X

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

X

Одна из центральных, повторяющихся тем в творчестве Набокова — это тема времени: если бы мы могли бесконечно возвращаться в прошлое, мы убедились бы в его неисчерпаемости и осмысленности, которые невозможно разглядеть в сутолоке проходящей жизни. Соответственным образом Набоков и строит «Дар», словно бы приглашая нас снова и снова возвращаться в прошлое, где нас ждут новые, все более и более неожиданные открытия, даже когда нам кажется, будто мы уже и без того обнаружили в какой-то последовательности событий намного больше смысловых связей, чем она, как мы думали раньше, способна выдержать.

В первый день романа, когда Федор, забыв ключи, стоит на улице перед запертой дверью своего дома, в нем вдруг зарождается новое стихотворение, и тогда неудачный день оборачивается подарком. В середине романа Федор описывает еще один длинный и утомительный день два года спустя, который он заканчивает чуть ли не на вершине счастья: стоя летним вечером на улице, он сочиняет новое, гораздо лучшее стихотворение, посвященное Зине, которая входит наконец в роман, попадая в самую его сердцевину. В последний день романа Федору и Зине предстоит оказаться перед закрытыми дверями дома, когда великолепное заключительное стихотворение шутливо укажет на их будущее и — косвенным образом — на начало романа.

Свой поэтический сборник Федор открыл стихотворением о «Потерянном мяче» и завершил стихами «О мяче найденном». Намного более богатое событиями «Жизнеописание Чернышевского» он закончил катренами сонета, отсылающими к терцетам в начале биографии, «так, чтобы получилась не столько форма книги… сколько одна фраза, следующая по ободу, то есть бесконечная». Теперь, в конце «Дара», Федор делает следующий шаг вперед в своем творческом развитии, сочиняя еще более замечательное стихотворение, содержащее еще более изысканное, более тонкое, чем в его предыдущей книге, приглашение вернуться. Мелодия этого стихотворения надолго остается в памяти:

Прощай же, книга! Для видений — отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, — но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть… судьба сама еще звенит, — и для ума внимательного нет границы — там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, — и не кончается строка.

За пределами стихотворения что-то еще звенит, как будто за пределами смерти, словно бы возвращая нас назад, к нашим началам, в пароксизме счастья, словно бы все, что казалось бесцельным и даже неприятным, теперь сливается в единую великолепную картину.

Вернувшись к началу романа, мы видим, что судьба — как оказалось, вовсе не легкомысленная насмешница — отнеслась к Федору с необыкновенной щедростью, ибо позволила ему заключить все, что он хочет от жизни и от своего развивающегося творчества, в его «Дар». В первый день книги Федор не только переезжает на Танненбергскую улицу, как будто для того, чтобы через фрау Лоренц познакомиться с Зиной, но и, поверив в придуманную Александром Яковлевичем Чернышевским рецензию, вспоминает свои «Стихотворения» — первый образец своего искусства — и еще раз мысленно возвращается в далекое детство. В то же время телефонный звонок Александра Яковлевича позволяет Федору увидеть некую связь между Яшей и его отцом, с одной стороны, и между собой и своим утраченным отцом — с другой, и понять, что «несчастье Чернышевских является как бы издевательской вариацией на тему его собственного, пронзенного надеждой горя». Чудовищно неудачный день оказывается для Федора подарком судьбы — он приносит ему то, в чем он впоследствии найдет идеальное начало для романа, который он напишет в благодарность за полученный им двойной дар — за литературный талант и за любовь к Зине.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.