Глава 27 ГОСПИТАЛЬ ВО ФРАНЦИИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 27

ГОСПИТАЛЬ ВО ФРАНЦИИ

Зима 1915—1916 годов была первой, которую чета Голсуорси полностью провела в Уингстоне. Ада стиснула зубы и в начале декабря писала Моттрэму: «Суровая судьба распорядилась, чтобы мы остались здесь. Дж. не сможет нормально работать в Лондоне; поэтому один дом пустует, и погода совершенно не зимняя, но здесь ему хорошо работается, поэтому мы держимся за дом № 2». «Я продолжаю вязать, печатать и вообще работать изо всех сил. Единственное что нельзя делать сейчас, – это предаваться скорби». Можно пожалеть Аду: ее роль вязальщицы и машинистки должна быть очень скучной для человека, который привык к гораздо более интересной жизни, которому необходимы постоянные развлечения, перемена мест, встречи с новыми людьми.

Для Джона эти долгие месяцы непрерывной работы были именно тем, о чем он всегда мечтал, но, по иронии судьбы, именно сейчас это приносило мало пользы. 2 января он закончил роман «Сильнее смерти» – «самую длинную мою книгу, если не считать «Усадьбы», которую я написал за кратчайший срок». Даже доработка этой длинной, довольно бессвязной книги заняла у него меньше времени, чем обычно: к 24 января она была закончена, и роман отправлен «мисс Паф для перепечатки». Затем, по словам Мэррота, «пять дней были посвящены чтению романа вслух его жене!». Это трудно себе представить: голос Джона и терпение Ады; увы, это пятидневное чтение не привнесло критичности в восприятие произведения: к сожалению, роман «Сильнее смерти» был совершенно во вкусе Ады. Как и ее любимый «Патриций», это непритязательное романтическое произведение, в котором к тому же звучали отголоски ее давней истории с майором Голсуорси.

Вместе с тем писатель даже в период создания романа отнюдь не питал иллюзий относительно его художественной ценности. 22 марта Голсуорси получил от редактора журнала «Космополитэн» чек за права на серийное издание с благодарностью за «превосходное качество» произведения. «Утешительное известие», – комментирует Голсуорси.

Закончив роман, Голсуорси переходит к работе над двумя рассказами – «Стоик» и «Цвет яблони». Последний – одно из его наиболее удачных поздних произведений, написанное с большим чувством воображения и в стиле, напоминающем об атмосфере и лирическом настрое одного из первых его рассказов «Человек из Девона». Голсуорси соединит эти рассказы в своем сборнике «Караван». «Один из моих лучших рассказов», – запишет он в своем дневнике 8 июля 1916 года – в день, когда закончил его. Рассказ «Цвет яблони» был навеян могилой Джей – одной из достопримечательностей Дартмура, которая и поныне всегда усыпана цветами. Легенда о Джей – это история покончившей с собой из-за любви девушки, которую запретили хоронить на освященной земле. Стихотворение Голсуорси «Могила в торфянике» также посвящено этой теме:

Меня схоронили здесь... И при свете дня

Я буду здесь лежать, и при свете звезд.

Меня схоронили здесь, и не для меня,

Убитой любовью, – надгробие и погост.

Меня схоронили здесь... Поросла травой

Могила на пустоши. Лишь порой в тишине

Копыта коня простучат над моей головой.

Я в Судный день не воскресну, но спится спокойно мне.

Несмотря на решение Голсуорси извлечь из своего творчества максимум денег для передачи их на военные нужды, в промежутке между романами «Фриленды», вышедшим в августе 1915 года, и «Сильнее смерти», появившимся в августе 1917 года, он не создал ни одного крупного произведения. Частично этот факт можно объяснить его все возрастающим беспокойством, томящим желанием делать более полезное для нужд воюющей страны, чем то, что делал он. Примечательный факт: после окончания работы над романом «Сильнее смерти» то чувство срочности, которое заставляло его писать страницу за страницей, несколько ослабело. Занятия литературой не могли полностью удовлетворить его желания помочь своей стране; это лишало Голсуорси покоя.

1916 год начался необычайно суровой зимой – в феврале «очень долго был густой снегопад», и супруги Голсуорси переболели гриппом. Находясь в постели, писатель познакомился с «Династами» Гарди и нашел произведение «весьма удачным», прочел кое-что из Стивенсона («которого он всегда перечитывал, когда бывал нездоров», – комментировала Ада в дневнике со свойственной ей иронией). Затем они отправились восстанавливать здоровье в Сент-Ивс и там много времени проводили с У. Г. Хадсоном, который очень нравился им обоим. «Мне кажется, он не так сильно болен, как полагает. Очень странная личность в наш век машин и дешевых эффектов. Как старый больной орел». В мае они посетили Лондон. «Увы! В четверг или в пятницу мы должны вернуться в Уингстон, – писала Ада Моттрэму 2 мая. – Все идет вкривь и вкось. Наш старый Лондон слишком отвлекает внимание; Дж. не может работать и добывать деньги для королевства». Голсуорси вел переговоры об издании под несколько неподходящим названием «Связка колосков дикого овса» статей и эссе, которые он написал за несколько последних лет. Слова «колоски дикого овса» в результате были выброшены, и сборник появился под названием «Связка»: «Эта книга – провозглашение гуманности и других ценностей», – писал Голсуорси в своем дневнике.

Как отмечала в одном из своих писем Ада, летом 1916 года «Джеку пришлось много ездить», в то время как она стойко, хотя и без особого удовольствия, переносила свое заточение в Уингстоне. «Нам пришлось затопить камины – идет затяжной дождь, и настроение соответствующее». 14 мая Джон ездил в Ливерпуль смотреть вновь поставленную «Серебряную коробку». Должно быть, новые постановки его ранних пьес придали Голсуорси уверенности; в начале года в Бостоне была поставлена пьеса «Правосудие». «Огромный успех, великолепные отзывы», – гласила телеграмма, полученная из Америки. В конце мая писатель поехал в Лидс навестить своего зятя Георга Саутера, заключенного в лагерь в Уэйкфилде, в июне несколько дней провел с художником Уильямом Ротенстайном[99] и позировал ему для рисунков – «последний просто восхитителен».

Июль в Уингстоне выдался спокойный, Голсуорси целые дни проводил в поле, помогая косить сено. Супруги также приглашали к чаю около семидесяти раненых солдат. Но время пребывания в Уингстоне истекало, и, похоже, впервые Ада пожалела о том, что покидает ферму: «В августе мы, вероятно, будем где-то в пустошах Уэльса. Наши родственники (семейство Саутеров) хотят в августе вытащить нас отсюда, а у нас не хватает духа сказать им: «Нам все надоело»».

Вернувшись в Лондон после отдыха в Уэльсе, Голсуорси с нетерпением стал искать возможности взяться за какое-нибудь дело, стоящее к войне ближе, нежели литература. Первое, что пришло ему в голову, – это отдать старый дом семьи Голсуорси на Кембридж-гейт, 8, в распоряжение Красного Креста под клуб раненых солдат и передать в фонд этого клуба четыреста фунтов стерлингов. В Штаб-квартире Красного Креста он встретил Дороти Олхасен, которая предложила им с Адой поехать во Францию работать в ее госпитале для выздоравливающих солдат в Ди возле Валенции: Джону – массажистом, Аде – кастеляншей. На первый взгляд это была несколько странная мысль, к тому же предполагался перерыв в работе Джона по меньшей мере на три месяца. Но Джон мгновенно загорелся этой идеей, и два дня спустя, 11 сентября, миссис Олхасен пришла к Голсуорси на чай, чтобы обсудить детали предстоящей работы. Вскоре после этого Голсуорси начинает брать уроки шведского массажа. Ада, как обычно, подробно описывает их деятельность в письмах к Ральфу Моттрэму: «...готовясь к нашей «вылазке» во Францию, он быстро становится хорошим массажистом. В начале ноября мы отправимся в небольшой госпиталь под Валенцией, где он будет массировать французских солдат, больных ревматизмом и невралгиями, а я – заниматься их одеждой и бельем... К сожалению, его денежный взнос в казну отечества заметно уменьшится, однако перемена рода деятельности ему просто необходима, и ничто не сможет остановить Джона в его намерении. Мы собираемся пробыть там три-четыре месяца, а затем он снова вернется к своей работе и всем здешним делам. Мы собираемся потренироваться в массаже еще две недели, хотя Джон уже весьма преуспел в этом – ведь он когда-то изучал английский массаж (чтобы облегчить мне приступы ревматизма). Попутно мы изучаем курс упражнений Мюллера[100], и оба стали в этом деле специалистами.

Не думаю, что мне придется носить какую-нибудь «форму», здравый смысл подсказывает мне, что для ухода за бельем достаточно будет обычного уродливого рабочего халата».

У самого же Голсуорси предстоящая работа вызывает множество опасений: «Есть ли в ванных комнатах госпиталя электропроводка? Всевозможные механические приспособления меня пугают, они не в моем «духе», и мне нужно знать заранее, смогу ли я управляться с ними (если таковые у Вас имеются)», – обеспокоенно пишет он Дороти Олхасен 12 сентября. К счастью, его опасения не подтверждаются: «Я успокоился, узнав об электричестве. Думаю, я вполне подойду на роль массажиста – во всяком случае, имею такое намерение». Но в октябре он еще не уверен, воплотится ли в жизнь их план. «Это выглядит немного абсурдно, – пишет он Андре Шеврийону[101] в Париж, – боюсь, я не смогу хорошо справиться с поставленной задачей; но мне необходимо отдохнуть от работы головой и пером, и единственный способ сделать это – поработать руками».

В последние недели перед отъездом Голсуорси судорожно «подтягивает все хвосты»: он заканчивает пьесу «Фундамент», рассказ под названием «Поражение» и многочисленные статьи и воззвания: «Джон так занят, что невозможно передать словами... его просто засыпали призывами, требованиями, почти угрозами; только за последние три дня он должен был написать шесть воззваний!» Супруги Голсуорси привыкли собираться в длительное путешествие, однако на сей раз, как с некоторым облегчением отмечала Ада, они «полностью подчинялись инструкциям начальника госпиталя». Кроме того, им предстояло сделать несколько прививок. Тем не менее после нескольких вынужденных задержек 13 ноября они наконец покинули Англию, пересекли Ла-Манш и прибыли в Гавр.

Путешествие это было очень мирным и романтичным, Гавр их встретил, освещенный лунным сияньем: «Когда прибываешь в город ночью по воде, кажется, ты находишься в каком-то другом мире. Мне приходилось уже дважды испытать это чувство: подъезжая к Сан-Франциско с востока на пароме и подплывая к Абингдону-на-Темзе на лодке с веслами...»

Несколько дней до отъезда в Валенцию они провели в Париже, который «мало изменился по сравнению с мирным временем. Значительно меньше, чем Лондон». В Париже они возобновили свою дружбу с супругами Шеврийон, а около 9 вечера у них появлялся Ральф Моттрэм. «Он долго и пространно рассказывал о фронтовой жизни» (Моттрэм в то время служил в армии).

18 ноября они прибыли в пункт назначения – Ди. По дороге (они ехали поездом) им представилась возможность наблюдать за французскими солдатами, среди которых им предстояло работать, и внешний вид этих людей произвел на них большое впечатление – они выглядели куда значительнее английских «томми»: «...В каждом лице виден характер, ни одно лицо не кажется неосмысленным или таким, будто думает за него кто-то другой... По сравнению с их лицами лица англичан выглядят глупыми, а сами туловища костлявыми и поджарыми». Когда они прибыли в Дофин, «высокий крепкий молодой солдат – сплошная белозубая улыбка – быстро подхватил наш багаж, автомобиль быстро помчал нас сквозь дождь и ветер по небольшому городку, перевез через реку, затем провез по длинной сосновой аллее, и мы прибыли в госпиталь».

H?pital B?n?vole[102] в Ди Мартурете был расположен в «живописном месте, окруженном невысокими горами». Здесь их приветливо встретил немногочисленный персонал, насчитывавший четырех женщин: их поместили в «уютные темные комнаты, отапливавшиеся камином». Через два дня Голсуорси начал делать массажи и нашел это занятие интересным. К 21 ноября у него установился определенный распорядок дня, начинавшийся с завтрака в 8.15, затем следовала серия из трех массажей и одного занятия по системе Мюллера. Последние массажи он делал в десять часов вечера. Сохранилась фотография, на которой запечатлены Джон с Адой среди нескольких французов, – Джон одет в форму офицера британской армии. Все это мероприятие, проведенное под эгидой британского командования и в то же время абсолютно на дилетантском уровне, просто немыслимо в наше время.

«Мой массаж, как это ни странно, похоже, приносит пользу, – писал Джон своей сестре Мейбл Рейнолдс. – В день я работаю с десятью пациентами, затрачивая на это в целом пять часов, затем около получаса занимаюсь с несколькими больными гимнастикой по системе Мюллера, а также помогаю прислуживать за столом во время обеда. Ада занимается бельем, а также целый день шьет, делая перерыв только с часа до половины пятого». Вся эта работа в госпитале будет выглядеть менее странно, если вспомнить, сколь важную роль в жизни Голсуорси занимала забота о людях. Рудольф Саутер не раз подчеркивал, что у его дяди был дар ухаживать за больными, и, как свидетельствуют дневники, немалую часть своей жизни Джон провел, ухаживая за Адой во время ее многочисленных болезней. Месяцы, проведенные в госпитале, наверняка были для Голсуорси самыми счастливыми за время войны. Наконец-то он был в состоянии сделать что-то для пострадавших на фронте. Джон был чрезвычайно занят, и у него не оставалось времени для гнетущей тоски, которая снедала его последние полтора года.

Голсуорси отдался своей новой работе с характерными для него преданностью делу и энтузиазмом; поэтому, когда в начале марта 1917 года они покидали Мартурет, он смог написать в своем дневнике, что за время работы в госпитале он не имел ни одного выходного дня. Похоже, что Аде ее занятия тоже понравились; хотя формально она была лишь кастеляншей, именно она осталась во главе госпиталя, когда в конце декабря Олхасен ненадолго уехала в Англию. Да и физически она чувствовала себя лучше, чем когда-либо; судя по ее письму Ральфу Моттрэму, отправленному из Уэльса незадолго до их отъезда из Англии в ответ на его жалобы по поводу обострения гастрита, она сообщает о своем состоянии: «Посмотрите на меня! С пятнадцати до тридцати лет я постоянно мучилась, а теперь ем свежие и маринованные огурцы, дыни и не испытываю ни малейших неприятностей».

Их работа не ограничивалась лишь массажем и заботой о белье; они принимали живое участие в судьбе пациентов – французских солдат, а рассказ «Обломки» является ярким и сочувственным описанием историй двух из их подопечных. Госпиталь обзавелся автомобилем, в котором больных вывозили на прогулки, а также граммофоном, который, по словам Ады, доставлял ей «весьма сомнительную радость, но очень нравился мужчинам». Она также аккомпанировала раненым, когда те распевали свои традиционные Petits Chansons[103]. Рождество 1916 года было одним из самых счастливых в жизни Голсуорси: «Над нашим рождественским столом в госпитале были развешены зеленые гирлянды и веселые китайские фонарики: сидевшие за столом люди в их красных больничных куртках оживленно болтали, шумели, смеялись. С французами очень легко, они такие неисправимо веселые». Ада и Джон были совершенно очарованы французами и их образом жизни: «Нам ужасно нравятся наши французы. Англичане не могут быть такими интересными. Мы оба просто влюбились во Францию».

Работая в госпитале, несмотря на то что он не писал, а может быть, и благодаря этому, Голсуорси как никогда много размышлял о самом себе; это было очень необычно для человека, который презирал или относился снисходительно ко всему, что касалось его личных переживаний. Война, а до того его безрассудное увлечение Маргарет Моррис, которое он расценивал как предательство по отношению к Аде, заставили его почувствовать неуверенность в мотивах своего поведения и в то же время крепче держать себя в узде. Раньше жизнь его была ясной, а помыслы чисты; теперь и в его работе, и в личной жизни все смешалось, и он пребывал в состоянии растерянности. Может быть, этим можно объяснить его письмо к миссис Олхасен о предстоящем отъезде из госпиталя, в котором он высказывает предположение, что она в любом случае «сыта по горло его странностями и будет рада, что они уезжают». Однако никто, кроме самого Голсуорси, не был «сыт по горло» его странностями; должно быть, он просто ощущал все возрастающее недовольство собой. Его мучила гнетущая мысль о том, что он, как ему казалось, был неудачником и в жизни, и в литературе. Более того, его все еще мучили страхи, что он недостаточно сделал для военных нужд своей страны. «Я начинаю ощущать, что делаю меньше, чем мог бы, – продолжал он в письме к миссис Олхасен. – Думаю, в начале февраля будет принят национальный закон о воинской повинности, мне хотелось бы вернуться к этому времени и принести больше пользы, чем я приношу сейчас».

В действительности Голсуорси вернулись в Англию лишь в конце марта. Первые две недели марта они провели на юге Франции в Касси; Голсуорси имел возможность ездить оттуда в Турвиль в Ecole Joffre[104], где проходили обучение инвалиды войны. В Англию они вернулись через Париж, где Голсуорси также посетил всевозможные заведения для инвалидов. Обретенный в госпитале опыт усилил его интерес к проблемам демобилизованных по ранению. Что ждет их в будущем, смогут ли они обучиться чему-нибудь и приспособиться к жизни в послевоенном мире? Или же существует опасность, что страна, которой они служили, забудет о них сразу же, как только наступит мир?

Так закончилось более чем четырехмесячное пребывание Голсуорси во Франции. «В целом наиболее благоприятное для души время с начала войны», – писал он в своем дневнике.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.