II

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

II

Хотя даже после «Подлинной жизни Себастьяна Найта» Набоков не мог устоять перед своей русской музой, он все больше и больше утверждался в своем решении прорваться в англоязычный мир. Он заручился веским рекомендательным письмом от Михаила Ростовцева, известного археолога и историка Древнего мира из Йельского университета, которое должно было помочь ему в поисках какого-нибудь места в Англии, куда он в очередной раз отправил в апреле с двойной целью: выступить с публичным чтением и попытаться получить работу9. Он также составил рекомендательные письма, которые обещали подписать Бунин и Николай Бердяев10. (С последним он познакомился через их общего знакомого Фондаминского.) Он обратился к Глебу Струве с просьбой помочь ему — «ввиду его катастрофического безденежья» — устроить чтение английских произведений11. Поскольку Струве знал английский язык, Набоков не стал писать за него рекомендательное письмо, набросав лишь общий план:

Такой-то автор (разукрасьте). Пользуется широкой… но ввиду специфической роли писателя-эмигранта бедствует!!! талантлив!!! Гордость эмиграции!!! Новаторский стиль!!!.. Единовременное пособие или стипендию. Ищет работу, пока (вычеркнуто). Он ищет работу, и есть вероятность, что он ее получит, но для этого ему необходимо остаться в стране на несколько месяцев.

(Это вычеркнутое «Ищет работу, пока» выдает Набокова.) Три дня спустя он снова пишет Струве: «Мне даже трудно выразить, как меня волнует надежда на возможность устроиться в Англии. Это для меня вопрос жизненной важности. Умоляю Вас также сделать все возможное в смысле вечера. Я знаю, что Вам приходится не легко, но если бы Вы знали, каково мне сейчас — просто погибаю»12.

Его мать тем временем погибала в буквальном смысле слова. Набоков выехал в Лондон 1 апреля, до получения известий о том, что ее положили в больницу, в общую палату, ибо на большее у нее не было средств. Что касается самого Набокова, то в Лондоне он неожиданно устроился как нельзя лучше. Он остановился у Саблиных, в доме бывшего российского поверенного в делах, сменившего на этом посту Константина Набокова, и дворецкий, «совершенный Jeeves»[157], искавший способа при случае избавиться от нелепой шляпы гостя, приносил ему завтрак в постель. В обширной лепидоптерологической коллекции Британского музея Набоков проверил, нет ли там других экземпляров той интересной бабочки, которую он поймал в Мулине, но ничего не обнаружил. 5 апреля он выступает с чтением своих новых русских работ в гостиной Саблиных. Неделю спустя он читает главу «Подлинной жизни Себастьяна Найта» на обеде, организованном Струве в доме его приятельницы, Ангелики Харрис (русской по происхождению), и ее мужа Алана (издателя по роду деятельности). Цель этого вечера состояла не только в демонстрации набоковских писаний об ускользающем прошлом, но и в сборе пожертвований и в обсуждении перспектив его туманного будущего. Забрезжила надежда получить работу на русском отделении университета в Лидсе, но тут же испарилась13.

В последнюю неделю апреля Набоков возвращается в Париж и переезжает с женой и сыном в убогую квартиру на рю Буало, 59, где у них по крайней мере были две комнаты, кухня и ванная. Нашлось место и книгам, и бумагам, доставленным из Германии, где они находились на хранении14.

2 мая в Праге скончалась Елена Набокова. Набоков вошел в комнату, где его друзья Георгий Гессен и Михаил Каминка весело готовили для него какой-то розыгрыш. «„Сегодня утром у меня умерла мать“, — сказал он буднично, ровным голосом и только быстро потер себе лоб кончиками пальцев»15. После безвременной гибели отца самой большой трагедией его жизни в Европе было то, что он не мог помогать матери и часто бывать у нее, как ему этого хотелось. За последние семь лет он провел с ней лишь несколько недель весной 1937 года; он не навестил ее во время ее последней болезни; и теперь ему приходилось смириться с тем, что он не будет на ее похоронах. Набокова глубоко беспокоила судьба его восьмилетнего племянника Ростислава, сына сестры Ольги, которого воспитывала мать. При всей своей любви к мальчику он вынужден был признать, что помочь ему не в состоянии. После войны, когда в Чехословакии установился коммунистический режим, он предпринял попытку вывезти Ростислава в Америку, но было уже поздно.

В апреле Набоков получил письмо от Евгения Винавера — брата одного из соратников В.Д. Набокова по конституционно-демократической партии, а ныне профессора французского языка в Манчестере — с приглашением выступить у него в университете. Винавер заинтересовался французским эссе Набокова о Пушкине и теперь просил его прочитать доклад о каком-либо аспекте франко-русских литературных связей. Университет брался оплатить расходы и лекцию16. А что, если это та самая возможность, которой он ждал?

31 мая Набоков снова приезжает в Лондон и останавливается на этот раз в семье Веры Хэскелл (чей муж приходился родственником Алданову). Ее сын Фрэнсис, тогда еще ребенок, вспоминал впоследствии, как Набоков, знавший о его увлечении бабочками, приходил по вечерам поболтать к нему в детскую17. Вероятно, Набоков выступил с докладом в Манчестере, но дальше этого дело не пошло, и он так и не нашел работы в Англии.

Какое-то время казалось, что надежды Набокова получить место в Америке близки к осуществлению. Михаил Карпович, профессор истории Гарвардского университета, с которым Набоков познакомился и подружился в Праге и Берлине, сообщил ему, что его бывший студент Филип Моузли, ныне преподаватель в Корнеле и большой поклонник Сирина, хотел бы пригласить его к себе в университет по временному контракту (с возможным его возобновлением). Набоков немедленно телеграфировал о своем согласии, однако и этот путь к спасению оказался перекрыт, и Набоков попадет в Корнель уже американским гражданином, когда ему будет под пятьдесят18.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.