Лётчики-испытатели

Лётчики-испытатели

Новый самолёт привезли на аэродром.

Он стоит на зеленом поле, отливая на солнце лаком свежей окраски, блеском металлических частей. Предстоят его испытания. Это наиболее ответственный момент рождения новой машины. В воздушном просторе на различной высоте и разных скоростях будет проверено, как осуществились замыслы конструктора.

Это сделает лётчик-испытатель. Он первый поднимет в воздух новую машину.

Пожалуй, нет среди авиаторов более благородной, возвышенной и героической профессии, чем профессия лётчика-испытателя.

Несмотря на то, что современная авиационная наука — аэродинамика, наука о прочности самолёта, о вибрации — является сильным оружием в руках конструктора, всё же первые полёты новой машины таят в себе много неожиданного. И в задачу лётчика-испытателя входит выявление всего того, что не поддаётся расчётам конструктора и научным экспериментам при проектировании.

Опасен не столько первый вылет, сколько последующие испытания: проверка максимальной скорости, высоты, проверка машины на прочность, вибрацию, штопор и др.

Искусство лётчика-испытателя в этом случае можно сравнить с искусством всадника, впервые объезжающего молодую, норовистую лошадь. Только дело у лётчика куда более сложное и опасное, чем у наездника. Как конь не хочет подчиниться воле всадника, стремится сбросить его, так и новый самолёт упорно сопротивляется овладению им и как будто старается использовать каждую ошибку конструктора и пилота…

Поэтому лётчик-испытатель очень внимательно прислушивается к поведению машины, ни на минуту не ослабляет бдительности, пока машина детально не изучена. Недаром лётчики-испытатели говорят, что с новым самолётом нельзя переходить на «ты» раньше времени.

Лётчики-испытатели незаметные, скромные герои, прокладывающие пути новой авиационной техники.

Мне приходилось встречаться с многими выдающимися представителями этой профессии — Чкаловым, Пионтковским, Супруном, Стефановским, Анохиным, Серовым, хорошо знаком я и с Громовым.

У каждого из них своя ярко выраженная индивидуальность. Но одно общее присуще всем им — глубокая, особенная любовь к авиации. Сознание долга перед Родиной, чувство ответственности за порученную машину, постоянная опасность в полёте положили на них отпечаток какой-то необыкновенной мужественной скромности, свойственной настоящим героям. Это люди честные, благородные, люди долга. И личное общение с ними полностью убеждает в этом.

С Чкаловым я впервые познакомился на авиационном заводе, куда пришёл работать после окончания академии. В то время он не имел еще той славы, которая пришла к нему позже. Знакомясь с ним, я знал только, что это душа-человек, отличный и безрассудно смелый лётчик. О смелости Валерия Павловича уже тогда ходили всевозможные легенды.

На заводе Чкалов проявил качества, необходимые для сложного и ответственного дела испытания новых самолётов. Он всегда горел желанием полнее, глубже и быстрее постигнуть, как он говорил, душу новой машины. Но Чкалов иногда без нужды рисковал собой.

Исключительную роль в его жизни сыграли встречи с товарищем Сталиным.

2 мая 1935 года Иосиф Виссарионович приехал на аэродром имени Фрунзе. В числе других лётчиков товарищу Сталину представили и Валерия Павловича. Задав ему несколько вопросов, товарищ Сталин спросил, почему Чкалов, в случае опасности не покидает машину, пользуясь парашютом, а старается спасти самолёт.

Лётчик ответил, что летает на опытных и очень ценных машинах, губить которые жалко. В критических положениях он старается спасти машину и себя.

Товарищ Сталин возразил на это:

— Ваша жизнь дороже нам любой машины.

Эти слова сильно подействовали на Чкалова. Они заставили его летать дисциплинированнее, держаться в воздухе спокойнее.

Исключительно важными явились и сталинские указания, что «смелость и отвага — неотъемлемые качества героя», но, что «смелость и отвага — это только одна сторона героизма. Другая сторона — не менее важная — это умение. Смелость, говорят, города берёт. Но это только тогда, когда смелость, отвага, готовность к риску сочетаются с отличными знаниями».

Эти указания великого вождя явились путеводной звездой не только для Чкалова, но и для всех советских лётчиков, прежде всего для лётчиков-испытателей. Они помогли им по-новому понять смысл и значение их ответственной, героической работы.

Отеческая забота Иосифа Виссарионовича о Чкалове помогла ему стать великим лётчиком нашего времени.

Чкалов — коренастый, приземистый, «косая сажень в плечах», напоминающий медведя, угловатый, прямой в разговоре, с густым сочным голосом, с волжским выговором на «о». С ним всегда было весело и интересно. Он мог бесконечно, с увлечением рассказывать всевозможные случаи из своей лёгкой жизни, и случаев таких у него было немало.

В противоположность весельчаку и балагуру, живому и быстрому Чкалову Пионтковский был медлительным и немногословным, хотя и он любил хорошую шутку.

Много и интересно рассказывал Пионтковский о нашей авиации в период гражданской войны, о старых, полуразбитых трофейных «гробах», на которых приходилось летать первое время.

Однажды, например, Пионтковский вылетел на боевое задание с наблюдателем на старом двухместном аэроплане «Сопвич». Через некоторое время командир отряда получает от него телеграмму: «Прилетели, крепко сели, вышлите платформу».

Телеграмма эта расшифровывалась так: мотор отказал, лётчик вынужден приземлиться на болоте, машина разбилась…

— Горе, а не полёты, — говорил Пионтковский, — но не унывали…

Вот что меня удивляло вначале в обоих лётчиках. Сидим, бывало, обедаем, балагурим, от души шутим, смеёмся и больше всех Чкалов. Через час-полтора испытателей ожидает рискованнейший полёт на новом самолёте. Но никаких мрачных мыслей, никакого беспокойства. Со временем я понял, что так и должно быть. Если лётчик потеряет душевное равновесие, перестанет быть уверенным в себе, в своих силах, ему не обуздать непокорной машины, ему надо кончать лётно-испытательную работу.

Конструктор обычно хоть и не умеет управлять самолётом, но ему необходимо знать самые тонкие особенности поведения самолёта в воздухе. Очень важно поэтому взаимопонимание между конструктором и лётчиком-испытателем, им надо иметь общий язык и договариваться с полуслова.

Я смотрю на лётчика-испытателя как на своего лучшего помощника в конструировании машин. Даже минутная задержка при возвращении его из очередного испытательного полёта действует болезненно. Начинаешь волноваться, строить всякие предположения — не случилось ли чего с лётчиком и машиной. И как гора сваливается с плеч, когда увидишь в небе быстро увеличивающуюся точку — на аэродром возвращается самолёт с близким и дорогим человеком!

Это чувство тревоги знакомо каждому конструктору. Я не сомневаюсь, что, так же как и я за Пионтковского, не раз волновался Туполев за Громова, когда тот первым поднимал в воздух его машины и особенно когда проводил ответственнейшие испытания при подготовке к полёту через Северный полюс.

С Пионтковским меня связывает не только долголетняя совместная работа по созданию новых самолётов, но и ещё одно важное событие в моей жизни. Мы одновременно вступали в партию, и нас принимали на одном партийном собрании.

Собрание происходило в большом ангаре, приспособленном под клуб. Ангар был полон. И, несмотря на то, что все были свои, знакомые люди — рабочие, механики, все, с кем каждый день встречались в цехах завода, на аэродроме, в конструкторском бюро, — ощущение взволнованности не оставляло меня ни на минуту.

Один за другим выходили на эстраду, к президиуму, подавшие заявления рабочие и инженеры.

Вдруг в зале сильно зашумели, все головы повернулись к выходу. Раздались аплодисменты. Обернувшись, я увидел характерную высокую сутуловатую фигуру человека в лёгком светлом пальто, с расшитой тюбетейкой на голове. Его провели в первый ряд. Свободное место было рядом со мной, и его усадили на это место. Я так был переполнен ожиданием предстоящего, что сначала и не понял, кто оказался моим соседом. И только когда он, приветливо улыбаясь из-под густых усов, протянул мне руку, я увидел, что это Алексей Максимович Горький. Можно представить мое удивление…

Алексей Максимович тяжело дышал и всё время курил. Не успеет докурить одну папиросу, достаёт другую, прикуривает от первой. Оглядев зал, он вполголоса обратился ко мне:

— Говорят, и вы сегодня вступаете в партию?

Я кивнул головой.

— Волнуетесь?

Я хотел было сказать, что не волнуюсь, но совести нехватило сказать Горькому неправду и я ответил:

— Очень волнуюсь, Алексей Максимович.

В это время Юлиан Пионтковский, стоя на трибуне, рассказывал о своей жизни, о том, как он, слесарь-моторист, в 1917 году работая в одном из авиационных отрядов, загорелся желанием стать лётчиком, сам выучился летать, затем поступил в авиационную школу, уехал на фронт, стал инструктором школы лётчиков и, наконец, лётчиком-испытателем…

— Есть ли вопросы? — спросил председатель.

Из зала раздались возгласы «знаем, знаем» и аплодисменты.

— А это кто? — спросил Горький, указывая взглядом на Пионтковского.

Я ответил:

— Мой друг, лётчик-испытатель Пионтковский.

— Ну вот видите, как вашего друга приветствуют, и вы не волнуйтесь.

Сказав это, Алексей Максимович присоединился к собранию, встретившему аплодисментами результаты голосования за приём Пионтковского в партию…

Только назавтра, успокоившись от возбуждения, я был способен в полной мере оценить вчерашнее событие и удивительную встречу с Максимом Горьким в такой знаменательный день моей жизни…

Обаятельный, светлый образ Серова, Героя Советского Союза, лётчика-испытателя, в прошлом уральского рабочего, запечатлелся в моей памяти как образ легендарного русского богатыря, виртуоза высшего пилотажа, человека с душой орла.

Лётчик-испытатель Михаил Михайлович Громов — высокий, худой, на вид сухой, холодный и даже неприступный. На самом деле это очень мягкий и деликатный человек, спортсмен с головы до пят, по-мальчишески увлекающийся всеми видами спорта и особенно лошадьми.

Из лётчиков-испытателей Громов наиболее грамотный технически, культурный и содержательный человек. Он много читает, любит музыку, ценит в жизни красивое и сам пишет книги.

Пример бережного и любовного отношения к лётчикам-испытателям показывает товарищ Сталин. Мы, конструкторы, не раз слышали его требование заботиться о полной безопасности лётчиков-испытателей при опытных полётах, создавать все условия для успеха в их сложной и опасной работе.

Товарищ Сталин лично знает наших основных лётчиков-испытателей. Он внимательно прислушивается к их голосу, и их мнение по поводу того или иного самолёта играет не последнюю роль при выборе для массового производства новой машины.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.