РОКОВАЯ КРАСОТКА

РОКОВАЯ КРАСОТКА

Не буду утомлять вас подробностями морской повседневной жизни. Я испытал в сущности, все, что надлежит испытать «салагам»; и традиционные шуточки команды над новичками, и изнурительный труд, и бессонные ночи на шаткой палубе, — в соленой ветреной воющей мгле… Это все достаточно однообразно и утомительно, да и описано уже сотни раз! Моя же писательская задача — в другом. Меня интересует не течение быта, а зигзаги судьбы; детали и факты, связанные с крутыми, внезапными переменами…

* * *

Заполярные моря — мелководны, каверзны, бурны. Плавать там не легко. Однако сейнер наш благополучно достиг Новой Земли, миновал беспокойные, вечно бушующие, кипящие, "Карские ворота". И вышел в море Лаптевых. (Там скопились — судя по последним радиосводкам — огромные косяки сельдей.)

И вот там-то начались первые приключения… Причем не в море, а на берегу, — в тихой, укромной бухте Тикси.

С момента отплытия, прошло около двух месяцев; я получил неплохую передышку. Но теперь антракт кончился. И дальнейшие события стали разворачиваться уже с катастрофической быстротой.

Виною всему оказалась одна красотка — и какая красотка! Такой, я уверен, большинство читателей не встречало вовек.

Завезли ее в Тикси американские моряки.

В ту пору в русских водах шлялась потрепанная промысловая шхуна из Юконского пароходства… Я вот сказал "американские моряки". Фразу эту следует принять, как метафору. Настоящих «янки» не было на этом судне, его населял всевозможный сброд; там были китайцы, итальянцы, какие-то индейцы. Были и славяне. И были черные, — самых разных мастей и оттенков.

Их судно — так же, как и наше — укрылось в бухте, спасаясь от близящегося шторма. И мы совершенно случайно встретились в портовой столовой.

Так как здесь сошлись, смешались, все почти языки, мы быстро перезнакомились и легко нашли один, общий язык… Этому, конечно, немало способствовала выпивка.

Поначалу мы дружно сдвинули стаканы — за русский и американский флаги! Затем стали пить за все представленные тут племена и народы… Процесс этот затянулся надолго. А потом наш механик предложил перекинуться в картишки. И началась игра.

Я не участвовал в игре, но с интересом наблюдал за ней. В основном — не за картами, а за людьми. Мое внимание особенно привлек огромный, грузный негр, все лицо и руки которого были сплошь испещрены затейливой татуировкой.

Негр проигрывал, но держался невозмутимо. Только лицо его постепенно меняло цвет, из шоколадного — становилось все более серым. И все отчетливей проступали на этом сером фоне узоры дикой его татуировки. Он выгреб из карманов все деньги и отдал их, кряхтя. И погодя — снял с запястья позолоченный браслет. А потом пошептался о чем-то со своим приятелем, белобрысым поляком. И тот объявил на чистом русском языке:

— Последняя ставка. Разыгрываться будет баба, — идет?

— Баба? — удивился, вертя в пальцах колоду, механик. Опытный картежник, старый шулер, он был сейчас в выигрыше — и это далось ему без труда. — Какая баба? Что-то я не пойму.

— Хорошая, — усмехнулся поляк, — красивая. Чего еще надо?

— Но… Черт возьми, где же она?

— На шхуне. В кубрике.

— Так, — сказал задумчиво механик, — в кубрике, значит… А она чья, эта баба?

— Вон его. — Поляк ткнул пальцем в сторону негра, и тот покивал, осклабясь.

— Черненькая?

— Нет, беленькая… Да какая тебе разница?

— Никакой, — воодушевился механик. — Давай, волоки!

Самое удивительное в этой истории то, что и механик, и мы все, отнеслись к предложению поляка с полной серьезностью. Разумеется, мы были очень пьяны тогда — и как бы отключились от реальности… Ну, а кроме того, никто из нас не знал в точности: какие у этих американцев порядки? Может, у них и действительно имеются в кубриках женщины? Это мы здесь чтим старинные обычаи, боимся допускать женщин на борт, а Америка-то ведь — на другой стороне планеты! У них там, возможно, все наоборот!..

Белобрысый поляк (его звали Стасем) поспешно ушел — и воротился через четверть часа. За это время каннибал успел проиграть последнюю свою ставку. И когда Стась появился в дверях столовой, его встретил восторженный рев русских… Но тут же все умолкли: посланец воротился один!

— Эй, — грозно спросил механик, — где же баба?

— Тут, тут, — пробормотал он, — все тут! Без обману!

Протиснувшись сквозь толпу, Стась положил на стол небольшой плоский чемоданчик. Раскрыл его со звонким щелком. И жестом фокусника извлек оттуда нечто розоватое, блестящее, напоминающее пластиковый или резиновый пакет.

— Теперь, глядите, — мигнул Стась. — Слабонервных прошу удалиться! Дети до шестнадцати лет не допускаются!

И развернув странный этот пакет, он пригнулся, и начал надувать его, багровея.

И перед изумленными нашими взорами, постепенно образовались, вырисовались, очертания женской фигуры. И чем сильнее надувал ее Стась, тем все более объемной она становилась — распрямлялась, оживала, росла…

Кукла оказалась большой, — метра полтора в длину — и, выглядела теперь вполне натурально. Сработана она была по голливудскому стандарту; с белыми прямыми прядями волос, с выпуклой грудью и круглой, лоснящейся задницей. Там-то вот, сзади, и находилось отверстие для воздуха…

— Ну, а прочие детали, — завинчивая пробку, пояснил Стась, — тоже на своем месте и вполне годны к употреблению… Желающие могут убедиться, посмотреть!

Желающих оказалось множество. Лежащую на столе красотку обступили со всех сторон. И кто-то вздохнул протяжно:

— Ну прямо, как живая! Сама на грех просится… А имя-то хоть есть у нее?

— Есть, — отозвался Стась. — Мэри. Прошу любить и жаловать!

— Ее бы еще приодеть — так, чуть-чуть, для соблазну…

— Это тоже можно, — кивнул Стась. И деловито стал извлекать из чемодана и показывать собравшимся кружевные трусики, бюстгальтер, ажурные черные чулочки с красными подвязками. — Девочка с приданым!

— И где ж это вы достали такую, а? — спросил гулкий бас.

— Прислана из Квебека — по специальному заказу!

— Во, канадцы! — хохотнули в толпе, — во, черти, что делают!

— Да, это сервис…

Сидящий рядом с механиком парень сказал, похлопав его по плечу:

— Повезло тебе, старик, поперло!

— Да какое там — поперло? В чем — повезло? — внезапно и резко отозвался механик. Все это время он сидел тихо, а теперь его вдруг прорвало. Он был явно обижен и раздосадован, — он ведь рассчитывал на другое!..

— Связался с жульем. Проигрывают, а по счету не плотют.

— Это кто ж тут — жулье? — нахмурился Стась.

— Да вы оба, кто же еще! Вы мне что подсунули?

— А тебе, значит, не нравится…

— А что ж мне тут может нравиться? Я пока еще — не онанист, не извращенец, не псих.

Стась что-то быстро проговорил, обращаясь к своему другу. И тот, разинув зубастую пасть, захохотал, тряся животом стол. Потом он бросил несколько отрывистых фраз… Механик спросил с подозрением:

— Это он — о чем?

— О тебе, — пояснил поляк, — говорит: ты не псих, ты просто дурак!

— Что-о? — взревел, поднимаясь, механик, — я?..

— Ладно, черт с тобой, — махнул рукой Стась. — Не нравится девочка, я ее обратно заберу.

— Ну, уж нет, — возразил механик, — что это еще за новые фокусы!

— Но ты же сам сказал..

— Неважно. Теперь она — моя! Что захочу, то и буду с ней делать.

— Н-да, — медленно проговорил Стась, — я вижу: ты не просто дурак. Ты именно — псих! Настоящий, клинический…

И в этот самый момент за соседним столом вспыхнула шумная ссора. (Там ведь тоже играли и пили!) Послышались хриплые вопли, звон разбитого стекла. И это послужило мгновенным сигналом ко всеобщей свалке.

Механик со Стасем сцепились, рухнули на пол и покатились, рыча…

Я же оказался в самом центре водоворота; среди мелькающих кулаков и перекошенных лиц. Почему-то все люди постепенно сгрудились, скопились, вокруг нашего стола — вокруг Красотки! И какое-то время я вертелся там — уклоняясь от ударов и сам ударяя кого-то…

А потом, все заслоняя, возникла передо мною ухмыляющаяся, оскаленная, — вся в каких-то жутких орнаментах — физиономия негра.

Помнится, я несколько раз наскакивал на него, — снизу вверх, по-петушиному (причем злости у меня никакой не было, был хмельной азарт борьбы!), и он лениво оборонялся, загораживался… Но потом это ему, очевидно, надоело. Он развернулся стремительно — и в следующую секунду комната с треском перевернулась в моих глазах. Я сразу очутился под столом. И там успокоился, затих, задремал…

* * *

Когда я очнулся, побоище уже кончилось, и помещение опустело. Я лежал один, под столом, среди обломков мебели. А рядом со мною — непонятно, как сюда попавшая, — валялась злополучная Красотка. Вид у нее был плачевный, она явно успела побывать под ногами. Резина сморщилась, и груди опали, и на животе ее темнел рубчатый отпечаток чьей-то гигантской подошвы.

Да и сам я тоже выглядел не лучше… Рубашка моя была разорвана, лицо — в крови. Нос распух, расплылся и сильно болел; до него нельзя было дотронуться. Уж не сломал ли его негр? — подумал я, — только этого мне не хватало… (и вот это-то, как раз, и случилось! След негритянского нокаута остался у меня навсегда и, должен признаться, красоты он мне никак не прибавил.)

Подобрав куклу, я спрятал ее за пазухой, — чего ж ей было зря валяться? И пошатываясь, прикрывая лицо ладонью, побрел к дверям. И едва только вышел наружу — услышал милицейские свистки.

Меня арестовали и отвели в портовую комендатуру. И оказалось, что я — единственный, кого власти смогли задержать! Остальные участники драки успели скрыться. Кто-то их вовремя предупредил… Меня же ребята не заметили, забыли. И мне, таким образом, пришлось теперь отдуваться — одному за всех.

В комендатуре я натерпелся сраму! Меня долго там мытарили, допрашивали, составляли протокол. А затем я был доставлен под конвоем на борт корабля. И сдан под расписку вахтенному начальнику.

Он холодно — с каким-то брезгливым любопытством — осмотрел меня. И сухо усмехнулся:

— Вот так ты, значит, начинаешь свою морскую карьеру? Хорош… Ну, ладно. Умойся, приведи себя в порядок, а потом — зайди-ка к Старпому. Он хочет с тобой поговорить.

Час спустя я находился уже у старшего помощника капитана. И тот сказал мне:

— Вот что, голубчик. Приказано списать тебя на берег…

— Почему — списать? — испугался я. — Неужели из-за этой истории?

— Нет… Хотя она тоже, конечно, повлияла. Но главное в другом. Пришел специальный приказ из Управления…

— Насчет меня?

— В том-то и дело. Как выяснилось, ты скрыл, при поступлении на флот, кое-какие факты своей биографии. Например, старые судимости… Ведь они были?

— Ну, были, — трудно, с запинкой, признался я, — но амнистия же их сняла, отменила!

— Вот так и надо было в анкете отметить: что они, дескать, были, но теперь — сняты! Понимаешь?

— Но не совсем… Какая, в сущности разница? Ну, хотя бы даже и скрыл. Кого это задевает?

— Это задевает закон! Существует правило, по которому бывшие заключенные в загранплавание выходить не могут. Правило это весьма жесткое! А мы скоро можем оказаться в иностранных водах.

— Ну и что же теперь? — пробормотал я растерянно. — Неужели ничего нельзя придумать?..

— Не знаю, что тебе сказать, — вздохнул он. — Вообще-то можно было бы, наверное, придумать что-нибудь… Но слишком уж много ошибок ты натворил!

Было видно, что разговор этот ему, старому моряку, человеку простому и добродушному, — весьма неприятен. И говорил он, занавесив глаза седыми бровями, морщась, как от кислого.

— Во-первых, схитрил, утаил правду. А во-вторых, оказался замешанным в скандале. Капитан тобой очень недоволен! Даже видеть тебя не хочет.

— Но что же я здесь буду делать? — проговорил я с тоской, — в этой глуши, в двух шагах от Северного полюса…

— Послезавтра сюда должен зайти каботажный грузовик «Бурун». Он возвращается в Архангельск и заберет по пути тебя. Мы уже радировали на «Бурун», договорились.

— Спасибо хоть на этом, — сказал я. — Но как же все-таки в управлении смогли узнать?

— Кто-нибудь накапал, — пожал он плечами, — настучал… Стукачей у нас, сам знаешь, больше чем сельдей в море.

Так мы потолковали. И я ушел. И на прощание он сказал, крепко хлопнув меня по плечу:

— Ничего, малыш, все образуется. В следующий раз будешь умней! А лично я — что ж… Единственное, что я могу для тебя сделать, это отметить в твоих документах, что уволен ты — не по приказу из управления, а именно за пьяную драку… О приказе лучше не поминать! Это, брат, серьезно. Ну, а скандал в порту — дело ясное, простое, понятное всем… — И добавил, пряча в усах усмешку. — Но все-таки впредь старайся в скандалы не попадать!