«АРХИВ» ЕРМАКА

«АРХИВ» ЕРМАКА

Историки затратили много усилий и труда, чтобы разыскать архив сибирской экспедиции или хотя бы его следы. Но их старания не увенчались успехом.

Кто из ученых не мечтал о такой находке! Бесценные документы находят не только на запыленных полках архива. На них наталкиваются в самых неожиданных местах: в недоступных горных пещерах, на морском дне, в трюмах затонувших кораблей, на чердаках старых домов. Случаются и более прозаические случаи. Следы архива удается обнаружить в давно известных науке летописных сочинениях.

…Среди летописных сочинений о Сибири наибольшей популярностью пользовалась Есиповская летопись. Ее читали и переписывали в разных концах страны.

Сам Савва Есипов едва ли дожил до того времени, когда некий любознательный книжник старательно скопировал его летопись, пополнив ее многими удивительными подробностями. Так возникла Погодинская летопись, которая хранится ныне в Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина (Российская национальная библиотека) в Петербурге.

Погодинская рукопись ставит перед исследователем множество трудных проблем. Судя по филиграням, она относится чуть ли не к петровскому времени. Но в этой поздней рукописи заключена масса сведений по истории сибирской экспедиции. Степень их достоверности неясна и поныне. Два-три промаха, допущенные летописцем, ставят под сомнение достоверность памятника в целом. Современные методы исследования текстов столь совершенны, что позволяют воскресить историю составления летописи в мельчайших деталях. Можно себе представить, как неведомый автор Погодинской рукописи, обмакнув перо, старательно списал из летописи Есипова фразу: «Ермак с товарыщи послаша к государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии с сеунчем (вестью о победе. — Р. С.) атамана и казаков». На этом месте книжник остановился и, переведя дух, вставил фразу от себя: «Тут же послан был казак Черкас Александров потому… немалой, всего 25 человек».

Фраза сохранилась не в полном виде. Это объясняется просто. Когда рукопись переплетали, лист был обрезан по краям и несколько слов оказались утраченными. Однако то, что уцелело, дает исследователю важный материал. Погодинский летописец знал одного из гонцов Ермака по имени, а кроме того, ему известна была, по-видимому, и общая численность казачьей станицы, прибывшей в Москву. Его запись интересна не только своими фактическими данными.

Конструкция фразы («Ермак послаша атамана и казаков, тут же послан был казак Черкас Александров») была неудачна и выдавала неуверенность автора. Он явно не знал, какое место занимал казак Черкас в станице. По Есиповской летописи, эту станицу возглавлял некий безымянный атаман.

Погодинский летописец не нашел в своих источниках никаких сведений о главе посольства — атамане, но зато о простом казаке Черкасе Александрове он почерпнул там и переписал в свое сочинение немало сведений.

Прежде всего он упомянул о казаке при описании пути из Сибири на Русь через Пустоозеро. Этим путем ушли на родину остатки отряда после гибели Ермака. Они уплыли по «Иртышу реке вниз и по великой Оби вниз же и через Камень (так называли в древности Уральские горы. — Р. С.) прошли Собью же рекою в Пустоозеро, тута же (шел) казак Черкас Александров».

Ниже составитель Погодинской летописи переписал известие Есиповской летописи о посылке в Сибирь Сукина и других воевод и включил в текст дополнительную подробность: с воеводами вернулись в Сибирь «многие русские люди и ермаковцы казаки Черкас Александров с товарыщи».

Откуда почерпнул все эти сведения автор Погодинской рукописи? Почему ранние сибирские летописи ни словом не упоминали о Черкасе Александрове? Не выдумка ли это досужего книжника, писавшего в позднее время?

Одна архивная находка позволила дать весьма точный ответ на поставленный вопрос. В Российском государственном архиве древних актов в Москве хранится подлинная приходно-расходная книга кремлевского Чудова монастыря за 1586 год. Историки не раз обращались к ней, но никто не искал там сведений о Ермаке. Истинное значение чудовских записей обнаружилось лишь после сопоставления их с данными Погодинской летописи.

Монахи Чудова монастыря пометили в своей книге, что в феврале 1586 года «сибирский атаман» и «сибирские казаки» принесли в обитель и дали на помин души драгоценных соболей. Благочестивый жест ермаковцев легко объяснить. Как раз в феврале 1586 года воевода Сукин завершил приготовления к походу. Вместе с ним должны были покинуть Москву Ермаковы казаки. Они уже знали о гибели Ермака и готовились к худшему. Самое время было подумать о спасении души, и казаки отправились в Чудов монастырь. Чудовские монахи прилежно записали имена своих вкладчиков — «сибирских казаков», но только двух из них (Александрова и Болдырю) они назвали атаманами. «Сибирский атаман Иван Александров сын, а прозвище Черкас» принес старцам самые богатые дары.

Черкас возглавлял сибирское посольство, а потому и казаки, и монахи именовали его атаманом. Но он был совсем молодым человеком и не успел заслужить чин на государевой службе. Потому источник, которым пользовался погодинский летописец, упорно называл его не атаманом, а казаком. Это обстоятельство и ввело летописца в заблуждение.

Запись чудовских монахов подтверждает известие Погодинской летописи о том, что царь задержал гонцов Ермака в Москве и те вернулись в Сибирь лишь через три года.

Погодинская летопись сохранила любопытнейшие подробности насчет переписки Ермака и Грозного.

Черкас Александров привез в Москву послание Ермака к Ивану IV. Савва Есипов пересказал это послание в сокращенном виде. Ермак извещал Ивана IV, что казаки «царя Кучюма и с вои его победиша». Автор Погодинской летописи привел куда более полный текст казачьей отписки. Согласно летописи, Ермак писал царю, что он «сибирского царя Кучюма и с его детми с Алеем да с Алтынаем да с Ышимом и с вои его победиша; и брата царя Кучюма царевича Маметкула разбиша ж».

Насколько достоверна эта подробная версия письма Ермака? Не сочинена ли она самим автором Погодинской летописи? Ответить на этот вопрос помогает отчет о «сибирском взятии», составленный дьяками Посольского приказа в 1585 году и сохранившийся в подлиннике. Под руками у дьяков были отписки из Сибири. Воспользовавшись ими, приказные пометили: «государевы» казаки «Сибирское царство взяли, а сибирский царь Кучюм убежал в поле», после чего «племянник Кучюмов Маметкул царевич, собрався с людми, приходил в Сибирь на государевы люди», но те и его «побили».

Данные посольского отчета рассеивают сомнения в достоверности погодинской версии.

Погодинским сведениям чужды летописные штампы. Они мало походят также и на запись воспоминаний очевидцев. В большей мере они напоминают цитаты из приказных документов. Вот один из примеров: «Государь послал (в Сибирь. — Р. С.) воевод своих князя Болховского, да голов Ивана Киреева да Ивана Васильева Глухова, а с ним казанских и свияжских стрельцов сто человек, да пермич и вятчан сто человек и иных ратных людей сто человек». Именно таким слогом составлялись записи Разрядного приказа. Это, бесспорно, самый полный разряд, относящийся к сибирской экспедиции. Иной вопрос: можно ли считать его подлинным? Некоторые детали в нем вызывают сомнение. Почему сибирские летописи и разрядные книги XVII века упоминают о походе только двух воевод — Болховского и Глухова? Почему в них отсутствуют какие бы то ни было указания на Киреева? С. Ремезов утверждал, что с Болховским было 500 человек. В погодинском же разряде названа цифра в 300 человек.

Для проверки разряда можно привлечь подлинную царскую грамоту от 7 января 1584 года. Иван IV направил Строгановым письменный приказ выстроить «под рать» Болховского, Киреева и Глухова пятнадцать стругов, каждый из которых мог поднять по двадцать ратников. Если Болховский рассчитывал разместить воинов на пятнадцати стругах по двадцать человек на каждом, значит, отряд насчитывал до 300 человек. Из грамоты следует, что Киреев был главным помощником Болховского в сибирском походе. Дополнительные сведения Погодинской летописи объясняют причины молчания сибирских источников о Кирееве. Этот воевода пробыл в Сибири очень недолго. Ермак тотчас отослал его в Москву. Киреев увез из Сибири пленного царевича Маметкула.

Итак, погодинский летописец располагал более точной информацией, чем тобольские летописцы! Очевидно, он держал в руках подлинный разряд о походе Болховского в Сибирь.

Составитель Погодинской летописи нашел у Саввы Есипова упоминание о том, что ермаковцы шли в Сибирь «Чусовою рекою и приидоша на реку Тагил». Не удовлетворенный столь неточным описанием, он включил в текст подробнейшую роспись пути Ермака в Сибирскую землю. В ней указывались не только названия рек, пройденных флотилией Ермака, но и много других сведений: где и куда (направо или налево) сворачивали суда, где они плыли по течению, где — против. Очевидно, такая роспись имела не столько литературное, сколько практическое назначение. Воеводы, назначенные в сибирский поход, нуждались в подробной дорожной росписи.

Погодинский автор включил в текст своей рукописи сведения об обстоятельствах, непосредственно предшествовавших походу казаков за Урал. Ермак Тимофеев, записал он, прибыл с Волги на Чусовую в тот самый момент, когда на пермские места напал сибирский царевич Алей с татарами, «а за год до того времени… пелымский князь Аблыгерим воевал… Пермь Великую».

В двух решающих пунктах приведенные сведения полностью совпадают с данными царских грамот 1581–1582 годов. Они вновь подтверждают, что два нападения произошли с интервалом в год и что поход Ермака начался в дни второго набега.

Ни Строгановы, ни чердынский воевода не знали имен «пелымского князя» и предводителя «сибирских людей», громивших Пермский край. Составитель Погодинской летописи располагал лучшей информацией. Он знал, что первое вторжение возглавлял пелымский князек Аблыгерим, а второе — сын и наследник Кучума царевич Алей.

Как можно объяснить редкую осведомленность погодинского автора? Откуда черпал он свои удивительные сведения? Текст рукописи позволяет установить источник его информации. «Три сына у Кучюма… — записал летописец, — а как оне взяты, тому письмо есть в Посольском приказе». Значит, летописец имел доступ к сибирским документам Посольского приказа.

Замечательно, что именно этот приказ на протяжении XVI века ведал делами, относящимися к Сибири. В него, как в резервуар, стекались все отписки из вновь присоединенного края. В Посольский приказ попало и письмо Ермака. По-видимому, приказные допросили гонцов Ермака, с их слов составили роспись пути в Сибирь и записали «сказку» о причинах похода казаков против Кучума.

Дополняя Есиповскую летопись, погодинский автор отметил, что татарский царевич Алей подверг жестокому разгрому Соль-Камскую и «много дурно над православными христианы починил». Соликамские источники подтверждают приведенную подробность. Местные жители помнили об этом погроме вплоть до XVIII века. В память о жертвах набега с 1584 года и до петровского времени население совершало крестный ход к братским могилам.

При чтении Погодинской летописи невольно возникает вопрос: почему осведомленный автор, упомянув о разгроме Соли-Камской, умолчал о последующем нападении Алея на Чердынь?

Это объясняется просто. В день штурма Чердыни Ермак увел свой отряд из Чусовских городков за Урал. Значит, ермаковцы ничего не знали о событиях, разыгравшихся в тот момент на расстоянии сотен верст к северу. Эта небольшая и на первый взгляд несущественная деталь подтверждает предположение о том, что «сказку» о начале сибирской экспедиции, найденную погодинским автором в Посольском приказе, составили скорее всего гонцы Ермака.

Можно ли считать, что автор Погодинской летописи сам записал «речи» ермаковцев или что его следует отождествить с Черкасом Александровым? Можно ли согласиться с теми историками, которые называют Александрова «официальным историографом дружины Ермака»? Ошибки, допущенные погодинским летописцем, опровергают подобные гипотезы.

По данным Саввы Есипова, Ермак послал в Москву сеунщика-атамана и тот якобы вернулся в Сибирь вместе с воеводой Болховским. Из приказных же документов следовало, что сеунщик-казак Александров смог вернуться в Сибирь с воеводой Сукиным уже после смерти Ермака. Не заметив противоречия, погодинский летописец соединил обе версии. В результате в его рукописи появились следующие пометы: «И Ермак в тое пору убит, пока сеунщики ездили к Москве»; «князь Семен Болховский пришел в старую Сибирь… а Ермак уже убит до князь Семенова приходу».

В конце жизни Александров и другие тобольские ветераны составили «речи», которые легли в основу ранних сибирских летописей. Хотя они и не помнили точных дат, зато ясно представляли себе последовательность основных событий. Они знали, что Болховский прибыл в Сибирь при жизни Ермака, что воевода умер в дни зимнего голода, а затем погиб Иван Кольцо. Еще позже Ермак предпринял свой последний поход на Вагай, где был убит. Лишившись вожда, казаки немедленно бежали из Сибири.

Есиповская летопись воспроизвела все эти события в их естественном порядке. Совершив ошибку в определении времени гибели Ермака, погодинский автор разрушил канву повествования. Ему предстояло заново описать экспедицию. Но, как видно, он был человеком не слишком опытным в сочинении летописей. Если бы Ермак погиб до прихода Болховского, то последний не застал бы в столице Кучума Кашлыке ни одного казака, потому что все они покинули Сибирь сразу после боя на Вагае.

Будучи неспособным переписать историю Ермака заново, автор ограничился тем, что кстати и некстати вставил в списанный им текст Есиповской летописи несколько упоминаний о смерти атамана, которые могли лишь запутать читателя. В главе о послах он сделал первую помету о смерти Ермака. В следующей главе пометил: «О убиении Ермакове речется после сих». В главе о Болховском вновь повторил: «А Ермак уж убит». В последующем разделе сделал оговорку: «Как еще Ермак жив бысть». Рассказывая о бое на Вагае, автор вынужден был повторить все сведения о Болховском.

Приведенные факты разрушают гипотезу, согласно которой Погодинскую летопись составил «официальный историограф дружины» Черкас Александров.

Текст Погодинской рукописи помогает уточнить вопрос о ее авторе. Рассказывая о Чингисхане, погодинский автор назвал его второе имя (Темир Аксак). При этом он сослался на некую Московскую летопись: «Пишет про то инде в московских летописцах». Такая ссылка была вполне уместна в устах московского книжника, но никак не вольного казака.

Документы Посольского приказа были доступны лишь очень узкому кругу лиц. Если составитель Погодинской летописи мог воспользоваться ими, то отсюда следует, что сам он принадлежал скорее всего к миру приказных людей.

Погодинский летописец делал выписки из посольских документов и иногда сопровождал их своими комментариями. «Алей (сын Кучума), — записал он, — пришел войной на Чусовую, и в тое же поры прибежал с Волги атаман Ермак Тимофеев с товарыщи (пограбили на Волге государеву казну и погромили ногайских татар) и Чюсовой сибирским повоевать не дали». Фраза о грабеже государевой казны нарушала временную и логическую последовательность рассказа. Ее приказной заимствовал, очевидно, не из отчета Черкаса Александрова о начале похода. Комментарий выдает в авторе человека, хорошо знакомого с ходячими рассказами XVII века о грабежах Ермака.

К счастью, автор Погодинской летописи лишь в редких случаях пускался в самостоятельные рассуждения. По общему правилу, он не мудрствуя делал выписки из документов. Историк не может желать лучшего.

Выписки Погодинского летописца могут служить своего рода лакмусовой бумажкой. Они помогают исследователю определить достоверность других летописных свидетельств.

Строгановский летописец проявил особую осведомленность насчет отписок Ермака из Сибири. Тотчас возникло предположение, что именитые люди сохранили их в своем архиве. Согласно отчету строгановского историографа, Ермак и его помощники писали к «честным людям» в их городки, что «Господь в Троицы славимый Бог изволи убо одолети им Кучюма салтана и град его стольный взяти в Сибирской его земле и сына его царевича Маметкула жива взяше».

Сведения Строгановского летописца решительно расходились с показаниями Саввы Есипова. Тобольский дьяк определенно утверждал, что казаки послали на Русь весть о победе задолго до пленения Маметкула.

Кто же из летописцев был прав? Погодинские сведения не оставляют никаких сомнений на этот счет. В самой первой отписке царю казаки сообщали, что они победили Кучума и брата его «царевича Маметкула разбиша ж». О пленении Маметкула не было и речи: царевич попал в руки к ермаковцам гораздо позже. Таким образом, сведения Строгановского летописца о том, что Ермак уже в самых первых донесениях о сибирском взятии упомянул о пленении Маметкула, были сплошным вымыслом.

Подлинные документы об экспедиции Ермака погибли. Поэтому судить о них можно лишь на основании тех выписок, которые сделал из них автор Погодинской летописи. Названные выписки позволяют составить довольно точное представление об «архиве» сибирской экспедиции, сформировавшемся в стенах Посольского приказа.

«Архив» Ермака начал складываться после того, как в Москву прибыл Черкас Александров с письмом Ермака. Приказные тщательно записали «речи» казаков о их походе, составили роспись их пути. Эти документы составили основу фонда. К ним были присоединены разрядные росписи о посылке в Сибирь трех отрядов, донесение о гибели первого отряда и документы о доставлении в Москву пленного Маметкула, «письмо» о взятии на службу других сибирских царевичей.

Обнаружение выписок из «архива» Ермака позволило расширить крайне ограниченный фонд достоверных источников о сибирской экспедиции и тем самым заново исследовать историю похода Ермака.