23 октября. Премьера первого фильма о Джеймсе Бонде «Doctor No» (1962) Русский Бонд

23 октября. Премьера первого фильма о Джеймсе Бонде «Doctor No» (1962)

Русский Бонд

На самом деле первая экранизация «Казино „Рояль“» состоялась в 1954 году, в прямом эфире, был такой телеспектакль, не особенно удачный, так что визуальной бондиане уже не сорок пять, а пятьдесят три года. Но настоящее кино занимается Бондом с 1962-го, с экранизации «Doctor No», и в качестве первого агента 007 в историю вошел не Барри Нельсон, сыгравший в телеспектакле, а Шон Коннери. Именно это событие предопределило сегодняшнюю политическую конфигурацию в мире, что я сейчас и продемонстрирую.

С Бонда началась реабилитация образа разведчика в мировом искусстве. Он и так неплохо себя чувствовал, разведчик, и красавец Кадочников играл его у Барнета, но как-то его заслоняли более крутые ребята, участники боев. Собственно, именно Бонд — хотя его создатель Флеминг, возможно, того абсолютно не желал — обозначил перелом в отношении человечества к войне: ее исход перестал решаться на театре военных действий. Она переместилась в штабы, ушла в подполье, виртуализовалась; Бонд — классический персонаж холодной войны, которая по накалу, может, не уступает горячей, но ведется тихо и, слава Богу, с меньшими жертвами. Началось время тайных агентов — и не скромных заик вроде Эшендена, о котором Моэм написал свой самый личный цикл новелл, а настоящих мачо, которые на службе Ее Величества орудуют даже более лихо, чем в свое время сэр Фрэнсис Дрейк.

Сделавшись холодной, скрытой и тайной (во многом оставаясь таковой до сего дня), война не потеряла в зрелищности. Напротив — она только выиграла: крови стало не в пример меньше, драки — в основном между профессионалами, в промежутках можно любить красивых женщин и носить дорогие часы. Разведчик Бонд благодаря киноиндустрии и широко разросшемуся продакт-плейсменту стал тайным агентом не только Ее Величества, но и производителей лучших машин (в разное время он раскатывал на «Бентли», «Астон Мартин», «Форд-Мондео»), соответствующих часов («Омега»), сигарет («Честерфильд», «Филип Моррис»), мужских костюмов и ботинок. Эталонный красавец не блещет интеллектом, и именно поэтому ему достаются лучшие девушки (их рекламой он тоже занимается — для молодой актрисы роль подружки Бонда становится вожделенной раскруткой; он тебя чуть притиснет — и все про тебя узнают!!!). Прежний шпион почти обязан был выглядеть ботаном, отправлять нудные шифровки и вести многочасовые разговоры с никому неинтересными людьми; Бонд не таков — он внедрил в сознание масс принципиально новый образ тайного агента, который потому и избран Ее Величеством, что у него все самое лучшее, и сам он лучше всех. Автоматически заработала и обратная связь: если все у тебя в шоколаде — ты явно шпион. Разведчик — персонаж холеный, лощеный, ухоженный, окруженный всеобщей любовью, за ним стоит обаяние тайны, империи, немереных денег, и чем лучше он выглядит — тем величественнее мы как держава. С Бонда никто не требует отчета о тратах: его мотивы таинственны, разведчик ведь и бифштекс ест не просто так. Вдобавок, уйдя в подполье и превратившись в тайную, война не стала интеллектуальней. Здесь по-прежнему важно не столько перехитрить, сколько замочить: просто надо знать, кого мочить. Все звери автоматически выбегают на ловца: он им нравится!

Бонд незаметно (как и положено истинному разведчику) внедрил в общественное мнение новый стереотип: человек из спецслужб все умеет лучше всех и привлекает самых свежих цыпочек. Реакцией на превращение Бонда в торговую марку стал наш Штирлиц — советский шпион, отличающийся многими бондианскими чертами. Правда, он интеллектуал — куда ж иначе, — но в случае чего (как при расправе с Клаусом) стреляет не задумываясь. Девушки на него бросаются, но он к ним холоден. А что одет он лучше всех — так оно и понятно, нацистская форма так сидела на Тихонове, что стала считаться стильной даже в стране, победившей фашизм. Единственным принципиальным отличием Штирлица от Бонда была невыносимая тоска по родине: Штирлиц очень хотел вернуться на берег свой, берег ласковый, а Бонду везде родина, поскольку остальной мир, конечно, не так сильно отличается от Британской империи, как от Советского Союза. Штирлиц — не просто патриот, а патриот слезливый, сентиментальный; в остальном он круче Бонда по множеству параметров, как и многие отечественные версии западных ширпотребных образцов.

Вот тогда, в семидесятых, когда появился Штирлиц, а потом и видеомагнитофон, и фильмы обширной к тому времени бондианы стали проникать в СССР, и сформировался стереотип, которому сегодняшняя Россия обязана своим текущим положением, героем нашего массового сознания постепенно стал представитель спецслужбы, секретный агент, свой среди чужих. Произошло это не в последнюю очередь потому, что Бонд вообще ближе советскому сознанию, нежели западному: у нас ведь все тут — тайные агенты, вынужденные думать одно, говорить другое, а делать третье. Ситуация глубочайшей законспирированности была характерна в советские времена не только для диссидентской или иной антигосударственной деятельности, но и для любых способов зарабатывания настоящих денег, и для нормального — неподцензурного — творчества, и для сексуальных утех, которые вдобавок негде было организовать. В стране двойной морали шпион — всегда герой номер один, и потому со Штирлицем не мог конкурировать никто из советских телеперсонажей, а с Бондом — никто из западных идолов. Кажется, в какой-то момент Бонд стал у нас модней, чем там. Глубоко в недрах советского подсознания засела мысль о том, что единственная эффективная спецслужба — КГБ, а единственный способ прожить в СССР достойную жизнь — никогда не открывать своего истинного лица. Этот стереотип оказался живуч и сработал в эпоху всеобщей фрустрации, когда прочие надежды рухнули и иллюзии отпали. Его следы легко найти и в публицистике Виктора Черкесова, и в писаниях многих профессиональных литераторов. Кстати, я, кажется, даже знаю, почему Черкесов упоминает о «чекистском крюке». Это другая реминисценция из западного кино — капитан Хук из «Питера Пэна». Отрицательный, но очень крутой. Дастин Хоффман, что вы хотите.

Так разведчик стал нашим всем, а дальше вы знаете.

Теперь, может быть, вам понятно, почему при довольно скромном повышении своего жизненного уровня россияне уверены, что попали в рай. Почему полный уход в тень всей политической жизни радует их до визга. Почему притворство, воцарившееся на всех этажах общества, воспринимается как признак доблести, а неприкрытая и радостная ложь выглядит тонкой информационной игрой. Почему еженедельник, прославившийся некогда свободомыслием и независимостью, публикует подборку фотографий президента — в том числе в ковбойской шляпе и с голым торсом, — радостно цитируя иностранных обозревателей: «Что это за Джеймс Бонд?!».

Да, это именно Джеймс Бонд. Русский Бонд, осмысленный, но беспощадный. Тот, о ком мы так долго мечтали, в кого так упорно играли — и кого наконец избрали, чтобы не переизбрать уже никогда. А тем, кого он любит, совсем хорошо. Неудивительно, что современное российское общество — и в первую очередь творческие союзы — в подавляющем большинстве состоит из девушек Бонда, хором стенающих: «Не уходи! Не оставляй меня!».

Где-то я это уже слышал. Кажется, в фильме «Из России с любовью» (1963). Там это кричала Даниэлла Бьянки в роли Татьяны Романовой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.