САГА О РЫБЬЕМ ЖИРЕ
САГА О РЫБЬЕМ ЖИРЕ
Я прожил в Якутии всю зиму — и чем я только ни занимался! Служил в Верхоянске, в конторе по заготовке пушнины. Но скоро ушел, не вынес здешнего климата. Немного пошатался с охотниками в горах. Потом спустился в тундру и там, неподалеку от села Казачьего, осел в оленеводческом совхозе. Некоторое время заведовал "Красным Чумом" — передвижным совхозным клубом. Оленьи стада ведь постоянно перемещаются, бродят по тундре. И с ними вместе кочуют пастухи. Вот их-то я и обслуживал; разъезжал по кочевым стойбищам с библиотекой и кинопередвижкой. Затем — уже накануне весны — стал развозить на собачьих упряжках почту. Словом, поскитался и повидал немало!
В этих краях все исполнено своеобразия — и сама природа, и местные нравы, и людские типы… Типы здесь встречались мне прямо-таки уникальные! Но поговорим сначала о нравах.
* * *
Все северные племена, населяющие эту часть континента (якуты, эвенки, чукчи, камчадалы), кое в чем схожи меж собой. Эти племена делятся на две категории — на так называемых «береговых» и "оленных".
"Береговые" промышляют рыболовством и охотой на морского зверя, «оленные» же занимаются пастушеством. (Деление почти библейское!) Причем пастухи живут гораздо спокойнее рыболовов; основательней, беспечнее, сытнее.
Северный олень для туземцев — поистине, благословение Божие. Он обеспечивает их всем необходимым, буквально всем! Из оленьих шкур шьется одежда и изготовляется обувь, из жил делаются нитки, из рогов и копыт — различные украшения, гребни, браслеты, а также чубуки для трубок и рукоятки для ножей. И основная пища здесь тоже — олень! Мясо его варят, коптят и вялят, то есть выдерживают сырым на ветру, на морозе. Вот вяленое, нарезанное тонкими ломтями мясо — самое распространенное блюдо у оленеводов. А главное лакомство — язык и губы, костный мозг и, конечно же, свежая парная оленья кровь.
У «береговых» — все иначе. Они во многом зависят от случая, от стечения обстоятельств. Выпадает, порою, скверный сезон — и тогда они терпят голод. Собирают корни растений и даже древесных червей. Белые и жирные, черви эти кладутся в суп — и навар от них получается довольно густой…
Однако до этого дело доходит редко; людям здесь все-таки помогает "большая земля". Да и само море, оно тоже почти никогда не оставляет их без прокорма.
Морские дары, как правило, щедры! И в общем, жизнь на побережьи идет не так монотонно, как в глубинах тундры, и женские украшения здесь богаче (из перламутровых раковин, из моржевых бивней.) И кухня — разумеется, в добрые дни — выглядит весьма разнообразной.
Состоит она, преимущественно, из рыбных блюд. Их множество, горячих и холодных. Рыбу в изобилии солят, коптят, а некоторые сорта (треску, молодую лосоську) употребляют в сыром виде. И больше всего здесь ценится сырая тресковая печень, рыбий жир, свежая икра и слегка обжаренное, подрумяненное, тюленье сало!
И когда якуты (впрочем, так же, как и камчадалы) принимают гостя, — стол уставляется именно этими лакомствами.
"Береговые" — народ оседлый. Большинство из них живет в избах. Там, как правило, всегда хорошо натоплено. А в честь гостя полагается топить особенно жарко, не жалея дров! Таков местный шик… В этой жаре высидеть одетым нельзя, невозможно. Поневоле приходится разоблачаться… И, помнится, поначалу я часто чувствовал себя там — как в бане.
В бане, исполненной адской духоты и насквозь пропитанной запахом рыбьего жира!
Рыбий жир здесь очень популярен. Его любят не только люди, но и собаки; они жадно вылизывают каждую пролитую его каплю. Его используют не только в кулинарии, но и при других надобностях. Он помогает при ожогах, ссадинах, нарывах. Он благотворно действует на кожу, размягчает ее, делает гладкой и шелковистой — и потому играет важную роль в туземной косметике.
Ибо женщины — всюду женщины. Стремления у них, в принципе, одинаковы. (Разница только в критериях, в восприятии вещей.) И если, в отличие от европейских своих сестер, якутские и чукотские женщины почти никогда не купаются — то этому есть свои причины. Существует поверие, что с морскою водой смывается счастье… Однако забота о нарядах, об украшениях, о красоте и качестве кожи присуща им всем в полной мере!
У них вы можете встретить немало всяких мазей и притираний на рыбьем и животном жиру. Кстати, ведь именно от них, от северных женщин, проник в европейскую косметику секрет знаменитого «спермацета»: особого, нежнейшего, очень ценного кашалотового жира. И «спермацетом» назвали его уже в Европе — непонятно, почему (по глупости? или ради приманки?), так как к сперме продукт этот не имеет ни малейшего отношения, и добывается у кашалота из головы.
И они, также первыми, задолго до нас, были осведомлены о таинственных, благодетельных свойствах талого снега, весенней воды…
* * *
Приятель мой, Алеша (киномеханик, с которым мы вместе разъезжали по стойбищам) заметил однажды:
— Вся здешняя цивилизация — на рыбьем жиру!
Сказано было остроумно, но — зло. И это тем более выглядело странным, что сам-то он, по матери, был якутом.
Имелся у него, впрочем, и отец, и тоже якут… Но в действительности Алеша родился не от него (он сам мне в этом признался). Я спросил с осторожностью:
— От кого же — если не секрет?
— Не секрет, — усмехнулся он, — от какого-то проходимца… Наверное, от такого же, как и ты! У нас ведь женщины дают всем, кто придет, кто захочет. А мужья не препятствуют. Наоборот!
И потом — щуря узкие свои глаза:
— Да ты наверняка сам уж попробовал, убедился… Так ведь?
— Так…
— Сколько ж раз?
— Это неважно. Ты мне вот что скажи: почему мужики-то не препятствуют, а? Что ж они, вовсе без самолюбия?
— Ну, тут не так все просто, как кажется, — задумчиво проговорил Алеша, — и дело не в самолюбии… Я как-то разговаривал со здешним шаманом. Есть у нас такой старичок — и он объяснил. Это с древности повелось. Племена-то ведь наши — небольшие. И раньше они жили обособленно, замкнуто. С чужими не смешивались. Ну и постепенно каждое племя стало как бы превращаться в одну общую семью понимаешь? Вот тогда-то и возникла надобность в том, чтобы старую кровь — разбавить свежей, чужою… И появилась поговорка: "если муж изменяет — это брызги из дома, а если жена — брызги в дом!" Да это потом уж и изменой перестало считаться. Вошло в обиход. Ну, а места у нас, на побережье, бойкие! Корабли ходят часто. И часто останавливаются. И в общем тут много народу успело побывать — и побрызгать…
Он наморщился, дернул плечом. И глядя на него, я понял вдруг, что этот парень — весь исполнен комплексов. И судя по всему, он не очень-то любит здешнюю жизнь и маленький свой народ.
— А чего тут любить? — сказал он в ответ на мое замечание. — Я, все-таки, не дикарь. Человек начитанный. Окончил десятилетку, — потом — курсы механиков в Якутске. Теперь вот хочу поступать в институт. Недавно послал бумаги… И если примут — сбегу отсюда с радостью. И навсегда. Чего мне тут любить? Рыбий жир? Эти брызги?..
— Ну, что ж, тебе видней, — сказал я. — Но мы не договорили! Все-таки мне непонятно. Женщины, значит, пользуются полной свободой. Ну, а мужья — они-то как же? Ничем своих потерь не компенсируют?
— Нет, почему ж, — возразил Алеша, — они тоже стараются…
— Но как? И где? Заезжих женщин здесь почти не бывает.
— Они пользуются местными… Из соседних племен… Однако, дело тут вовсе не в банальном блядстве, нет! Речь идет скорее о своеобразном обмене.
— Обмене — женами?
— Если хочешь… Но главная цель все же не в этом…
— А в чем же еще? — прищурился я.
— В детях! Ритуал здесь простой. Отдавая тебе свою жену якут или, скажем, чукча, сразу приобретает право и на твою, — понимаешь? И когда ваши жены потом рожают, вы становитесь не соперниками, а как бы родственниками.
И он добавил, помолчав:
— Конечно, с человека проезжего, случайного — какой с него спрос? Тут процесс, так сказать, односторонний. Но если ты живешь неподалеку и адрес твой известен…
— Ага, — пробормотал я, — так вот оно, в чем дело!
* * *
Я почему так заинтересовался данной темой? Дело в том, что недавно, как-то вечером, мне случилось забрести в один местный дом… (Алеши со мной не было, он ушел куда-то к родне; у него она имелась тут повсюду!) Встретила меня якутка — весьма миловидная, круглолицая, молоденькая. Я поинтересовался: "Где хозяин?" Она беззаботно махнула рукой: "Не знаю. Уехал куда-то". Я попросился — переночевать. И она, ни слова более не говоря, ввела меня в жарко натопленную комнату и указала на широкую, заваленную звериными шкурами, постель. Было поздно уже, и я сильно устал и зазяб. И улегшись — вытянулся с наслаждением. Незаметно стал задремывать… Но кто-то внезапно завозился рядом, легонько вздохнул. Еще не вполне осознавая реальность происходящего, я протянул руку — и пальцы мои ощутили горячее тугое женское бедро, скользнули по шелковистой коже.
И тут я окончательно проснулся!
Хозяйка, оказывается, успела раздеться и лечь со мною. Она лежала навзничь — вольно раскинувшись и полуприкрыв ресницы. Углы ее маленького пухлого рта были чуть приподняты в загадочной, выжидательной, неподвижной улыбке. Я глядел на нее, и мы оба молчали. Я — от растерянности, а она — не знаю уж, почему. Вероятно, она считала, что в такой ситуации любые слова излишни…
Она хороша была, эта азиаточка, что говорить! Одно лишь портило все, мешало мне, — густой, тяжелый запах рыбьего жира.
Я еще не привык к нему тогда, не вошел во вкус. Он поднимался, вызывая во мне спазмы — душил меня! И понадобилось время, пока я освоился и собрался с силами.
Побудило меня к действию, — должен заметить, — какое-то особое, сложное чувство. Определить его не так-то легко… Чувство ответственности, что ли? Ничего не поделаешь, — думал я, склоняясь над ней, — надо! Запах, конечно, мерзкий… Но куда ж деваться? Все-таки, это женщина! И если я не смогу, я потом всю жизнь себе этого не прощу. Да и судьба тоже мне не простит… Ведь не даром же существует старая заповедь: чего хочет женщина — того хочет Бог!
И вот, только я собрался с силами, — снаружи, со двора, донесся скрип полозьев, собачий визг, топот шагов.
Это вернулся хозяин.
Войдя в комнату, он искоса глянул на нас и быстро, коротко сказал что-то по-якутски. Жена ответила ему, так же коротко и весьма безмятежно. И лениво потащила на себя какую-то шкуру — зарылась в меха…
Он же медленно прошел к столу. Уселся грузно. И вытащил из-за пояса длинный, широкий, синевато поблескивающий нож.
А я, смятенно, — не сводя с него глаз, — вскочил и начал одеваться.
Жена его не проявила ни малейшего беспокойства, но я-то переполошился не на шутку. Еще бы! Я ведь всегда, в подобных случаях, представлял на месте мужа — себя самого… И теперь, естественно, ожидал скандала, может быть, поножовщины.
К кулачному бою северяне мало пригодны, но когда имеется нож — они страшны! С этим оружием они не расстаются ни на миг, привыкают к нему с младенчества и владеют им в совершенстве. Оно посерьезнее всякого кольта! Якуты и чукчи умеют бросать ножи из любого положения и даже — в темноте; определяя расстояние по звуку и безошибочно поражая цель.
Да и кроме того — как, вообще-то, сражаться с обиженным мужем?! Неловко все-таки. Нехорошо. У него же ведь — все права. А у меня…
А у меня был сейчас единственный выход из положения, — немедленно и без шума бежать! И так я и попытался было сделать. Но едва лишь я набросил на плечи полушубок и шагнул к дверям, — он сказал:
— Ей, куда ж ты? Постой… Так, паря, худо получается.
— Знаю, знаю, — пробормотал я, стоя к нему вполоборота. — Худо… Но что ж теперь делать?
— Иди сюда, садись. — Он подвинулся, опрастывая место на лавке. — Потолкуем.
— О чем?
— Обо всем… Ты, может, есть хочешь?
Эти его слова меня поразили и сразу обезоружили. И поколебавшись какое-то мгновение, я робко приблизился к столу.
Хозяин сидел спокойно. На столе перед ним лежал большой кусок вяленого мяса. И он не спеша отрезал тоненькие ломтики, и шумно жевал. И смотрел на меня, не мигая. И поигрывал длинным своим, тяжелым ножом.
Как и все якуты (это — раса монголоидов), был он коренаст и смуглолиц, с редкими кустиками усов, тяжелыми скулами и резкими коричневыми морщинами. Возраст его определить было трудно. А понять, о чем он думает — еще трудней! Маленькие глазки его были упрятаны глубоко и поблескивали остро и холодно. И хотя я сообразил уже, что скандала, видимо, не будет, — я все время держался настороженно, инстинктивно ожидая какого-нибудь подвоха…
— Ешь! — сказал он, придвигая мне мясо, — хочешь? Доставай-ка нож…
Ага! — подумал я, тотчас же, — начинается… И ответил, как можно небрежней:
— Нож я, конечно, могу достать. Он у меня всегда с собой… Но — не хочу.
— Что ж так? Мясо хорошее, медвежатина!
— Нет аппетита.
— Но, может, — нерпичьего сала? рыбьего жирку? Ты говори…
— Спасибо, — сказал я, — не беспокойся.
— Ты, что ли, больной?
— Да нет, просто — спешу. Не до еды. — Я пожал плечами. — Какая уж тут еда! Идти надо…
— Идти сейчас плохо, — отозвался он, — ветер поднимается, слышишь?
Некоторое время мы сидели так и беседу вели вполне светскую: о погоде, о здоровье, о всяких пустяках.
Достав трубочку и задымив, он поинтересовался тем, что я здесь делаю и откуда я родом? Я пояснил, что — заехал сюда случайно, а дом мой — в Москве. Он помолчал, катая трубку в зубах. И потом, приблизив ко мне скуластое, темное свое лицо, спросил:
— А бабу — имеешь?
— Нет. Холостой.
— Ай-яй, жалко. — Он поцокал языком. — Худо получается.
— Ничего, — успокоил я его, — всему свое время! Пока что спешить мне незачем.
— Вот то и жалко, что — незачем. Был бы ты здешний, имел бы бабу, — я бы к ней ходил…
— Что-о-о? — протянул я изумленно, — как?
— Однако ты, паря, глупый. — Он укоризненно качнул головой. — Ну, ходил бы к ней так же, как и ты вот — к моей… Ты же спал с ней! Может, теперь сына мне дашь.
— Да какой там сын, — отмахнулся я. — У нас с ней ничего и не было, не получилось. Я не смог — клянусь! Ничего не смог.
— Не можешь? — Он отшатнулся и захохотал. Высоко подбросил нож — и не глядя, поймал его за рукоять. И с силой вонзил в доску стола. — А я могу! О-го-го! Я много еще могу! Вот оставайся здесь, женись, — сам потом убедишься.
* * *
Я вскоре ушел. И заночевал в другом месте. Человек этот показался мне тогда очень уж диким и странным. Я так и не мог разобраться — где он шутит, где говорит всерьез? И лишь теперь, после разговора с Алешей, кое-что, наконец, прояснилось, стало мне понятным…
— Ну, а насчет мужской ревности, — сказал в заключение Алеша, — ты не думай, что ее вовсе нет. Я читал в одной книжке: это чувство свойственно абсолютно всем — и людям, и животным. Только проявляется оно по-разному.
— И тут, значит — тоже?..
— Конечно. Но обычно — в ранней поре, до женитьбы. Когда ухаживают, сватаются… Когда еще ищут невест… Вот тогда ревнуют всерьез, свирепо. Соперников не терпят! И убирают их с дороги безжалостно.
— Убивают, что ли?
— Случается и так. Но вообще-то вариантов много… Иногда поступают подло: портят соперникам красоту, понимаешь?
— Н-не совсем, — сказал я, поеживаясь.
— Будешь в Казачьем, — мигнул он, — разыщи там двух дружков, Попова и Долганова. Мужички это знаменитые, о них сказки рассказывают. Они тебе все разъяснят!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.