ГЛАВА VII
ГЛАВА VII
«…Молю всевышнего, великий, всемудрый, всемогущий благороднейший и непобедимый властелин, дражайший и наисовершеннейший друг наш, да продлит он дни вашего величества, да преисполнит их славой и благодеянием и ниспошлет благое завершение всем делам вашим», – писал Наполеон турецкому султану, предлагая Турции союз с Францией.
Ради чего Наполеон не жалел таких пышных, цветистых фраз? Ведь с Турцией он считался меньше, чем с любой европейской страной. Во внешней политике Наполеона она была разменной монетой. Он то угрожал ею России, то предлагал Александру просто поделить Турцию между Россией и Францией. Почему же французский император, третировавший королей Европы, помыкавший их дипломатами, разговаривая с ними тоном сердитого хозяина, вдруг стал так отменно вежлив с турецким султаном?
Потому, что помощь Турции нужна была Наполеону как никогда раньше. В новой, невиданной по масштабу войне, которую Наполеон готовил России, Турции отводилась ответственная роль. Наполеону нужно было, чтобы одновременно с вторжением в пределы России его корпусов с берегов Немана, с берегов Днестра и Дуная вторглась бы стотысячная турецкая армия, чтобы сорок тысяч турецких кавалеристов, пройдя Украину, присоединились бы к французской армии, идущей через Белоруссию.
Ради этого он не жалеет цветистых фраз. Ради этого он то обещает Крым, то угрожает туркам, и французские послы в Константинополе то уговаривают султана и подкупают его министров, то грозят стереть с лица земли Оттоманскую империю.
И Турция, постоянный объект борьбы между Англией, Австрией, Россией и Францией, на этот раз подчинилась Наполеону. Испуганный успехами Наполеона, соблазненный его обещанием вернуть Турции Крым и побережье Черного моря, турецкий султан закрыл путь русским судам через Босфор, нарушил торговлю на Черном море, укрепил турецкие крепости на Дунае, сосредоточил на границах России крупные силы и вызвал войну.
Война длилась с 1806 по 1811 год. Русской армией командовали поочередно Михельсон, затем Прозоровский, которого сменил Багратион, смененный впоследствии Каменским (сыном). Все эти генералы считались лучшими в России. Михельсон слыл победителем Пугачева, семидесятипятилетний фельдмаршал Прозоровский много лет воевал против Турции и считал себя последователем Суворова, слава Багратиона после Шенграбена и боев в войну 1806–1807 годов против Наполеона гремела по России, а Каменский приехал на турецкий фронт после блестящих побед в Финляндии.
Они взяли ряд крепостей, овладели важнейшим стратегическим рубежом – рекой Дунай, неоднократно, особенно Багратион и Каменский, разбивали турецкие войска, но ни старые генералы Михельсон и Прозоровский, ни молодые генералы, ученики Суворова – Багратион и Каменский не добились за пять лет такой решающей победы, которая заставила бы турок просить мира.
В один из трудных моментов войны фельдмаршал Прозоровский выпросил у царя разрешение взять себе в помощники Кутузова. Но вскоре Прозоровский испугался, что его авторитет в армии упадет, потому что офицеры увидели в Кутузове более талантливого полководца, чем он. Всем в армии было известно, что Кутузов убеждал Прозоровского не штурмовать слабыми силами без артиллерийской подготовки крепость Браилов, но главнокомандующий не послушал разумного совета своего помощника, и русские войска, потеряв из 8 тысяч солдат более 5 тысяч, были отбиты. Дряхлый фельдмаршал впал в отчаяние. Кутузов хладнокровно утешал его, ободрял войска. Офицеры стали обращаться за указаниями к Кутузову, а не к главнокомандующему.
Прозоровский нажаловался царю, и Александр I немедленно приказал отправить Кутузова из армии в Вильно, где освободилась должность генерал-губернатора.
И лишь тогда, когда стала очевидной неотвратимость новой войны с Францией, в которой должна была решиться судьба России, и мир с турками стал крайне необходим, Александр I понял, что только Кутузов, удаленный им в Вильно, может спасти положение. Он вынужден был назначить его главнокомандующим Дунайской армии.
Возвращение в армию талантливейшего полководца явилось не только поворотным моментом в развертывании войны, а следовательно и в истории нашей страны, но и повлияло на ход военных событий во всей Европе.
Был апрель 1811 года. У сильнейшей турецкой крепости Шумлы собралась шестидесятитысячная армия великого визиря, и султан повелел ей перейти в решительное наступление, решив вернуть все крепости и провинции, занятые Россией. Русские войска, изнуренные пятилетней войной, оказались в крайне трудном положении. Из девяти дивизий пять были уже отозваны Александром для переброски на запад, вместо 85 тысяч солдат, которыми располагали Прозоровский и Каменский, Кутузову оставили 46 тысяч, да и те были растянуты по Дунаю на фронте в тысячу километров.
Александр требовал, чтобы Кутузов с этой армией добился решающей победы (Прозоровский на это просил 150 тысяч солдат) и заключил мир на условиях, которые султан не раз уже отвергал. Теперь же, узнав, что русские войска, которым турки сопротивлялись пять лет, уменьшились вдвое, султан о мире и слышать не хотел. Не допускал этого и Наполеон.
Кутузов отказался от осады и штурмов укрепленных позиций и крепостей.
– Важно не крепость взять, а войну выиграть, – говорил Кутузов, и в своих действиях он не слепо копировал Румянцева и Суворова, а, возрождая суворовские традиции, в новых условиях, в крайне сложной обстановке искал новых стратегических решений.
Из суворовской «Науки побеждать» Кутузов взял ее основу – разгром живой силы противника, но решил эту задачу по-своему, по-кутузовски.
Он не только отказался от штурма крепостей, но даже очистил занятые укрепления Силистрии и Никополя, срыв их, чтобы они не достались и туркам. Растянутую кордоном армию (наследие австрийской школы Ласси) Кутузов сосредоточил к важнейшим стратегическим направлениям, собрав главные силы у крепости Рущук. Фланги он прикрыл сильными отрядами, но правый фланг все же оставался в опасности, потому что на Дунае у крепости Виддина стояли 400 турецких судов и турки могли быстро переправиться через реку и зайти в тыл русской армии. Но Кутузов устранил и эту опасность.
Зная о постоянных раздорах турецких пашей, он восстановил против великого визиря виддинского пашу, купил у него все стоящие у Виддина суда и угнал их.
Кутузов решил выманить визиря из Шумлы. «Может быть, – писал он царю, – завлеку я тем неприятеля в сражение на равнинах…»
Расчет Кутузова оправдался.
Визирь действительно намеревался использовать суда виддинского паши, но их уже не было, и визирь двинулся к Рущуку, где его терпеливо поджидал Кутузов.
Позиция, на которой расположилась русская армия, была открытой для атак с фронта и с левого фланга, а в четырех километрах за ней протекал Дунай, и при неудаче русские войска, прижатые к реке, могли бы быть истреблены. Эта позиция была «не совсем выгодная, но единственная», как определил ее сам Кутузов. Он не думал о неудаче и смело шел на риск, зная, что решающее значение в бою имеет не столько позиция, сколько войска, защищающие ее. В своих же солдатах и командирах он был уверен, хотя их было только пятнадцать тысяч против шестидесятитысячной турецкой армии.
Сорокалетний опыт боев с турками убедил его, что опасны лишь их первые отчаянные атаки и особенно стремительные атаки их конницы.
Но Кутузов знал, что в открытом полевом бою русские войска дерутся неизмеримо лучше турецких и, если отразить первые атаки турок, они потеряют решимость.
План боя под Рущуком был построен на основе огромного боевого опыта полководца, на глубоком знании противника, а главное, на уверенности в силе русских солдат, способных отразить бешеные атаки вчетверо сильнейшего противника.
Первую атаку турецких войск русские отразили огнем. Тогда визирь атаковал правый фланг и, отвлекая туда внимание Кутузова, обрушил десять тысяч анатолийских всадников на левый фланг русской армии.
Левый фланг был смят, турецкая конница прорвалась в тыл русской армии, отрезав ее от переправ на Дунае.
Со стороны Рущука турецкую конницу встретила русская пехота, а Кутузов, повернув кругом свою кавалерию, атаковал зарвавшихся турок и остановил их продвижение. Немедленно вслед за кавалерией он бросил в контратаку каре егерей, я турецкая конница, потеряв половину своего состава, начала отходить.
Переломный момент боя, которого ждал Кутузов, настал, и все силы он бросил в общее контрнаступление.
Разбитая турецкая армия обратилась в бегство. Великий визирь на почтительном расстоянии от Рущука торопливо окапывался, ожидая со дня на день нового удара русской армии. Во всем этом сказывался и опыт сражений Румянцева, Суворова, но, как дальше будет видно, Кутузов, используя их опыт, действовал по-своему – по-кутузовски.
Кутузов даже не преследовал противника. Через три дня он взорвал и покинул крепость Рущук, стоившую русским стольких потерь, и, очистив правобережье, перешел со всей армией на левый берег Дуная.
Узнав, что Кутузов также отступил, визирь был изумлен и не мог понять, что это значит. Затем, решив, что побежден, очевидно, не он, визирь, а Кутузов, донес в Константинополь о разгроме русской армии и бегстве Кутузова за Дунай. В Константинополе отпраздновали победу, султан щедро наградил визиря и радостно сообщил о победе Наполеону. Очень доволен был и Наполеон. Но больше всех радовался Кутузов, хотя его действий никто не понимал в русской армии, и, как всегда, меньше других их понял Александр I, гневно потребовал объяснений.
Кутузов писал царю: «Я по совершенному убеждению принял мысль тотчас после одержанной над визирем победы оставить Рущук; сие только и можно было произвести после выигранной баталии; в противном случае казалось бы то действием принужденным; и ежели бы вместо выигранного сражения была хотя малая неудача, тогда бы должно было переносить все неудобства и для чести оружия не оставлять Рущук. Итак, несмотря на частный вред, который оставление Рущука сделать может только лично мне, а предпочитая всегда малому сему уважению пользу государя моего, я, выведя жителей, артиллерию, снаряды, – словом, все, и подорвав некоторые места цитадели, перешел 27-го числа на левый берег Дуная».
А рвавшимся в бой офицерам Кутузов объяснил: – Если пойдем за турками, то, вероятно, достигнем Шумлы, но потом что станем делать? Надобно будет возвратиться, как и в прошлом году, и визирь объявил бы себя победителем. Гораздо лучше ободрить моего друга Ахмет-бея, и он опять придет к нам.
И Кутузов терпеливо ждал. Мудрый и неторопливый, он умел выжидать и использовать время, а главное – ошибки противника.
Как показали дальнейшие события, русский полководец и на этот раз оказался прав.
Ободренный бездействием русских войск и подгоняемый Наполеоном и султаном, великий визирь усилил свою армию до 70 тысяч человек и двинулся через Дунай на позиции русской армии. Около 50 тысяч он переправил на левый берег и расположил против русских укреплений, а на правом берегу оставил лагерь – 20 тысяч солдат, знамена, продовольствие, вооружение.
Все это не ускользнуло от внимания Кутузова. С помощью лазутчиков он следил за каждым движением турецкой армии.
Темной осенней ночью далеко от лагеря, вверх по течению Дуная, куда не добирались турецкие разведчики, скрытно переправился на правый берег отряд генерала Маркова.
5 тысяч пехоты и 2500 кавалеристов и казаков к рассвету были уже на правом берегу.
Первыми с анатолийской конницей столкнулись казаки, поддержанные пехотой. Опрокинув неприятельскую кавалерию, русские появились на высотах вблизи турецкого лагеря.
Паника у турок была полная. Русские взяли в плен 20 тысяч солдат, захватили огромный лагерь со всеми запасами оружия и провианта, потеряв при этом всего девять убитыми и сорок ранеными.
Быстро установив в захваченном лагере орудия, русские открыли огонь в тыл туркам, находившимся на левом берегу.
Следивший за действием отряда Маркова Кутузов немедленно бросил в атаку все свои силы, прижимая турок к Дунаю. Подошли суда русских, вооруженные пушками. Семидесятитысячная турецкая армия великого визиря была полностью блокирована. Кутузову стало известно, что визирь намерен бежать. «Пусть бежит», – решил Кутузов. Он знал, что по турецким законам визирь, находясь в окружении, не имеет права вести переговоры о мире, а Кутузову прежде всего нужен был мир. Ночью на небольшой лодочке визирь бежал.
Наутро к нему явился адъютант Кутузова с букетом цветов и, поздравив от имени Кутузова с благополучным бегством, предложил вступить в переговоры о мире.
В надежде на помощь окруженные турки пытались держаться, однако русские захватили турецкие крепости Туртукай и Силистрию, и на важнейшие направления были брошены отряды, преградившие путь турецким резервам.
– И кто мог бы это предвидеть, этого ожидать! – воскликнул Наполеон, узнав о разгроме турецкой армии. Дружбу с султаном, которую Наполеон начал мольбой всевышнему, пришлось прервать. Планы Наполеона использовать Турцию в войне против России рухнули благодаря Кутузову.
В окруженной турецкой армии начался голод, вспыхнули эпидемии. Приближалась зима, армия могла вся погибнуть. Кутузов сначала посылал осажденным сухари, а потом предложил до перемирия «взять на сохранение», предупреждая турок, что иначе они перемрут.
Турецкая армия перешла «на сохранение» Кутузову. Александр I был недоволен, считая, что надо было требовать полной капитуляции, а взяв «на сохранение» турецкую армию, Кутузов унизил достоинство русского оружия. Но главнокомандующий Дунайской армии объяснил царю, что султан, подстрекаемый Наполеоном, не шел на капитуляцию, а если бы турецкие войска вымерли или сдались, визирю совсем незачем было бы спешить с миром. Подкармливая же турок, русские тем самым подталкивали султана скорей заключить мир, чтобы спасти хоть треть уцелевшей армии, состоявшей из отборных турецких солдат.
Талантливый полководец тогда же проявил себя не менее способным дипломатом и накануне вторжения Наполеона в Россию успел подписать с Турцией мир. Именно успел, ибо Александр I, как всегда недовольный Кутузовым, прислал нового командующего Дунайской армией – адмирала Чичагова, впоследствии бесславного героя Березинской операции.
В то время когда Кутузов вел вооруженную, а потом дипломатическую борьбу, Александр I, не понимая его политики, жаловался своему флигель-адъютанту адмиралу Чичагову на бездеятельность Кутузова.
Чичагов тонко намекнул царю, что следовало бы кого-нибудь послать для наблюдения за Кутузовым, и получил предложение выехать в Дунайскую армию. Чичагов вежливо отказался, но на следующий день разговор возобновился, и царь решил заменить Кутузова Чичаговым, поручив ему не только подписать с Турцией мир, но и заставить ее заключить с Россией оборонительный и наступательный союз. Слухи об этом дошли до Кутузова, и он подписал в Бухаресте мир за день до приезда Чичагова и поставил этим царя и адмирала в глупейшее положение. Для того чтобы сместить Кутузова, у Чичагова были с собой два царских рескрипта: один на тот случай, если мир еще не заключен, и второй – если уже подписан. В первом царь, выражая свое недовольство, предлагал Кутузову сдать армию Чичагову, а во втором – выражал благодарность за победу и мир, но тоже приказывал сдать армию. Но Кутузов заключил мир ровно за день до приезда Чичагова, следовательно, первый рескрипт вручить нельзя было, но и второй нельзя вручить, ибо царь не мог за один день узнать в Петербурге о мире, заключенном в Бухаресте. Это Чичагова не остановило. Он вручил второй рескрипт и написал царю:
«Необходимо было вручить именно этот рескрипт, хотя по естественным законам невозможно было, чтобы Ваше величество узнали об этом происшествия, совершившемся в Бухаресте, через 24 часа в Петербурге».
Все попытки Чичагова принудить турок к союзу с Россией успеха не имели, и адмирал впоследствии признался, что условия мира, которых добился Кутузов, были единственно возможными.
А Кутузов почтительно сдал дипломатические дела и армию и простился с войсками.
Русские солдаты, слышавшие клевету Прозоровского, обвинявшего их в неподчинении командирам в бою, слышавшие приказ Каменского, незаслуженно назвавшего их трусами, услышали приказ Кутузова, покидавшего русскую армию на Дунае:
«…Обратим внимание на подвиги, столь славно сопровождающие все дни кампании 1811 года. Чего не превозмогли Вы, дунайские воины… 60 тысяч надменных турецких войск под предводительством верховного визиря мечтают перенести владычество свое в места, Вашим мужеством и кровью приобщенные; но 12 тысяч из среды Вашей смиряют их кичливость и обращают в бег. Сей удар блистательного оружия поразил силы многочисленных толп турецких, собранных из всех концов Оттоманской империи, до такой степени, что до 28 августа в войне наступательной с силами превосходными не имел неприятель довольной твердости сделать какое-либо покушение на нас, спокойно расположенных по Дунаю, но и тут готовили Вы ему новый удар. Кто не участвовал, тот с восторгом видел блистательный переход на правый берег, взятие и истребление императорского лагеря, трофеи, пленных и необыкновенную добычу, храбрыми приобретенную. Наконец, взятие Туртукая, падение Силистрии со всею артиллерией поразили дух неприятельский до того, что оную, составленную некогда из отличнейших азиатских арнаутских войск и цареградских янычар, на сей стороне находившуюся стесненную армию с предводителем ее трехбунчужным пашою визирем Чабак-оглы, многими другими, с татарскими султанами, 50 пушками, храбростью и бедствиями утомленную, повергли Вы… Дунайская армия… славу к славе приложившая останется навсегда незабвенно в сердцах патриотов в любезном нашем отечестве… Расставаясь со здешней армией, приношу чувствительную благодарность мою всему вообще войску за ту любовь, которая оградила меня употребить власть, высочайше мне предоставленную, к обращению кого-либо силою к своим обязанностям. Воспоминание сего останется навсегда неизгладимым в сердце моем и сопровождать будет лучшие часы жизни моей…
Бухарест, 12 мая 1812 г.
Подлинный подписал генерал граф Кутузов».
Кутузов уехал в свое поместье Горошки Волынской губернии. Он был отстранен от командования в тот момент, когда к западным рубежам Россия уже подходила армия французского императора, почти два десятилетия не знавшего поражений, покорившего почти всю Европу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.