Государственная актриса
Государственная актриса
Инициатором знакомства Ольги Чеховой и фюрера был, по большинству свидетельств, Мартин Борман. Рейхсляйтер пообещал Гитлеру представить ему русскую актрису, но тот поначалу более чем скептически отнесся к такой перспективе — по его разумению, славянка, тем паче русская, никак не могла оказаться объектом, достойным внимания. Но Борман осуществил свое намерение. Гитлер восхитился стройной красавицей с фиалковыми глазами и предъявил своему сподвижнику новую претензию: "Ты обманываешь меня, Мартин. Русские бабы, насколько мне известно, толстые и скуластые. А эта — настоящая арийка!"
Впоследствии Василий Скоробогатов, которому во время службы в Берлине довелось лично видеть прославленную артистку, приведет в своей книге о коменданте Берзарине такие слова Чеховой, адресованные уже после войны наркому госбезопасности Меркулову: "Не хвастаюсь. Но от моих взглядов Адольф превращался в того простоватого ефрейтора его родного 16-го запасного баварского полка, среды обитания его окопной юности. Тогда связист Адольф Шикльгрубер получил Железный крест первого класса. В тот день конца мая 1941 года на нашем свидании я томно сказала Адольфу, что страшно тоскую по российской родне. В припадке нежности ему захотелось утешить мое чувство ностальгии. Сбиваясь, заговорил: "Дорогая, это произойдет очень, очень скоро". Он схватил мои руки и прижал к своей груди. Продолжил: "Мы разрешим проблему жизненного пространства для Германии не позднее 1943–1945 годов. А выступим в поход в четыре часа утра 22 июня. В воскресенье…""
Но до этого произошло еще множество самых разных событий. Ведь не только Гитлер стал рейхсканцлером, но и доктор Йозеф Геббельс — рейхсминистром народного просвещения и пропаганды. "Изменившиеся нравы этого Третьего рейха дают о себе знать необычным приглашением: в один прекрасный день мама сообщает мне на студию по телефону, что меня ждут во второй половине дня на приеме у господина министра пропаганды. Будет фюрер, он же рейхсканцлер. Мама, дама старинного воспитания до мозга костей, крайне возмущена: что за манера с утра по телефону приказывать даме прибыть по приглашению во второй половине дня?.."
Сама же Ольга, у которой приоритеты были выстроены уже чуть иначе, озадачилась не нарушением традиционного этикета, а проблемой, как совместить это повелительное приглашение, в котором явно было заметно пренебрежение к "установленному и дорогостоящему съемочному времени", с жестким графиком съемок и условиями контракта. "Обычно съемки идут с семи утра до семи вечера. У кого одновременно и спектакли в театре, должны прямо из павильона ехать в свою гримерную и освобождаются не раньше 23 часов".
Конечно, первой мыслью было — как уклониться от навязанного светско-официального мероприятия. Ольга рассказала о ситуации режиссеру, очень надеясь, что тот воскликнет что-то вроде: "Фрау Чехова, нам дорога каждая минута на площадке! Вы никуда не можете сегодня отлучиться!" Однако все оказалось совсем не так: "Продюсер, несомненно, предчувствует развитие событий гораздо лучше, нежели я… режиссер и руководство разрешают, распорядившись отснять меня раньше". Чутье не подвело продюсера — пройдут считанные месяцы, и всякое пожелание ведомства, возглавляемого Геббельсом, будет восприниматься творческими деятелями как приказ, обязательный к немедленному исполнению.
А пока, вспоминала Чехова, "доктора Геббельса мне описывают как человека, который "завоевал" Берлин для национал-социалистов, человека, без сомнения, с острым умом и способного пропагандиста, блестящего оратора. Итак, теперь он рейхсминистр народного просвещения и пропаганды, а его "вождь" Адольф Гитлер сделался рейхсканцлером — ненадолго, как уверяют. В этой раздробленной республике без республиканцев национально-консервативным кругам Гитлер нужен как "барабанщик", щит от возрастающей коммунистической угрозы. После того как он "отбарабанит" необходимое время, его снова уберут, так это представляет себе кое-кто…".
Съемки в тот знаменательный день завершились только к пяти часам пополудни. А вечером Ольге предстояло играть в театре, так что она неторопливо вышла со съемочной площадки, будучи уверена, что все же сумеет проигнорировать правительственный прием — поскольку теперь нужно хотя бы немного отдохнуть, разгримироваться, переодеться… "Дальше зайти в своих размышлениях я не успеваю: как только собираюсь покинуть студию, навстречу спешит надутый чиновник министерства пропаганды и везет меня как есть — непереодетой, в полуспортивном костюме — на Вильгельмштрассе". Видимо, тогда пресловутый полуспортивный костюм все же еще не был идентичен современному варианту "штаны + свитшот", хотя бы жакет имелся — раз актриса, чтобы "предстать на правительственном чаепитии не совсем уж "голой"", попросила остановить машину и купила розу в петлицу.
В здании министерства актрису встречает фрау Геббельс.
— Так поздно, фрау Чехова? — с упреком произносит она.
— Я приехала прямо с работы, фрау Геббельс, кроме того, меня известили по телефону только сегодня утром…
Магда Геббельс делает вид, что не расслышала.
И вот наконец происходит знаменательная встреча. "Перед помещением, в котором сервирован чай, стоит Гитлер в цивильном. Он тотчас же заговаривает о моем фильме "Пылающая граница", премьера которого состоялась только что. Я играю польскую революционерку. Гитлер осыпает меня комплиментами. Мое первое впечатление о нем: робкий, неловкий, хотя держит себя с дамами с австрийской любезностью; ничего "демонического", завораживающего или динамичного. Это впечатление разделяют многие, кто сталкивался с Гитлером в узком кругу. Поразительно, почти непостижимо его превращение из разглагольствующего зануды в фанатичного подстрекателя, когда он оказывается перед массами. Тут он воспламеняет тысячи, а позднее и миллионы".
За чайным столом Ольга видит именитых знакомых из мира искусства — Вернера Краусса, Ойгена Клёпфера, Генриха Георге, Кэте Дорш, Георга Александера, Вилли Фрича. Гитлер, по ее наблюдениям, "тщетно старается быть обаятельным" — он многословно рассказывает о своих былых художественных амбициях, показывает акварельные рисунки и графические наброски. Чехова потом признавалась, что ни одна работа фюрера-художника ей не запомнилась совершенно.
А вот Геббельс, при всей своей невзрачной внешности, показался ей и впрямь весьма обаятельным, причем без напряжения: "…покрытый ровным кварцевым загаром, он рассыпает шутки направо и налево, непринужденно острит… явно наслаждается министерским постом и возможностью собрать вокруг себя деятелей культуры".
Ничего удивительного — ведь сам Геббельс имел гуманитарное образование и действительно защитил диссертацию по теме "Вильгельм фон Шютц как драматург. К вопросу об истории драмы романтической школы". Однако признания и качестве драматурга, писателя или хотя бы критика он так и не смог добиться, хотя очень старался. И надо думать, ему доставляло немалое удовольствие демонстрировать свои властные полномочия тем, в чей круг он так и не сумел войти на равных.
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер показался Чеховой похожим "на землемера на пенсии, со своим круглым мещанским личиком, он в основном молча топчется и явно чувствует себя не в своей тарелке. На одном из более поздних приемов мне удается шокировать его: я являюсь в глубоком декольте. Он каменеет от изумления. "Когда женщина сильно обнажается, это приводит его в исступление", — рассказывают мне те, кто его близко знает". Так что кого-кого, а Гиммлера ничуть не озадачил "полуспортивный" с розой в петлице костюм Ольги на том министерском приеме.
Вскоре она покинула министерство, сославшись на необходимость скоро выходить на сцену в театре. "Следующее приглашение не только необычно, оно трагикомично и имеет какой-то призрачный оттенок. Мы — видные коллеги-актеры и я в том числе — после спектакля сидим за длинным столом в задней комнате партийного ресторанчика. Ничтожества, вознесенные партией в кресла функционеров, председательствуют в униформе С А и СС. Они устроились вольготно. Перед ними лежат снятые портупеи и кобуры с пистолетами. Битый час функционеры разглагольствуют о наших "обязанностях художников" в Третьем рейхе и разражаются непотребными нападками на иностранных и еврейских коллег".
Кончилось дело скандалом — знаменитый Фриц Одемар потребовал, чтобы партайгеноссен прекратили говорить гадости о прославленных звездах, независимо от их национальности, и предложил соратникам по искусству покинуть заведение. Все так и поступили, как выяснилось, — себе на горе. "Месть этих маленьких шавок от искусства я ощущаю на себе очень скоро; как выясняется, власть их простирается далеко: на роли, которые предназначались мне, берут других актрис — разумеется, всегда с "глубоким сожалением", с беспомощным пожиманием плеч".
Впрочем, от Геббельса и его ближайших помощников тогда пострадала не только Ольга Чехова. Лени Рифеншталь вспоминала: "Со стороны Геббельса последовали и другие каверзы… Геббельс передал мне через своего секретаря Ханке требование: фильм об Олимпиаде должен состоять только из одной серии, и чернокожих спортсменов не следует показывать слишком часто. И вновь я не обратила внимания на это распоряжение. Всего несколько дней спустя Минпроп сообщил мне, что по указанию министра я должна немедленно уволить пресс-секретаря Эрнста Егера — в связи с его браком с "женщиной-неарийкой". Я в очередной раз отважилась проигнорировать указание. Мне было ясно, что долго с моим сопротивлением мириться не будут. Так оно и случилось. Геббельс решил окончательно добить меня и забрать мой фильм об Олимпиаде под опеку своего министерства… Для спасения картины мне виделся лишь один шанс — разговор с Гитлером".
Рифеншталь удалось попасть на прием к фюреру. "Гитлер, как всегда, приветливо встретил меня и справился о моей работе. Нервы у меня были настолько напряжены, что я не выдержала и расплакалась. Захлебываясь слезами, я сказала, что не могу здесь больше работать и что в создавшейся ситуации должна буду покинуть Германию.
— В чем причина? — удивился Гитлер.
В отчаянии я воскликнула:
— Меня ненавидит доктор Геббельс!
Тут Гитлер рассердился:
— Что за чепуха! Отчего это доктор Геббельс должен вас ненавидеть?
Меня удивило то, с какой настойчивостью Гитлер защищал своего соратника, а мне совсем не хотел верить…" Подействовал только рассказ Лени об аресте ее операторов, отказавшихся бросить работу с ней ради фильма, который снимал Ханс Вайдеманн, возглавлявший в ведомстве Геббельса отдел изобразительного искусства.
Ольге Чеховой не давали работать в течение целого года. У нее не было сбережений, на которые можно было бы столько времени жить с семьей, которая целиком зависела только от нее. Пришлось продать автомобиль, уволить шофера и научиться ездить на велосипеде. Часть вещей Ольга тоже постепенно продавала, и вот, когда она рассматривала свой любимый ковер и думала, что теперь придется продать и его, раздался телефонный звонок.
Звонил не кто-нибудь, а сам уже тогда прославленный Альфред Хичкок из Лондона. Он предложил Ольге главную роль в детективном триллере "Мэри" и приличный гонорар. "Хичкок оказывается необыкновенно умным, любезным человеком с обезоруживающим, совершенно особым чувством юмора; и похож он на кого угодно, только не на англичанина, скорее русского — своей дородностью и хлебосольством". А потом в Лондоне Чеховой удается заключить контракт на съемки в Париже — фильм "Деньги" по роману Золя.
Работа есть, деньги есть, кажется, благополучие вернулось. "Но и в Париже политика настигает меня, точнее, мой автомобиль. Возвращаюсь из студии на Елисейских Полях в свой отель и вижу — он полностью искорежен, на груде обломков грубо нацарапано: "Боши — свиньи". Причина подобного вандализма в том, что немецкие войска без объявления вошли в Рейнскую область, занимаемую Францией со времен Первой мировой войны".
И вот Ольга Чехова снова едет в Германию. Там отношение к ней уже изменилось в лучшую сторону: "Возможно, свою роль сыграл положительный резонанс в международной прессе, меня снова стали воспринимать как немецкую актрису, которая содействует восстановлению мирового культурного значения Германии. В любом случае я опять занята. Более того, становлюсь "государственной актрисой": в одно из воскресений нам в дверь звонят двое господ, чинно просят прощения за вторжение, представляются чиновниками министерства пропаганды, торжественно выстраиваются передо мной и зачитывают указ: за "вклад в киноискусство и театр" меня производят в государственные актрисы".
Сие громкое звание не сулит никаких выгод — ни дотаций сейчас, ни пенсии по старости. Зато причиняет новое ненужное беспокойство: "Я езжу на иностранном автомобиле, подержанном "паккарде". Но мне дают понять, что немецкая государственная актриса не должна ездить на "иностранном". "Это нежелательно", — передает мне министр Геббельс через доверейных лиц. Пришло время, когда в Германии все должно быть немецким. Через тех же доверенных лиц я отвечаю министру, что на "мерседес", к примеру, денег у меня нет, но я согласна садить на любой другой представительной немецкой машине, если правительство мне ее подарит". Геббельс улавливает иронию и велит передать фрау Чеховой, что государственные автомобили не предусмотрены для государственных актеров. Но больше вопрос о ее машине не поднимается.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.