ПЕРВЫЙ САЛЮТ

ПЕРВЫЙ САЛЮТ

По пыльным летним дорогам, по полям и оврагам, утопая в высокой сочной траве и еще не убранном хлебе, шли наши воины к Орлу. На их пути возникали смертельные барьеры вражеского артиллерийского огня. С утра до ночи не стихали вой и бомбовый грохот «юнкерсов». Колонны фашистских танков пытались хоть на день или ночь задержать продвижение советской армии на пылающей земле, почерневшей от копоти, не стихающих битв и крови. Но люди, поднявшиеся для наступления, не могли и не хотели останавливаться. Уже близок был Орел — с севера, с востока и с юга сжималась железная, неумолимая рука советского солдата, схватившая врага за горло.

В эти августовские дни я находился к югу от Орла. Здесь шли в битву и побеждали те самые люди, которые отразили беспримерный по силе натиск врагов на Орловско-Курском направлении. В тот день, когда враг обрушился мощными колоннами танков, сотнями артиллерийских и минометных батарей и целой армадой бомбардировщиков и истребителей на узкую полосу земли, избранную для направления главного удара, — в тот день майор Алексей Четвериков после десятой или даже пятнадцатой бомбежки заметил:

— Ничего, мы еще встретимся с ними под Орлом, тогда посмотрим… Они еще побегут!

И Четвериков, и его начальник штаба капитан Дмитрий Волошин, и автоматчики, и саперы, и бронебойщики все чаще и чаще вспоминали не Курск, а Орел. Да, уже в тот день майор Четвериков жил мыслью, что фашистам Курска уже больше не видать, а вот удержат ли они Орел — посмотрим. И в последующие дни, когда Четвериков и его бойцы двигались к Орлу, отрезая фашистам путь с юга, он был рад, что не ошибся.

Советский офицер предугадал события не потому, что он знал больше, чем многие другие, а потому, что в его душе была та же сила, которой жила вся наша армия. Четвериков хотел наступать и был уверен, что это его желание исполнится. В те дни погиб под гусеницами танков один из храбрейших бронебойщиков Петр Зотов, в огне той битвы сгорел бесстрашный наводчик противотанковой пушки Сергей Мишенко. Четвериков вспоминает о них с болью и горечью. Но и они победили — те, павшие в борьбе с врагом, и они приближались теперь к Орлу. Их слава как бы шла впереди наступающих, и никто не мог забыть о ней.

Дважды мне пришлось побывать у майора Четверикова в дни наступления. Он двигался со своей частью к селу, и в это время его нагнал связной на мотоцикле. Прибыл приказ — за два часа обойти село и отрезать противнику пути отхода. В ту же минуту вперед пошли минеры. Они должны были проложить дорогу артиллерии и пехоте. Старший сержант Николай Парамонов, о котором в батальоне говорят, что он находит мины по запаху, пополз через поле.

Парамонов сам для себя установил тридцать секунд для разминирования одного гнезда. В эти тридцать секунд он вкладывал все свое умение и отвагу, весь опыт и знания, приобретенные на войне. Парамонов отыскивал мины не только с помощью миноискателя, но и по пожелтевшим пятнам в траве. Его руки двигались с привычным проворством и ловкостью, — он ощупывал траву, землю, отыскивая в глубине притаившуюся смерть. Враг осыпал минеров снарядами, земля стонала от взрывов, но Николай Парамонов относился ко всему этому со спокойствием человека, для которого опасность является знакомым и постоянным спутником.

Да и Четвериков, когда вернулся Парамонов и доложил, что он и его люди нашли и обезвредили до тысячи мин, только кивнул головой. В этом теперь не было ничего особенного. И в этой обычности отваги и подвига, в том, что целый полк нес в себе черты и качества, в начале войны свойственные только одиночкам, была сила людей Четверикова, и он тоже к этому привык.

За два часа они совершили трудный марш под огнем врага, двигаясь с артиллерией и обозами по полям и проселкам. Они обрезали постромки, если падала раненая лошадь, и сами впрягались в орудия и повозки, обливались потом, но не задерживались для отдыха. На устах у них было только одно слово: Орел. В нем были и призыв, и клятва, и близость победы.

Четвериков выслал вперед автоматчиков. Их цепь вскоре исчезла в высокой траве. Они должны были оседлать дорогу и вызвать панику во вражеском тылу. Четвериков понимал всю сложность и особенность боев, которые велись его солдатами. Враги пытались уйти из-под ударов наших войск, и нужно было умным, а порой и дерзким маневром навязать врагу свою волю, заставить его или сдаться, или принять бой. Майор настигал фашистов, появлялся там, где им казалось, что есть новый крепкий рубеж для обороны.

Эти два часа решили судьбу целой цепи опорных пунктов, которые гитлеровцы хотели оборонять и удерживать. Лишь поздно вечером Четвериков дал отдых своим людям. Они заснули тут же, на земле, которую днем отбили у врага.

Через три дня Четвериков подошел к реке. Теперь он уже был на юго-западе от Орла. Битва за весь орловский плацдарм достигла своего высшего напряжения.

С утра до ночи враги предпринимали отчаянные попытки хотя бы ненадолго задержать продвижение советских танков, артиллерии и пехоты. Вновь появились стаи «юнкерсов», вновь в высоком знойном небе завязались воздушные бои.

В этой битве Четвериков занимал свое скромное, но важное место. Он должен был со своими пехотинцами форсировать реку и закрепиться на том берегу. Это просто сказать — «форсировать». Но для того чтобы это сделать, нужны усилия и жертвы, опыт и решимость, проявление храбрости во всем: в спуске к реке, в подвозе снарядов, в помощи застрявшей кухне, в установлении и сохранении связи, в рукопашной схватке в траншеях врага, там, на отвесном берегу.

Вот повозочный Василий Корытный. Под обстрелом и бомбежкой он подвез к реке ящики со снарядами и патронами, потом вернулся за консервами и сухарями, спрятал их в окопе и спросил:

— Все? Можно ехать?

И только тогда он признался, что ранен в плечо.

Вот телефонист Сергей Бекетов. Он тянул провод. Разорвавшийся вражеский снаряд оглушил его и засыпал землей. Он полежал с минуту, потом пополз к реке, вырыл там окопчик и, установив телефон, спокойно спросил у Четверикова:

— Как вы меня слышите, товарищ майор?

Вот повар Тимофей Гирник с той самой, застрявшей в овраге кухни. Он пробирался сюда ползком и принес три тяжелых термоса с обедом для солдат, которым предстояло проникнуть на тот берег. «Как же они пойдут не евши!» — заметил он.

Таков всеобщий войсковой дух на фронте в эти августовские дни 1943 года.

Когда потом, после форсирования реки, я спросил у Четверикова, кто отличился в этой труднейшей операции, он назвал имя человека, который погиб — сержанта Ростислава Костырина. Костырин ворвался со связкой гранат во вражеский окоп и захватил пулемет, мешавший продвижению пехоты. Храбрец был убит осколком бомбы.

— А остальные?

— Все остальные действовали как обычно, — ответил Четвериков.

И в этом «как обычно» была именно та сила, которая помогла удержать наши позиции в июльские дни, позже, в августе сокрушила врага на хорошо укрепленном орловском плацдарме.

Итак, Четвериков должен был форсировать реку. Враг сосредоточил свои огневые средства на узком изгибе ее. Майор, любивший заглядывать в психологию и ход мыслей вражеского офицера, понял, что противник ждет его здесь. Это наиболее удобное место с отлогим берегом и кустарником для его сосредоточения. Именно поэтому Четвериков решил переправляться в километре отсюда. Он нашел там мель, и ночью, вброд, без моста, только с помощью саперной разведки перешел на вражеский берег и нанес немцам удар с фланга. Конечно, нелегко идти по пояс в воде с полным вооружением и тянуть за собой пушки, минометы и обозы. Но все же к рассвету река осталась позади, и автоматчики, пехотинцы, артиллеристы продолжали свой освободительный путь.

Утром наши войска выбили немцев из Орла. И хоть в город ворвались не солдаты Четверикова, наступавшие юго-западнее Орла, но и они вложили свои кирпичи в ту великую и бессмертную цитадель, которую не смогло одолеть и о которую разбилось вражеское нашествие. В этой цитадели — отвага и стойкость, доблесть и мужество, верность идеалам и героизм советского народа. И во славу этой цитадели, в память ее жертв прозвучал в тот день — пятого августа 1943 года — первый салют в Москве, ставший после этого вестником ратных побед нашего народа.

Центральный фронт

Июнь — август 1943