кругов Соединенных Штатов в отношении новой Кубы показывали заявления и открытые высказывания их представителей, дальнейшие недружелюбные, а порою и агрессивные шаги правительства США. Это продемонстрировал и Карибский кризис 1962 года, когда из-за антикубинской политики Вашингтона мир был поставлен перед риском термоядерного конфликта...

(Прим. авт.: В последние годы, особенно в 2002 году, когда отмечалась сороковая годовщина Карибского кризиса, в СМИ России и других стран появилось множество материалов об этом кризисе. Выступали участники тех событий, их родственники, политики, журналисты, военные. Чаще всего в них содержались интересные, объективные сведения и оценки. Поэтому вряд ли в этой книге есть смысл вновь повторять все сказанное о тех тревожных для мира днях. В этой связи автор, находившийся тогда в «эпицентре» предстоявшего взрыва на Кубе, счел необходимым добавить по теме лишь некоторые свои наблюдения и факты, которые были известны тогда лишь узкому кругу лиц.)

Решение Н.С. Хрущева (умышленно не пишу «советского руководства», ибо это была навязчивая идея генсека КПСС «подложить ежа в штаны янки») разместить вблизи от американской территории наши ракеты было осуществлено с одобрительного согласия кубинского правительства. Позднее это согласие правящими кругами Вашингтона и прессой не раз будет вменяться в вину Кубе. Можно было подумать, что провокационно-агрессивные акции против нее американцы начали предпринимать с момента дислокации советских ракет (достаточно прочитать начало этой главы, чтобы убедиться в обратном). Поэтому Куба имела полное моральное право принять все доступные для нее меры по собственной защите. В западной прессе встречались и рассуждения о «неадекватности» такой зашиты. Но, во-первых, оборонительное ракетное оружие имело назначение стать сдерживающим фактором, а не средством агрессии. Во-вторых, в агрессивных действиях против Кубы со стороны США трудно было усмотреть какую-либо «адекватность»: ядерная сверхдержава «мерилась силами» с небольшим островным государством, первоначально не располагавшим даже военной авиацией.

Справедливости ради можно сказать, что президент Кеннеди, если доверять имеющейся сегодня информации, не собирался наносить ядерный удар по Острову. Он имел планы уничтожить советские ракетные установки на Кубе силами ВВС.

Что касается варианта (он тоже обсуждался в Москве) пойти «ва-банк» и в ответ нанести ракетный удар по Соединенным Штатам, то он был снят с обсуждения после того как министр обороны СССР Малиновский выступил на заседании президиума ЦК КПСС. Он информировал, что преимущество в случае ядерного конфликта будет не у нас, а у стратегических сил США.

И, наконец, последнее. Советское руководство с большим опозданием направило Фиделю Кастро разъяснение своих шагов по предотвращению третьей мировой войны. Кубинские лидеры узнали о них из сообщений радио. И вряд ли здесь может служить серьезным оправданием (как это было объяснено кубинскому премьеру) фактор «цейтнота».

Мне довелось с двумя коллегами переводить ночью на испанский язык текст соответствующего послания Н.С. Хрущева Фиделю. До сих пор память хранит отдельные фрагменты. «В этот кризисный переломный момент прошу вас не поддаваться чувству, проявить выдержку... Наметилась возможность ликвидации конфликта... Мы просим, — писал Хрущев, — не дать повода для провокаций». О реакции кубинцев на эти предупреждения мы расскажем ниже, когда будем говорить о советско-кубинских отношениях.

Что касается нашего героя — Че Гевары, то он, как всегда в горячие для Кубы дни, был в подопечном ему военном округе в провинции Пинар-дель-Рио (помните возвращение его оттуда домой и слова, сказанные дочке Ильдите о «проклятых янки»?). Там Че находился в непосредственном контакте с советскими ракетчиками. Хотелось бы привести несколько «зарисовок» об этом, сделанных моим институтским однокашником Вячеславом Филиппенковым, служившим в то время лейтенантом-переводчиком в советской воинской части на Кубе.

В свой первый приезд в эту часть команданте Гевара выразил пожелание поближе познакомиться с бытом подразделения, выслушать пожелания, просьбы и критику от военных. Увидев в клубе небольшое число собравшихся (все советские военные «специалисты», как их условно называли, были одеты в штатскую одежду), Че сообразил, что командование части решило «не беспокоить» ни себя, ни гостя присутствием более откровенных и не столь «зацикленных» на субординации солдат. «А что, у нижних чинов решены все проблемы быта и нет никаких просьб?» — с заметной иронией обратился он к советскому генералу. «Сержантский состав проводит политзанятия с рядовыми», — нашелся бывалый командир. «Откуда он узнал, что это был комсостав?!» — прошипел он на ухо переводчику. «Хорошо, компаньеро генерал, я думаю, мы подождем их, а пока пройдемся по казарме и заглянем в санчасть, к моему коллеге врачу: у него тоже, наверное, есть проблемы?». Генералу только и оставалось выполнить пожелание высокого гостя.

Вскоре в клубе собрался весь личный состав части. Че выступил с интересной и содержательной беседой, с большой теплотой отзывался о почетной и трудной миссии «советских братьев», охотно и с юмором ответил на многочисленные вопросы собравшихся. Солдаты заметно расположились к гостю, стали поднимать некоторые проблемы быта.

Один солдат пожаловался, что порою трудно уснуть из-за москитов, но почему-то до сего времени не привезли обещанные сетки на окна. Гевара не преминул и здесь дать выход своему юмору:

«Видишь ли, компаньеро, это не сложная проблема. Если вы нас защищаете от налета самолетов противника, нам было бы стыдно не защитить вас от налета комаров. Как раз степень этих проблем соответствует размерам наших стран...» (на следующий день москитные сетки были установлены).

Че в своем округе знал обо всем. Как-то он установил, что вскоре после дислокации советских «специалистов» (или «техников») в аптеках окрестных поселков были в одночасье распроданы все запасы спирта (литровые бутылки с 90-градусным чистейшим ректификатом). Причем при покупке наши земляки, не знавшие испанского языка, знаками объясняли восхищенным провизорам, что покупают спирт в гигиенических целях. Опытный медик-партизан сразу же оценил всю опасность для боеготовности военных такой невиданной «гигиены». По его указанию ректификат был снят с продажи и заменен слабенькой протиркой (которую, хотя и более дешевую, чем спирт, русские «почему-то» отказывались покупать!) (Прим. авт.: Я видел своими глазами на дверях сельских аптек объявления, нацарапанные на клочках бумаги по-русски: «СПИРТУ НЕТУ»)...

Если же продолжать говорить о серьезных вещах, хотелось бы вспомнить о поездке Эрнесто Гевары в 1964 году в Нью-Йорк во главе кубинской делегации для участия в XIX Генеральной Ассамблее ООН.

11 декабря он выступил на Ассамблее с большой речью. В ней он осудил необъявленную войну, которую США продолжали вести против Кубы: только за 11 месяцев 1964 года против Острова были совершены 1323 диверсии и всякого рода провокации, инспирированные правящими кругами Соединенных Штатов. Не преминул он использовать и свой сарказм:

«Американское общество защиты животных протестует перед зданием, где проходит данная сессия по поводу судьбы Лайки в советской ракете. У нас сжимается сердце от жалости к бедной собачке. Но вот что-то не слышно какого-либо протеста филантропов в США по поводу убитых кубинских крестьян в результате бомбардировок и обстрела с самолетов В-26 (ВВС США. — Ю.Г.) хижин «гуахирос». Может быть, по политическим соображениям одна небольшая собачка стоит дороже тысячи кубинских крестьян?!»[293].

Появление на трибуне Че Гевары было встречено аплодисментами представителей многих государств. В своей военной форме министр выглядел бодрым и уверенным:

«Мы желаем построить социализм, — сказал он, — желаем мира, желаем построить лучшую жизнь для нашего народа и поэтому всемерно стараемся не дать себя спровоцировать янки, но нам известно, как рассуждает их правительство, оно стремится заставить нас дорого заплатить за мир. Мы отвечаем, что эта цена не может превышать нашего достоинства»[294].

Гевара знал, что говорил. В случае попыток опровергнуть его слова он был готов напомнить Ассамблее циничное заявление государственного секретаря США Дина Раска всего четыре месяца назад. Тот уверял, что нет никаких оснований ожидать улучшения американо-кубинских отношений и что угроза Кубы Западному полушарию исчезнет только со свержением «режима Кастро»[295].

«Оппоненты» действительно не заставили себя ждать. Американский делегат Э. Стивенсон стал обвинять кубинского министра в... коммунизме (?!), в попытках оправдать экономические трудности Кубы американской блокадой. В ответ на этот типично демагогический трюк дипломата Гевара заверил, что у него нет каких-либо намерений «оправдывать» внутренние трудности Кубы. И добавил:

«Хотя экономическая блокада нам вредит, она не задержит нашего движения вперед, и, что бы там ни было, мы будем доставлять небольшую головную боль нашим противникам, выступая на этом форуме или еще где, называя вещи своими именами, и, в частности, представителей Соединенных Штатов — жандармами, пытающимися подчинить своему диктату весь мир»[296].

Столь смелые и прямые заявления не могли понравиться противникам Кубы. Э. Стивенсон покинул зал заседаний, но у американцев были в запасе и другие средства. Здание ООН было обстреляно «неизвестными лицами» из 80-миллиметровой «базуки». Минуя охрану, через окно, в него пыталась проникнуть некто Гладис Перес, вооруженная ножом. При задержании она призналась, что хотела убить Гевару...

А ему и без того оставалось жить только три года! И мало кто увидел какой-либо особый подтекст в его словах, сказанных в Нью-Йорке журналистам:

«Я родился в Аргентине... Я — кубинец, а также аргентинец... И ощущаю себя в неменьшей степени патриотом Латинской Америки. И в любой момент, когда это потребуется, я был бы готов отдать жизнь за освобождение любой латиноамериканской страны. Не прося ничего и ни у кого, не требуя ничего взамен...»[297].

И при всех проблемах, при гигантском напряжении духовных сил Че Гевара оставался верным себе — оптимистом, мечтателем, шутником. После одного из заседаний, у входа в здание ООН его встречает небольшой пикет кубинцев-«гусанос». Они размахивают плакатом, на котором его фото с надписью «Убийца!».

Команданте остановился напротив этой группы и с очаровательной улыбкой, подняв руки вверх (как это делают с трибуны выступающие на митингах политики), поприветствовал собравшихся, сел в машину и уехал...

Пропагандистский успех миссии Гевары не остался незамеченным во всем мире. Особенно он был важен для стран Латинской Америки, народы которых еще раньше, в период конференции в Пунта-дель-Эсте, увидели в новой Кубе своего надежного союзника в возможном противостоянии господству американских монополий. Ощущали это и многие здравомыслящие государственные деятели. При всей зависимости их стран от упомянутых монополий они старались использовать любую возможность, чтобы проявить к кубинским лидерам знаки уважения и симпатии. Э. Гевара ощутил это на себе уже во время своей первой поездки в Южную Америку. Но прежде мы кратко представим читателю общую картину этого континента тех лет[298]...

Выступая в те годы с лекциями о Латинской Америке в различных аудиториях нашей страны, в вопросах слушателей доводилось слышать утверждения, которые ставили, по существу, знак равенства между Африкой, Азией и указанным регионом. Даже тогда это было глубоким заблуждением (если, конечно, не сравнивать жизнь амазонских индейцев с проживающими в джунглях африканскими племенами).

По уровню развития, а также по месту и роли в мировом хозяйстве страны Латинской Америки представляли, как и сейчас, своеобразную группу развивающихся стран. Освободившись от прямого колониального гнета еще в начале XIX в., многие из них прошли долгий путь капиталистической эволюции в условиях формальной политической самостоятельности. Доминирующим хозяйственным укладом в большинстве стран региона стало крупное капиталистическое производство, представленное предприятиями иностранных монополий, государственного сектора и частного национального капитала. Тем не менее, соотношение между производством промышленной продукции на душу населения в рассматриваемых странах и соответствующим показателем в развитых капиталистических странах (вместе взятых) в 1960 году составило около 19%[299]. Эго объясняется, в частности, тем, что индустриализация в латиноамериканских странах носила ярко выраженный зависимый характер. Достижениями науки и техники в первую очередь пользовались те предприятия, в развитии которых прямо или косвенно был заинтересован иностранный капитал. Мощным рычагом давления на государства региона являлись кредиты и займы частных иностранных банков. В результате огромных размеров достигла государственная внешняя задолженность.

В ходе промышленного развития возросли различия между отдельными группами латиноамериканских стран. По уровню производственного потенциала среди них особо выделяются Бразилия, Аргентина и Мексика. Более низкую ступеньку занимали Венесуэла, Перу, Колумбия, Чили. К наименее развитым в экономическом отношении странам региона относятся Боливия, Парагвай, Эквадор, некоторые страны Центральной Америки и Карибского бассейна. В государствах первой группы стало налаживаться производство автомобилей, электротехники, радио- и телевизионной аппаратуры, нефтехимических товаров, тракторов, а в Бразилии — даже самолетов.

Основной преградой на пути развития сельскохозяйственного производства в странах Латинской Америки до сего времени служит отсталая система землевладения и землепользования, характеризующаяся высокой концентрацией средств производства в руках помещиков-латифундистов, малоземельем и нищетой больших масс сельского населения.

С острыми проблемами сталкивается Латинская Америка во внешней торговле: преобладание в экспорте сырьевых товаров при отставании цен на многие из них от быстрого роста цен на промышленные товары импорта.

В 60-х годах прошлого века резко возросла экспансия американского капитала в страны региона. Это обусловило обострение межимпериалистической борьбы за влияние в нем и придало антиамериканскую направленность борьбе его народов за свое экономическое освобождение (революции в Боливии 1952 г., Гватемале — 1954 г., на Кубе — 1959 г., в Никарагуа — 1980-е гг., приход к власти патриотически настроенных военных правительств в Перу и Панаме — 1968 г., народного правительства в Чили — 1970 г.).

Заметно отличались латиноамериканские страны от других стран «третьего мира» (особенно Африки) и по культурно-образовательному уровню. В большинстве столиц уже в те годы имелось по нескольку вузов, театров, симфонических оркестров, национальных музеев и библиотек. Выше был общий уровень грамотности. Но и здесь очевидна неблаговидная роль «северного партнера». Только в 1955—1970 гг. США переманили из Латинской Америки 75 тысяч специалистов высшей квалификации, на подготовку которых государства континента затратили около 3 млрд. долларов).

Что действительно «роднило» Латинскую Америку с африканскими и многими азиатскими странами — это огромные социальные контрасты и нищета трудящихся, особенно крестьянских масс. Для социальной структуры населения региона характерно постоянное увеличение доли так называемых маргинальных слоев — лиц неопределенных занятий, мелких ремесленников, уличных торговцев, домашней прислуги.

Менее 1/10 земельных собственников этих стран владеют почти 9/10 земельных угодий. Труженики деревни находятся в бедственном положении, там еще сохранялись различные формы внеэкономического принуждения и личной зависимости. Особенно нещадной эксплуатации подвергается коренное население. Индейцы испытывают на себе последствия политики насильственной ассимиляции и культурной дискриминации.

В рассматриваемый период почти половина населения не имела доходов для обеспечения минимально необходимого питания. Значительная часть — не располагала мало-мальски приемлемым жильем. (Прим. авт.: Однажды, когда в беседе с Э. Геварой я стал вспоминать о своей работе на его родине — в Аргентине и сказал, что мне нравится танго «Мой дорогой Буэнос-Айрес», Че улыбнулся и сказал: «Ну, это потому, что ты не жил в «Вилья Мисериа». В переводе на русский — «Поселок нищеты». Я видел его: меня попросили отвезти туда приехавшие в Аргентину советские журналисты. На огромном пустыре в столичном пригороде стояли, налезая друг на друга... нет, не хижины, а какие-то шалаши, слепленные из картона, жестянок и старой фанеры. Между этими «сооружениями» протекал маленький ручеек, служивший водопроводом, туалетом и местом для игры детишек... И это в середине XX века, в одной из наиболее богатых тогда стран Латинской Америки! Вспоминаю я и о других поселениях. Это уже более похожие на лачуги избушки, разбросанные по склонам гор на «ничейной» земле. Их жителей никто не прогоняет кроме самой природы: очередной сель в сезон дождей сметает их вместе с хилым жилищем, накрывая толстым слоем камней и глины.)

Еще в начале этой книги мы рассказывали о тех настроениях, которые возникали у молодого Эрнесто Гевары, не раз видевшего подобные картины во время его путешествий по странам континента. Это они, картины нищеты, бесправия и страданий, глубоким эхом отзывались в сердце молодого медика. Это они стали «стартером» всех его последующих действий в жизни. Так что не будем лезть из кожи вон, как это иногда делали некоторые биографы Че, чтобы непременно увязать политическое поведение «героического партизана» с тем или иным теоретическим «измом». Гевара просто не мог себе позволить обеспеченную и комфортную жизнь латиноамериканского врача на фоне унижающей бедности простых тружеников. К сожалению, это не всегда доступно пониманию многих наших земляков.

Другое дело, что в своих политических воззрениях Гевара опирался на освободительные традиции Латинской Америки. Его душе и сердцу были весьма созвучны идеи Симона Боливара, Хосе Марти, Хосе Карлоса Мариатеги. Особенно в отношении проблем объединения латиноамериканских народов и их борьбы за национальную независимость. Первый из них мечтал еще на заре зарождения самостоятельных от Испании государств, что когда-нибудь они составят штаты единой и великой республики — Америки. Эрнесто Гевара тоже мечтал об этом. В указанном выше выступлении в ООН он говорил о причинах озабоченности Кубы проблемами Латинской Америки:

«Эта озабоченность базируется на связях, которые нас объединяют, языке, на котором говорим, нашей культуре и общем хозяине, которого мы имеем»[300].

Глубокое понимание проблем континента, сочувствие его народам отзывались признательностью латиноамериканцев разных социальных уровней и политической ориентации. Вот что писала далекая от левых воззрений колумбийская газета «Эль Паис»:

«Образ Че Гевары стал легендарным примером для дезориентированной молодежи нашего континента. Мы действительно не можем закрывать глаза на нашу горькую реальность. Голод, болезни, неграмотность — не лучшие предпосылки для достижения мира, в котором мы мечтаем жить»[301].

Более индифферентным, пожалуй, было отношение к Геваре на его собственной родине — Аргентине (об этом тоже стоит сказать). Даже в рабочей среде, особенно в период партизанских действий на Кубе. Не последнюю роль в этом сыграло довольно скептическое отношение аргентинской компартии к повстанцам Фиделя Кастро. Однако Че стал кумиром среди университетской молодежи, которая увидела в Кубинской революции серьезную силу для антиимпериалистической борьбы.

Из-за более высокого уровня жизни в те годы в сравнении с другими странами региона аргентинцы были, пожалуй, менее политизированными, чем их соседи. Сам Че признавал, что Аргентина — это страна, где футболом больше интересуются, чем делами правительства, а исполнителя танго Карлоса Карделя (погиб в авиакатастрофе в 1932 г. — Ю.Г.) обожают больше любого, даже популярного президента.

Быть может, частично этим объяснялся и отказ Гевары (несмотря на огромное желание вновь побывать на родине) поехать на празднование 150-летия революции 1810 года. Ссылаясь на желание «закрыться и поработать несколько дней» над срочными документами, в разговоре с Фиделем он просил «избавить его от торжеств», хотя и посоветовал принять приглашение — направить на парад в Буэнос-Айресе взвод Повстанческой армии[302]. (Прим. авт.: Мои коллеги из совпосольства в Аргентине позднее рассказывали мне, какой фурор произвели на трибуны эти «барбудос», шедшие спокойным, почти без военной выправки, шагом. Среди других им улыбался и аплодировал стоявший рядом с президентом Фрондиси глава правительства СССР А.Н. Косыгин.)

Упомянутый Артуро Фрондиси был весьма противоречивой фигурой в аргентинской политике. На протяжении многих лет он выступал с националистических позиций, а в ходе предвыборной кампании пообещал провести ряд весьма демократических реформ. Но, придя в «Каса Росада» (в переводе — Розовый Дом, как называют аргентинцы президентский дворец, хотя и выкрашенный в последнее время в кирпичный цвет. — Ю.Г.) и ощущая недоверие к себе генералитета как к слишком «левому» политику, он резко поменял курс: стал способствовать проникновению в страну американского капитала, преследовать левые силы. Позднее он даже разорвет дипломатические отношения с Кубой.

А пока он, не без согласования с Вашингтоном, в самом начале конференции в Уругвае, о которой речь шла выше, приглашает Че Гевару посетить его в Буэнос-Айресе.

Дабы избежать огласки и боясь разгневать военную верхушку, Фрондиси обставляет приезд знаменитого земляка мерами повышенной секретности. Даже своему порученцу он не называет имени гостя, приказывая конфиденциально встретить на гражданском аэродроме «одно лицо, которое прилетит на президентской авиетке из Монтевидео», и препроводить его в загородную резиденцию президента «Оливос».

Гевара прилетел 18 августа. Он ехал в лимузине, сопровождаемый двумя машинами с охраной. 8 лет он не был в Буэнос-Айресе. Ему все интересно. Он даже спрашивает у шофера, как сыгран в воскресенье футбольный матч «Росарио» — «Сан-Лоренсо»...

Вот как вспоминал потом об этой встрече аргентинский президент в беседе с журналистом Уго Гамбини:

«В начале нашей беседы я подчеркнул важность тезиса конференции в Пунта-дель-Эсте о желательности невмешательства Кубы в Латинскую Америку с экспортом революции. Мой собеседник отметил, изложив свой взгляд на положение в странах региона, что и без вмешательства или влияния кубинцев революция на континенте неизбежна, так как закрыты пути для мирной эволюции. «Я не марксистский теоретик, — добавил он, — и имел возможность лишь отрывками знакомиться с марксизмом, но верю, что победа социализма — это не теоретический вопрос. Он решается на практике».

Гевара, продолжает Фрондиси, произвел на меня впечатление идеалиста, решительного и страстного, но глубоко ошибающегося в своем анализе латиноамериканской ситуации. Этот анализ не отвечал современному международному положению[303].

Прощаясь, Эрнесто просит разрешить ему заехать по дороге на аэродром к больной старой тетке и получает разрешение президента при условии, что не задержится с вылетом. Появляется сеньора Фрондиси и спрашивает у гостя, что бы он хотел выпить перед отъездом.

Гевара: По правде говоря, сеньора, я с 7 часов утра, когда выпил чашечку матэ, ничего не имел во рту...

Супруга президента: Так Вам не легкий завтрак нужен, а что-нибудь посолиднее перед долгой дорогой. Как насчет бифштекса?

Гевара (смущенно): Но, сеньора...

Супруга: По-аргентински, с кровью?!

Гевара: Ну конечно, сеньора, с кровью!..

В тот момент, когда Че стал подниматься по трапу самолета, он услышал вблизи от себя щелчок затвора фотоаппарата. На следующий день столичная газета «Да Пренса» опубликовала его фотоснимок.

Для президента это стоило неприятных объяснений с высшим армейским командованием. Он убеждал генералов, что встречался с Геварой, чтобы выяснить пути возможного сближения Кубы и США, которое могло бы помешать исключению этой латиноамериканской страны из межамериканской системы. Но генералитет остался неудовлетворенным таким разъяснением. Тогда ловкий и опытный политик Фрондиси опубликовал в прессе следующее сообщение:

«Официальный представитель Кубы на сессии социального и экономического совета ОАГ в Пунта-дель-Эсте министр Доктор Э. Гевара обратился к руководству страны с просьбой выдать ему аргентинскую визу для посещения больной родственницы. После пребывания в течение нескольких часов в Буэнос-Айресе Гевара проследовал снова в Уругвай, а затем в Бразилию, куда он был приглашен с официальными визитами соответствующими президентами этих государств.

Президент Аргентины А. Фрондиси ограничился краткой беседой с кубинским министром, чтобы выяснить у него лично о его намерениях в отношении пребывания на территории страны»[304].

В Уругвае Гевара действительно не только был принят президентом этой страны Аэдо, но и выступил, как мы рассказывали раньше, перед студентами университета в г. Монтевидео. Поспать ему удалось, сидя в кубинском самолете, пока тот ремонтировался на аэродроме. Из-за ремонта в Бразилию самолет прилетел лишь глубокой ночью, когда президент Жанио Куадрос, уже потеряв надежду дождаться кубинского гостя, отправился спать.

Но утром он очень тепло встретил в новой столице страны — г. Бразилиа — Эрнесто Гевару, имел с ним продолжительную беседу и даже наградил его высшим бразильским орденом «Крузейро ду Сул» (в переводе с португальского «Южный крест». — Ю.Г.).

Через некоторое время положение на континенте заметно изменилось и далеко не в пользу революционной Кубы. Президент Фрондиси был свергнут в результате военного переворота, а Куадрос подал в отставку, не выдержав давления реакционных сил. В начале 1962 года Куба была исключена из Организации американских государств. Правда, против ее исключения возражали Уругвай, Боливия, Чили и Мексика, но и они, кроме Мексики, не устояли перед давлением Вашингтона и разорвали дипотношения с Кубой.

В Латинской Америке основной задачей правящих кругов США стало любой ценой не допустить появления «второй Кубы».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.