Глава одиннадцатая Разгром
Глава одиннадцатая
Разгром
С заложниками тяжело. Они живые люди, их жалко, совестно перед их семьями. Но каждое взятие заложника – это лишь эпизод, фрагмент общей картины разгрома. Разгром – по всем фронтам.
Вот лето 2011-го. Миллиардер Михаил Прохоров предпринимает попытку возродить партию «Правое дело», которая проиграла к тому времени все на свете выборы. И вторым номером в свой партийный список зовет Евгения Ройзмана. Для Ройзмана это – шанс опять пойти во власть, в ответ на давление не сдаться, а наоборот, выиграть.
Они пожимают друг другу руки. Ройзман руку Прохорова удерживает, смотрит в глаза и спрашивает:
– Что будет, если тебе прикажут в Кремле выбросить меня из списка?
– Тогда мы уйдем вместе, – говорит Прохоров.
Ровно это вскоре и случается. Послушный Кремлю партийный съезд выгоняет Ройзмана из партии, и Прохоров уходит вместе с ним.
Вот май 2013-го. Мальчишка лет девяти сидит у Ройзмана на коленях в машине за рулем. Рулит. Ройзман уважительно называет мальчишку Сергеем Николаевичем, потому что Сергей Николаевич вот уже год как бросил курить и пить. По обочине дороги бежит собака. Машина едет собаке наперерез.
– Сергей Николаевич, – говорит Ройзман, – ты реши сразу, это хорошая собака или плохая.
– Да вроде хорошая.
– Тогда не дави ее. Поворачивай руль. Поворачивай. Еще. Сильнее.
Мы едем из детского реабилитационного центра во взрослый. Несколько минут еще Сергей Николаевич рулит молча, а потом говорит:
– Мне домой надо. К бабке. На лето. Давно не был.
– Давай лучше ты на лето в лагерь поедешь. Сделаем в Быньгах лагерь. Велосипеды там будут, байдарки, в поход пойдем.
Так говорит Ройзман мальчишке, а мне потом скажет:
– Нельзя ему домой. Там вся деревня бухает. И он снова станет бухать.
До разгрома детского и взрослого реабилитационных центров в поселке Изоплит – два дня.
Два дня спустя. Мы сидим с Ройзманом в машине у запертых, заложенных изнутри лопатой вместо засова, ворот реабилитационного центра в поселке Изоплит. Нас не пускают. Внутри обыск. Реабилитант Роман Баскин, рэпер по прозвищу Рамзес, написал друзьям письмо, в котором говорил, что его в центре удерживают насильно. Друзья отнесли письмо в полицию, и вот она, полиция, – человек двадцать в масках и с автоматами.
Обыскивают, предлагают реабилитантам писать заявления, что их насильно удерживали. Увозят детей. Тут восемь детей из детского реабилитационого центра, который по соседству, в пяти минутах езды. Дети пришли, чтобы взрослые помогли им с уроками. И нарвались на обыск. И женщина из детской комнаты милиции диктует детям заявление про то, что воспитателя своего они видят впервые. Когда дети напишут заявления под диктовку, тетка из детской комнаты милиции решит, что всех несовершеннолетних следует отправить в сиротский приемник-распределитель в город Богданович. Но не найдется машины. И спросит адвоката Анастасию Удеревскую, можно ли взять машину Фонда, чтобы отвезти в Богданович изъятых у Фонда детей. Удеревская откажет, конечно.
А родители рэпера Рамзеса тоже тут. Они считают сына наркоманом, потому что речь его часто бывала бессвязной. И им трудно было поверить, что речь бессвязна не потому, что сын под действием наркотиков, а потому, что общается с космическими существами седьмого уровня плотности, – так он сам объяснял. Они плачут и говорят, что Рома – хороший мальчик. А Ройзман раздает телефонные интервью по поводу обыска и кричит в трубку, что проклятого говнокура накрыло на второй неделе трезвости, что с солевыми так бывает и что все показания Рамзеса – типичный солевой гон, ничего больше.
Накануне я был здесь, один, без Ройзмана, ходил свободно по всему реабилитационному центру и общался с реабилитантами. Они все говорили, что находятся в центре добровольно. Рамзеса не помню. Но он мог бы сказать мне, что его держат здесь насильно.
Мы сидим с Ройзманом в машине и смотрим сквозь забор, как реабилитантов выводят на двор и везут в милицию. Многие напишут против Ройзмана заявления о насильственном удержании. Некоторые не напишут заявлений и вернутся. Но центр в поселке Изоплит все равно будет закрыт вскоре. И детский будет закрыт. И заведено будет по поводу удержания Рамзеса уголовное дело. А я буду проходить по этому делу свидетелем.
Мы смотрим, как выводят реабилитантов, и Ройзман говорит:
– Тридцать человек на улице. Мало того, что они все сейчас станут колоться, так ведь еще и будут знать, что Фонда не надо бояться. Понимаешь, Валера, менты роняют мой авторитет, и это скажется на моей личной безопасности.
Тогда же. Май 2013-го. Ночь. Жена Ройзмана Юля кормит нас, потому что мы голодные. Мы едим, а Юля рассматривает справочник «Птицы Урала» и рассказывает Ройзману, как ездила с дочерью гулять в лес и каких птиц видела.
– Вот это кто, – говорит Юля. – Это дрозд-рябинник.
Ройзман быстро жует и с набитым ртом рассказывает Юле, как разгромили в поселке Изоплит реабилитационный центр.
– А это огарь, смотри, огарь, – говорит Юля и тычет пальцем в красивую красногрудую птичку.
Но Ройзман ее не слышит. Продолжает рассказывать про обыск в Изоплите. Юля долго молчит и спрашивает потом:
– Женя, почему тебе интересно про этих твоих ужасных наркоманов и неинтересно про красивых птиц?
Тогда же. Май 2013-го. Через два дня после разгрома Ройзман устраивает субботник на берегу озера Шарташ. Съезжаются реабилитанты из разных центров, сотрудники Фонда, друзья, журналисты. В качестве почетного гостя – музыкант Владимир Бегунов из группы «Чайф». Опрыскивают запястья и щиколотки средством от клещей, потому что май и клещи уже начались. Убирают мусор. Варят на берегу плов в огромном котле. Девчонки приезжают из женского реабилитационного центра. Приходят несколько реабилитантов, которых двумя днями раньше забирали в полицию. Вернулись. Некоторые вернулись. В том числе мальчишка Сергей Николаевич. Его и еще нескольких детей воспитатель спрятал, когда в реабилитационный центр явилась полиция с обыском.
Лето 2013-го. Поздний вечер. Ройзман везет реставраторам две иконы. Две огромные доски. Очень тяжелые. Мы втаскиваем их на второй этаж реставрационного училища и кладем на стол. Ройзман с реставраторами долго обсуждают детали реставрации. Они говорят слова, которых я не могу понять. Наконец мы выходим на улицу и садимся в машину. На дверях машины написано: «Иду в мэры. Ройзман». Он уже решил баллотироваться. Он садится в машину и говорит:
– Злости у меня нет, Валера. Надо, чтобы как следует мочить начали. Иначе у меня злости нет.
«Мочить» начнут. Очень скоро реставрационное училище будет закрыто, а иконы Ройзмана арестованы.
Тогда же. Лето 2013-го. Священник отец Виктор, настоятель церкви Николы-угодника в Быньгах говорит мне, что Ройзман явил ему чудо исцеления наркоманов. И что теперь отец Виктор готов за Ройзмана хоть бы даже и на каторгу. Как в воду глядит. Совсем скоро Ройзмана будут обвинять в том, что не реставрировал иконы из Быньговской церкви, а украл. И отец Виктор будет проходить по уголовному делу пока что свидетелем. А реабилитационный центр в Быньгах закроют, и чудо, которое лицезрел батюшка ежедневно, – прекратится.
Тогда же. Лето 2013-го. В женском реабилитационном центре девчонки кормят нас пирогом с капустой. Этот центр тоже закроется. Вот-вот.
Тогда же. В офисе фонда «Город без наркотиков» на улице Белинского Дюша Кабанов сидит в кабинете Ройзмана и ждет, пока Ройзман поговорит с кем-то. Офис, между прочим, под судом. Губернатор Мишарин сдавал этот офис Ройзману безвозмездно. А губернатор Куйвашев потребовал договор о безвозмездной аренде расторгнуть и заключить новый договор – на 300 000 рублей в месяц.
Дюша сидит и говорит:
– Не надо было с Прохоровым связываться. Это политика. И с Пановой не надо связываться. Пановой дадут орден за развал Фонда. Я скажу Женьке. И на Путина не надо переть. Это политика. Это война. Но состояние войны – Женькин кайф. Даже когда все хорошо, он ищет войны, а уж теперь-то… Надо остановиться, оценить ситуацию, говно отбить и переть дальше.
Через минуту Дюша попытается отговорить Ройзмана баллотироваться в мэры. И Ройзман не послушает его.
Тогда же. Лето 2013-го. Мой источник в екатеринбургской полиции скажет мне:
– Какого вероисповедания Ройзман?
Я пожму плечами.
– Чего ты не знаешь? Иудейского. И вот скажи мне, как иудей может заниматься православной иконой?
Тогда же. Ройзман организует традиционный для фонда «Город без наркотиков» футбольный турнир. Арендует семь футбольных площадок. На всякий случай. На тот случай, если в последний момент арендодатели расторгнут договор по надуманной причине. И правильно делает. В последний момент два стадиона действительно турнир проводить откажутся. Но ничего. Есть запасные варианты.
Тогда же примерно. Начальник отдела по борьбе с организованной преступностью Константин Строганов едет в отдаленную колонию, чтобы встретиться с националисткой Василисой Ковалевой, осужденной на девятнадцать лет за соучастие в двойном убийстве. В первый день осужденная говорит со Строгановым только по-английски. Во второй, когда Строганов берет с собой переводчика, Ковалева говорит только по-французски. В третий день Ковалева дает показания, что была, дескать, любовницей Ройзмана, что вместе с ним торговала крупными партиями наркотиков и что вообще фонд «Город без наркотиков» – это наркоторговый синдикат.
Эти показания Ковалевой, снятые Строгановым на видео, покажет перед самыми мэрскими выборами журналист Андрей Караулов в программе «Момент истины».
Ройзман вспомнит, что, действительно, с Ковалевой однажды виделся. Пришла молодая женщина с большой грудью и попросила Ройзмана с ней сфотографироваться. Сфотографировался. Каждый день уж десяток-то женщин точно просят Ройзмана сфотографироваться с ними.
Журналиста Караулова Ройзман публично назовет проституткой. Караулов за это подаст на Ройзмана в суд.
Почти каждый день Ройзман встречается с избирателями. Арендовать помещение для таких встреч в Екатеринбурге практически невозможно. Встречается во дворах, в парках, просто на перекрестках.
Каждую субботу, надевши красную майку, Ройзман устраивает пробежку по набережной. Как правило, с ним бежит несколько десятков, а то и несколько сотен человек. Пробежка начинается от здания губернаторской резиденции. Нарочно. Напоказ. Дразнить гусей. Дергать тигра за усы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.