Глава пятая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятая

Из тюрьмы «Пти-Шатле» я был переведен в тюрьму департамента Дуэ и отмечен как человек опасный. Однажды вечером в тюрьму прибыл конвой арестантов, из которых четверо в оковах были посажены в одну комнату со мной. Это были братья Дюэм, богатые фермеры, пользовавшиеся превосходной репутацией, пока из-за одной неожиданной случайности не открылось их поведение. Четверо братьев, наделенные недюжинной силой, находились во главе шайки поджаривателей, наводившей ужас на окрестности. Ее члены долгое время оставались неизвестными, но маленькая дочь одного из братьев нечаянно открыла тайну.

Однажды девочка была у соседей, и ей вздумалось рассказать, как она испугалась в прошлую ночь. «Отчего?» — спросили ее с любопытством. «Как же, отец опять пришел со своими черными людьми!» — «С какими черными людьми?» — «С которыми он часто уходит по ночам… а потом к утру они приходят и считают деньги на одеяле… Я как-то спросила маму, что все это значит, а она ответила: «Смотри не болтай, дочка; у отца есть черная курочка, которая несет ему денежки, но только ночью, и чтобы ее не рассердить, надо подходить к ней с таким же черным лицом, как ее перья. Но осторожно, если ты скажешь хоть слово, черная курица не придет больше». Слушатели, конечно, сразу поняли, что не из-за таинственной курицы Дюэм мазали себе лица сажей, а чтобы не быть узнанными. Соседка сообщила свои подозрения мужу, а последний, в свою очередь, расспросив девочку и убедившись, что черные люди были шайкой поджаривателей, сделал заявление властям. В результате всех членов банды задержали…

Один из братьев ухитрился запрятать в подошву сапога лезвие ножа. Узнав, что я знаком со всеми арестантами, он сообщил мне свой секрет, спросив, нельзя ли воспользоваться этим для побега. Пока мы размышляли, явился мировой судья в сопровождении жандармов и произвел осмотр нашей камеры, а затем нас самих. Я счел благоразумным спрятать во рту маленький подпилок, который всегда был со мной, но один из жандармов заметил это движение и воскликнул: «Он проглотил ее!» Мы недоуменно переглянулись и тут только узнали, что речь идет о печати, которой скрепили фальшивый приказ об освобождении Буателя. Меня перевели в городскую тюрьму и сковали правую руку с левой ногой, а левую руку с правой ногой. Кроме того, в тюрьме было настолько сыро, что брошенная мне солома за двадцать минут стала такой влажной, точно ее смочили водой.

Восемь дней я оставался в этом ужасном положении, и только тогда меня решились перевести обратно, когда убедились, что я не смогу вернуть печать естественным образом. Узнав об этом, я притворился необычайно слабым, не выносящим дневного света. Это было вполне естественно, и жандармы, поверив в мой обман, позаботились даже прикрыть мне глаза платком. Мы ехали в фиакре, по дороге я мгновенно сбросил платок, распахнул дверцы и выскочил на улицу. Жандармы устремились за мной, но, неповоротливые из-за своих сабель и тяжелых сапог, они едва успели вылезти из кареты, как я был уже далеко. Я немедленно оставил город и с намерением бежать за море направился в Дюнкирхен с деньгами, посланными матерью. Там я познакомился с приказчиком одного шведского брига, который пообещал взять меня на свое судно.

В ожидании отъезда мой новый друг пригласил меня в Сент-Омер. В платье моряка я не рисковал быть узнанным, притом нельзя же было отказать столь нужному человеку, и потому я согласился, но из-за своего характера не мог не вмешаться в возникшую там ссору, и за буйство был отведен на гауптвахту. Там у меня спросили паспорт, которого у меня не было, и, заподозрив, что я беглый из какой-нибудь окрестной тюрьмы, на следующий день отправили в Дуэ, так что я даже не успел проститься с приказчиком, который, по всей вероятности, был весьма удивлен этим происшествием. В Дуэ меня опять посадили в тюрьму.

Не успел я оправиться от этого потрясения, как настал день суда, который уже восемь месяцев откладывался вследствие моих частых побегов, равно как и побегов Груара, исчезавшего всякий раз, как меня забирали. Обвиняемые давали показания против меня. Буатель заявил, что я якобы спрашивал, сколько он даст за то, чтобы выйти из тюрьмы; Гербо уверял, что он составил акт без печати и притом только по моему наущению, а я по изготовлении акта тотчас взял его; он же, со своей стороны, не придавал этому никакого значения. Присяжные, впрочем, признали, что вещественные доказательства моего участия в преступления отсутствовали; все обвинение заключалось в бездоказательном показании, что злосчастная печать была доставлена мною. И при всем том Буатель, признавшийся, что он хлопотал о фальшивом приказе, Штоффле, сказавший, что принес его тюремщику, Груар, заявивший, что присутствовал при всем этом, — все-таки были оправданы, а мы с Гербо осуждены на восемь лет в кандалах.

Вот приговор, который я привожу здесь в ответ на глупые выдумки на сей счет: одни уверяют, будто я был осужден на смертную казнь за многочисленные убийства; другие — будто я долгое время был атаманом шайки, нападавшей на дилижансы; самые снисходительные утверждают, что меня осудили на вечную каторгу за кражу со взломом. Говорили даже, будто я умышленно вызывал несчастных на преступления, чтобы потом, когда мне вздумается, предать их в руки правосудия. Точно мало настоящих преступников! Как будто некого и без того преследовать! Это обвинение родилось в полиции, где у меня было много завистников; оно не устояло бы перед гласностью судебного разбирательства, которое не преминуло бы обнаружить бесчестные поступки, приписываемые мне; оно не устояло бы и перед действиями охранной бригады, которой я руковожу. Проявив свои способности, незачем прибегать к шарлатанству.

Только одного на меня не взводили — смертоубийства, а между тем объявляю во всеуслышание, что я не подвергался никакому другому приговору, кроме нижеследующего. Доказательством тому служит мое помилование, и если я заявляю, что не принимал участия в этом жалком подлоге, то мне должны верить, тем более что все дело было не более чем злой тюремной шуткой, которая в настоящее время привела бы только к исправительному наказанию. Но в моем лице разили не сомнительного соучастника ничтожного подлога, а беспокойного, непокорного и отважного арестанта, виновника стольких побегов, на котором надо было показать пример другим, и вот ради чего я был принесен в жертву.

Приговор

«Во имя французской республики, единой и неделимой.

Рассмотренный уголовным судом Северного департамента обвинительный акт, составленный 28-го вандемьера[14] 5-го года, против: Себастьяна Буателя, сорока лет, земледельца, Цезаря Гербо, двадцати лет, бывшего фельдфебеля егерского полка, Эжена Штоффле, двадцати трех лет, тряпичника, Жана-Франца Груара, двадцати девяти с половиной лет, помощника кондуктора на военном транспорте, и Франца Видока, уроженца Арраса, двадцати двух лет, — обвиняемых старшиной суда присяжных округа Камбре в подлоге официального документа.

Данный обвинительный акт заключает:

1) что подлог, упоминаемый в обвинительном акте, несомненен;

2) что обвиняемый Цезарь Гербо уличен в совершении означенного преступления;

3) что он уличен в совершении его со злым и вредоносным умыслом;

4) что Франц Видок также уличен в совершении подлога;

5) что он совершил его с вредоносным умыслом;

6) несомненно, что вышеозначенный подлог был совершен по отношению к официальной бумаге;

7) что Себастьян Буатель не уличен в подстрекании виновного или виновных к совершению означенного преступления подарками, обещаниями и т. п.;

8) что Эжен Штоффле не уличен ни в содействии при подготовке к совершению означенного подлога, ни в самом подлоге;

9) что Жан-Франц Груар не уличен ни в содействии виновному или виновным, ни в подготовке означенного подлога, ни в самом подлоге.

В силу этого заявления президент, согласно 424-й статье закона 3-го брюмера 4-го года Уложения о преступлениях и наказаниях, признал, что Себастьян Буатель, Эжен Штоффле и Жан-Франц Груар освобождаются от взводимого на них преступления, и приказал немедленно выпустить их на свободу, если только они не задержаны еще по какой-либо другой причине.

Суд, выслушав комиссара исполнительной власти и гражданина Депре, адвоката подсудимых, приговорил Франца Видока и Цезаря Гербо к восьмилетнему заключению в кандалах, согласно 44-й статье и второму отделению второй главы второй части Уложения о наказаниях, которая была прочтена на суде и заключается в следующем:

«Если означенный подлог совершен над официальным документом, то полагается наказание в виде заключения на восемь лет в кандалах».

Суд также просит принять во внимание 28-ю статью первой главы первой части Уложения о наказаниях: «Всякий присужденный к какому-либо наказанию, кандалам, заключению в смирительном доме, пытке или тюремному заключению должен быть предварительно отведен на городскую площадь, куда также созывается суд присяжных; там его привязывают к столбу, поставленному на эшафоте, и он таким образом остается на глазах у народа на протяжении шести часов, если он приговорен к кандалам или заключению в смирительном доме, на протяжении четырех часов — если приговорен к пытке, и двух часов — если приговорен к заключению в тюрьме; над его головой должны быть большими буквами написаны его имя, профессия, место жительства, совершенное им преступление и приговор».

Согласно 445-й статье закона 3-го брюмера 4-го года Уложения о наказаниях, позорный столб должен быть выставлен на площади общины, где заседает уголовный суд.

Итак, согласно этим статьям означенные Франц Видок и Цезарь Гербо будут выставлены на шесть часов на эшафоте, воздвигнутом для этой цели на площади общины.

Приказано по представлению комиссара исполнительной власти означенный приговор привести в исполнение.

Составлен и произнесен в Дуэ в присутствии уголовного суда Северного департамента 7-го нивоза[15] 5-го года Французской республики, единой и неделимой, в котором заседали граждане: Делаэтр, председатель; Гавен, Рикке, Реа и Легран, судьи, подписавшие подлинник означенного документа.

Извещаем и приказываем всем судебным приставам привести означенный приговор в исполнение, а генерал-прокурорам и прокурорам суда первой инстанции проследить за этим; всем комендантам и офицерам оказать вооруженную помощь при необходимости. В удостоверение сего означенный приговор подписан председателем суда и актуариусом».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.