11

11

Среда 15 апреля. 1:30 дня

Когда в «Водолее» взорвалась батарея номер два, Дон Арабиан находился в здании 45. Хотя кабинеты Арабиана были расположены за четверть мили от Центра управления, запрятанные в безликих коробках, где работали такие люди, как Эд Смайли, сам Арабиан находился почти на самой окраине. У него с помощниками были установлены почти такие же мониторы, за какими работали люди в Центре управления. Они прослушивали те же переговоры с кораблем, и они следили за теми же потоками данных. Единственное отличие состояло в том, что каждый оператор Центра управления отвечал лишь за свою небольшую часть командного модуля или ЛЭМа. Арабиан же отслеживал все данные. И когда индикатор батареи номер два пополз вниз, он понял, что сейчас зазвонит телефон.

Та часть здания 45, где работал Дон Арабиан, среди сотрудников Космического Центра была известна, как Расчетный отдел экспедиций, или «МЭР». Самого же Арабиана называли Безумный Дон. Сотрудникам «МЭРа» эта кличка нравилась. Среди ученого сообщества, большинство из которых были из Техаса, а основной чертой которых была вялость, Арабиан был буквально, как вихрь. И больше всего он любил говорить о своих системах. Для Арабиана, как и для остальных пятидесяти-шестидесяти сотрудников Расчетного отдела экспедиций, каждая гайка, лампочка или другая часть оборудования космического корабля выражалась в виде систем. Топливный элемент был энергетической системой. ЛЭМ был посадочной системой. Отдельная аварийная лампочка, вместе с ее нитью накаливания, винтовым цоколем и хрупкой стеклянной колбой, была осветительной системой. Даже самих астронавтов, чьей работой было нажатие кнопок для включения остальных систем, они очень бестактно именовали системами.

Всего в командном модуле было 5.6 миллиона таких систем, а в ЛЭМе – на несколько миллионов больше. Когда в любой из них возникала неполадка, задачей Дона Арабиана было разобраться, в чем причина. При любой аварии выходила из строя какая-либо часть оборудования, и, если задачей людей в Центре управления было обнаружить эту неисправную часть, то Арабиан должен был понять причину поломки. Когда Фред Хэйз доложил об ударе в посадочной ступени, и на экране параметров ЛЭМа в Расчетном отделе экспедиций заколебалась стрелка второй батареи, Арабиан приступил к работе. Через несколько минут зазвонил телефон.

– Расчетный отдел, – отозвался Арабиан.

– Дон? Это Джим МакДивитт.

Конечно, Арабиан ожидал услышать МакДивитта. Командир на «Джемини-4» и «Аполлоне-9», а сейчас руководитель программы «Аполлон», наблюдал за «Аполлоном-13» с терминала последнего ряда Центра управления. Если что-то случалось с «Одиссеем» или «Водолеем», МакДивитт был первым, кто требовал ответов от Арабиана.

– Я вижу, что у тебя там проблемы, – сказал Арабиан.

– Ты следишь за второй батареей? – спросил МакДивитт.

– Слежу.

– И что ты думаешь?

– Я думаю, у нас проблема.

На другом конце линии возникла беспокоящая тишина.

– Джим, – почти со смехом сказал Арабиан, – ты еще не обедал?

– М-м-м, нет.

– Так почему бы тебе не подняться и не присоединиться ко мне. Я закажу пиццу, и мы во всем разберемся.

Безразличие Арабиана было, скорее, не высокомерием, а самоуверенностью. Он был уверен, что, сколько бы его не поджимало время, он изучит проблему «Водолея» и найдет ее причину. Каждая из четырех батарей ЛЭМа состояла из набора серебряно-цинковых пластин, погруженных в раствор электролита. Пластины и электролит вместе вырабатывали электричество, но они также производили такие побочные продукты, как водород и кислород. Обычно оба ненужных газа выделялись в таких малых количествах, что их едва ли можно было обнаружить. Но иногда батарея вырабатывала излишнее количество газов, которые скапливались в полости под крышкой. Арабиан всегда отпускал шутки по поводу этой полости. Когда комбинация водорода и кислорода начинает скапливаться в небольшом пространстве, начинает расти давление, и тогда достаточно искры, чтобы устроить маленький взрыв. Конечно, внутри батареи – самое место для искры, и, когда Хэйз доложил о звуке удара и хлопьях, Арабиан решил, что эта маленькая бомба, которая могла взорваться в любом из ранее летавших ЛЭМов, наконец, сработала.

Однако этот диагноз был не так плох. После консультаций с уполномоченным представителем компании «Игл-Пичер», подрядчиком-производителем этих батарей, Арабиан заключил, что повреждение, нанесенное ЛЭМу, легко исправить. Очевидно, взрыв был слабым – это подтверждалось тем, что вторая батарея продолжала функционировать. Более важно, что разрушение батареи, в известной степени, могла компенсировать остальная часть электрической системы. Энергосистема ЛЭМа была спроектирована таким образом, что, когда одна из четырех батарей космического корабля перестанет справляться с нагрузкой, ее работу частично возьмут на себя остальные три. После того как Арабиан и уполномоченный специалист изучили данные, они обнаружили, что батареи номер один, три и четыре увеличили свою мощность, позволяя стабилизироваться второй батарее. Арабиан понимал, что для следующих полетов систему необходимо изменить. ЛЭМ больше не должен летать с маленькими гранатами, встроенными в его корпус. Хотя до сих пор батареи «Аполлона-13» выглядели устойчиво.

Вместе с человеком из «Игл-Пичер» и инженером-электриком «МЭРа» Арабиан направился в конференц-зал здания 45. Через пару минут там появился и Джим МакДивитт в сопровождении двух представителей «Грумман», производителя ЛЭМа. Вскоре прибыла заказанная пицца Арабиана.

– Парни, – сказал начальник «МЭРа», отрывая кусок пиццы и толкая коробку к МакДивитту, – мы проанализировали данные, и есть хорошая новость: это не большая проблема, – он повернулся к инженеру из «Игл-Пичер», – Вы согласны?

– Не большая проблема, – сказал инженер.

– Ну, так батареи будут работать? – спросил МакДивитт.

– Должны, – ответил Арабиан.

– А мы сможем их нагрузить на требуемую мощность?

– Должны, – сказал Арабиан, – Мы вытащим несколько ампер, так что, как нам кажется, мы в любом случае останемся в пределах ошибки.

– Значит, это был не взрыв? – спросил представитель «Грумман».

– О, это был взрыв, – сказал Арабиан.

– Но ведь на самом деле… ничего не взорвалось, – поправил представитель «Груммана».

– Безусловно, взорвалось, – сказал Арабиан, пережевывая пиццу, – Взорвалась батарея.

– Но можем ли мы тогда использовать этот термин? Я думаю, что батарея еще работает. Народ сильно взволновали ваши слова о взрыве.

– А какой термин вы предлагаете?

Представитель «Грумман» ничего не сказал.

– Послушайте, – сказал после паузы Арабиан, – Вы знаете, что нет проблем, и я знаю, что нет проблем. Но если батарея взрывается, то я так и говорю. И если взрывается бак, то я тоже так и говорю. И если экипаж взорвется, я тоже так скажу. Парни, ведь это всего лишь системы, и, если вы не будете честны с собой о том, что случилось, вы никогда не сможете исправить ситуацию.

Арабиан закончил есть кусок пиццы, выудил из коробки другой и бегло глянул на свои наручные часы. Семь или восемь миллионов других систем «Аполлона-13» требовали его ежедневного внимания, и несколько лишних минут – это все, что он мог позволить себе на рабочий обед.

Джим Лоувелл был удивлен, сколько событий произошло с его ЛЭМом, пока он спал. Еще в десять утра в среду он проплыл через туннель в «Одиссей», чтобы поспать, а в три дня уже собирался вернуться назад. Четыре с половиной часа сна – это его самый продолжительный отдых после инцидента, а за сорок восемь часов до посадки сон – не лучшее время.

Как и всегда в этом полете, Лоувелл проснулся раньше, чем с Земли прозвучала команда подъема. Поднявшись из своего кресла замерзшего командного модуля, он осмотрелся затуманенным взглядом и через нижний приборный отсек проплыл к туннелю. Однако, перед тем как спуститься в ЛЭМ, он остановился и задумался. Его уже и раньше посещала мысль нарушить одни из непреложных правил любого полета, а сейчас он, почти импульсивно, решил сделать это. Расстегнув две или три пуговицы полетного комбинезона, он добрался до своего теплого нижнего белья, ощупал биометрические датчики, прилепленные к его груди перед субботним стартом, и с болью начал их отрывать.

Было много причин, как считал Лоувелл, почему надо снять электроды. Во-первых, из-за них чесалось тело. Клей, которым их приклеивали, предположительно был гипоаллергенным, но через четыре дня полета даже самый мягкий клей вызвал раздражение кожи, а этот клей – тем более. И, что более важно, отключение датчиков сэкономит энергию. Биометрическая система, которая передавала на Землю медицинские параметры астронавтов, запитывалась от тех же четырех батарей, что снабжали энергией остальное оборудование ЛЭМа. Хотя электроды вряд ли много съедали, но и на них все еще приходилась своя доля ампер. И, наконец, была проблема тайны личной жизни. Как и любой пилот-испытатель, Лоувелл всегда гордился своей способностью не выдавать эмоции в голосе, летел ли он в отключенной кабине «Банши» над Японским морем или в отключенном ЛЭМе над обратной стороной Луны. В то время как внешние телодвижения можно подчинить своей воле, с подсознательными рефлексами ничего не поделаешь. Никому не удастся контролировать учащенное дыхание и пульс – даже самому спокойному летчику в случае аварийной ситуации. Лоувелл не знал, как увеличился его сердечный ритм после взрыва, прервавшего их экспедицию ночью в понедельник, но его мучила мысль, что об этом знает каждый, начиная с полетного медика, оператора ДИНАМИКИ и заканчивая дежурными журналистами. И если в следующие два дня произойдет еще одна авария, то он совсем не испытывал желания, чтобы о его сердцебиении узнал весь мир. Сорвав электроды и скомкав, он запихал их в пакет и толкнул себя в направлении ЛЭМа.

– С пробуждением, – сказал Хэйз, из туннеля показалась голова Лоувелла, – Похоже, ты, наконец, немного отдохнул.

Лоувелл посмотрел на свои часы.

– Ого, – сказал он, – Похоже, да.

– Джек спускается? – спросил Хэйз.

– Нет, – Лоувелл полностью влетел в кабину, – Все еще видит сны. Как у тебя здесь внизу идут дела?

– Ну, – сказал Хэйз, – они приняли окончательное решение ближе к ночи провести курсовую коррекцию. Возможно, в 105 часов. Наша траектория сильно опускается.

– М-м-м… – произнес Лоувелл.

– И еще они почти уверены, что мы успеем его выполнить до взрыва гелия.

– В этом есть смысл…

– Также, – продолжал Хэйз, – Похоже, у нас неприятность в посадочной ступени.

– Неприятность…?

– Взрыв. И небольшая утечка.

Командир долго смотрел на своего пилота ЛЭМа, потом потянулся к наушникам и включил микрофон.

– Хьюстон, это «Водолей», – вызвал Лоувелл.

– Принято, Джим, – ответил Хьюстон голосом Ванса Бранда, – Доброе утро.

– Скажи-ка мне, Ванс, что творится с утечкой из посадочной ступени? Что вытекает? Еще продолжается?

Бранд, который пока не получил из здания 45 доклад от Арабиана и МакДивитта, уклонился от ответа:

– Об этом доложил Фред. Он все еще это видит?

Лоувелл повернулся к Хэйзу с вопросительным выражением на лице. Хэйз потряс головой.

– Нет, – сказал Лоувелл, – Фред больше ничего не видел.

– Хорошо, – не уточняя, сказал Бранд.

Лоувелл ожидал, не добавит ли чего КЭПКОМ, но Бранд промолчал. На жаргоне радистов, как понимал Лоувелл, это многое значило. Бранд не знал, что это был за взрыв, и, почти наверняка, он бы предпочел, чтобы командир его не расспрашивал. Одно дело, когда вездесущая пресса слышит, как КЭПКОМ разъясняет проблему экипажу, и совсем другое, когда на вопросы командира КЭПКОМу нечего сказать. Лоувелл немного подождал, а потом сменил тему.

– Также я понял, – сказал он Бранду, – что примерно в 105 часов ожидается выброс сверхкритичного гелия.

– Ближе к 106-му или 107-му часу, – поправил Бранд.

– И незадолго до этого нам придется выполнить курсовую коррекцию?

– Принято, – сказал Бранд, – Это надо сделать не только для того, чтобы гарантировать давление топлива, но и чтобы запитать реактивные стабилизаторы на случай, если выйдет гелий. Таким образом, если его выброс вас немного крутанет, то вы сможете сохранить управление.

– Принято, я смогу сохранить управление, – скептически повторил Лоувелл.

Он отключил микрофон, и, поджав губы, решил, что ему совсем не понравилось услышанное. Эти новые проблемы возникли, когда вахту нес Хэйз, но их невозможно было решить во время дежурства Лоувелла. На мгновение он ощутил сильную зубную дрожь. Неожиданно в наушниках зазвучал голос Бранда:

– Для тебя есть еще кое-что, Джим. Не мог бы ты перевести переключатель своих биометрических датчиков в другое положение? А то мы получаем сигнал, но в нем нет никаких данных.

Лоувелл молчал. Бранд молчал. Прошло три секунды, и человек на Земле, безмятежно сидя за своим терминалом, ожидал ответа человека с корабля.

– Да будет вам известно, Хьюстон, – наконец, сказал командир, – что на мне нет биодатчиков.

Лоувелл слушал канал связи с Землей в ожидании, как он полагал, выговора от Хьюстона. Вместо этого несколько секунд продолжалась тишина. Наконец, Бранд, сам являвшийся астронавтом, который, как и Лоувелл, был обучен мастерству летчика-испытателя, и, как и Лоувелл, однажды мог оказаться далеко от родного дома в неисправном космическом корабле, вышел на связь.

– Понятно, – только и сказал КЭПКОМ.

Лоувелл улыбнулся самому себе. Когда закончится этот полет, надо не забыть поставить Бранду пива.

– Мэрилин! – позвала Бетти Бенвеер из хозяйской спальни дома Лоувеллов в Тимбер-Коув. Ответа не последовало.

– Мэрилин! – позвала она снова. Снова нет ответа.

Насколько знала Бетти, Мэрилин находилась в гостиной. Оттуда было всего десять шагов до спальни, где Бетти стояла с телефонной трубкой в руке. Звонок был по-настоящему срочный. Но если даже Мэрилин и слышала голос подруги, то никак не реагировала.

Бетти взглянула на свои часы и сразу поняла в чем дело. Была среда, половина седьмого вечера, время вечерних новостей. Всякий раз. Когда Джим был в космосе, Мэрилин свято соблюдала это время. Еще в течение получаса она будет сидеть перед телевизором, включив канал «Си-Би-Эс» и погрузившись в репортаж Уолтера Кронкайта о ходе экспедиции своего мужа.

Когда жены астронавтов хотели получить честную информацию о состоянии корабля или астронавтов, они обычно переключались на Жуля Бергмана. Этот корреспондент «Эй-Би-Си» всегда предлагал своей аудитории только самую мрачную и не приукрашенную правду, хотели этого слушатели или нет. Всегда было нелегко принять сказанное Бергманом, но плюсом являлось то, что вы были уверены, что услышали самое худшее. Если в данный момент он не касался состояния экспедиции, то, гарантировано, там ничего и не произошло. Минусом было то, что почти всегда передачи Жуля Бергмана были непродолжительными. После пары дней его жестоко откровенных репортажей семья члена экипажа чувствовала себя буквально выжатой, как лимон. И тогда наступало время переключиться на Уолтера Кронкайта.

Репортажи Кронкайта были не менее достоверны, чем у Бергмана, и не менее честные, но, в целом, более приятные. Новости от Уолтера Кронкайта воспринимались легче. Поэтому по вечерам Мэрилин Лоувелл и жены остальных астронавтов переключали телевизоры на этого добросердечного журналиста. Сегодняшний вечер не был исключением. Пока Бетти Бенвеер стояла в хозяйской спальне, нервно посматривая на телефонную трубку и раздумывая, не осмелиться ли попросить абонента подождать, Мэрилин пристроилась на краешке кресла в гостиной и наклонилась вперед, отрешившись от всего мира.

– Добрый вечер, – начал Кронкайт, сидя за своим столом на фоне спроецированного изображения Земли с Луной, – Сегодня, медленно приближаясь к дому, космический корабль «Аполлон-13» немного сбился с курса. Сейчас он прошел четверть пути от Луны, но его текущий курс не способен вернуть корабль на Землю, как вы здесь видите. Вместо этого он промахнется мимо атмосферы, а экипаж погибнет. Именно поэтому на 11:43 вечера по восточному времени запланирован запуск для курсовой коррекции.

– Ранее этим вечером пресс-секретарь Белого Дома Рон Зиглер сказал, что для спасения экипажа «Аполлона-13» нет необходимости в помощи других стран, «хотя мы высоко ценим эти предложения». Тем не менее, Советский Союз направил шесть военно-морских судов в район посадки в Тихом океане, а Британия – шесть судов в альтернативный район в Индийском океане. Франция, Нидерланды, Италия, Испания, Западная Германия, Южная Африка, Бразилия и Уругвай привели свои военно-морские силы в состояние готовности. Президент Никсон первоначально запланировал на завтрашний вечер свое обращение к нации по поводу вьетнамской войны, в ответ на антивоенные митинги, прокатившиеся по всей стране. Но сегодня утром Президент отложил речь до начала следующей недели, заявив, что спасение астронавтов сейчас самое важное дело. Подробности из Белого Дома – у корреспондента «Си-Би-Эс» Дэна Разера.

Что собирался рассказать Дэн Разер, Мэрилин так и не услышала, потому что, как только он появился на экране телевизора, в дверях гостиной показалась Бетти Бенвеер.

– Мэрилин! – настойчиво прошептала Бетти, – Ты не слышишь, как я тебя зову?

– Что? – рассеянно сказала Мэрилин, – Нет, нет. Я смотрю новости.

– Заканчивай смотреть. Тебе звонит Президент Никсон.

– Кто?!

Мэрилин вскочила с кресла и побежала в спальню. Ей льстил звонок от Президента, но даже в сложившихся обстоятельствах она была удивлена. В то время как никто в Хьюстоне не сомневался в искренней заинтересованности Никсона в благополучном спасении экипажа «Аполлона-13», но никто и не питал иллюзий, что какой-либо космический полет стоит на первом месте его ежедневных дел.

Джон Кеннеди, который никогда не был любимцем Никсона, поставил перед народом задачу высадиться на Луне до конца 60-х годов. Линдон Джонсон упорно претворял эту программу в жизнь. И хотя историческая высадка «Аполлона-11» на Луну произошла в июле прошлого года во время срока правления Никсона, Президент чувствовал, и вполне справедливо, что народ мало уважал его за это достижение, снимая шляпы перед недавно ушедшим в отставку Джонсоном и убитым Кеннеди. И теперь, когда «Аполлон-13» направлялся домой, у Мэрилин Лоувелл не было причин верить, что Президент нашел время и желание заниматься этим кризисом больше, чем другими многочисленными кризисами, с которыми он столкнулся в первый год правления.

На самом деле, Никсон был искренне обеспокоен. Во время успешной экспедиции «Аполлон-8», за месяц до инаугурации, Никсон выразил восхищение этим полетом и особую признательность экипажу, совершившему первый облет Луны. После возвращения Фрэнк Борман, Джим Лоувелл и Билл Андерс были приглашены на инаугурацию Президента, а позже, когда он занял место в Белом Доме, попали к нему на обед, причем, не в официальных залах на первом этаже особняка, а в гостевых наверху. Мэрилин помнила, как была очарована во время экскурсии, устроенной словоохотливым Никсоном по своему новому владению, когда он несколько раз останавливался перед комнатами, о существовании которых и сам не догадывался, указывая на них с улыбкой смущения и пожимая плечами, мол, я знаю не больше вас.

Зная о том, что экипаж «Аполлона-8» высоко ценит президентское внимание, Никсон, как и многие влиятельные люди, считал, что лучшее, что он может сделать для них, это предложить на него работать. После «Аполлона-8» Лоувелл дал ясно понять, что собирается оставаться в космической программе, по крайне мере, пока не получит шанс высадиться на Луну, и Никсон не собирался задавать вопросы о его решении. Однако Фрэнк Борман и Билл Андерс сразу после возвращения ушли из космического агентства, и этим тут же воспользовался Президент. Борман, никогда не доверявший политикам, отклонил приглашение войти в команду Белого Дома. Андерс был не столь осторожен: он принял назначение на должность исполнительного секретаря Национального совета по аэронавтике и космическому пространству, консультативного органа, возглавляемого вице-президентом – в то время Спайро Эгню.

В прошлую субботу, когда коллега Андерса по «Аполлону-8» поднялся на борт «Аполлона-13», исполнительный секретарь в соответствии со своими обязанностями сопровождал вице президента на запуск во Флориду. После этого экипаж благополучно отправился к Луне, Эгню улетел на какое-то политическое мероприятие в штат Айову, и Андерс был свободен. В понедельник все изменилось. Когда «Аполлон-13» сотрясся от удара и началась утечка, Эгню и Никсон дали понять, что хотят быть в курсе событий, а на Национальный совет по аэронавтике и космическому пространству свалилась куча работы.

Андерс не подчинялся напрямую Вашингтону, но его помощник Чак Фридлендер получил приказ быстро вылететь из Флориды, чтобы каждые два часа отправлять сводки в Зал заседаний Кабинета Белого Дома. Рано утром следующего дня Фридлендер прибыл в Национальный аэропорт, но в поле зрения он не обнаружил ни одного такси. Тогда он заскочил в припаркованный возле терминала городской автобус, показал водителю свое удостоверение, поспешно объяснил цель своего визита в город и попросил довезти до здания 1600 на Пенсильвания-авеню. Водитель отреагировал даже лучше, чем ожидал Фридлендер, покинул свой маршрут и вместе с горсткой других пассажиров отвез его прямо к воротам Белого Дома. Через несколько минут Фридлендер был внутри и провел свой первый брифинг. На следующий день прибыл Андерс, и они вместе с Фридлендером были вызваны в Овальный кабинет для личных консультаций с Президентом. Когда мужчины представились, у Никсона был единственный вопрос.

– Билл, я хочу знать, каковы шансы на то, что экипаж вернется домой.

– Шансы, господин Президент? – переспросил Андерс.

– Да, статистическая вероятность.

– Ну, сэр, на данный момент я бы дал 60 на 40.

Президент неодобрительно фыркнул:

– Я уже разговаривал с Фрэнком Борманом. Он назвал 65 на 35.

Андерс и Фридлендер посмотрели друг на друга.

– Ну, господин Президент, – уступчиво сказал Андерс, – Я полагаю, что Фрэнк знает лучше.

Большую часть вторника и среды оба мужчины провели в небольшой комнате, примыкающей к кабинету Никсона, глядя телевизионную передачу об экспедиции с участием ветерана «Аполлона-11» Майка Коллинза, составляя заявления вместе с президентским спичрайтером и готовясь предоставить Президенту текущие шансы по его запросу. И теперь под конец дня в среду Никсон казался удовлетворенным этими процентами в пользу экипажа «Аполлона-13» и решил, что пора позвонить их семьям со словами поддержки. Он начал с жены командира, за достижениями которого следил с 1968 года.

– Госпожа Лоувелл? – спросил голос оператора из Белого Дома.

– Да? – задыхаясь от бега в хозяйскую спальню, сказала Мэрилин.

– Пожалуйста, подождите Президента.

Мэрилин ожидала несколько секунд в тишине, потом услышала щелчок и звук поднимаемой трубки.

– Мэрилин? – сказал знакомый хрипловатый голос, – Это Президент.

– Да, господин Президент. Как поживаете?

– Прекрасно, Мэрилин. Более важно, как у вас дела?

– Ну, господин Президент, мы стараемся держаться.

– А как там… Барбара, Джей, Сюзан и Джеффри?

– Так, как и можно было ожидать, господин Президент. Я не уверена, осознает ли Джеффри, что происходит, но остальные трое все узнают из телевизора.

– Ну, я только хотел, чтобы вы знали, Мэрилин, что ваш Президент и весь народ с обеспокоенностью следят за развитием событий с вашим мужем. И делается все, чтобы Джим вернулся домой. Мне докладывает ваш старый друг, Билл Андерс.

– Очень приятно слышать, господин Президент. Передайте мои самые лучшие пожелания Биллу.

– Обязательно передам, Мэрилин. Госпожа Никсон просила сказать, что она молится за вас. Продержитесь еще пару дней, и, может быть, мы снова отобедаем все вместе в Белом Доме.

– Мне будет очень приятно, господин Президент, – сказала Мэрилин.

– Ну, тогда до встречи, – сказал Президент, и линия замолчала.

Мэрилин повесила трубку с некоторым изумлением, улыбнулась Бетти и вернулась в гостиную. Она была благодарна за этот звонок, но страстно желала вернуться к телевизору. У Ричарда Никсона были приятные пожелания, но у Уолтера Кронкайта – суровые новости. Когда она опять заняла место возле телевизора, «Си-Би-Эс» все еще продолжали тему Аполлона-13». На экране появилось лицо другого космического журналиста Дэвида Шумахера.

– На расстоянии 179 тысяч миль последний час на «Аполлоне-13» прошел без каких бы то ни было новых проблем. Прямо сейчас астронавты отдыхают перед проведением курсовой коррекции, которая должна их вернуть в коридор входа в атмосферу. Еще раз: этот запуск намечен на 11:43 ночи. На самом деле, запуск можно было бы осуществить и завтра, но экипажу гораздо приятней лечь спать с осознанием того, что они уже в коридоре. Заметим, что если бы все шло по первоначальному полетному плану, то девять минут назад «Водолей» с Лоувеллом и Хэйзом на борту совершил бы посадку на Луне. Со всеми этими переживаниями мы также забыли, что сегодня тот день, когда Кен Маттингли должен был заболеть корью. Но этого не случилось.

Мэрилин приблизилась, убавила звук и слегка нахмурилась. Посмотрев десятки таких репортажей многими вечерами во время четырех космических экспедиций ее мужа, она никогда не понимала, как телекомпании отбирают информацию для программ. Но по сравнению со звонком Президента и грохотом телевизионных микроавтобусов за стенами дома, краснуха Кена Маттингли и первоначальный план «Аполлона-13» казались слишком незначительными.

У экипажа не было времени на ободряющие звонки от Президента. Когда в среду закончились часовые вечерние новости и на Хьюстон легла настоящая ночь, у Лоувелла, Суиджерта и Хэйза мысли были заняты не только предстоящей через несколько часов курсовой коррекцией. Центр управления принял решение, что командный модуль «Одиссей», находившийся в спящем состоянии с ночи понедельника, на короткий промежуток времени должен быть включен.

За последние сорок восемь часов, с тех пор как трое астронавтов покинули корабль и перебрались в «Водолей», в «Одиссее» конденсировалась влага. Если от этого было плохо людям, находившимся в относительно изолированной капсуле кабины, то всей электронике, установленной под тонкой оболочкой космического корабля, было еще хуже. При температуре внешней поверхности, доходящей до минус 170 градусов, даже наилучшая система пассивного теплового контроля не всегда могла обеспечить поддержание нормальной температуры электрической начинки корабля. Поэтому помимо вращений «ПТК» большая часть чувствительной электроники была снабжена индивидуальными нагревателями, которые включались, когда корабль отворачивался от ослепительных лучей Солнца и снова отключались, когда он возвращался назад. Но, когда «Одиссей» отключили, питание пропало и у нагревателей, а вместе с ним исчезла и тепловая защита.

Из миллионов систем командного модуля несколько были более чувствительны к переохлаждению или необходимы для входа в атмосферу – это реактивные стабилизаторы положения и гироплатформа. Стабилизаторы командного модуля, как и стабилизаторы ЛЭМа, работали на жидком топливе, которое превращалось в газ, когда попадало в космос. Как и любая жидкость, эта не должна была охлаждаться ниже определенной температуры, чтобы не превратиться в густую кашу или лед, когда она не сможет пройти по топливным магистралям и попасть в стабилизаторы.

Гироплатформа была еще более чувствительна к холоду. Если ее температура упадет слишком низко, то смазка в опорах трех гироскопов станет вязкой и точность гироплатформы снизится. Более того, бериллиевые части гироскопа начнут сжиматься, нарушив чрезвычайно точный баланс прибора. Ночью в среду, когда впереди у командного модуля были еще, по меньшей мере, сорок часов в глубоком космическом вакууме, Гари Коэн, офицер Золотой команды по системам ориентации, навигации и управления, решил прикинуть, сколько еще его системы могут протянуть в холоде. Первый, с кем он поговорил, это уполномоченный представитель подрядчика-производителя гироплатформы.

– Мне кое-что от тебя надо, – попросил Коэн специалиста, спешащего в комнату поддержки ОРИЕНТАЦИИ, где располагались представители подрядчика, – Посмотри ваши технические записи об испытаниях инерциального модуля по приведению его в рабочее состояние из полностью холодного.

– Полностью холодного состояния? – переспросил инженер.

– Полностью, – сказал Коэн, – Без нагревателей.

– Это легко. Мы не проводили таких испытаний.

– Нет? – спросил Коэн.

– Нет. А зачем? Эти модули должны быть подогреты. Мы знали, что если лететь без подогрева, то они не будут работать.

– Так, у тебя вообще нет данных по этому вопросу? – спросил Коэн.

– Ну, – после паузы сказал инженер, – один из наших людей в Бостоне забрал гироустройство на ночь к себе домой и случайно забыл его в своем микроавтобусе. Температура опускалась ниже нуля, но на следующий день устройство сразу заработало без проблем.

– И все? – Коэн взглянул на собеседника.

– Извини, – пожал тот плечами.

Имея так мало полезной информации, ОРИЕНТАЦИЯ, как ДИНАМИКА, НАВИГАЦИЯ и ЭЛЕКТРИКА, знал, что существует единственный способ получить ответ. За некоторое время до входа в атмосферу на короткое время необходимо подать питание на тепловые сенсоры и телеметрию командного модуля, чтобы операторы проверили состояние всех внутренностей корабля. Если системы окажутся слишком холодными, придется рассмотреть вопрос об использовании нагревателей.

Запитывание командного модуля целиком на время, достаточное для его прогрева до нормальной температуры, израсходует драгоценную энергию батарей входа в атмосферу. Но, если учесть возможность подзарядки батарей от ЛЭМа, можно было сэкономить пару ампер. В среду в семь вечера Джек Суиджерт получил приказ на короткое время активировать свой командный модуль.

– «Водолей», это Хьюстон, – вызвал Ванс Бранд с терминала КЭПКОМа.

– Слушаю, Хьюстон, – отозвался Лоувелл от имени экипажа.

– Пока идет подготовка к запуску курсовой коррекции, у нас имеется процедура, которую вам необходимо принять, чтобы запитать командный модуль и включить оборудование, чтобы мы смогли проверить телеметрию.

– Запитать командный модуль?

– Подтверждаю, – сказал Бранд.

Лоувелл отключился от канала связи и через плечо посмотрел на Суиджерта, который с целью инвентаризации запасов копался в продовольственных пакетах, а теперь взглянул с удивлением.

– Ты это слышал? – спросил командир.

– Безусловно, – ответил Суиджерт, – я полагаю, что это недоразумение.

– Посмотрим, – сказал Лоувелл и вернулся на связь, – Так, Хьюстон. Джек подготовил бумагу и готов записать любые процедуры, которые вы передадите.

Суиджерт схватил полетный план, достал из нарукавного кармана комбинезона ручку и сам обратился к Земле.

– Ванс, на связи третий офицер экипажа ЛЭМа, я готов записывать, – сказал он.

– Хорошо, Джек, это длинная процедура. Возможно, займет два-три листа.

Суиджерт пролистал свой полетный план до пустых страниц. Бранд диктовал, а Суиджерт начал бешено строчить, пока они оба не поняли, что надо уменьшить темп. Нужно было задействовать батареи, запитать шины, включить инверторы, активировать сенсоры, перенаправить антенны и включить телеметрию. Хуже было то, что, в отличие от остальных процедур, которые заучил Суиджерт, это была совершенно импровизированная процедура частичного включения, которую он никогда раньше и не думал отрабатывать. Тем не менее, через полтора часа Суиджерт прекратил записывать процедуру, снял свои наушники и прыгнул в туннель «Одиссея», чтобы осуществить на практике то, что надиктовал ему Бранд.

Внизу, в «Водолее», Лоувелл и Хэйз, фактически, не видели, как продвигается работа Суиджерта, за исключением звука время от времени щелкающих переключателей, но на Земле все было по-другому. В среду в семь вечера на дежурстве была Золотая команда. За терминалом ОРИЕНТАЦИИ находился Бак Уиллафби, Чак Дейтерих – за терминалом ВОЗВРАТА, Дэйв Рид – ДИНАМИКА, а Сай Либергот сменил члена команды «Тигр» Джона Аарона за терминалом ЭЛЕКТРИКИ. У Либергота на экране, который последние два дня показывал одни нули, начали появляться точки. Через мгновения эти точки превратились в числа настоящих, надежных данных.

– Ты получаешь эти показатели? – спросил Либергот Дика Брауна из комнаты поддержки ЭЛЕКТРИКИ.

– Подтверждаю.

– Выглядят весьма прекрасно, – сказал Либергот.

– Весьма прекрасно, – согласился Браун.

По всему залу на экранах начали появляться аналогичные показатели от стабилизаторов, топливных магистралей и навигационного оборудования. Сидящие за терминалами операторы, которые уже успели принять отсутствие «Одиссея» как данность в этой экспедиции, были ошеломлены, как и ЭЛЕКТРИКА. В космическом корабле Суиджерт, который и осуществил это волшебное оживление, закончил свою работу, оттолкнулся обратно в туннель ЛЭМа и надел наушники.

– Итак, Ванс, – вызвал он, – Я полностью завершил процедуру. Каковы ваши показатели?

– Прекрасно, мы, действительно, получаем данные от тебя, Джек, – сказал Бранд.

– Ну, и как вам телеметрия на старом «Одиссее»?

Бранд посмотрел показатели на своем экране и прослушал отчеты, поступающие по внутренней связи от других операторов.

– Похоже, там не слишком замерзло, – сказал он через некоторое время, – Выглядит неплохо. Температура колеблется от плюс 30 до минус 5, в зависимости от солнечного угла, так что, видимо, там нет конденсата.

– Принято. Большое спасибо, – сказал Суиджерт.

– А теперь мы предлагаем тебе вернуться туда и снова выключить, воспользовавшись процедурой отключения.

– Принято, – сказал Суиджерт, снимая наушники, – Я приступаю.

Как только Суиджерт исчез в туннеле, Джим Лоувелл отступил назад и спиной прислонился к стене. Он был освобожден от работы со своим командным модулем, но ненадолго. Несомненно, хорошим известием было получить такие умеренные температурные показатели внутри корабля, хотя минус пять – это на 5 градусов ниже точки замерзания, что для чувствительного к холоду оборудования было некстати. Кроме того, если его командный модуль оживет хотя бы временно, то его ЛЭМ, очевидно, нет.

Незадолго до включения «Одиссея» Бранд, наконец, вышел на связь и сообщил ему, что причиной недавнего сотрясения и снежных хлопьев из посадочной ступени был взрыв батареи номер два, и, пока КЭПКОМ наспех зачитывал диагноз Дона Арабиана, что эта проблема незначительная, командиру было нелегко. Испорченная батарея включала аварийную лампочку на приборной панели, а поскольку инженеры не смогли сами предсказать взрыв батареи, то вряд ли можно было доверять их прогнозу о том, что все будет работать нормально (ПРИМ.ПЕРЕВ. – см. расшифровку радиопереговоров во время частичного включения командного модуля в 101:53 полетного времени в Приложении 14).

Больше всего Лоувелла беспокоил предстоящий запуск для курсовой коррекции. Даже если батареи ЛЭМа продолжат стабильно производить электричество и в командном модуле будет достаточно тепла для его функционирования, все это окажется бессмысленным, если космический корабль не вернется в середину коридора входа в атмосферу. И выяснится это достаточно скоро. Лоувелл протянул руку к переключателю микрофона, чтобы вызвать Бранда и спросить его, когда Хьюстон намеревается дать команду экипажу на процедуру подготовки запуска. Но, прежде чем он вышел на связь, Бранд окликнул корабль. Несомненно, КЭПКОМ думал о том же.

– Так, Джим, мы предлагаем открыть страницу 24 вашего системного руководства и быть готовыми для включения питания в 105 часов.

– Понял, Ванс, – сказал Лоувелл, с удовольствием доставая руководство, – Курсовая коррекция в 105. Я перехожу к странице 24.

– В основных чертах ситуация на текущий момент, – сказал Бранд, – Траектория немного пологая, 14-секундный запуск на 10-процентной тяге вернет нас в центр коридора.

– Принято. Понял, – Лоувелл вынул ручку из своего нарукавного кармана и записал.

– Мы не собираемся включать корабль полностью, так что у вас не будет ни компьютера, ни полетного таймера. Вы просто проведете ручной запуск, управляя двигателем при помощи кнопок «Старт» и «Стоп».

– Принято, – записывая, сказал Лоувелл.

– И, что касается ориентации, мы хотим, чтобы вы вручную ориентировали корабль, поместив Землю в центр вашего окна. Горизонтальную линию перекрестия оптического прицела установите параллельно земному терминатору. Если вы удержите ее в таком положении на протяжении всего запуска, ориентация будет правильной. Понятно?

– Я думаю, да.

Лоувелл принялся записывать эту инструкцию, но, осознав услышанное, остановился. Когда ЛЭМ отключили после запуска «ПК+2», вместе с ним отключилась и система ориентации. Когда это произошло, ориентация, которую Лоувелл так старательно переносил в понедельник ночью из командного модуля и с таким трудом проверялась по Солнцу в четверг, полностью пропала. Катастрофичным это могло бы стать для долгого запуска свободного возврата или еще более продолжительного «ПК+2», но не представляло проблемы для простого 14-секундного чиха двигателем, о котором просили Лоувелла. Для такого короткого запуска требуется лишь приблизительная ориентация с ошибкой в пределах 5 градусов.

Совершенно случайно Лоувелл был знаком с выполнением таких маневров. Шестнадцать месяцев назад, во время «Аполлона-8», ДИНАМИКА и НАВИГАЦИЯ в Хьюстоне заинтересовались, что произойдет, если на обратном пути с поверхности Луны лунный модуль вдруг потеряет свою гироплатформу и больше не сможет ориентироваться по звездам. Возможно ли, направив оптический прицел на Землю и разместив горизонтальную линию параллельно терминатору планеты – линии, отделяющей ночную сторону Земного шара от дневной стороны – выполнить запуск достаточно аккуратно, чтобы вернуть экипаж домой? Экипаж выполнил несколько простых экспериментов с Лоувеллом в роли штурмана и убедился, как им казалось, что, по крайней мере, при коротком запуске «космический прицел» позволяет совершить такой трюк. Эта процедура, несомненно, необходимая лишь на самый крайний случай, не попала в аварийные полетные инструкции и быстро забылась. Теперь же, пока Лоувелл записывал инструкции Бранда, он понял, что эта процедура, которую он помог разработать в первый раз, на второй может спасти его жизнь.

– Эй, – сказал он Бранду, – это похоже на то, что мы делали на «Аполлоне-8».

– Да, всех интересовало, вспомнишь ли ты ее. И, ей-богу, ты вспомнил, – сказал Бранд, – И, Фред, когда Джим поместит Землю в центр своего окна, ты должен видеть Солнце в сканирующий телескоп. Оно будет на самом верху поля зрения, слегка касаясь указателя. Это гарантирует правильную ориентацию.

– Я понял, Ванс, – сказал Хэйз.

– Фреддо, – сказал Лоувелл, поворачиваясь к Хэйзу, – что ты скажешь на то, чтобы остановить вращение «ПТК» и попробовать поймать Землю.

– В любое время, как ты будешь готов.

У Лоувелла заняло несколько минут, чтобы просмотреть инструкции по включению на странице 24, обращая внимание на необходимые для запуска приборы вместе с переключатели стабилизаторов. Когда он закончил, то потянулся вперед, взял свой пульт ориентации, слегка наклонил ручку вправо и выпустил из сопла реактивную струю в направлении, противоположном вращению корабля. С удивительной отзывчивостью «Водолей» толчком остановился. С противоположной стороны туннеля Суиджерт почувствовал грохот и догадался о намерениях своих товарищей. Повернув последние переключатели, он снова поверг «Одиссей» в сон, проскользнул вниз в ЛЭМ и занял свое место на кожухе двигателя. Как только Лоувелл начал поворачивать корабль в попытках поймать родную планету, Хэйз склонился к своему треугольному окну.

– Ура! – позвал он Лоувелла, – Я вижу Землю.

– И я тоже, – отозвался Лоувелл.

– Ты натаскался на таких маневрах, Джим.

Лоувелл пытался удержать Землю в поле зрения, а Хэйз смотрел в свой телескоп. Как и обещал Хьюстон, Солнце слегка касалось указателя, стабильно удерживаясь на месте.

– Хьюстон, – вызвал он, – Джим выровнял по Земле, а вы были правы: Солнце в «АОТ».

– Принято. Хорошо идете, тринадцатый, – ответил КЭПКОМ. Хэйз мог слышать, что за последние несколько минут Бранда сменил за терминалом Джек Лусма, – Если ориентация вам кажется нормальной, то, я полагаю, вы можете сами выбирать, когда переходить к запуску.

Лоувелл посмотрел на свои часы. Время запуска еще не приблизилось.

– Мы можем начать обратный отсчет? – спросил он, – Или вы назовете нам время?

– Это ваш выбор, – ответил Лусма.

– Что-то вы, парни, это спокойно восприняли.

– Время здесь не критично, Джим.

– Я понял, – Лоувелл повернулся к своим товарищам, – Ну, парни, вы готовы попробовать?

Хэйз и Суиджерт кивнули.

– Хорошо, – сказал командир, – поскольку у нас нет таймера обратного отсчета, ты замеришь запуск по своим часам. Мы включим на 14 секунд на 10-процентной тяге. Фреддо, поскольку у нас нет автопилота, бери свой пульт ориентации и удерживай наш угол рысканья. Я буду управлять наклоном и вращением при помощи своего пульта, а также займусь зажиганием и отключением. Понятно?

Хэйз и Суиджерт снова кивнули.

– Я надеюсь, что парни в команде поддержки, кто это придумал, знают, что делают, – пробормотал Лоувелл, – Хьюстон, – вызвал он, – Ставлю в известность, что мы выполним запуск через две минуты.

– Принято. Две минуты. Мы поняли.

На своем месте Лоувелл перевел рукоятку тяги в положение «10 процентов» и занес одну руку над кнопками «Старт» и Стоп», а другую – на пульт ориентации. На правом месте Хэйз расположил Землю по центру своего окна и положил правую руку на свой пульт. Позади них Суиджерт сосредоточил взгляд на своих часах.

– У меня две минуты, – сказал он, – Отсечка.

Последовали шестьдесят секунд тишины.

– Одна минута, – объявил Суиджерт Лоувеллу и Хэйзу.

– Одна минута, – объявил Хэйз Земле.

– Принято, – ответила Земля.

– Сорок пять секунд, – сказал Суиджерт.

– Тридцать секунд.

Затем: «Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один».

С мягким щелчком Лоувелл нажал большую красную кнопку, установленную на переборке, и вдруг почувствовал вибрацию под ногами.

– Зажигание, – сказал своим товарищам Лоувелл.

Суиджерт смотрел на свои часы:

– Две секунды, три секунды…

Хэйз сосредоточил взгляд из своего окна на далекой Земле. Планета начала ползти влево, и пилот ЛЭМа, искусно управляя стабилизаторами, вернул ее снова в центр.

– Стабильно держу по рысканью, – пробормотал он.

– Пять секунд, шесть секунд… – произнес Суиджерт.

– Наклон и вращение в норме, – сказал Лоувелл, в то время как планета дрожала по лучу зрения.

– Восемь, девять секунд… – называл Суиджерт.

– Держи, – сказал Лоувелл. Планета немного прыгнула, но Лоувелл ее поймал.

– Держу, – сказал Хэйз.

– Десять, одиннадцать… – считал Суиджерт.

– Почти закончили, Фред, – сказал Лоувелл, его указательный палец навис над кнопкой «Стоп».

– Двенадцать, тринадцать…

Планета дрожала.

– Четырнадцать секунд.

Лоувелл с силой надавил на кнопку, даже сильнее, чем это требовалось.

– Отключение! – вызвал он.

– Отключение! – повторил Хэйз.

Лунный модуль мгновенно погрузился в тишину, и вибрация, ощущавшаяся экипажем, прекратилась. Серп Земли в оптическом прицеле остановился прямо над горизонтальной линией перекрестия.

– Хьюстон, запуск завершен, – сказал Лоувелл.

– Хорошо, парни, – сказал Лусма, – Прекрасная работа.

Лоувелл еще раз посмотрел через свое перекрестие, потом на выключенную панель, затем вернул взгляд на далекую, размером с десятицентовую монету, Землю.

– Ну, – сказал он Лусме, – надеюсь, что это так.

– Я хочу, чтобы все в этой комнате закончили свои дела и шли домой.

Джин Кранц стоял впереди комнаты 210 и говорил, как ему казалось, достаточно громко, чтобы перекричать шум двух десятков операторов, склонившихся над рулонами диаграмм и графиков энергопитания. Но как бы он не сказал, его не услышали.

– Я хочу, чтобы все в этой комнате закончили свои дела и шли домой, – на этот раз громче повторил он. Никто не отреагировал.

– Эй! – рявкнул бывший военный летчик. На этот раз его операторы прекратили работу и повернулись к нему, – Команда «Тигр» распускается на ночь. Я ожидаю, что каждый из вас приляжет на шесть часов. И я не хочу никого здесь видеть до самого утра.

Ненадолго в комнате воцарилась тишина, после чего некоторые операторы вернулись к делам. Однако, посмотрев на Кранца, они снова задумались. Ведущий руководитель полета уже вернулся к своим распечаткам, и было ясно, что его не волнуют никакие возражения. Начинался четверг, сразу после полуночи, оставалось тридцать шесть часов до посадки, а за исключением редких одного-двух часов сна члены команды «Тигр» не покидали комнату 210 с ночи понедельника. Тогда их задача заключалась в том, чтобы разработать способ включения и функционирования командного модуля от трех батарей входа в атмосферу, предназначенных давать ток в течение двух часов. И к этому вечеру работа, наконец, была выполнена.

Задача экономии электричества «Одиссея», конечно, легла на Джона Аарона. Большинство операторов комнаты легко могли себе представить функционирование чей-нибудь чужой системы на частичном питании, но только не своей собственной. Они не верили, что Аарону удастся так искусно растянуть энергопотребление. Но часы шли, и ведущий оператор ЭЛЕКТРИКИ начертил требуемые диаграммы.