6

6

Вторник, 14 апреля, 1:00 ночи по восточному времени

Том Келли улегся спать в одиннадцать вечера 13 апреля и не хотел, чтобы его беспокоили. Последние несколько месяцев Келли мог позволить себе ложиться раньше и вставать позже, чем ему приходилось долгое время, и это ему очень нравилось.

Нельзя сказать, что Келли раньше не любил бодрствовать. В действительности, в течение девяти лет Келли работал по десять-двенадцать часов в день и буквально не представлял себе другой жизни. Так было с начала 60-х в «Грумман Аэрокосмос» (Бетпэйдж, Лонг-Айленд), когда компания получила контракт на создание так называемого лунно-экскурсионного модуля – необычного насекомоподобного корабля, который доставит человека на Луну уже до начала 1970 года.

Вначале «Грумман» не очень заинтересовалась ЛЭМом. С того дня, как Президент Кеннеди объявил о своем скандальном плане освоения Луны, компания стремилась заполучить по-настоящему ценный инженерный проект: командный модуль «Аполлона», главный корабль, который на своих плечах понесет хрупкий посадочный аппарат к Луне, будет ждать его на орбите, пока тот приземлится на поверхность, а затем вернется назад. Конечно, для прессы и налогоплательщиков орбитальный корабль не выглядел столь очаровательным, как эта многоножка, прыгающая через кратеры. Но «Грумман» не интересовали впечатления публики. «Грумман» с точки зрения здравого смысла интересовало мнение ее акционеров, как о компании, исправно выплачивающей дивиденды, выпускающей ежегодные отчеты, строящей работоспособный орбитальный корабль, который «НАСА» будет эксплуатировать многие годы для лунных экспедиций, околоземных экспедиций, а также в качестве космических станций. Это казалось более великим делом, чем разработка специализированного лунного корабля, который способен лишь на то дело, для которого он построен.

Надо знать, что не только «Грумман» страстно желала заполучить проект орбитального корабля. Помимо нее об этом мечтала и «Норт Америкэн Авиэйшн», Доуни, Калифорния. «Грумман» понимала, что «Норт Америкэн» серьезный конкурент, и когда были поданы заявки на участие в проекте, то контракт уплыл именно к калифорнийскому промышленному гиганту. Никто в космической промышленности не знал, сколько орбитальных кораблей «Норт Америкэн» построит для правительства, но на восемь лет разработок и последующих пилотируемых и автоматических полетов, как считало большинство людей, компания нашла золотую жилу. Годом позже, как утешительный приз – так как главный выиграла «Норт Америкэн» – «Грумман» выбрала постройку менее амбициозного посадочного модуля, получив контракт от правительства, поздравления от конкурентов и нескромные похихикивания от остального промышленного сообщества.

В последующие годы хихиканье прекратилось. А когда в марте 1969 года экипаж «Аполлона» в составе Джима МакДивитта, Дэйва Скотта и Расти Швейкарта вывел первый ЛЭМ на околоземную орбиту, отстыковал его от командно-сервисного модуля и провел его первый самостоятельный полет, лунный модуль завоевал признания широкой публики. Причем этот первый полет был выполнен столь блестяще, что «НАСА» приняло решение опробовать некоторые экспериментальные маневры, в которых пристыкованные модули двигались не мощным реактивным двигателем, а маленьким посадочным двигателем ЛЭМа. Но даже тогда никто не мог предположить, что надежный орбитальный корабль «Норт Америкэн» когда-нибудь будет вынужден воспользоваться двигателем маленького посадочного модуля «Груммана».

Начиная с «Аполлона-9» ни один взлет американских космических кораблей не происходил без ЛЭМа на борту, и все пять очередных полетов в течение последних тринадцати месяцев были обязаны Келли и остальным работникам «Груммана». Обычно компания командировала три команды специалистов, которые круглосуточно следили за полетами ЛЭМа. Одна располагалась непосредственно в зале Центра управления, вторая – во вспомогательном помещении Космического Центра, а третья отдыхала в Бетпейдже. Их начальники, среди которых был и Келли, могли в любой день посетить любое из трех мест, так что компания знала, что во время полета «Аполлона-13» его подчиненные ненадолго остаются предоставленными сами себе. В качестве награды за работу вдали от дома «Грумман» решила посылать самых ценных сотрудников в Массачусетский технологический институт (МИТ), где в течение года они отдыхали и обучались промышленному менеджменту. Келли был среди первых, кто пошел по этой программе, и он с интересом смотрел в будущее.

В последние несколько дней Келли следил за полетом «Аполлона-13» из своей комнаты в Кэмбридже, и вечером 13 апреля он знал, что Джим Лоувелл и Фред Хэйз побывали в ЛЭМе для первого осмотра и телерепортажа на Землю. Келли был бы рад посмотреть это знаменательное событие, как в предыдущие полеты, но телекомпании не стали транслировать эту передачу, а единственное место, где ее можно было увидеть – в Бетпейдже и Хьюстоне. Его коллеги по «Грумману» наблюдали за передачей у терминалов в Центре управления, и Келли знал, что они бы позвонили ему, если бы что-то пошло не так. Но для человека, кто был свидетелем первого шага в самый первый экземпляр ЛЭМа, это было слабым утешением. В эти первые месяцы добровольного изгнания в Кембридже у Келли было, по-прежнему, чем заняться, и после того, как передача должна была закончиться по расписанию, он отправился спать.

Около часа ночи в комнате Келли зазвонил телефон. Инженер открыл глаза, посмотрел на часы, бросился к аппарату и неуверенно прохрипел в трубку «Слушаю».

– Том, – сказал человек на другом конце линии, – Просыпайся. Быстро.

Келли мгновенно узнал голос Говарда Райта, своего коллеги, который тоже находился на обучении в МИТ.

– Говард, – спросил Келли, – что случилось?

– У нас большие проблемы, Том. Очень большие. На тринадцатом был какой-то взрыв. Они теряют питание, теряют кислород и должны покинуть главный корабль и перебраться в ЛЭМ.

– Что ты по этому поводу думаешь? – спросил Келли, мгновенно проснувшись.

– Только то, что я уже сказал. Лоувелл, Суиджерт и Хэйз в серьезной опасности. Я разговаривал с «Грумманом», и они хотят, чтобы мы прибыли немедленно. В Логане нас ожидает легкий самолет, и нам надо выезжать без промедления.

Не бросая трубку, Келли резко встал и включил комнатное радио. Тут же он убедился, что его друг прав. Новостная радиостанция передавала, что в Хьюстоне состоится пресс-конференция, и, переключая кнопки приемника, Келли услышал, что остальные станции говорили то же самое. Он слышал, как репортеры выкрикивали вопросы неизвестным представителям «НАСА», и, как он мог понять, ответы не звучали обнадеживающе.

– …вы можете сказать, что вызвало эти проблемы? – услышал он голос какого-то репортера, – Не могла ли авария быть вызвана попаданием метеорита в корабль?

– Что бы ни случилось, это очень серьезно, – ответил голос, похожий на голос Джима МакДивитта, бывшего командира «Аполлона-9», а сейчас директора программы «Аполлон», – Как вы понимаете, у меня нет определенных предположений, но это мог быть и метеорит.

– У нас нет времени разбираться, что вызвало аварию, – говорил другой голос, возможно, Криса Крафта, – потому что мы пытаемся взять ситуацию под свой контроль.

– Вопрос МакДивитту, – сказал другой репортер (значит, то был МакДивитт), – Каков запас электроэнергии в ЛЭМе, и каков запас кислорода?

– Это зависит от того, как мы им воспользуемся, – ответил МакДивитт, – Четыре батареи ЛЭМа предназначены для посадки и две – для взлета. Что касается кислорода, в посадочных баках 21.8 кг и по полкилограмма во взлетных баках.

– Если сравнить с другими авариями, Крис, – крикнул репортер (значит, то был Крафт), – Например, промах Скотта Карпентера, неисправность стабилизатора на «Джемини-8» или проблемы с оболочкой корабля у Джона Гленна, как бы вы классифицировали ситуацию? (ПРИМ.ПЕРЕВ. – Джон Гленн летал по программе «Меркурий-6» на корабле «Дружба-7». Во время полета датчики показали проблемы с оболочкой, которая покрывала теплозащитный экран при спуске корабля. Во время спуска через атмосферу оболочка кусками слезала с корабля и сгорала, что в любой момент могло привести к гибели астронавта)

В эфире повисла долгая пауза.

– Я должен сказать, – наконец ответил Крафт, – что это самая серьезная авария в пилотируемых полетах.

Том Келли выключил радио, закрыл глаза и произнес в трубку телефона:

– Говард, едем в аэропорт (ПРИМ.ПЕРЕВ. – см. полный фрагмент этой пресс-конференции в Приложении 10).

Крис Крафт сегодня не был в настроении проводить пресс-конференцию. Он подозревал, что должен, даже знал это. Во время предыдущих аварий пресса любила задавать ему вопросы. Так было при полете Карпентера, и при полете Гленна, и при полете «Джемини-8». Но сейчас было не до болтовни с репортерами. Прошлые аварии случались на околоземной орбите, когда астронавтам оставалось полчаса до посадки, и каждый раз, когда ему приходилось общаться с прессой, капсула уже благополучно опускалась на воду и операторам было чего снимать, кроме руководителя полета, отвечающего на вопросы с трибуны.

События сегодняшней ночи развивались медленно, и с момента, когда прозвучало первое сообщение об аварии на борту «Аполлона-13», репортеры требовали разъяснений от людей из зала управления полетом. Как только Лоувелл, Суиджерт и Хэйз перешли в «Водолей», Боб Гилруф, директор Космического Центра, послал за Крафтом, МакДивиттом и Сигом Собергом, директором Управления полетных операций, чтобы те ответили на вопросы средств массовой информации. Пресс-конференция состоялась в здании пресс-центра, в нескольких сотнях метров от Центра управления. Крафту пришлось бежать с четверть мили на эту конференцию, а потом так же бегом возвращаться назад.

Хотя заместитель директора Космического Центра вернулся в Центр управления менее, чем через час, сразу, как он зашел в зал, он понял, что ситуация драматически изменилась. В основном это касалось терминала ЭЛЕКТРИКИ, который раньше отображал агонию корабля, а теперь констатировал его гибель. Этот экран, сообщавший информацию о состоянии «Одиссея», показывал одни нули и пустоты, соответствовавшие запасам кислорода и энергии. Клинт Бертон с небольшой группой других специалистов нависали над терминалом, перешептываясь друг с другом и периодически поглядывая на экран, как будто надеялись, что гибнущий корабль вдруг начнет оживать. Однако с практической точки зрения этот терминал потерял смысл.

В остальных частях зала настроение было не столь удручающим. Хотя Черная команда Глинна Ланни сменила Белую команду Джина Кранца, члены Белой команды не собирались покидать зал. У большинства терминалов освободившиеся операторы стояли позади своих сменщиков, их глаза были направлены на экраны, за которыми они следили предыдущие восемь часов, а их наушники были подключены к дополнительным разъемам, предназначенным для гостей. За терминалом КЭПКОМа находился астронавт Джек Лусма, который, как и все КЭПКОМы, сменялся три, а не четыре раза в сутки. Так было заведено, чтобы уменьшить количество разных голосов на канале связи с кораблем. Лусма работал в одиночестве, чтобы никто не мешал ему вести переговоры с экипажем. Но за другими терминалами стояли группы людей, хотя рабочие места были рассчитаны на одного.

С раннего вечера самая большая толкотня все еще была возле директорского терминала, где Ланни руководил всеми внутренними переговорами. Позади него взад-вперед ходил Кранц, иногда вызывая разных операторов Белой команды для консультаций. Как только Крафт подошел к обоим директорам и посмотрел на терминал, который они делили между собой, он понял, что работы хоть отбавляй. Над монитором Ланни располагался ряд зеленых, желтых и красных лампочек, каждая из которых соединялась с одним из терминалов зала. Во время запуска корабля операторы использовали эти лампочки, чтобы кратко извещать руководителя полета о состоянии их систем в течение сумасшедших минут с момента отрыва от стартовой площадки до выхода корабля на околоземную орбиту. Зеленый цвет означал, что системы работают нормально, желтый говорил о проблемах, когда оператор хотел поговорить с директором один раз, а красный означал, что есть основания для отмены полета.

После завершения фазы запуска лампочки начинали светиться, и руководитель полета использовал их, чтобы разобраться с массой вызовов от операторов со всего зала. Оператору, выходящему во время полета на связь с вопросами, не нужно было постоянно напоминать о себе, чтобы руководитель полета, обдумав этот вопрос, не забыл потом ему ответить. Сейчас на терминале Ланни больше двух десятков лампочек светились желтым светом, и руководитель полета собирался вызвать остальных операторов на связь.

– Так, – сказал Ланни по общей связи, – Всем внимание. ВОЗВРАТ, НАВИГАЦИЯ, УПРАВЛЕНИЕ, ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ, ОРИЕНТАЦИЯ, ЭЛЕКТРИКА, КЭПКОМ, СВЯЗЬ и ФАО. Я хочу, чтобы вы вышли на связь. Включите, пожалуйста, желтую лампочку.

Зеленые лампочки на терминале Ланни мгновенно погасли, сменившись желтыми, за исключением офицера ВОЗВРАТа, который разговаривал со своей группой поддержки.

– НАВИГАЦИЯ, – нетерпеливо сказал Ланни следующему после терминала ВОЗВРАТА оператору, – Пожалуйста, попросите ВОЗВРАТ на связь.

– Слушаю, – сказал Бобби Спенсер, ведущий оператор ВОЗВРАТа, случайно услышав запрос и сигнализируя прежде, чем его подтолкнул оператор НАВИГАЦИИ.

– Внимание, – сказал Ланни, – Я хочу пройтись по всем нашим проблемам. Самое важное, нам необходим запуск двигателя, который является одной из частей плана. Для этого запуска нам необходимо обеспечить контроль над ориентацией. Нам необходимо снизить энергопотребление ЛЭМа и убрать все ненужное, так как мы собираемся экономить. И нам нужны люди, незанятые за терминалами, для разработки широкомасштабной операции «ЛЭМ – спасательная шлюпка». ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ, я полагаю, Вы занимаетесь над решением всех первоочередных задач – кислород, вода, энергоснабжение?

– Так точно, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, – ответил ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ.

– Вы можете сказать хотя бы в общем? У нас разработан план, как вернуться домой с текущими запасами?

– Нет, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– Мы его разрабатываем?

– Мы работаем над ним.

– Хорошо. Потом я собираюсь начать обсуждение этого плана с вас.

– Понял, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– УПРАВЛЕНИЕ, это ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, – вызвал Ланни следующего.

– Слушаю, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– Для запуска двигателя нам все еще необходимо разработать способ управления ориентацией и движения корабля. Вы работаете над этой проблемой?

– Так точно.

– Мы близки к ее решению?

– Никак нет.

– Сколько это займет времени?

– Я не могу его оценить прямо сейчас, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ. Мы представим его вам, как только это станет возможным. «Грумман» передала нам процедуру перенастройки автопилота ЛЭМа, которая учитывает неработоспособность командно-сервисного модуля. Предлагаю для отработки процедуры послать на тренажер команду специалистов.

– ДИНАМИКА, это ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, – сказал Ланни.

– Слушаю, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– Какова ближайшая к Луне точка траектории на данный момент?

– Около шестидесяти миль, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– СПАСЕНИЕ, это ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– Сколько кораблей размещено в местах возможного приводнения?

– Сейчас мы занимаемся идентификацией кораблей в Атлантическом и Индийском океане.

– Так, господа, – сказал Ланни, – Это были самые главные моменты, которые меня волнуют. Я хочу завершить их обсуждение. Есть у кого что еще обсудить? ВОЗВРАТ?

– Нет, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, – быстро на этот раз ответил Бобби Спенсер.

– НАВИГАЦИЯ?

– Нет, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– ОРИЕНТАЦИЯ?

– Нет, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– ДИНАМИКА?

– Нет, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– КЭПКОМ?

– Нет, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– Так. Вы можете включать зеленый. Но знайте, что мы держим все это под постоянным контролем.

Самой сложной из всех проблем, стоявших перед Ланни, был запуск двигателя. За час, прошедший с того момента, как астронавты перебрались в «Водолей», все еще не было принято решение, как направить оба пристыкованных корабля к Земле. А благодаря приближению корабля к Луне на скорости, возрастающей до 5000 миль в час, количество возможных вариантов быстро сокращалось. «Прямой возврат», если попытаться его выполнить, становился все труднее и труднее по мере удаления корабля от Земли. Подготовка запуска «ПК+2», если выбрать его, займет много времени, а момент прохождения перилуния слишком близок. Всегда остается возможность запустить двигатель и после точки «ПК+2», но чем раньше его выполнить, тем меньше потребуется топлива для коррекции траектории. А чем больше будет задержка, тем дольше придется работать двигателю.

Расхаживая позади Кранца, который тоже ходил туда-сюда, Крафт знал, какую процедуру возврата он выбрал. Маршевый двигатель сервисного модуля, определенно, бесполезен. Даже если удастся наскрести достаточно электрической мощности для его запуска, Крафт не был уверен, выдержит ли стартовую нагрузку пострадавший «Одиссей». Никто не знал о состоянии сервисного модуля, но какова бы ни была сила того удара, мгновенная тяга в 10200 кг может довершить конец корабля, вызвав болтание пристыкованных модулей, которое бросит экипаж вместо Земли на поверхность Луны.

Как считал Крафт, единственным способом вернуться домой было использование двигателя ЛЭМа, и самое главное – использовать его немедленно. Завтра вечером пристыкованные модули скроются на обратной стороне Луны, а еще через три часа они достигнут отметки «ПК+2». Выжидание другого времени для перехода на земную траекторию казалось беспечным, если не безрассудным. Крафт хотел сейчас же включить посадочный двигатель, перевести корабль на траекторию свободного возврата, а когда тот появится из-за Луны и достигнет точки «ПК+2», выполнить любые маневры, которые понадобятся для уточнения траектории или увеличения скорости.

В прошлом, когда Крису Крафту приходила в голову какая-нибудь идея, она неизменно воплощалась в жизнь. Теперь же все было по-другому. Всем руководил Джин Кранц, который был «capo di tutti capi» зала управления (ПРИМ.ПЕРЕВ. – мафиозный жаргон «босс из боссов» – итальянский язык). Если Крис Крафт хотел что-нибудь сделать, он мог лишь предложить это Кранцу, но не приказать. Стоя в проходе позади директорского терминала, Крис Крафт собирался уже остановить расхаживающего Кранца и обсудить идею двухэтапного запуска двигателя, когда Кранц вдруг повернулся к нему сам:

– Крис, – сказал он, – Я совершенно уверен, что нельзя полагаться на двигатель сервисного модуля.

– Я тоже, Джин, – согласился Крафт.

– Я не уверен, что мы сможем его запустить, даже если захотим.

– И я тоже.

– Несмотря ни на что, мы должны облететь Луну.

– Согласен, – сказал Крафт, – Когда ты собираешься выполнить запуск?

– Я не собираюсь ждать завтрашнего вечера, – ответил Кранц, – Как насчет быстрого запуска, чтобы уже сейчас выйти на траекторию свободного возврата, покончив с этой проблемой, а потом подумать, можно ли завтра увеличить скорость в точке «ПК+2»?

Крафт кивнул.

– Джин, – сказал он после значительной паузы, – Мне кажется, что это прекрасная идея.

На два ряда вниз, позади своего терминала стоял Чак Дейтерих, офицер по обратному запуску, или ВОЗВРАТ, и Джерри Бостик, офицер полетной динамики, или ДИНАМИКА, которые оба были не на дежурстве. Они не могли слышать разговора Крафта с Кранцем, но не хуже своих начальников знали возможные варианты. Хотя окончательное решение о возврате корабля на Землю принимали Крафт, Кранц и Ланни, но именно Дейтериху, Бостику и другим специалистам полетной динамики предстояло разработать конкретный план осуществления этой идеи. У поста ДИНАМИКА Бостик убрал микрофон подальше от своего лица и наклонился к Дейтериху.

– Чак, – произнес он тихо, – Как же мы будем это делать?

– Джерри, ответил Дейтерих, – Я не знаю.

– Я полагаю, что двигатель «Одиссея» можно исключить из рассмотрения.

– Абсолютно верно.

– Я полагаю, что мы собираемся облететь Луну.

– Абсолютно верно.

– И я полагаю, что надо выйти на траекторию свободного возврата как можно быстрее.

– Определенно.

Через некоторое время Бостик сказал:

– Тогда я предлагаю немедленно приступить к решению этих проблем.

За четверть миллиона миль отсюда, в кабине «Водолея» теснились те люди, над спасением которых работали Бостик и Дейтерих. Но сейчас их беспокоили более прозаичные проблемы, чем запуск двигателя. Переселившись в двухместный ЛЭМ вместе со своими двумя членами команды, Лоувелл получил шанс лично оценить, в каких обстоятельствах они оказались. То, что он увидел, ему не понравилось. Командир стоял на своем месте слева кабины, втиснувшись между переборкой и выступающей полкой для ручного пульта ориентации корабля. Хэйз зажался между правым бортом и дублирующим пультом ориентации. Суиджерт был чуть сзади и между обоими пилотами, неудобно взгромоздившись на выпуклость в полу, скрывавшую внутренности взлетного двигателя. Когда Лоувелл слишком сильно смещался вправо, он толкал Суиджерта, который, в свою очередь, толкал Хэйза. Когда Хэйз слишком сильно перемещался влево, все толкали друг друга в обратном направлении.

Благодаря трем теплым телам астронавтов и неважно работающим системам жизнеобеспечения первоначально холодный воздух «Водолея» начал нагреваться, но это продолжалось недолго. Отключение питания командного модуля привело к падению температуры. Когда Лоувелл просматривал индикаторы перед тем, как покинуть «Одиссей», температура в его кабине была 14 градусов и продолжала падать. Теперь же там стало еще холоднее. А так как люк между модулями оставался открытым, то благодаря широкому туннелю стала снижаться и температура в ЛЭМе. От дыхания троих астронавтов иллюминаторы и стены покрылись конденсатом.

– Нелегко управлять этой штуковиной, когда даже не можешь выглянуть в окно, – произнес Лоувелл, не обращаясь ни к кому в особенности, посмотрев на запотевший треугольный иллюминатор перед ним.

– Мы их протрем, – сказал Хэйз.

– Мы должны содержать их чистыми. Чем холоднее становится, тем они больше запотевают.

– Ты ничего не видишь снаружи? – спросил Хэйз.

Лоувелл протер маленькое пятно и посмотрел сквозь него. Вид из «Водолея» мало отличался от вида из «Одиссея»: все заволокло облако кристаллов кислорода и частиц от взрыва, потрясшего корабль. В данный момент Лоувелл осматривал эту грязь.

– Только то же самое облако мусора, что мы видели и раньше, – сказал он.

– Тогда у нас нет желания протирать окна, не так ли? – серьезно сказал Хэйз.

– Ты знаешь, – сказал Лоувелл, повернувшись к Суиджерту, – Если здесь становится холоднее, то в «Одиссее» все замерзает. Может нам стоит перенести оттуда еду и воду, пока не слишком поздно?

– Ты хочешь, чтобы я это сделал? – спросил Суиджерт.

– Я буду тебе очень признателен. Наполни как можно больше емкостей из бака с питьевой водой и собери несколько пакетов с едой.

– Я пошел, – сказал Суиджерт.

Стоя на крышке двигателя, пилот командного модуля слегка присел, а потом быстро выпрямился, прыгнув в туннель, ведущий в его корабль. Приблизившись к нижнему отсеку для оборудования, расположенному у подножия кресел, он остановился у продовольственного отделения, отодвинул крышку и заглянул внутрь. Рационы для десятидневной лунной экспедиции были весьма обильны, если не сказать больше. Кладовая «Одиссея» была забита под завязку. Здесь были индейка в соусе, спагетти с мясной подливкой, куриный суп, куриный салат, гороховый суп, салат из тунца, яичница, кукурузные хлопья, сэндвичи, плитки шоколада, персики, груши, абрикосы, квадратики копченой свиной грудинки, пирожки с сосисками, апельсиновый сок, тосты с корицей, шоколадные пирожные с орехами, и т. д. Каждый пакет был закрыт застежкой на липучках и для каждого члена команды имел свой цвет. Командирские пакеты были красными, пилота командного модуля – белые, а пилота ЛЭМа – синие.

Суиджерт собрал несколько пачек пакетов и оставил их парить в воздухе рядом с собой. Повернувшись к баку с питьевой водой, он взял несколько емкостей для воды и начал их наполнять из наконечника гибкого пластикового шланга. Однако он промахнулся мимо первой же емкости, и похожая на ртуть капля воды приземлилась около тряпичных ботинок Суиджерта.

– Проклятье! – громко произнес Суиджерт.

– Что случилось? – вызвал Хэйз.

– Ничего. Я только что промочил ноги.

– Они высохнут, – сказал Хэйз.

– Они замерзнут, прежде чем высохнут, – сказал Суиджерт.

Больше, чем бытовые проблемы внутри корабля, Лоувелла интересовала обстановка снаружи. Хотя он и не ждал, что газ и мусор рассеются сами собой, но вид из окна приводил его в уныние. Гало, окружавшее корабль, не угрожало безопасности. Поскольку обломки двигались примерно с такой же скоростью, что и корабль, маловероятно, чтобы они с ним столкнулись. Если это даже и произойдет, то относительная скорость мусора и корабля так мала, что вызовет лишь слабый звон. Скорее, это была проблема для навигации, которая и вызывала наибольшее беспокойство Лоувелла.

Пытаясь помочь системе ориентации, командир ввел в бортовой компьютер ЛЭМа новые параметры. Но для запуска двигателя необходимо было выполнить значительно более сложную процедуру, которая называлась «точная ориентация». Эта процедура предполагала поиск конкретных звезд в созвездиях через иллюминатор корабля и привязку к ним гироскопической платформы при помощи специального сканирующего телескопа, или «АОТ». Учитывая, что траектория корабля пролегала всего в шестидесяти милях от поверхности Луны, даже небольшая ошибка в ориентации во время запуска двигателя могла привести к падению на обратную сторону Луны.

Большую часть последнего часа Хьюстон мучался над решением этой проблемы, периодически вызывая корабль на связь: «Водолей, вы еще не видите звезды?» Однако, когда Лоувелл выглянул в окно, то помимо опорных звезд он увидел сотни и тысячи сияющих ложных звезд, которые создавал окружающий мусор. Было невозможно отделить настоящие созвездия от подделок. Лоувелл понял, что единственным способом было включить стабилизаторы и повернуть «Водолей» с «Одиссеем», попытавшись найти в окружающем облаке просвет в чистый космос (ПРИМ.ПЕРЕВ. – см. расшифровку радиопереговоров во время ориентации гироплатформы в Приложении 11).

– Дай мне полотенце, Фреддо, – попросил Хэйза Лоувелл, – Я хочу посмотреть, удастся ли нам вырулить из этого мусора.

Хэйз протянул в правую руку Лоувелла маленькое квадратное плюшевое полотенце из продуктового пакета, и командир сначала протер свое окно, а потом и окно пилота ЛЭМа. Оба внимательно посмотрели через иллюминаторы и в унисон присвистнули.

– Вот это и грязь! – сказал Хэйз.

– И у меня не лучше, – произнес Лоувелл.

Он переключил систему ориентации на ручное управление и взял ручной пульт. Как и на «Одиссее» здесь имелось четыре группы равномерно окружавших корпус модуля стабилизаторов, каждый из которых был способен развить достаточный момент для разворота «Водолея» вокруг его центра инерции. И как на «Одиссее» вся система управлялась при помощи джойстика. Аккуратно наклонив джойстик вперед, Лоувелл попытался опустить нос корабля. Корабль внезапно накренился влево, вызвав головокружение. Если систему стабилизации «Одиссея» можно было назвать «упрямой», то аналогичная система на «Водолее», похоже, совсем не слушалась пульта управления.

– Тпру! – сказал Лоувелл, убрав руку с джойстика, – Это же поворот по углу рысканья!

– Она работает не так, как надо, – сказал Хэйз.

– Совершенно не так, как работала раньше.

Как поняли Лоувелл и Хэйз, проблема состояла в сместившемся центре инерции стыкованных модулей. Система ориентации ЛЭМа была разработана для его одиночного полета около Луны. Компьютер тренажера, на котором тренировались Лоувелл и Хэйз, был запрограммирован так, чтобы учесть распределение масс свободно летящего лунного модуля, и пилотам было достаточно короткого выброса реактивных струй, чтобы заставить корабль вращаться в заданном направлении. Но тот ЛЭМ, которым сейчас управлял Лоувелл, был отягощен всеми 28800 кг массы холодного орбитального модуля, выступающего из его крыши. Это сильно сместило центр инерции вверх, в командный модуль или даже дальше, полностью изменив знакомое пилотам ощущение откалиброванных стабилизаторов ЛЭМа.

В командном модуле Суиджерт ощутил внезапное вращение корабля и с пакетами продовольствия и воды проплыл обратно через туннель, посмотреть, что задумал командир.

– Что здесь произошло? – спросил Суиджерт, в то время как на мягкое движение джойстика Лоувелла корабль отреагировал очередным неуклюжим поворотом.

– Пытаемся осуществить ориентацию по звездам, – объяснил Хэйз.

– Это будет нелегко с этой штуковиной, – сказал Суиджерт, указывая пальцем на «Одиссея» через туннель.

– И это ты мне говоришь? – с нервным смехом сказал Лоувелл.

Как только Лоувелл начал работать с пультом управления, индикаторы ориентации на борту ЛЭМа и индикаторы углов в Хьюстоне начали регистрировать беспорядочные перемещения корабля. В Центре управления забил тревогу следивший за системами навигации посадочного модуля на терминале ЛЭМа Хэл Лоуден, когда обнаружил движение на своих приборах. Благодаря этому бесконтрольному движению бешено прыгали показания индикаторов всех трех гироскопов, повышая вероятность блокировки осей. Если произойдет блокировка, то будут потеряны данные ориентации, которые Лоувелл с таким трудом перебросил из компьютера «Одиссея», а тогда резко сократятся шансы на удачный исход запуска двигателя.

– ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это УПРАВЛЕНИЕ, – торопливо вызвал Лоуден.

– Слушаю, УПРАВЛЕНИЕ, – ответил Ланни.

– Похоже, мы близки к углу блокировки. Еще полтолчка стабилизатором и произойдет блокировка. Я полагаю, он знает, что делает. Но если он не смотрит на индикатор, то может случайно заблокировать гироскоп.

– Может, он ищет опорные звезды, – сказал Ланни.

– Может быть. Не стоит ли убедиться в этом?

– Понял, – сказал Ланни, – КЭПКОМ, попросите его посмотреть на индикатор угла блокировки.

– Понял, сказал Лусма, переключаясь на связь с кораблем, – «Водолей», это Хьюстон. Вы следите за гироскопами?

Лоувелл, пытаясь научиться управлять стыкованными модулями, повернулся к Хэйзу и сделал круглые глаза. Да, он следил за гироскопами. И за стабилизаторами. И за индикаторами ориентации. И за облаком мусора за окном. Лусма дежурил за терминалом КЭПКОМа с самого полдня, и Лоувелл был благодарен за его дружескую помощь астронавта. Но спрашивать у пилота лунного модуля, не забыл ли он следить за гироскопами, было подобно тому, что спрашивать у пилота самолета, не забыл ли он про закрылки. В обоих случаях это был лишний вопрос.

Лоувелл медленно повернулся к Хэйзу.

– Скажи ему, – произнес он с еле сдерживаемой злостью, – Что мы следим.

Лусма, который сам провел много часов на тренажере «Аполлона», услышал ответ и понял достаточно, чтобы больше не тревожить командира.

Пока Лоувелл занимался стабилизацией положения корабля, а Лусма пытался сохранить самообладание, Джерри Бостик, Чак Дейтерих и другие операторы терминалов ВОЗВРАТ, ДИНАМИКА, НАВИГАЦИЯ, не занятые текущей работой, продолжали разработку процедуры запуска для возврата экипажа на Землю. Полетные планы и наземных служб и астронавтов предусматривали набор готовых сценариев возврата, известных как «блоки данных для маневра», которые содержали необходимые координаты корабля, положения дросселя и другую информацию для самых вероятных ситуаций возврата экипажа. Было несколько блоков данных для «прямых возвратов», «блоки данных» для различных возвратов «ПК+2», блоки данных для возврата, при котором корабль остается на траектории свободного возврата и требуется легкий толчок для выхода на прямую. Все эти планы предусматривали наличие работоспособного командного модуля, работоспособного сервисного модуля и ЛЭМа, который в самом лучшем случае рассматривался, как рабочий придаток. Просматривая свой блок данных, Бостик и Дейтерих не ожидали обнаружить готовый сценарий возврата, удовлетворявший текущей ситуации. Они его и не нашли.

Работая совместно со своими командами поддержки, операторы могли рассчитать координаты для так называемого «запуска ПРС в пристыкованном состоянии» – запуска посадочной реактивной системы с пристыкованным командно-сервисным модулем, который планировался, но никогда не испытывался. Этот маневр был беспрецедентным, но, как говорили Бостик и Дейтерих, относительно простым. На расстоянии четверти миллиона миль в космосе поправка к траектории заключалась в легком толчке двигателя, что позволяло нацелить корабль на 40 тысяч миль ближе к Земле. При громадной протяженности межпланетного пространства, которое отделяло корабль от дома, изменение ориентации всего в доли градуса в начале путешествия вызывало отклонение в тысячи миль на другом конце пути. Сейчас «Одиссей» и «Водолей» летели на скорости 3000 миль в час или 1340 м/сек. Для поправки к траектории, которую разработали Бостик, Дейтерих с остальными специалистами, требовалось ускорить корабли всего на 5 метров в секунду, чтобы не пролететь мимо Земли, а безопасно спланировать в океан.

Операторы были уверены в возможности выполнения этого маневра, и они, как и Крафт, знали, что вскоре придется попытаться. Чем позже они произведут запуск двигателя для возврата к Земле, тем дольше придется ему работать. Но прежде, чем пытаться запускать двигатель, они обязаны доложить об этой идее Ланни. Прежде, чем Ланни согласится, он сообщит Кранцу и Крафту. Операторы, не находившиеся на дежурстве, подталкивали друг друга, чтобы кто-нибудь решился на доклад начальству.

– ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это ДИНАМИКА, – сказал Билл Бун, офицер полетной динамики из команды Ланни.

– Слушаю, – ответил Ланни.

– Разрешите доложить вам то, чем мы сейчас занимаемся. Мы рассчитываем маневр, который, по нашему мнению, переведет корабль на свободный возврат.

– М-м-м, – произнес Ланни уклончиво.

– Наши команды поддержки сейчас готовят все параметры, и через десять минут я получу готовый маневр, который мы сможем выполнить на отметке 61:30 полетного времени.

Ланни посмотрел на стену, где часы показывали полетное время. Полет продолжался 59 часов 23 минуты, примерно три с половиной часа после аварии.

– И это будет свободный возврат? – спросил Ланни.

– Так точно, – заверил его Бун, – Это будет запуск с коррекцией на 5 метров в секунду. Вы можете использовать это значение.

Ланни ничего не сказал. Бун с нетерпением ожидал, а на директорском терминале зеленая лампочка офицера навигации переключилась на желтый цвет, вызывая на переговоры.

– ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это НАВИГАЦИЯ, – сказал Гэри Реник.

– Слушаю, НАВИГАЦИЯ.

– Мы только что получили хорошие данные для ориентации и навигации, – сказал Реник, – и у нас, возможно, получится удачный запуск двигателя, который переведет нас на свободный возврат.

– Принято.

Ланни снова замолчал на линии внутренней связи. Он все еще не знал деталей предстоящего запуска двигателя, но он знал, что это ему и не надо. Он понимал, что это было работой ребят из службы навигации – знать всю специфику любого маневра, и если они сказали, что у них есть все данные для запуска, то, возможно, это так. Его работа заключалась просто в том, чтобы дать им добро на попытку.

Однако во время экспедиции, подобной этой, Ланни, несмотря на его директорское всемогущество, не мог дать добро без консультаций. Убрав микрофон от лица, он повернулся в проход позади своего кресла, где за последние десять минут собралась небольшая группа. Помимо Кранца и Крафта здесь были директор Космического Центра Гилруф, директор космических экспедиций Джордж Лоу и руководитель отряда астронавтов Дик Слэйтон. Пятеро мужчин разговаривали друг с другом, а когда Ланни повернулся к ним, вдруг быстро приблизились и, оживленно беседуя, встали вокруг него тесным кругом. По всей комнате полетные операторы с напряжением вслушивались в свои наушники, но ни слова не было слышно из этого совещания, продолжавшегося в проходе. Они вытягивали шеи, чтобы рассмотреть, но вид шестерых мужчин давал не больше информации, чем молчание на линии. Через несколько минут Ланни вызывал по внутренней связи:

– ДИНАМИКА, это ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– Слушаю, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, – откликнулся Бун.

– Ответьте, сколько времени займет выполнение того маневра свободного возврата? Можно его произвести в 61 вместо 61:30?

– О, я понял, – сказал Бун, – Я могу. Остается вопрос в выборе курса.

Ланни повернулся кругом. И снова на несколько минут воцарилось молчание на линии и оживленная беседа позади терминала. Наконец, руководитель полета вернулся на связь.

– Господа, – произнес Ланни на весь зал, – Мы собираемся выполнить маневр выхода на свободный возврат с коррекцией 5 метров в секунду на отметке 61 час. Первым делом, мы хотим вернуться на свободный возврат, а потом выполнить «ПК+2». ДИНАМИКА, немедленно предоставьте данные для отметки 61 час и еще два запасных варианта с шагом 15 минут после нее на случай, если у нас не получится первый.

– Принято, – сказал ДИНАМИКА.

– ОРИЕНТАЦИЯ, сообщите мне курсы для всех вариантов.

– Принято, – ответил ОРИЕНТАЦИЯ.

– УПРАВЛЕНИЕ, рассчитайте контрольные точки этих маневров.

– Принято.

– И, КЭПКОМ, – сказал Ланни, – Почему вы не информируете экипаж о предстоящем маневре?

Сидя во втором ряду терминалов, Лусма потянулся к переключателю, чтобы донести эту информацию – или, лучше сказать, новости – до экипажа, но, прежде чем он успел начать, в его наушниках вдруг раздались слова из корабля. В течение последних нескольких минут индикаторы ориентации на терминале офицера УПРАВЛЕНИЯ показывали, что Лоувелл все еще манипулирует стабилизаторами так и сяк, пытаясь получить управление над кораблем. Судя по каналу связи, казалось, что командир делает свою работу в полной тишине, поскольку за это время не поступало никаких сообщений с «Водолея». Однако Лусма знал, что это не так.

Как и у КЭПКОМА, головные телефоны астронавтов были оснащены переключателями, при помощи которых они могли отключаться от линии связи с Землей. Поскольку щелкать ими было неудобно, экипаж редко их использовал. Кнопка микрофона предоставляла астронавтам некоторую возможность уединения, что нечасто встречается в космосе. Что более важно, она позволяла обсудить маневры и проблемы между собой, прежде чем привлекать к ним внимание Земли. Только в одном случае нарушался этот порядок: когда выполнялись сложные процедуры, руки экипажа были заняты, и связь с Землей должна была поддерживаться постоянно. В этих случаях астронавты переключали устройства связи в положение «микрофон включен» или «голос», когда звук их голоса активировал микрофон, который передавал каждое их слово непосредственно КЭПКОМу. Большую часть полета экипаж «Аполлона-13» оставлял свои микрофоны выключенными, но, казалось, минуту назад они случайно включили их, и переговоры, которые услышали на Земле, показали, что если операторы надеялись начать выполнение процедуры выхода на свободный возврат, то астронавты занимались стабилизацией положения корабля.

– Есть какой-нибудь способ управлять этой штукой? – было слышно, как сказал Лоувелл.

– В чем дело? – спросил Хэйз.

– Похоже, будто у меня перекрестная зависимость. Я могу…

(ПРИМ.ПЕРЕВ. – многоточиями в данном месте книги авторы заменили нецензурные выражения членов экипажа)

– Да. «Ти-Ти-Си-Эй» будет лучше…

– Я хочу выйти из этого вращения. Что, если я…

– Не имеет значения, куда ты движешься…

– Попробую исправить этот крен…

– Ты управлял поворотом при помощи…?

– Так, попробуй это…

– Попробовать что…?

– Попробуй вот это…

– Ничего у меня не получается…

Лусма слушал несколько секунд, а, так как он ничего не сказал экипажу, то Ланни тоже вслушался в разговор. Как и Лусма, руководитель полета обеспокоился услышанным.

– Джек, – попросил Ланни, – Дай им знать, что мы получаем их голоса.

Слышал ли Лусма Ланни или он был слишком сбит с толку тревожными переговорами экипажа, так и осталось неясным, но КЭПКОМ впервые не ответил своему руководителю полета, а продолжал слушать.

– Почему при маневрировании получается такая ерунда? – спрашивал Лоувелл, – У нас все еще остается утечка?

– У нас нет утечки, – сказал Хэйз.

– Тогда почему нам не удается обнулить это? Что, если мы…

– Каждый раз я пытаюсь…

– …не можем остановить это вращение.

– Попробуй остановить вращение.

– А почему такая дерьмовая ориентация? – спросил Лоувелл.

– С ориентацией все в порядке, – ответил Хэйз.

– Проклятье! – воскликнул Суиджерт, – Я хочу, чтобы вы, ребята, объяснили мне, что происходит.

Ланни переключился на внутреннюю связь.

– КЭПКОМ, – снова предупредил он, на этот раз более строго, – Вы должны сообщить им, что мы слышим их голоса.

Ланни беспокоился и по поводу трудностей, с которыми столкнулся экипаж в ориентации корабля, и по поводу тех фраз, которые они при этом произносили. Теперь, когда полет перешел в свою критическую фазу, телестанции напрямую подключались к каналу связи «Земля-корабль», и каждое слово, произносимое Хьюстоном и экипажем, транслировалось зрителям. Раньше подобная трансляция осуществлялась с задержкой в несколько секунд, чтобы дать возможность офицерам пресс-службы Агентства вырезать случайные нецензурные слова. Однако, начиная с пожара на «Аполлоне-1», в «НАСА» решили, что лучший способ сохранения своей репутации, это неприукрашенная правда и отсутствие цензуры.

Последствия такого подхода не заставили себя ждать. Прошлой весной в прессе разразился небольшой скандал, когда Джин Сернан, пилотируя вместе с Томом Стэффордом лунный модуль «Аполлона-10», воскликнул «сукин сын!», случайно задев переключатель прерывания, что привело к неуправляемому вращению корабля всего в девяти милях над лунной поверхностью. Большинство в «НАСА» считало, что у Сернана была объективная причина для ругани, и они были раздражены лицемерным ханжеством СМИ, но пресса определяла общественное мнение, и Агентство не желало портить отношения ни с тем, ни с другим. После возвращения «Аполлона-10» был издан указ – пилоты всех будущих лунных экспедиций должны помнить, что надо вести себя как джентльмены. Независимо от серьезности аварийной ситуации жаргонные словечки, даже такие случайные и не очень грубые, как «дерьмовый», недопустимы.

– «Водолей», – наконец, вызвал Лусма во исполнение приказа Ланни, – Знайте, что мы слышим ваши голоса.

– Что вы слышите? – донесся ответ Лоувелла сквозь треск помех.

– Мы слышим ваши голоса, – повторил Лусма и многозначительно добавил, – Мы вас слышим громко и отчетливо.

Суиджерт, который был ответственен за последнюю непристойность, понял намек КЭПКОМа, посмотрел на Лоувелла и пожал плечами, как бы извиняясь. Лоувелл, вспомнив свои собственные проклятья, посмотрел на Суиджерта и пожал тому руку, как бы прощая. Хэйз, со стороны которого находилась панель управления связью, дотянулся до переключателя звука и вернул его в нормальное положение.

– Так, Джек, – сказал он с некоторым намеком, – Как ты теперь слышишь наши голоса при нормальном уровне звука?

– Слышу отлично.

– Хорошо.

– И еще, «Аполлон», – сказал КЭПКОМ, – Мы должны проинформировать вас о нашем плане запуска двигателя. Мы собираемся выполнить маневр выхода на свободный возврат с коррекцией на 5 метров в секунду на отметке 61 час. Затем мы отключим питание, чтобы сберечь энергию, а на 79 часе выполним запуск «ПК+2» на полной тяге. Мы хотим вернуть вас на свободный возврат и отключить питание как можно раньше. Что вы думаете по поводу коррекции на 5 метров в секунду через 37 минут?

Лоувелл убрал руку с пульта управления, предоставив корабль самому себе, и повернулся к своим членам экипажа с вопросительным взглядом. Суиджерт, все еще не освоившийся на чужом ЛЭМе, снова пожал плечами. Хэйз, который знал ЛЭМ лучше всех остальных на борту, отреагировал аналогично. Лоувелл поднял ладони вверх.

– Похоже, у нас нет более хорошей идеи, – сказал он.

– Ты думаешь, 37 минут будет достаточно? – спросил Хэйз.

– Нет, конечно, – ответил Лоувелл.

– Джек, – он снова вышел на связь с КЭПКОМом, – Вы дали нам понять, что это единственный вариант. Но не могли бы вы дать нам немного больше времени?

– Ладно, Джим, мы можем рассчитать маневр на любое время, какое пожелаешь. Назови время, и мы просчитаем запуск.

– Тогда пусть запуск будет через час.

– Так, как насчет 61 час 30 минут?

– Понял, – сказал Лоувелл, – Но перед этим, давай, все обсудим, чтобы гарантировать правильное осуществление этого запуска.

– Принято, – ответил Лусма.

Час до запуска свободного возврата должен был стать авралом для экипажа. В обычной экспедиции полетный план отводит, по крайней мере, два часа на так называемую процедуру подготовки спуска, установку переключателей, которая предшествует включению посадочного двигателя. А теперь у экипажа было всего половина времени на такую же работу, и выполнена она должна быть с такой же точностью. Самой первой задачей являлось точное выравнивание, которое Лоувеллу никак не удавалось из-за беспорядочных движений корабля. Но если на корабле предстояло провести час в безумной спешке, то на Земле могли перевести дыхание.