С МЫСЛЯМИ О БУДУЩЕМ
С МЫСЛЯМИ О БУДУЩЕМ
1
Теперь каждый человек, подъезжая к столице, ищет башню на горизонте и огорчается, если она скрыта облаками. Стремительная игла, пересекающая небо, стала яркой достопримечательностью Москвы, символом ее движения из настоящего в будущее. Она приблизила и сделала понятным это будущее с его остросовременными очертаниями, с напряженным бурным ритмом бытия.
Космическая композиция. Фото В. Пескова. 1967 г.
В наши дни ни одна высотная стройка мира не обходится уже без оглядки на это выдающееся сооружение эпохи.
В 1970 году, в канун 100-летия со дня рождения основателя нашего государства В. И. Ленина, конструктор Н. В. Никитин и возглавляемый им авторский коллектив был удостоен Ленинской премии.
Этим званием Родина удостоила конструктора Н. Никитина
Вышел документальный фильм о Николае Васильевиче Никитине с названием «Отец великана». Башня обретала все большую известность.
Н. Никитин (пятый слева) с группой проектировщиков у основания телебашни после подписания акта о сдаче. 1967 г.
Изобретатели высотных строительных конструкций едут к Никитину со всего мира, чтобы получить его благословение перед новыми шагами в небо.
В Институт экспериментального проектирования, где работает в это время конструктор Никитин, начинают поступать несвойственные тематике института заказы. «Нашему институту передано проектирование еще нескольких башенных сооружений. Последнее — телевизионная башня для Багдада. Это я становлюсь монополистом», — писал Николай Васильевич. Высота — 720 метров. Никитин подготовил предварительный проект с заключением: башню строить можно. Но не удалось конструктору создать посреди базара в Багдаде самый высокий «телеминарет» — так окрестили проект башни коллеги.
Заказ перехватили оперативные американцы и «воткнули» посреди минаретов телескопическую стальную вышку, которая, как адская труба, корежит пейзаж города «Тысячи и одной ночи». Об этом проекте Николай Васильевич не очень сожалел: он был своеобразным повторением его московской башни.
9 августа 1966 года, когда строительство в Останкине подходило к концу, конструктор получил официальное предложение из Японии построить башню высотой 4 тысячи метров. Эта высота озадачила даже Никитина, который всю жизнь мечтал о сверхгигантских сооружениях. Тут было над чем задуматься. И тем не менее конструктор взялся за разработку проекта. Вместе со своим молодым помощником кандидатом технических наук В. И. Травушем Никитин приступает к проектной разработке конструктивных идей башенного сооружения четырехкилометровой высоты. Полезная площадь сооружения позволяла поселить на этом небесном столбе целый город с населением в 500 тысяч человек. Передачу телесигналов с такой высоты осуществить предельно легко, но другие задачи с трудом поддавались решению: подача воздуха на высоту, система коммуникаций, электро - и водоснабжение заоблачных этажей — с такими задачами конструктор сталкивался впервые. Обеспечение жизнедеятельности высотного города в условиях дефицита строительных площадей в Японии Николай Васильевич решал, глубоко вникая в социально-психологические проблемы урбанизации. Башня должна была стать удобным и надежным для жилья городом будущего, о котором он мечтал в далеком детстве.
Н Никитин в период работы над проектом японского города-башни высотой 4 км и населением 500000
Предварительный инженерный проект с проработкой основных конструктивных узлов города-башни Николай Васильевич отправил в Японию с обнадеживающим выводом: достижения современной строительной техники и прогрессивный стиль проектирования высотных конструкций позволяют надеяться, что идея города-башни осуществима!
Не прошло и недели, как на Никитина тучей налетели японские корреспонденты. Газеты, радио, телевидение всего мира взахлеб заговорили о новом супергигантском проекте советского конструктора. 4 декабря 1966 года Николай Васильевич получил письмо, в котором сообщались дополнительные технические характеристики города-башни. К письму прилагалось официальное приглашение в Токио и просьба приступить к конкретной конструктивной проработке проекта. В письме сообщалось также, что достигнуто предварительное согласие всемирно известного архитектора Кендзо Тангэ участвовать в архитектурном оформлении этого проекта. «Построим капиталистам эту башню, — поговаривал Никитин, — пусть смотрят и удивляются, на что наш народ способен».
Но видимо, сдали у японцев нервы, потому что вскоре пришло другое предложение: снизить высоту с 4 тысяч до 2 тысяч метров, принимая во внимание высокую сейсмичность японских островов.
Николай Васильевич не стал распространяться о том, что главный упор в своей проектной проработке он сделал сначала на сейсмику, а потом уже на ветер силы цунами.
Новое предложение было подкреплено всеми гарантиями, на какие только была способна фирма господина Мицусибы. Сделать из большого малое не составляло для конструктора большого труда, тем более что он не расставался с надеждой поработать вместе с Кендзо Тангэ, к которому относился с большим уважением, как к ведущему урбанисту мира.
Через полгода новая детальная проектная проработка ушла в Токио и там как будто канула в воду.
Лишь три года спустя, в январе 1969 года, приехали к Никитину семь представителей фирмы. С традиционной японской вежливостью они долго извинялись за свое молчание. Но лучше предоставим слово самому Никитину.
Конструктор в частном письме писал: «Приехали в Москву семь японцев. Собираются строить башню 550 метров. Это тот самый их буржуй, который собирался строить 4000 м. Теперь остановились на 550. «Господин Мицусиба уже в возрасте и хотел бы видеть башню при жизни».
Я давал пояснения. Поднимался с ними на башню. Один японец через переводчика: «Мы много о вас слышали, рады увидеться и познакомиться, жаль, что сейчас не можете приехать в Японию для консультации».
Но Николай Васильевич уже потерял всякий интерес к так низко упавшей высоте токийской башни.
Несмотря на обрушившуюся на Никитина мировую славу, он, по свидетельству многих его сотрудников последних лет, так и не научился… быть знаменитым. Достаточно было позвонить конструктору по телефону и попросить о встрече, чтобы услышать: «Жду вас, приезжайте». Он легко откладывал свои дела для другого дела, по при строжайшем условии — чтобы в новом деле была искра творчества.
Пульс истинно творческой мысли конструктор угадывал быстро и радостно. Те, кто видел Никитина за работой, наверное, согласились бы со словами Максима Горького: «Сколько в жизни моей я видел счастливых людей, все они умели и любили работать». Часто создавалось впечатление, что Николай Васильевич черпает в работе какие-то дополнительные внутренние силы, потому что творческий процесс его всегда шел по восходящей липни, если была найдена захватывающая воображение идея. Многие конструкторы видели его сияющее лицо, когда он, отодвигая весь перекроенный чертежный лист, в котором одну чужую, приглянувшуюся ему идею нагружал десятком своих новых, удовлетворенно говорил:
— Дельно мы с вами поработали!
"Я всегда считал своей задачей активное проектирование", — сказал Н. Никитин на защите своей докторской диссертации. 1966 г.
И тогда не было человека счастливее, чем он. Никитин помогал легко и радостно, он из своего опыта знал, как трудно даются изобретателю вселяющие надежду яркие открытия ума. Конструктор заботливо оберегал даже слабый росток самостоятельной идеи и употреблял весь свой талант и авторитет на то, чтобы дать возможность идее прорасти, одеться плотью и долго жить здоровой, продуктивной жизнью. Когда же конструктивная идея, выносимая на его суд, казалась ему вторичной, несамостоятельной, он умел так посмотреть на незадачливого конструктора, что второй раз тот уж к Никитину не подходил.
Для Николая Васильевича не существовало именитых или не именитых инженеров, защищенных ученой степенью или незащищенных. Отношение ко всем было одинаковым и ровным. Он любил повторять: «Рядовых инженеров не бывает!» А в тех случаях, когда инженерная разработка не удовлетворяла его, он добавлял: «Не должно быть».
2
После башни Николай Васильевич спокойно прошел мимо искушения стать метром, поучающим, изрекающим истины в «последней инстанции». Он считал целью своей жизни активное проектирование. «Не хочется уходить с проектной работы», — говорил Никитин, отвергая высокие административные посты. Он нормально чувствовал себя лишь тогда, когда в голове теснились идеи, планы, мысли. Иногда он без ущерба для дела принимался за несколько проектных разработок сразу.
Авторские свидетельства Н. Никитина
Конструктор не любил раскачек, жалел время на настрой. Он не придумывал для себя стимулов, побуждающих к труду, знал время работы и любил его приближение. Любить начинать означало для него любить действовать. Но бывали и такие минуты, когда он писал: «Всю жизнь старался я сделать что-нибудь интересное, новое, радовался своим успехам. Работал в двух-трех местах, читал лекции, консультировал… и до сих нор от привычки радоваться своей успешной работе избавиться не могу. А радоваться нечему. Все, что я ни изобрету, принимается как должное, и от меня ждут даже гораздо большего, чем я могу дать. Кроме того, на меня легла и большая ответственность. Я никогда не боялся ее. Трудно привыкнуть обыкновенному человеку к высокому положению. Вкусу-то я в нем не нахожу».
Уже не раз это случалось в его жизни: когда нет всепоглощающей работы, Никитину грустно становится жить.
В одном из многочисленных интервью, которые приходилось давать Николаю Васильевичу, корреспондент долго пытался выведать секрет его таланта. Но конструктор само слово «талант» в приложении к самому себе резко отверг. «Если срабатывали какие-то мои личные качества то… осознание важности своей работы для страны, для народа, а затем — труд и труд, любовь к результатам труда, к тому совершенству, о котором мечтаешь».
Это был действительно «неизбывный труд», и нелегко поверить, что такая напряженность и такое обилие труда могут быть человеку в радость.
Совсем немного времени прошло, и вскоре Никитин пишет в Новосибирск свояку и коллеге Б. П. Савельеву:
«…Написал статью о новом классе конструкций — «Полюсные конструкции» (те самые конструкции, способные подвешивать купола к небу, которые башня когда-то властно отодвинула)… статью признали интересной… Конструкции понравились, и мы их применили в нескольких павильонах для выставки [имеется в виду строительная выставка].
Борис! Я тебе первому пришлю экземпляр этой статьи. Вот увидишь, как интересно. Сам на себя удивляюсь».
Высотное здание в Ташкенте выдерживает девятибалльное землетрясение. Спроектирован Н. Никитиным по принципу корабля-катамарана.1970 г.
Чтобы понять радость конструктора Никитина, достаточно сказать, что родилась не оригинальная балка или панель, родился принципиально новый класс конструкций. Это были конструкции будущих дворцов и стадионов под раздвижной крышей, купола планетариев, перекрытия театров и концертных залов. Уже первое применение этих конструкций для павильонов строительной выставки и в проекте перекрытия стадиона «Динамо» открыло Николаю Васильевичу большую будущность конструкций нового класса. Смысл и оригинальность работы этих конструкций состояли в том, что с их помощью общая конструкция здания организовывалась таким образом, что верхнее перекрытие выталкивалось и удерживалось в подвешенном состоянии нижележащими конструкциями. Эффект предварительного напряжения железобетонных конструкций был здесь использован с полной отдачей.
На основе практического применения этих конструкций Никитину удалось разработать комплексную теорию конструкций этого класса, определить спектр их возможностей и конструктивные качества. «Важным достоинством полюсных конструкций, — сообщает специальная техническая литература, — является возможность их использования для перекрытия сооружений с различной конфигурацией плана — круглой, эллиптической, квадратной и прямоугольной и, вообще, произвольной; они могут иметь положительную и отрицательную кривизну. Благодаря выгодной статической работе система отличается экономичностью; она проста в конструктивном отношении и открывает широкие архитектурные возможности».
Образец "полюсной конструкции". Купол подвешен к небу. Здание цирка в Душанбе. 1970 г.
А спустя чуть больше полугода следующее сообщение: «Пишу доклад на соискание степени доктора на тему: «Железобетонные конструкции высотных и большепролетных зданий и сооружений»… Я придумал новую систему конструкций для многоэтажных и многопролетных зданий. Сейчас занимаюсь ее пропагандой и внедрением». Здесь речь идет о системе АБВ, названной по первым буквам слов — арки, балки висячие. И если современный строительный мир видел в Никитине «бога железобетонных конструкций», который, казалось, делал из железобетона все, что ему заблагорассудится, то в системе АБВ задействовали конструкции из металла.
Система АБВ (арки, балки висячие). Верхние перекрытия держатся на вантах. Макет спорткомплекса в Калининграде
Известно, что бетон прекрасно работает на сжатие и плохо на растяжение. Металлические конструкции — наоборот: они способны выдержать огромные растягивающие силы и не выдерживают больших нагрузок на сжатие. Эти особенности металла конструктор сумел использовать с полной отдачей. Металлические перекрытия, какими бы прочными они ни были, при больших пролетах прогибаются, провисают. «И пусть себе провисают!» — решил конструктор, задумав использовать само это провисание.
Для большепролетных зданий специального назначения, таких, как кинотеатры или плавательные бассейны, более удобной будет не прямая плоская кровля, а преломленная в середине таким образом, что одна половина крыши окажется выше другой. Один скат крыши покатый, а другой — почти плоский. На самом изломе крыши Никитин поместил шарнир собственной конструкции, который позволил всей крыше произвольно подниматься и опускаться под влиянием перепадов температуры. Там, где у бассейна крыша вздымается вверх, размещены вышки для прыжков в воду, а над гладью водных дорожек плоская крыша висит несколько ниже. С кинотеатром — тот же прием. Под высоко задранной крышей размещен широкоформатный экран; кровля располагается как бы специально по расширяющемуся, восходящему лучу кинопроектора.
Расчет прост и надежен, кровлю очень удобно монтировать. И весь фокус, казалось бы, предельно прост — произвольно сломать крышу пополам, на месте излома установить шарнир, а два опорных конца крыши закрепить на двух противоположных разновысоких стенах, которые несут основную нагрузку.
Эта система показалась настолько заманчивой и привлекательной для строителей, что, как говорится, прямо с листа была реализована в целой серии зданий и сооружений. Самыми удачными реализованными своими проектами с использованием висячих конструкций АБВ Никитин считал универсальный спортивный зал в Душанбе и летний каток в Калининграде, где он приспособил к этой системе еще одно свое конструктивное новшество — ванты — подвесные стальные канаты, на которых покоится кровля. Так отголоски удачного решения телебашни позволили Никитину создать подлинно современное здание с упругим, эластичным перекрытием. И еще одна особенность увеличивала притягательную силу конструкций АБВ — расход высокопрочной стали для большепролетных перекрытий резко сокращался. В некоторых случаях экономия стали достигала 40 процентов по сравнению с другими зданиями таких же размеров и того же назначения.
Исчерпывающе использовать возможности материала, найти в самом материале ключ к удачному конструктивному решению, решить задачу самым простым и удобным способом — такими были цели его поиска и путь к удачам.
— Не надо приходить в восторг, если вы придумали что-то дельное. Пошевелите еще мозгами. Поглядите, не лежит ли еще что-то рядом, нельзя ли развить, укрепить то первое, что пришло на ум, — говорил Николай Васильевич.
Конструктор всегда искал это «дельное», находил, показывал путь, каким надо развивать открытое, а для себя снова подыскивал новую нехоженую дорогу.
3
Раздумывая о судьбах строительства, Никитин все чаще приходил к мысли, что споры о том, что первично: художественно-архитектурный образ или конструктивная система, — не только беспочвенны, а просто-напросто вредны, потому что они мешают понять существо и направленность развития строительного процесса.
Разрабатывая новые классы строительных конструкций, Николай Васильевич пытался представить, какое будущее ждет их. И в его воображении часто рисовалась удивительно реальная картина, четкая до мельчайших подробностей. На морском берегу останавливается приспособленный для жилья автофургон строительно-изыскательской группы. Трое молодых, уверенных в себе людей выходят на берег с полотенцами через плечо и спускаются к воде. У одного из них в руках планшет. Двое купаются, а третий, любуясь гигантской живописной скалой, вписывает в прибрежный пейзаж высокий многоярусный дворец санатория на морском берегу. Вскоре один из пловцов выходит из воды, задумчиво трет шею полотенцем и вдруг заявляет, что пейзаж не раскрыт, а, наоборот, закрыт…
Уже месяц живут они на берегу моря. Забракована целая гора эскизов, а решение все еще не найдено. Их никто не торопит, но они уже начинают нервничать — в скалистый берег никак не удается вписать ни эллиптическую, ни шарообразную, ни какую-либо иную строительную композицию. А ведь приехали три ведущих специалиста, создавших смелые и яркие произведения строительного искусства. Образ композиции где-то рядом, но никак не удается его схватить и высветить. Наконец приходит спасительная идея: создать рядом с черной скалой белого ее двойника, а верхний уступ скалы и верхнее перекрытие дворца соединить вертолетной площадкой. Идет разработка идеи: вырисовываются ярусы дворца, балконные пояса, которые единой спиралью сплетают тело будущего здания со скалой, на уступах которой появляются то живописный грот, то солярий, то пояс обзора. Постепенно все расставляется на свои места.
Сделано самое главное — найден художественный образ. Пришла пора приглашать строителей. Для того чтобы началась стройка, мастерам строительного дела достаточно знать примерный вес здания, размеры фундамента и этажность — от этого будет зависеть их оборудование и снаряжение, которое они сами доставят на стройплощадку.
Пока строители добираются до места, электронная вычислительная машина, которая помогала в художественном конструировании, разрабатывает программу строительного процесса на основе исходных данных и характеристик будущего дворца.
Стройка не относится к разряду высшей сложности: ее высота всего лишь семьдесят этажей, поэтому на стройплощадку прибывает бригада из десяти человек.
У подножья скалы воздвигнута легкая сферическая оболочка из округлых пластмассовых щитов с единственным проемом, через который свободно проезжает десятитонный трайлер. Под оболочкой формируется на скальном грунте мощный фундамент, а на него устанавливается пневматическая система подъема этажей.
Возведение дома начинается с верхнего перекрытия. В металлическую опалубку, способную менять свою конфигурацию, начинает поступать стальная сетка, разматываясь из рулонов, а через другие отверстия в кассетной опалубке через шланги поступает под давлением суперпластификатор — смесь текучего цемента с отвердителем. Здесь надо сказать, что именно такой пластификатор, о котором мечтали строители со времен Огюста Перре, первым внедрившего железобетон в современную архитектуру, совсем недавно изобретен в Московском научно-исследовательском институте железобетона. Этот суперпластификатор способен заполнять емкости самой сложной конфигурации и тонкого профиля.
Цемент твердеет почти моментально, кассетная опалубка не простаивает ни секунды. С каждой новой порцией заполнителей кассеты, согласно программе, то оставляются проемы для окон, то прорезаются отверстия для вентиляции, для электро - и водоснабжения. Здание растет, оно уже прорезало свою предродовую сферу и потянулось вверх.
Было время, когда никто не верил в возможность непрерывной разливки стали, а теперь отказываются верить в непрерывную разливку бетона. А с ней и в непрерывное выдвижение. Оно же так реально! Необходимо лишь заделывать в тело здания регулярную систему металлических закладных деталей, опираясь на которые пневматические системы будут непрерывно выталкивать дом вверх.
Методом выдвижения можно возводить здания любой формы. Разработан инженером А. Пружининым под руководством Н. Никитина. 1970 г.
Разработанный под руководством Никитина принцип возведения зданий методом выдвижения позволяет выталкивать дом как бы из недр земли ярус за ярусом, как это делает вся растительная природа. Недаром эта система носит название «Росток».
Благодаря ей строительная площадка избавляется от суеты и несогласованности действий и подчиняется лишь единой программе. Со стройплощадки навсегда уходит грязь, а строитель, работая под крышей, все высотные операции делает на земле… Вот тогда рабочий действительно становится сборщиком на непрерывном конвейере, где ни один дом не похож на другой и дома соревнуются между собой в своей оригинальности, естественности и удобстве для жизни и работы человека.
Особенную любовь и приверженность сохранил Николай Васильевич Никитин к высотным сооружениям. Проектная разработка экспериментального трехсотэтажного дома составляет одну из жемчужин творческого наследия конструктора. Осью шестигранника в триста этажей служит у Никитина мощная вентиляционная труба, которая, осуществляя приток воздуха на верхние этажи, выполняет и другую работу — сообщает дому-супергиганту дополнительную устойчивость, являясь ядром жесткости. Это ядро создано на основе конструктивного принципа телебашни.
4
Ранним утром в самом начале осени зазвонил телефон. В доме еще все спали, а Николай Васильевич по издавна заведенной привычке уже с шести часов сидел за работой. Эти ранние плодотворные часы, когда мир людей еще погружен в сон, он считал самыми счастливыми часами жизни. Наиболее удачные мысли приходили к нему именно в это время. До начала рабочего дня он успевал разобраться с самыми сложными своими делами и отправлялся на работу с сознанием того, что теперь день не пропадет зря. Помимо его воли мысль все равно будет целый день возвращаться к тому, что родилось утром. И вдруг — звонок. Николай Васильевич сердито снял трубку. Обычно никто не осмеливался беспокоить его в этот час, который всецело принадлежал творчеству.
Артистически поставленный бас вежливо сказал:
— Николай Васильевич Никитин, здравствуйте. Извините, если разбудил. Тогда позвоню позже.
— Нет, я не спал.
— А я, знаете ли, так и думал. Мы, мастеровые люди, обязаны рано вставать.
— Я слушаю вас.
— С вами говорит скульптор Вучетич. Зовут меня Евгений Викторович. Я знаю, как вы заняты, и все-таки прошу вас оказать мне помощь в невероятно трудном для меня и совсем простом для вас деле.
— А сколько бы это дело могло занять времени?
— Думаю, что для вас немного, совсем немного. — И, видимо истолковав вопрос конструктора как возможное согласие, с каким-то сдержанным напором спросил: — Вы не могли бы посетить меня, потому что предмет разговора с вами нетранспортабелен.
Никитин задумался, а Вучетич между тем продолжал:
— Скажите, к какому часу и куда прислать за вами машину?
— В этом нет необходимости. Я буду у вас сегодня в 16 часов. Вас устроит? Тогда диктуйте адрес.
К четырем часам пополудни Николай Васильевич поехал в сторону Тимирязевского лесопарка. Здесь в непосредственной близости от шумного Дмитровского шоссе, за стеной домов современной застройки машина конструктора остановилась перед высоким забором, за которым громоздились высокие головы монументов и неожиданный среди них подъемный кран. Тяжелые деревенские ворота растворились, и взору Никитина открылся во всей своей юной зелени широкий газон со стриженой травой. Запахло родным ароматом скошенной травы, и Николаю Васильевичу показалось, что он попал в далекую, как раннее детство, сказку. Богатый особняк с белыми колоннами, с широким крыльцом и ясными стеклами террас стоял перед ним. Плотный хмурый человек в русской посконной рубахе с лепешками глины на ней вышел ему навстречу.
Они были одинаково широки в плечах, эти двое русских мастеровых, что приближались друг к другу, остро приглядываясь на ходу. Они словно пытались выведать друг у друга сокровенные тайны, спрятанные в глубинах противоположной души.
— Очень, признаться, рад! Как добрались? Прошу, прошу. Сюда пожалуйте, — заговорил Вучетич и положил свою тяжелую руку на плечо Никитина. Николай Васильевич поежился, и рука убралась.
— Как бы вы отнеслись, если бы я предложил отметить наше знакомство? И разговаривать легче будет! — сказал Евгений Викторович, усаживая Никитина в глубокое плюшевое кресло, в котором Николай Васильевич сразу же провалился. Колени поднялись до уровня груди, и ему показалось, что он сидит на полу. Положив руки на высокие подлокотники, Никитин весело сказал:
— Давайте сперва о деле.
— Да. Так, пожалуй, будет правильно.
Вучетич стал увлеченно рассказывать об идее создать на Мамаевом кургане близ Волгограда монумент в честь битвы на Волге, с которой начиналась победа. Евгений Викторович рассказывал, что монумент ясен ему лишь в общих чертах: скульптор браковал один план за другим и ни на чем не мог остановиться.
— У меня всегда так. Видно, таланту мало, — сказал Вучетич, скорбно и шумно вздохнув. — Работа предстоит огромаднющая, а я топчусь и ни с места. — Потом он как-то сразу перестал жаловаться, заговорил убежденно и твердо. Замысел, оказывается, у него уже был готов и продуман до деталей.
— Представьте себе: Родина-мать — этакая русская красавица вольно стоит, через руку свешивается спелый сноп, а перед ней коленопреклоненный солдат кладет к ее ногам свой победный меч. Вот, дескать, мать, победил.
По бокам постамента фрагменты Сталинградской битвы. Все это будет выглядеть примерно так.
Скульптор повел Никитина в мастерскую, включил ослепительный свет и резко сдернул холст. Никитину открылась композиция, о которой говорил Вучетич. Николай Васильевич тер глаза, помутившиеся на минуту от яркого света. Евгений Викторович исподлобья смотрел на него. Конструктор поближе подошел к модели.
— Ну как, нравится? — И не успел Никитин ответить, как скульптор со злостью добавил: — А мне нет! И надо же было пускать в мастерскую любопытные носы! Вызнаете, что они со мной сделали? Они сфотографировали эту лепнину и отлили на юбилейной медали… в бронзе! Ведь ничего этого никогда не будет. Скульптура многословна и хвастлива!
Огромным, как молот, кулаком Вучетич ударил по модели. Осколки глины застучали по доскам пола.
— Ну, зачем же вы так? По-моему, совсем неплохо было, — сказал Никитин, пытаясь приделать отвалившийся сноп.
— Оставьте. Все уберут. Идите-ка лучше сюда.
Евгений Викторович сдернул еще один холст, и Никитин невольно сделал несколько шагов назад. Искаженное гневом и все же прекрасное женское лицо с широко открытым ртом пело! Даже слова можно было услышать: «Вставай, страна огромная!..» У Никитина похолодела спина. Он снял очки и повернулся к Вучетичу, словно спрашивая: «Да может ли такое быть?» И скульптор захохотал, как демон, раскатисто и зловеще. Вдосталь насладившись реакцией Никитина, Вучетич усадил его на табурет, а сам подошел к бесформенному большому кому глины и вонзил в него твердые пальцы. Скульптор сердито и сосредоточенно сопел, а то вдруг принимался немыслимо фальшиво напевать, не переставая давить и мять глину, выжимая из нее слезы. Скорые руки, на которые скульптор смотрел, словно испытывая, как они слушаются хозяина, творили у Никитина на глазах живое женское тело. Не прошло и получаса, как гневное лицо стало жить одной жизнью с только что вылепленным торсом. Женщина словно бы рвалась к ним навстречу и занесла над ними руку с мечом.
Скоро ее увидит весь мир. Главный элемент статуи находится пока на земле. 1966 г.
— Вот эта модель уже на что-то похожа. Мы с вами сделаем ее из бетона. А росточком она будет метров пятьдесят. Для этого мне нужен конструктор номер один. Это вы! Вот вам любые условия. Нужно сделать эту скульптуру. Вы — мой соавтор. Ну как, согласны?
— Пятьдесят метров? А с мечом все семьдесят?
— Ну, да! Ну, да!
— Такая не устоит. Это примерно… 30–40 тысяч тонн бетона. Без подпорок не устоит.
— Вы уверены? — с жалобой в голосе спросил Вучетич. Он медленно отчленил голову и раздавил содеянную скульптуру. Явился новый глиняный ком, и снова немые вопросы к собственным пальцам и еще более фальшивый маршевый мотив. Через полчаса, боясь повернуться, скульптор спросил: «А эта?» Никитин молча качал головой.
— Да что вы понимаете в скульптуре, черт вас подери! — закричал Вучетич. — Навязались здесь на мою голову!
Никитин встал и направился к выходу.
— А ну, садитесь! А то я усажу вас вот этими руками! — И он протянул желтые, вымазанные глиной руки. — Если я дам ей твердо стоять, то где я возьму движение?!
— Попробуйте сделать шире шаг.
— Ага, как на параде! — со злой иронией сказал скульптор. — Вы понимаете, что уйдет тело! Где я возьму ей тело, когда оно потонет в складках тряпья? — кричал Вучетич, размахивая руками, и с пальцев летели во все стороны комки глины.
Он успокоился так же быстро, как разбушевался.
— Но лицо-то, лицо вам хоть нравится? — спрашивал через минуту скульптор, снова принимаясь за работу. — А насчет шага вы очень точно сказали. Шаг надо сделать покороче, как перед броском! А плечо откинуть — тогда она выпрямится. Вот вам и устойчивость!
Закончив работу, Евгений Викторович вытер тряпкой руки.
— Это я переделывать не буду! И слушать ничего не желаю! И не говорите мне, что не так, — быстро сыпал словами скульптор и, довольно улыбаясь, с прищуром смотрел на глиняное изваяние.
Он прекрасно понимал, что движение и пластика попали в сочетание с тем, чего добивался от него конструктор.
— И нечего вам радоваться, — с напускной строгостью сказал Евгений Викторович. — Вы с ней еще наплачетесь, еще повозитесь. Идемте ужинать! — И они пошли в столовую, очень довольные друг другом.
Никитин писал об этой встрече: «Недавно пригласил меня к себе скульптор Вучетич… Я посмотрел его работу. Портретные скульптуры изумительны. Такая острота, экспрессия. Это, наверное, действительно гений.
Он лепит в глине голову Кента, Тореза, Конева за один сеанс. А дальше — «форматоры» переводят ее в гипс, бронзу, мрамор. Увеличивают в 2–3—50 раз. Это — техника».
Став автором-конструктором монумента «Родина-мать», Николай Васильевич вступил в неведомую для себя сферу высокого искусства.
Трудно было не поддаться страстной устремленности, могучему порыву прекрасной женщины с поднятым над головой мечом. И долго еще эстетическое чувство мешало ему работать, не позволяя представить скульптуру инженерной конструкцией.
Никитин рисовал план статуи — вид сверху, вид сбоку. Но чем больше он рисовал таких планов, тем больше убеждался, что опробованными приемами к этой многоплановой скульптуре подступиться не удастся. Создать внутри статуи каркас, повторяющий ее контуры, означало бы построить из переплетения металлических конструкций такую же статую, только чуть меньших размеров. Размах рук, разворот корпуса и головы не оставляли никаких надежд на успех, если не придумать какой-нибудь хитрости.
На протяжении всей своей конструкторской практики Никитин остро вслушивался в природную сущность будущего объекта, который предстояло возвести. Он отыскивал внутренне присущие объекту закономерности, пытался представить, как поведет себя сооружение, когда его будут возводить, какими силами следует наделить каждый опорный узел, где и какое ядро жесткости должно быть в нем заложено.
Но это был не дом и даже не башня, к которой можно было применить геометрически правильную схему.
Произведение искусства не хотело считаться ни с какой геометрией. Тогда Никитин отказался от политики «встроить» в статую конструктивную «куклу», отбросил привычные пути, как это он не раз уже делал.
Решение, которое нашел Никитин, было даже для его почерка настолько непривычным, что, казалось, перечеркнуло все его прежние подходы, а заодно и практику возведения монументальных скульптур. Но, как впоследствии оказалось, не отбросило, а обогатило эту практику.
Раз статуя не желает считаться ни с какой конструктивной формой, рассуждал конструктор, то пусть и форма не считается со скульптурой. Пусть статуя и конструкция сосуществуют параллельно, независимо друг от друга. Эта мысль была почти абсурдной, но от нее оказался всего один шаг до находки — превратить в «куклу» не вписанную в скульптуру конструкцию, а саму статую сделать «куклой».
В своей диссертации Николай Васильевич писал: «В результате длительных поисков принято было следующее конструктивное решение. В статую, совершенно не считаясь с ее формой, вписывается регулярная конструкция из пересекающихся под прямым углом вертикальных стенок с шагом 3 м, с постоянной толщиной 25 см. Из этой системы стенок поверхность статуи вырезает конструкцию решетки, а железобетонная оболочка включается в совместную работу с регулярной пространственной системой стенок».
Стальная многоплановая решетка стала, таким образом, сразу и обстройкой, и внутренним каркасом монумента. Но этим приемом, которого прежде никто не знал, можно было решить задачу по возведению торса статуи.
Руки, голову и развевающийся на ветру шарф, перекинутый через плечо, Никитин решил сделать на земле, а потом поднять краном и укрепить в заданном положении. Точно так, как поступил с моделью Вучетич.
Когда Никитин знакомил Евгения Викторовича со своим конструктивным решением, то не раз встречал на себе удивленно-восторженные, торжествующие взгляды скульптора.
Возведение монумента шло своим чередом, а Никитин снова углубился в строительные работы.
На закладку скульптурного ансамбля «Родина-мать» ему выехать не удалось. Последствия змеиного укуса вылились в серьезную болезнь, которая то отступала, то прогрессировала. Никитин все труднее передвигался, и врачи стали поговаривать об ампутации, которой сорок лет назад ему с таким трудом удалось избежать.
Но, несмотря на прогрессирующий недуг, ему пришлось увидеть монумент в полный рост. По руке статуи, удерживающей меч, вдруг пошли глубокие трещины. При сильном ветре меч раскачивался и угрожающе гудел.
Ветер, который конструктор так хорошо умел усмирять, здесь, на монументе, нанес ему удар. Оказалось, что проектанты не поинтересовались «розой ветров» на Мамаевом кургане, а Николай Васильевич, увлеченный непривычным делом, о привычном ветре не стал задумываться.
4 октября 1967 года Николай Васильевич получил из Волгограда телеграмму, подписанную секретарем Волгоградского обкома КПСС: «Прошу Вас немедленно выехать».
12 октября Никитин прибыл в Волгоград, где уже работала группа по его аварийным чертежам. Внутри двадцатиметрового стального меча и в полости поднятой руки срочно натянули канаты.
На курган Никитин приехал в полдень. Ходил он к тому времени уже очень тяжело, и ему принесли жесткое кресло.
— Николай Васильевич, как же так, — спрашивал его Вучетич, — мы ведь об авариях не договаривались?
Никитин хмуро молчал, морщился то ли от досады, то ли от боли в ноге.
— А если снова меч загудит? Вы уедете, а он загудит!
— Тогда я сам залезу наверх и буду меч держать. Я эту статую рассчитывал на двести лет, а с канатами она все триста простоит. Отправляйте меня домой!
«Родина-мать» сбрасывает монтажные леса
А через три дня, когда состоялось торжественное открытие монумента «Родина-мать», на боку постамента появилась мемориальная доска: «Конструкция разработана под руководством доктора технических наук Н. В. Никитина».
Это Евгений Викторович Вучетич по собственной инициативе укрепил ее на своем великом монументе.
Никитинский принцип возведения монументальных памятников был впоследствии успешно применен на Волго-Донском канале, когда воздвигался памятник В.И. Ленину, и на Курской дуге, где стоит монумент в честь победы наших войск в знаменитом танковом сражении под Курском.
5
В праздничную ночь башня начинает светиться. Ее мягкий серебряный свет кажется живым, как будто пирамидальный тополь стоит под луной.
— Я не хвастун, не честолюбец, но, ей-богу, хорошо при жизни увидеть такую постройку… — говорил Николай Васильевич Никитин, посещая свою башню.
Много раз обращались к конструктору корреспонденты с одним и тем же вопросом:
— Почему башня не носит вашего имени? Ведь так заведено не только у нас в России, но и во всем мире — Эйфелева башня, Шуховская? А почему эта не Никитинская?
И каждый раз Николай Васильевич отвечал: «По-моему, это было бы нескромно».
Но сама жизнь поправила Никитина в этой его чрезмерной скромности: все, кто участвовал в проектировании узлов башни, все, кто ее строил, ласково называли ее «Николаевна».
Этой дани любви и уважения к конструктору Никитин особенно искренне и счастливо радовался.
«Николаевна» бережет Москву и днем и ночью. Она разговаривает с Москвой, с близкими к ней городами, рассылая во все стороны свои телеволны.
С возрастом тело башни становится все крепче. По сравнению с первоначальной ее сегодняшняя прочность стала выше в полтора раза. Никитин предусматривал, что через 15–20 лет канаты натяжения, проложенные внутри башни, можно будет снять.
Повышение прочности башенного ствола-стебля не замедлили использовать радиотехники. Старая система передачи волновых сигналов с поэтическим названием «Роса» демонтирована и заменена новыми системами «Алтай», «Восток»… — их более десятка, и каждая система во много раз превосходит «Росу». Это значит, что у «Николаевны» с каждым днем появляется все больше слушателей, которые порой не ведают, что с ними говорит башня. Она продолжает учиться использовать всю высоту своего роста с наибольшей пользой для людей. Ее возможности, как видно, неисчерпаемы.
Обеспокоенные ее судьбой люди часто спрашивали конструктора: «Какой срок жизни отпущен башне?»
Николай Васильевич уверенно отвечал:
— На триста лет — гарантия! А там посмотрим…
