ТРАССА

ТРАССА

За окном самолета бурлит, шумит, бьется река. Летчики прислушиваются, молчат. Высокий, светловолосый, всегда подтянутый Леваневский и смуглый брюнет, чье красивое и обаятельное лицо никогда не покидает веселая, добрая улыбка, — они стоят перед окном-иллюминатором и вглядываются в кромешную тьму.

Леваневский ложится спать. Он долго устраивается, укутывается, лезет в олений спальный мешок. Левченко остается дежурить — с арктическими ветрами шутить нельзя. Лучший штурман Балтийского флота, а теперь — один из лучших знатоков арктических трасс, он перебирает в памяти все трудности полета.

— Если бы у меня спросили, — говорит Левченко, — какой участок воздушного пути от Лос-Анджелеса до Булуна был самым трудным, я бы, не задумываясь, сказал:

— Северное побережье Канады.

В Америке летчиков предупреждали о предстоящих трудностях. Известный полярный исследователь Стефенсон прислал Леваневскому трогательную и заботливую телеграмму. Стефенсон советовал изменить маршрут перелета, избрать более изученный и легкий путь, лететь за высоким хребтом, за цепью гор, защищающих самолет от штормов Великого океана.

Леваневский дважды прочитал телеграмму Стефенсона, подошел к карте, на которой был вычерчен их путь, провел рукой по острым зигзагам побережья и повернулся к Левченко:

— Подсчитайте, Виктор Иванович, какой путь короче — северный или южный.

Левченко разложил карту на полу. Измерил, подсчитал, ответил:

— Короче, конечно, северный.

Леваневский подумал несколько мгновений и решил:

— Летим по северу Канады!

Утром они побывали на заводе, где готовился их самолет, а вечером и ночью вновь возвращались к маршрутам, дорогам, путям. Они заглядывали в историю. Кто летал там, на северном побережье Канады? Никто. Какая там бывает погода в это время? Никто не мог ответить летчикам на этот вопрос. Они вспомнили фразу Стефенсона: «Там лететь трудно, а местами невозможно».

В Сиэттле Леваневский обратился к метеорологу:

— Мы полетим на Джюно. Какая нас ждет погода в Британской Колумбии?

Метеоролог долго сидел над синоптической картой и, наконец, заявил:

— Там всегда туман!

Потом, помолчав, добавил:

— Видите ли, мы воздерживаемся от прогноза. Мы считаем свою науку слишком несовершенной для этой цели.

Леваневский встал и сказал:

— Полетим, посмотрим. В сущности, для этого мы и летим.

Долетев до северной оконечности острова Ванкувера, летчики попали в дождь, туман, низкую облачность. Они снизились и летели над океаном на высоте 50 метров. Неожиданно вынырнул из тумана архипелаг скалистых островов Британской Колумбии. Облака «прижимали» самолет к воде. Летчики совершили посадку в Великом океане.

Два дня Леваневский и Левченко мужественно боролись со штормом и туманом. Здесь решалась судьба всего перелета. Здесь они столкнулись лицом к лицу с бушующей стихией. Леваневский не жалел, что он полетел именно этим путем. Стефенсон прав: путь этот труден. Но надо не бояться его, а изучать, исследовать, бороться. Нужно отыскивать новые пути и новые дороги: короткие и быстрые. Именно это имел в виду Леваневский, начиная свой перелет.

Левченко устраивает себе кровать из двух кресел, смотрит на спящего Леваневского, не решается будить его.

Булун — это маленькое село, расположенное в горах, недалеко от бухты Тикси. В этот день с гор дул холодный пронизывающий ветер. Волны Лены бились об острые изломы земли. Рыбаки, спасая снасти и улов, вытащили свои узкогрудые лодки далеко на берег. Люди торопливо бежали с гор. Ветер сбивал их с ног.

Левченко закрепил самолет на якорях на середине широкой и буйной Лены. С берега люди все еще звали летчиков в гости. Они предлагали отдых и сон, покой и ужин. И когда Леваневский передал стоявшим на берегу реки, что в село он не пойдет и всю ночь останется у самолета, летчику не стали возражать. Этого требуют условия Севера. Леваневский знает Арктику. Пусть он поступает, как считает нужным.

— Но, может быть, вам нужна какая-нибудь помощь? — кричали заботливо с берега.

— Нет, — откликнулся Левченко, — шторм еще не так велик.

Он прислушивался к вою ветра, определяя его силу. Виктор Левченко заснул. Но ненадолго. Разбудил ветер.

Было холодно и тревожно. Шторм мог сорвать самолет с якорей и прижать его к скалам. Нужно следить, прислушиваться, не спать.

Леваневский проснулся, прошелся по кабине самолета, поежился от холода и снова лег. Все-таки нужно отдохнуть — предстоит тяжелый день. Во время перелета из бухты Амбарчик в Булун они попали в туман, забрались в облака, шли вслепую, не видя ни земли, ни моря, доверяясь приборам и своему опыту. Но как уснуть? Левченко стал у окна, вглядываясь в непроницаемую тьму.

— Скоро должно светать, — сказал он, — к утру ветер стихнет.

— На рассвете и уснем, — ответил Леваневский.

Так сидели они вдвоем, прислушиваясь к каждому шороху на реке. Перед рассветом ветер стал стихать. Река успокоилась, шум прибоя уже не заглушал крики людей. Леваневский завел мотор, и перелет из Лос-Анджелеса в Москву продолжался.

От Булуна мы летели над рекой. Лена сверкала внизу, то разветвляясь на протоках, то вновь сливаясь. Река пробила себе путь в горах, в тайге, в скалах.

— Это наша спутница, — говорил Левченко.

За Полярным кругом, после Жиганска, летчикам пришлось расстаться со своей «спутницей». Туман вновь закрыл от Леваневского берег. Решение принимается мгновенно. В воздухе нет времени для раздумья, и самолет начал набирать высоту. Исчезли скалы, берега, реки, тайга. Под нами плыли облака. Они напоминали айсберги, поднятые высоко в воздух.

Леваневский передал управление Левченко, открыл окно своей кабины и начал фотографировать. Он попросил Левченко повернуть немного самолет, чтобы ярче заснять облака.

В воздухе Леваневский часто превращается в кинооператора. Левченко не только штурман — он и пилот. В этом году штурман окончил Севастопольскую школу летчиков и ведет самолет уверенно и смело. И поэтому Леваневский спокойно занимается своими «киноделами» с таким же увлечением, как и авиационными. Таков уж характер у этого человека. Он отдается целиком тому делу, которое его увлекает, со всей силой своей страстной души.

От Булуна до Якутска и Красноярска мы летели почти без отдыха. Леваневский и Левченко засыпали поздно ночью и пробуждались еще до рассвета. Их день начинался задолго до восхода солнца. Они сами заливали масло, сами чистили самолет, заполняли баки бензином.

Перелетая с Лены на Ангару, Леваневский в течение часа вел свой гидросамолет над горами. Пилот показал нам: в этих горах проходят знаменитые древние сибирские тракты. Два тракта соединяют Восточную Сибирь с Якутией. Первый идет из Иркутска до Качуга. Когда-то по этому тракту гужевые обозы везли грузы с верховьев Ангары к верховьям Лены, везли месяцами в течение всего лета. Начинали свой путь ранней весной и завершали его поздней осенью. Леваневский пролетел этот путь в течение одного часа.

Недавно в горах построена и другая дорога: для автомобилей. Дорога извивается в ущельях, проходит по краю крутогора, ведет к вершине перевала. Новая дорога называется Ангаро-Ленскнм автотрактом. С высоты видно, как по дороге мчатся автомобили, скачут верховые, торопясь, обгоняя друг друга.

Леваневский повернулся к окну кабины:

— Короткие и быстрые пути революционизируют жизнь и быт людей, вливают в них новую кровь. Вот так и наш путь от Америки до Советского Союза в скором будущем сблизит Старый и Новый Свет.

Сигизмунд Леваневский верит в это будущее. Сильная и безграничная вера наполняет летчика решимостью, придает ему еще больше отваги и мужества.

На пути из Красноярска в Свердловск мы все пережили тревожный час. В воздухе обнаружилось, что шасси убраны только наполовину.

Мы летели над землей на небольшой высоте. Облака низко нависли над нами. Самолет терял скорость. Неубранные колеса и зияющие отверстия под крыльями оказывали большое сопротивление.

Леваневский «встряхнул» самолет, поднялся на большую высоту и начал пикировать. Бесполезно: колеса застряли.

Леваневский вышел из своей кабины, передав управление Виктору Левченко.

— Хочется пить, — сказал он и налил из термоса воды.

Летчик был абсолютно спокоен или не выдавал своего волнения. Изредка он поглядывал в окно, присматриваясь к колесам. Чтобы отвлечь мое внимание, заговорил об Америке. Потом вдруг сказал:

— Пойду загонять шасси!

Когда самолет пролетел над Обью, Леваневский позвал меня в свою кабину, предложил наушники от радиоприемника. Для них передавали концерт — музыку Чайковского, и Мусоргского. Тем временем летчик снова начал пробовать убирать шасси. С большими трудностями это ему наконец удалось сделать. Леваневский облегченно вздохнул.

— Все хорошо! Пойдем курить!

Мы вошли в пассажирскую кабину. Самолет летел над тайгой. Будто отвечая своим мыслям, Леваневский заметил:

— Вот они какие наши пути-дороги!

Он сел на свое место, и трудный, полный отваги и упорства путь летчика Леваневского и штурмана Левченко продолжался.

В Красноярске Леваневский и Левченко на несколько дней превратились в механиков. Они приучали и меня к этому точному и сложному ремеслу. Мы работали с рассвета до поздней ночи. Леваневский все время был молчалив, как бывает с ним в те дни, когда он не может лететь.

Сегодня у Леваневского большой день: самолет перевозят на сухопутный аэродром.

К самолету привязывают веревку, и трактор тащит сине-красную птицу через весь остров, где расположен гидропорт, к берегу Енисея. Люди поддерживают самолет за крылья, как ребенка за руки, когда его учат ходить. Самолет покачивается, медленно ползет. На берегу реки выстроен помост. Он соединен с баржей. Самолет вкатывают на баржу. Буксир тащит по Енисею необычный груз. На другом берегу, где расположен красноярский спортивный аэродром, толпы людей приветствуют Леваневского, который неотступно идет за своим самолетом.

Уже стемнело над Красноярском, силуэты гор слились с сумрачным небом, когда самолет поставили на краю аэродрома. Здесь Леваневский начинает сухопутный участок своего пути. Здесь он прощается с морем, рекой, поплавками, которые доставили ему немало хлопот.

— Спасибо, дорогие мои друзья, — говорит Леваневский всем. Усталые люди садятся отдыхать тут же на аэродроме.

Не отдыхает только Леваневский. Он бежит к аэродрому, в темноте измеряет, ощупывает, считает шаги. Потом все расходятся, и мы остаемся в кабине самолета втроем. Леваневский намечает план завтрашнего дня:

— С этого аэродрома мы взлетим с ненагруженной машиной. Перелетим на другой аэродром под Красноярском. В воздухе попробуем выпустить и убрать шасси. Если все будет благополучно, завтра же махнем до Свердловска.

Но вот наступил день отлета. Накануне Леваневский и Левченко были заняты на аэродроме и поздно легли спать. Как всегда, они рано проснулись и уехали к самолету. Снова началась будничная жизнь в воздухе, борьба с туманами, облаками. Леваневский часто выходил из своей кабины.

— Спать хочется, — говорил он и открывал окно. Вместе со свежим ветром в кабину самолета врывался шум мотора. Леваневский возвращался к штурвалу, грыз шоколад, глядел на часы.

— Сколько до Свердловска? — спросил он у Левченко.

— Еще час, — ответил штурман, — встречный ветер!

Во время полета Леваневский получает сведения о погоде, высоте облаков. На борту самолета передают ему телеграммы из Москвы от друзей и родных. Леваневский не только работает в воздухе, он живет здесь. Его жизнь — это полет и все, связанное с ним. Он намечает уже новые планы полетов, дерзких и мужественных. Когда он начинает говорить об этих полетах, он загорается. Глаза его начинают блестеть от возбуждения. Так бывает с ним редко. Леваневский принадлежит к числу людей больших чувств, но старающихся их не проявлять.

Последнюю ночь перед отлетом в Москву летчики провели на даче, в лесу, недалеко от Свердловска. Леваневский проснулся задолго до рассвета. Он вышел на балкон. Шелест леса напоминал далекий, приглушенный шум прибоя.

— Поскорей бы светало, — говорит он, обращаясь к Левченко.

На заре они завтракают и едут на аэродром. Летчикам подносят здесь цветы, желают счастливого пути. Из Москвы сообщают:

— Ждем вас ровно в пять часов вечера!

Леваневский в последний раз внимательно осматривает самолет. Пробует тормоза. В каждой мелочи проявляется его требовательность.

— Что там у нас впереди? — спрашивает Леваневский.

— Конечно, туманы, — отвечает Левченко и передает ему сводку погоды.

Летчик аккуратно складывает сводку, передает ее штурману, задумчиво смотрит вдаль, в сторону Уральского хребта, и быстро идет к самолету.

И вот начинается последний летный день, завершающий славный путь, начатый в Лос-Анджелесе. До Красноуфимска нас сопровождает солнце. В кабине самолета становится даже жарко. Леваневский снимает шлем и пиджак. Но вскоре мы попадаем в туман, и начинается слепой полет. Мы летим не видя ни земли, ни солнца.

Птицы не умеют летать вслепую! Во время нашего полета из Свердловска в Москву Сигизмунд Леваневский и Виктор Левченко доказали свое превосходство над птицами. Сперва летчик попытался пройти над лесом бреющим полетом. Но туман и тяжелые облака запутались уже в кустах.

— Пойдем вверх, — говорит Леваневский.

Самолет быстро набирает высоту. Я стою у альтиметра и вижу, как скачет белая стрелка по циферблату. Неожиданно летчик принимает другое решение.

— Над нами очень толстый слой облаков, — говорит Сигизмунд Александрович, снова пойдем вслепую!

Исчезли долины, берега рек, села, города, железные дороги, тракты. Вверху где-то светит солнце. На земле — текут реки, мчатся поезда. Здесь всего этого нет. Здесь, в тумане, только Леваневский и Левченко на своем сине-красном самолете. Они одни в огромном воздушном мире. Компас, искусственный горизонт, часы, вариометр, показатель скорости заменяют летчикам землю, солнце, реки. В руках Леваневского самолет идет ровно и в тумане.

— Болтает сильно, — жалуется Левченко, который пытается связаться по радио с Казанью.

— Ничего не поделаешь!

Сигизмунд Леваневский сидит у штурвала, он уже не смотрит в окно своей кабины: там все равно ничего не видно, кроме мутной, сероватой мглы. Летчик как бы слился с приборами, он не отрывает от них своих острых глаз.

— Сейчас под нами должна быть Казань, — говорит Левченко.

Леваневский пытается спуститься ниже, уйти от тумана. Он выключает мотор, мы чувствуем, как машина мчится вниз. Уже, кажется, совсем близка земля, а туман все так же непроницаем. Леваневский вынужден снова уйти в высоту и продолжать свой слепой полет. Он все время посматривает на часы.

— Как бы не опоздать в Москву! — говорит он.

Мало-помалу Леваневский свыкается с туманом. Он сидит, откинувшись в своем пилотском кресле. Он поворачивается и просит что-нибудь закусить. Что бы ему дать? Я предлагаю ему колбасу, помидоры и хлеб.

Потом Леваневский просит достать ему комбинезон. Я иду через весь самолет, к багажнику, приношу комбинезон. Он осторожно начинает натягивать его на себя — сперва один рукав, потом другой, затем, придерживая штурвал, начинает застегиваться. Левченко показывает рукой вниз: там показался просвет. Леваневский направляет туда самолет, но вскоре вынужден вернуться в туманную зону.

— Нас может отнести в сторону. Сильный ветер!

Это опасение, высказанное Леваневским, поддерживается штурманом. Надо во что бы то ни стало найти землю. Надо, наконец, определить: где мы находимся? С хладнокровием, которое отличает Сигизмунда Леваневского, и решительностью, которой так много у этого человека, летчик ведет самолет вниз. Вот мы уже над самым лесом. Но ничего не можем разобрать: земля закрыта. Наконец мы уходим от тумана. Вдали показался какой-то город.

— Это Муром, — радостно восклицает Левченко. — Скоро Москва!

Пролетев пять часов в тумане слепым полетом, Сигизмунд Леваневский устало поднимается, выходит из своей кабины, жадно пьет воду, садится отдыхать. Но проходит минута или две, и летчик снова вскакивает. Впереди опять туман! Летчик искусно обходит гигантское облако, берет курс на Щелковский аэродром.

— Не опоздали? — спрашивает Леваневский.

— Нет, успеем, — отвечает Левченко и торопливо складывает черновики радиограмм, карты, карандаши.

Ровно в пять часов вечера самолет проносится над Щелковским аэродромом. Из окна кабины мы видим вереницу автомобилей, ярко украшенную трибуну. Тень гигантской птицы мчится над зеленым аэродромом, над лесом, над асфальтированным шоссе, снова сворачивает на аэродром и сливается с землей.

— Выходите скорей, — кричит Леваневский, обращаясь к Левченко. — Предупредите, что я сейчас выйду.

Левченко выходит из самолета, а мы торопливо одеваемся.

Перелет закончен!

1936, сентябрь

Данный текст является ознакомительным фрагментом.