БЕТОННЫЙ ДВОРЕЦ
БЕТОННЫЙ ДВОРЕЦ
1
В тридцатые годы столица представляла собой большую строительную площадку. Свободных площадей в Москве, даже в ее центре, было немало. На левом берегу Москвы-реки в 1937 году было заложено невиданное для нашей страны сооружение — Дворец Советов. По проекту верхняя отметка Дворца достигала высоты 415 метров. С отметки 315 метров здание по проекту завершала гигантская статуя вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина.
Главный архитектор проекта Борис Михайлович Иофан, вернувшийся из Италии в Россию вскоре после революции, представил в макете монументальное творение, которое должно было обогатить молодую советскую архитектуру и дать направление новому этапу социалистического градостроительства. Архитектор нашел удачный идейно-художественный образ сооружения, предназначенного для массовых народных собраний. Это был грандиозный дом-памятник, демонстрирующий растущие возможности социалистического строительства.
Дворец должен был стать мощной вертикалью, которой предстояло объединить в единую композицию будущий высотный ансамбль столицы. Здание не подавляло величиной абсолютных размеров, оно смело раздвигало простор высоты. Большой круглый зал Дворца способен был вместить 21 тысячу человек. Этот зал составлял основу общего плана всего здания, конически устремленного вверх к статуе В. И. Ленина.
Макет Дворца Советов
Едва академику Галеркину стало известно, что Никитин оказался не у дел, он немедленно связался с руководством строительства Дворца и рекомендовал привлечь к работе молодого конструктора.
Еще только началось вскрытие грунтов под фундамент, а Николай Васильевич Никитин уже был зачислен одним из руководителей экспертной службы, осуществляющей архитектурно-конструкторский надзор за ходом строительных работ. Строители и проектировщики шли к нему на консультации, за советом, за помощью. Никитин внешне спокойно воспринимал тяжесть ответственности, но врожденная добросовестность не позволяла ему перекладывать ее на чужие плечи. Он считал за должное подсказывать проектировщикам решения задач, с которыми мог справиться, мучился вместе с ними над сложными проблемами конструирования, но ему и в голову не приходило претендовать на соавторство. Свои находки он раздаривал щедро и счастливо. Строителям помогал находить оптимальные режимы и технологию работ. Это был странный эксперт, который взваливал на себя функции главного инженера и находил в этом свое назначение конструктора. Вскоре не техническая экспертиза, а плодотворные консультации стали основным видом его деятельности. Советы, поиски ошибок в чертежах и расчетах, поиски верных конструктивных решений были самому Никитину полезны и интересны, но вторичность его работы, отсутствие самостоятельного поля для изобретений удручали его.
Оказалось, что ему нужно приложить совсем небольшие усилия, чтобы перейти в проектную мастерскую, где он с первого же дня оказался в самой гуще живой созидательной работы. Мастерская, в которую перешел Николай Васильевич Никитин, разрабатывала новую методику расчета круглого в плане здания Дворца. Для их уникального объекта не подходили никакие зарубежные методики расчета и возведения небоскребов. К тому же бетонные сооружения такой высоты наша страна еще не умела строить. Отдельно велись расчеты на прочность сооружения и на его устойчивость. Объемность работы и сроки ее выполнения требовали разделения функций, и в то же время каждый проектировщик должен был работать рука об руку с другими. Ведь расчет здания это не столбцы цифр и формул: это и задание конструкторской группе на изобретение оригинальных строительных конструкций с точными размерами и свойствами, а также осуществление этой изобретательской работы. В итоге конструкторский расчет означал, что весь объем подлинно инженерной работы — от изобретательского поиска до разработки технологии строительства — ложится на тех, кто за него берется. Никитину достался расчет на устойчивость. Но сложившаяся к тому времени привычка представлять задачу в комплексе, в едином взаимодействии связей подтолкнула его на инициативный шаг: он попросил доверить ему проверку расчетов пояса фундаментов не из простого пожелания удостовериться в их надежности, а затем, чтобы поискать возможность улучшить его. Эта мысль родилась у него еще до перехода в мастерскую, когда он проводил экспертизу фундаментного кольца. Ему казалось нелепым решать проблемы устойчивости без глубокого изучения принципов работы фундамента.
Дворец Советов возводился на грунтах с обильно увлажненными почвами. Грунтовые воды заставили проектировщиков пойти на чрезвычайные и дорогие меры: в основание Дворца были заложены тяжелые стальные плиты, на которые потом устанавливались железобетонные массивные блоки. Никитин уже тогда почувствовал в таком решении недоверие к железобетону. Но если утяжеление фундамента еще как-то можно было оправдать, то оправдания верхним перекрытиям, запланированным в виде монолитных керамзитобетонных плит, пущенных по стальным балкам, он не находил. Однако это был не тот проект, который он мог бы изменить по собственному усмотрению: возводился первый советский небоскреб, аналогов которому в мире еще не было.
Н. Никитин в период работы над конструкцией Дворца Советов. 1939 г.
Сложный профиль железобетонных конструкций, составляющих фундамент Дворца, затруднял расчеты. Прямоугольная низкая часть здания покоилась на одном фундаменте, а уже в него с множеством переплетений вписывался огромный железобетонный барабан, повторяющий план большого зала Дворца. Нагрузки, которые должен был выдерживать фундамент, превышали полмиллиона тонн. Одной лишь стали на каркас должно было пойти 330 тысяч тонн, не считая веса стальных плит основания. Он выверял полукилометровую протяженность фундамента метр за метром, пока не нашел рациональные узлы его сцепления с железобетонным барабаном основания. Закончив свой расчет главных фундаментов, Никитин тактично, но бесповоротно потребовал изменить конструктивное решение утвержденных проектом связующих узлов. Представленные им расчеты убедительно показали, что, когда фундамент и каркас здания соотносятся между собой как части единого организма, они обретают дополнительную устойчивость и долговечность.
Анализируя проект производства работ по строительству Дворца Советов, Николай Васильевич не раз высказывал мысль о том, что стальные конструкции, дублирующие железобетон, перегружают здание, лишают внутренние помещения воздуха, усложняют задачи архитекторов.
Время, затраченное на проверочный расчет фундаментов, не только не пропало даром, оно поставило проблему устойчивости в нужный Никитину ракурс. Весь комплекс задач расчета на устойчивость, включая температурные смещения и вертикальные нагрузки на каркас, сливался в известную для него проблему, которой он владел так, как, пожалуй, никто другой в стране: Николаю Васильевичу предстояло определить динамику ветровых нагрузок и колебаний первого советского небоскреба. Давление воздушных потоков на различной высоте, ветровая пульсация, которой будет подвержен Дворец, раскладывались в его комплексном расчете на множество составляющих, противоборствующих стихии величин. Узлы жесткости на разных уровнях каркаса от верхней отметки и до фундамента были просчитаны и укреплены с учетом динамики естественных колебаний небоскреба. Решая инженерные задачи, Никитин мысленно старался отодвинуть от себя притягательный архитектурный образ Дворца и для этой цели придумал определитель конструктивной сущности проекта: бетонная архитектура на стальном каркасе.
Шел четвертый год работы Николая Васильевича Никитина на строительстве Дворца Советов. Внимание всей страны было приковано к первому нашему небоскребу. Появились почтовые марки и открытки с изображением Дворца. Стройка шла полным ходом. Громоздились башенные краны, лязгали ковшами экскаваторы. Опущенный на двадцатиметровую глубину котлован напоминал разбуженный кратер. И в один день замерла в нем работа.
Наступило утро 22 июня 1941 года. Черное утро страны. Все созидательные силы Родины были отданы обороне, победе. Строители строили переправы, выкладывали вместо стен гати под гусеницы танков, строили оборонительные укрепления, доты, дзоты, пирсы для военных кораблей, аэродромы. Мечты о величественных белых городах отодвинулись на далекое «потом».
Рабочие места метров в проектных мастерских за кульманами занимали вчерашние студентки, быстро повзрослевшие девочки. Архитектурно-строительные КБ выдавали теперь рабочие чертежи бетонных бомбоубежищ и военных заводов.
Николай Васильевич Никитин остро переживал уход своих коллег на фронт, куда ему самому был путь заказан. Из-за своей хромоты, которая ему казалась совсем незаметной, он вынужден был вести свою войну, оставаясь в проектной мастерской.
Иногда ему случалось проходить мимо осиротелого котлована, из которого уже начал было вырастать Дворец. Техника отсюда давно ушла, и кратер котлована казался мертвым. Он ожил лишь однажды, зимой 1942 года. Снова появились башенные краны и экскаваторы, но лишь затем, чтобы достать из-под бетонных блоков стальные плиты фундамента. Это была высокопрочная сталь, из которой получалась отличная броня для танков и самоходок. Об этих стальных плитах вспомнили вовремя: боевые машины, сделанные из них на Сталинградском тракторном заводе, помогли выдержать натиск врага на Волге.
Проектные мастерские Дворца Советов сохранили старое название, но вместе с пилонами и величественными ордерами фасада замороженного небоскреба инженеры все чаще проектировали строгие большепролетные перекрытия, а оставшиеся в мастерских архитекторы тоже превратились в проектировщиков. Военная судьба железобетона не имела ничего общего с предвоенными поисками. Бетон все более превращался в удобный сплоченный в монолит материал, от которого теперь ждали гранитной прочности, а не пластики и красоты, которые так и остались до времени нераскрытыми.
Линия фронта страшной змеей извивалась на карте страны. Оборудование заводов и фабрик перемещалось на железнодорожных платформах с запада на восток, на промышленный Урал, в индустриальные города Сибири. На промышленных дворах старых демидовских заводов прямо под открытым небом начинался монтаж прокатных станов, вывезенных из Запорожья, с «Азовстали», Магнитки. Кузнечнопрессовое производство, токарные, фрезерные, инструментальные цехи — вся тяжелая и даже легкая промышленность творили в недрах своих далекую, но неотвратимую победу.
Весной 1942 года Николай Васильевич Никитин был направлен в Новосибирск для укрепления вновь созданной организации Промстройпроект. Он снова в отчем доме, но появляется там лишь в поздние ночные часы. На плечи Никитина всей своей тяжестью легла многотрудная задача: разработать типовые железобетонные детали для промышленных зданий и сооружений, чтобы спешно подвести под крыши цехи эвакуированных заводов и фабрик.
В военное время взоры строителей и проектировщиков с надеждой обратились к железобетону. Строительные конструкции из этого материала давали возможность быстро смонтировать прочное промышленное здание любого назначения. Никитину пришлось активизировать весь свой новый и старый опыт, накопленный со студенческой поры, когда рассчитывал он рамные конструкции для цехов и заводов Кузбасса.
Он проектировал типовые железобетонные детали для оборонной промышленности и строительной индустрии. Многотонные блоки фундаментов, фермы, балки, несущие колонны, кровельные плиты, настилы, панели перекрытий шли в производство прямо с его чертежной доски. Права на ошибку эта работа не предусматривала. Одна неверно рассчитанная конструкция могла вывести из строя целый заводской корпус, похоронив под собой сотни рабочих, которые в то время сутками не отходили от своих станков. Николай Васильевич прекрасно сознавал, что каждая его разработка будет тиражироваться в миллионных сериях, что в этих конструкциях, которые предстают в его чертежах и расчетах, тоже заложен вклад в победу. Никитин создавал свой универсальный «конструктор» с раннего утра и до поздней ночи. Когда темнело, работа продолжалась при свете керосиновых ламп и прекращалась лишь тогда, когда из рук выпадал карандаш.
Над дверью технического отдела, который он возглавлял, висел транспарант: «Работать, как на фронте!» Но девочки-чертежницы, девочки-проектировщицы, недавно обрезавшие косы, и престарелые инженеры, что работали под его началом, в поздние вечера оставляли его одного.
Не только из железобетона создавал свои конструкции Николай Васильевич Никитин. Он недовольно морщился, когда его называли железобетонщиком. По его мнению, конструктор не имел права на привязанность к какому бы то ни было излюбленному материалу. Мастерство конструктора он видел в умении владеть всеми свойствами природных и искусственных материалов, подчинять эти свойства целям людей, строящих заводы, дома, города.
В Промстройпроект приходили заказы не только на проектирование предприятий тяжелой промышленности и горячих цехов. Сотни тысяч эвакуированных людей оказались без крова. Нужны были дома хотя бы барачного типа, больницы, школы, текстильные и обувные фабрики.
Арматуры для железобетонных изделий не хватало. Металл нужен был для пушечных стволов и боевых машин. В дело шел природный камень, наспех обожженный кирпич, щебень и конечно же дерево, которым так богаты просторы Сибири. Строевые сосны, кедры и ели сибирских лесов, славившиеся на весь мир, являли собой богатейший материал.
Как и многие строители, Никитин ценил этот мягкий и теплый материал, удобный в работе, податливый инструменту. В то время Николай Васильевич не раз был готов возблагодарить судьбу за то, что еще в 1932 году он согласился сконструировать перекрытие для спортивного клуба «Динамо» здесь же, в родном Новосибирске. Основы перекрытия составляли деревянные большепролетные арки, по которым сферической оболочкой шел шпунтованный настил из строевой сосны. Арочный пролет достигал 22 метров, а детали арки крепились обыкновенными гвоздями. Перекрытие оказалось надежным и долговечным, оно не поддавалось ни дождю, ни ветру, легко выдерживало тяжесть сибирского снегового покрова.
Деревянное арочное перекрытие конструкции Н. Никитина. Стадион "Динамо". Новосибирск. 1932 г.
После многочисленных пристрелок Никитин предлагает создавать типовые строительные конструкции из древесины и выставляет на суд первые образцы. Опыт был признан удачным, и Николай Васильевич Никитин начинает проектировать деревянные опоры, сваи, балки для самых разнообразных строительных сооружений, как промышленных, так и гражданских. Предметом его гордости стали типовые фермы из бревен с пролетом до 24 метров. Теперь даже простые бревенчатые двухэтажки стали собирать прогрессивными монтажными методами, резко сокращая сроки строительства.
Пройдет четверть века, и Никитин, уже будучи всемирно известным конструктором телебашни, вновь вернется к деревянным конструкциям; он откроет для них новые возможности, когда с помощью синтетических клеев и прогрессивной технологии обработки древесных заготовок можно будет создавать конструкции прочные, как металл, и ни с чем не сравнимые по легкости и теплопроводности.
2
Еще не состоялось великое танковое сражение под Курском, еще немецкая военная машина продолжала нести угрозу и смерть, а страна уже готовилась к грядущим мирным дням, когда солдатам придет пора сменить винтовку на мастерок.
В начале лета 1943 года Промстройпроект вернулся в Москву, чтобы взяться за прерванные войной дела. Но теперь этих дел стало во много раз больше, потому что на земле, по которой прошел враг, остались лишь груды битого кирпича и покореженного железного хлама. Миллионы людей оказались без крова. Требовалось заново перестроить страну, а там, где хозяйничали оккупанты, разгребать еще и руины.
Восстанавливать города в их прежнем патриархальном обличий было бы нелепостью. В первозданном виде должны были восстать из руин лишь памятники архитектурной старины.
Построить в короткий срок сотни миллионов квадратных метров жилых и производственных площадей можно было лишь на индустриальной основе.
Вопрос о создании новой отрасли промышленности — промышленности строительных материалов не просто вставал с особой остротой, он стал жизненно необходимым, и думать об этом начали задолго до победы. Столица взялась за научную организацию этой работы, за подготовку наступления строительного потока на отсталый, недостойный советского человека быт, на утонувшие по самые окна развалюхи на рабочих окраинах, на землянки, сараи и даже шалаши, в которых ютились люди, вынесшие на себе все тяготы войны.
А когда прогремел салют Победы, страна уже была готова начать великую работу по восстановлению разрушенного хозяйства. Первое слово, как исстари повелось, было за строителями.
По всей стране закладывались ДОКи — деревообделочные комбинаты, ДСК — домостроительные комбинаты, заводы ЖБИ — железобетонных изделий, а несколько позже КПД — заводы крупнопанельного домостроения.
По всей стране возводились новые цементные заводы, вскрывались карьеры. Заводам стройиндустрии требовался щебень, песок, гравий, гранит, железо для арматуры и все это в невероятных количествах. Продукция новой отрасли промышленности — Промстройматериалов устремленно направляла стройку в новое русло: стройплощадка превращалась в монтажный цех сборки зданий и сооружений. Это касалось не только промышленных зданий и жилых домов, но и мостов, тоннелей, плотин и дорог, то есть всего того, что составляет непосредственное окружение человека на протяжении всей его жизни. Заводские дома и мосты не должны были потерять своей «человечности», тепла человеческих рук. Каким бы материалом ни пользовался строитель, природным или искусственно созданным на заводе ЖБИ, плоды его труда — дом, школа, завод — должны облагораживать людей, развивать в них высокое человеческое начало.
Николай Васильевич Никитин видел, как непроста проблема одухотворить бетонные блоки, сколько фантазии и выдумки потребует она от всех людей, причастных к строительству. Опасна мертвенная безликость геометрии бетонных коробов.
В муках рождалась новая эстетика строительной индустрии. Труднее всего пришлось архитекторам: ведь для них Промстройматериалы явили собой новые подрамники, новые кисти, новые краски, которые надо было срочно освоить в художественной мастерской зодчего. Заводские строительные детали требовали нового стиля и невиданных масштабов архитектурного мышления.
В этой сложной для архитектурного творчества ситуации Николай Васильевич Никитин в числе немногих строителей-конструкторов сумел точно определить свое назначение. Конструкторская мысль должна поспешить на помощь архитектурному поиску основ строительной эстетики! Помочь осмыслить богатство возможностей индустриального строительного потока, чтобы облегчить художественное освоение его. Это означало, что конструктор добровольно идет в помощники к архитектору, предоставляя ему право владеть всем багажом своего изобретательского опыта. Расковать, освободить творческую фантазию зодчего, вывести ее на новые орбиты архитектуры района и целого города — такую задачу ставил Никитин перед конструкторской мыслью, перед собой. Создавать как можно больше универсальных строительных деталей, чтобы сооружения из них могли стать яркими и разнообразными. Но в ту пору роль конструктора строительных деталей была незаметной и незавидной. К высказываниям Николая Васильевича не очень прислушивались, но сам он в своем творчестве не отклонялся от намеченного курса.
Никитин проектировал типовые заводские корпуса, но тяга к уникальным по красоте и размаху зданиям не оставляла его.
Победным 1945 годом отмечено начало проектно-изыскательских работ по возведению Дома студента — таким было первоначальное название МГУ на Ленинских горах. Возведение Дворца Советов было отложено на будущее. У разоренной войной страны появились более насущные нужды. Восстанавливать народное хозяйство нужно было грамотно, по последнему слову науки, и для этого потребовались сотни тысяч образованных специалистов, которых ждали заводы, стройки, лаборатории.
Проектировщики МГУ, вспомнив богатый довоенный опыт Никитина, накопленный при проектировании Дворца Советов, решили привлечь его к сотрудничеству. Но работу в Промстройпроекте конструктору оставлять не позволили. В Министерстве строительства СССР, которому было поручено строительство МГУ, нашли компромиссное решение: три дня в неделю Никитин будет работать над типовыми проектами новых заводских корпусов, а другие три дня — над зданием университета.
Университетский архитектурный ансамбль разрабатывал коллектив, который возглавил академик Борис Михайлович Иофан. Проект Никитину понравился. Он чем-то напоминал монументальный образ несостоявшегося Дворца Советов, но был выполнен в более лаконичных и строгих формах. Основой конструктивной системы МГУ утвердили железобетон.
С этого времени жизнь Николая Васильевича Никитина превратилась в неразмыкаемую цепь напряжений фантазии, воли и сил. Привычным стал ритм военного времени, из которого он так и не позволил себе выйти.
Творческий путь конструктора Никитина хорошо прослеживается в его письмах домой на родину. Они отражают жизнь такой, какой видел ее он сам. Письма об удачах и жизненных невзгодах, о заботах и планах; в этих письмах конструктор предстает перед нами не только в бытовом окружении, но, что особенно важно для нас, в окружении профессиональном, в раздумьях над своими делами и проблемами. Когда письма адресовались матери конструктора Ольге Николаевне, они не затрагивали профессиональных тем, но когда матери не стало, пошли письма в адрес сестры Николая Васильевича Валентины Васильевны, которая вышла замуж за инженера-проектировщика Б. П. Савельева, окончившего, так же как и Никитин, Томский технологический институт. С Борисом Петровичем Савельевым Никитин работал вместе в период эвакуации; Поэтому письма на родину далеко выходили за рамки семейных и бытовых тем. Но даже из посланий к матери видно, какое место в жизни Никитина занимает работа.
В письме от 4 апреля 1945 года Николай Васильевич писал:
«Мама! Что это ты придумала хворать. Да еще такой болезнью редкой… К. утверждает, что я в этом виноват: не пишу и заставляю тебя нервничать. Сейчас завалю тебя письмами… Пока мы живем еще за городом и не благоустроены, но ничего, обойдемся… Хлопочу о комнате. Поставили мне условие о переводе на ДС [Дом студента] как на основную работу, и тогда обещают дать комнату. Перешел, хотя и не хотелось. Теперь в ПСП [Промстройпроект] работаю по совместительству.
На ДС ужасно много работы. Все работают с 9 до 9 час. Я еще работаю дома все вечера и сплошь все воскресенья. Эта горячка продлится весь апрель и май, пока мы не выдадим чертежи фундаментов главного здания университета. Я проектирую эти фундаменты — это огромная [250 на 150 м] железобетонная конструкция. Чрезвычайно трудный расчет. Все лежит на мне. Я люблю такую напряженную работу, но тут получается уж слишком. Ну, да ничего — справимся. Денег платят довольно много, но мы с К. не можем даже сходить в магазин.
В остальном все хорошо. Вот жду комнату.
4 IV — 45. Коля».
Если нарушить хронологический порядок рассказа и немного забежать вперед, то можно увидеть, насколько Николай Васильевич ошибся в своих планах умерить через два месяца ритм работы и устроиться с жильем. Жена конструктора Екатерина Михайловна Никитина, зашифрованная в предыдущем письме буквой К., работала в отделе основных конструкций МГУ под руководством своего мужа. Письмо, которое она написала Ольге Николаевне в Новосибирск, отстоит по времени от предыдущего письма ровно на четыре года.
«Ольга Николаевна!
Очень хочется с Вами познакомиться, но придется, вероятно, подождать, пока мы с Колей более основательно устроим свою жизнь. Сейчас у нас все сложно: живем за городом, все неопределенно, много работаем.
После работы остается очень мало времени на хозяйство, а хочется, чтобы все было в порядке.
Коля ужасно много работает и не имеет ни минуты свободного времени. Я из-за этого иногда на него сержусь, так как он все готов забыть в работе. Но, правда, сейчас такое положение, что ему необходимо много работать, потому что поставлены сроки строительства, которые нужно выполнить. Он, бедный, совсем замотался. Я только не хочу, чтобы он работал из-за денег, так как считаю, что большие деньги только портят людей. И запросы в жизни должны быть умеренные.
Ольга Николаевна, я как могу заставляю его оторваться и написать Вам письмо, но он тут же забывает, потому что в голове у него одни формулы и расчеты.
У меня тоже есть мама, которую я очень редко вижу, хотя и живу недалеко… Я недавно была больна, а теперь снова бегаю на работу. Но вечерами только Коля остается, а я бегу домой одна.
4/IV — 49 г. Привет всем. Ваша Катя».
Может показаться, что не было этих четырех лет, что работа на МГУ только еще начинается. На самом же деле дворец науки, как позже назовут университет, уже начал освобождаться от строительных лесов и потянул свой гордый шпиль в московское небо. Прежними остались рабочая обстановка и старая дача на дальней окраине столицы, где Никитины снимают комнату.
3
В конце сороковых и начале пятидесятых годов в нашей стране появились первые высотные здания, которые сегодня кажутся несколько громоздкими, излишне помпезными, особенно в сравнении с современными небоскребами из бетона, стекла и стали.
В конструктивном отношении первые московские высотные дома были безупречны. Они внесли свой важный вклад в практику не только советского, но и мирового строительства.
Все зарубежные небоскребы возводились на основе непохожих друг на друга схем и никак не складывались в надежную теорию.
Научно-техническая культура высотного строительства формировалась трудно. По мнению специалистов, практика высотного каркасного строительства за рубежом не дала рациональных решений каркасных зданий, хотя в Европе и Америке поднялись после войны сотни домов в 40–50 этажей. Высота становилась знамением времени, но зарубежные специалисты не торопились делиться с нами своим опытом.
Случилось так, что одним из немногих специалистов в нашей стране, владеющим методикой высотного строительства, оказался Николай Васильевич Никитин. Несмотря на то что этот опыт был скорее умозрительным, так как ни одна высотная конструкция, разработанная им к тому времени, не была построена, он скопил предметные знания, необходимые для проектирования высотных сооружений, и с первых послевоенных лет включился в разработку проекта, у которого оказалась счастливая судьба.
Никитину выпала завидная роль сконструировать и произвести расчет первой осуществленной взаимосвязанной системы небоскреба «фундамент — каркас МГУ». Но право выполнить это задание он постепенно завоевывал в процессе работы.
Отдел фундаментов строительства МГУ. Н Никитин, М. Заполь, Л. Шерман. 1947 г.
Вначале был фундамент. Здание МГУ хорошо вписывалось в пейзаж Ленинских гор, но возводить здесь первый высотный дом было не просто рискованно, а даже опасно. Строители издавна боялись реактивных ползучих грунтов, а строить нужно было именно на таких грунтах. Досконально изучив особенности этих почв, Никитин сумел проникнуть в природу их коварства и взялся обуздать их. По мысли конструктора, удержать здание на ненадежных грунтах мог лишь жесткий, нерасчлененный бетонный пласт мощной толщины, но и он не гарантировал здание от «скольжения» и распирания фундамента изнутри недр.
Решение пришло легко и неожиданно, отодвинуло муки поиска, которым, казалось, не будет конца. Фундамент будет нерасчлененным, но не бетонный пласт и не сопряженные блоки сплотят его и помогут нейтрализовать реактивность почв, а сплоченные между собой бетонные короба, поставленные пустотами на попа. Смиряя ненадежную природу грунтов, эти короба позволят грунтам произвольно заполнять пустоты. Более того, они же предотвратят «скольжение». После предметной разработки своей идеи коробчатого фундамента Никитин увидел возможность сплотить его с помощью электросварки… По сей день здание МГУ протяженностью более 200 метров остается единственным, в фундаменте которого нет температурных швов. Главной работающей особенностью этого фундамента стала его способность выравнивать осадку мощного сооружения, нейтрализовать реактивность грунтов.
Потом пошли расчеты и чертежи. Более 20 тысяч листов рабочих чертежей выполнил Никитин со своими сотрудниками. Эти чертежи были итогом творческой работы мысли, в них представлялся конечный ее результат. В письме к матери от 30 мая 1949 года Николай Васильевич писал: «…сейчас проект фундамента заканчивается. Строители очень довольны моей работой. Получил премию 1500 рублей. Нашему отделу вручают Красное знамя и 3900 рублей, из которых мне — 550 и Кате — 200. Катенька хворает уже дней 10, сидит дома: какое-то расстройство нервной системы».
Никитин был душой и организатором этой сложнейшей многоплановой конструкции. И ее мозгом.
Когда ему пришла счастливая идея поставить университет на жесткий коробчатый фундамент, возникла та неразрешимая, проклятая задача, которую до него еще никому не удавалось решить кардинально. Дело в том, что жесткий фундамент исключал жесткий каркас здания. Не фундамент, так здание надо было разрезать температурными швами, и вот почему. Основание здания, заглубленное в землю, сохраняет относительно постоянную температуру. Это значит, что колебания температуры происходят в фундаменте так медленно, что его тело увеличивается и сжимается без ущерба самому себе. Иное дело каркас: резкие перепады температур способны разорвать самые жесткие узлы крепления. Об этом прекрасно знают строители и поэтому «разрезают» здания. Но температурные швы снижают прочность постройки, лишают ее долговечности и удобства в эксплуатации. Швы удорожают и стоимость здания. Больше всего страдают от деформации нижние пояса высотных зданий, так как именно на них приходится тяжелый весовой пресс всей громады небоскреба.
И тут Никитин находит удивительный по смелости способ перенести давление с нижних этажей на верхние, ровно распределив его по всему каркасу МГУ. Для этой цели он предложил установить колонны большой свободной высоты, а промежуточные перекрытия нижнего яруса подвесить к этим колоннам так, чтобы подвесные перекрытия не мешали колоннам свободно деформироваться.
От дерзости такого решения видавшие виды архитекторы и проектировщики только разводили руками. Но едва проходило изумление, у специалистов возникал вопрос: «А выдержат ли колонны?» Тогда Никитин развертывал другие чертежи, и снова наступала затяжная пауза.
Отказавшись от привычной конфигурации колонн, Николай Васильевич разработал новый тип колонн крестового сечения. При этом крест колонн поворачивался на 45 градусов к главным осям здания. В итоге каждый луч креста принимал на себя максимальную нагрузку перекрытий сооружения, давая замечательную возможность «получить простые и удобные в монтаже жесткие узлы каркаса», — так было написано в акте экспертизы на это изобретение Никитина. Благодаря такому конструктивному решению «диафрагмы жесткости в здании МГУ оказались в центральной зоне сооружения, а уже оттуда распределялись по всему каркасу».
Соединение наземной части МГУ с жестким фундаментом, укрепленное колоннами нового типа, дало жизнь единственному в своей неповторимости ансамблю, способность парить в воздухе, подниматься в облака.
МГУ на Ленинских горах
Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова — самое протяженное по длине здание в мире, которое не разрезано температурными швами. Тепловые колебания гасятся внутри самой конструктивной системы.
Когда строительство МГУ шло уже полным ходом, Никитина вызвал академик Лев Владимирович Руднев, главный архитектор университетского комплекса, который сменил на этом месте академика Б. М. Иофана. Они и прежде встречались на совещаниях и советах, но с глазу на глаз им еще беседовать не приходилось. Николаю Васильевичу было известно пристрастие академика Руднева к ампирным формам, и он предполагал, что разговор будет нелицеприятным, потому что конструктивная схема, заложенная Никитиным в проект, требовала некоторой упрощенности стилистических форм. Руднев встретил его действительно со строгим, озабоченным лицом, велел сесть, а сам вышел из-за огромного своего стола и заходил скорым шагом вдоль стены, увешанной яркими акварелями, которыми академик увлекался на досуге.
— Мне странно, Никитин, что вы, архитектор, ни в грош не ставите наше искусство. Не спорьте, пожалуйста, не спорьте! Я хочу понять, что вы за человек. Ваше, так сказать, кредо. И еще: как вам удается в одном лице примирить творчески одаренную личность и послушного до педантизма технического исполнителя?
— Ну, на этот вопрос я, пожалуй, смогу ответить. Когда-то в молодости я осмелился внести несколько поправок в архитектурный проект, и из этого не вышло ничего хорошего… Лично для меня. Хотя объект построился вполне приемлемый.
И Никитин коротко рассказал, как железобетонные арочные конструкции подняли свод Новосибирского вокзала и держат его до сих пор.
— Так это были вы? — удивленно протянул Руднев. — Стало быть, теперь вы решили действовать осторожнее, но беспощадней? Хотите, чтобы архитектура пошла к вам на поклон?
— У меня никогда не было таких целей и, надеюсь, что не будет. Просто у архитекторов своя работа, а у меня — своя. Разная специализация при единстве общей цели. Свою цель я вижу в том, чтобы раскрыть возможности архитектуры здания с помощью новых конструктивных схем. С двух сторон — от художественного образа и от конструктивной схемы мы вместе должны идти к современному проектированию.
— В чем же вы видите принципы этого «современного проектирования»?
— Прежде всего в правильном понимании композиции и в четком представлении перспектив…
— Что же вы тогда оставите искусству архитектуры?
— У искусства ничего отнимать нельзя. Архитектура сама превращается в деятельность, направленную на перспективное развитие социальных потребностей людей.
Наша конструкторская роль здесь вторична, но без нее современной архитектуре уже не обойтись. Мы изобретаем и испытываем строительные конструкции и детали, создаем конструктивные схемы, но одухотворяет их и дает им полнокровную жизнь архитектурный художественный образ. Конструктор, по-моему, друг и партнер архитектора, а совсем не разрушитель художественных форм. Я уверен, что, приглядевшись к существу нашей работы, архитектура получит множество непредсказуемых возможностей.
Академик оживился, словно услышал собственные мысли, облеченные в четкие формулировки.
— Если бы мои коллеги умели так же мыслить, мы бы не топтались на месте… Хотя должен вам сказать, что лично я конструктивизм не жалую. Не люблю.
— Но мы же о разных вещах, наверное, говорим. Вы о направлении в архитектуре, а я о технологии раскрытия возможностей современной архитектуры. У меня и в мыслях нет подменять искусство архитектуры железобетонной геометрией.
Никитину показалось, что Лев Владимирович не слышал его объяснений, думал о чем-то своем, отвлеченно взглядывал на него из-под круглых очков и сосредоточенно теребил свою докторскую бородку чеховских времен.
— Я думаю, — медленно сказал Руднев, — вам надо передвигать свои творческие интересы ближе к подлинной архитектуре, к архитектурному поиску. Здесь на МГУ вы утвердили себя фигурой не менее высокой, чем члены авторского коллектива. Некоторым это не очень нравится. Они прощают вам лишь потому, что вы архитектор по образованию. — Руднев на минуту задумался. Никитин напряженно молчал в ожидании его слов. — Знали бы вы, Никитин, как нужны нашей Академии архитектуры люди с вашим способом мышления! Многим одаренным людям кажется чуть ли не предательством переход к новым архитектурным формам. Мне думается, что вы смогли бы помочь нам утвердить и раздвинуть эти формы, наполнить их высотой и воздухом. По правде говоря, у меня еще не было помощников, умеющих так точно схватить главную идею постройки. Знаете ли вы, что вы сделали? Вы не только поставили наш университет на прекрасный фундамент, вы дали зданию возможность свободно дышать!
4
Никитинские коробчатые фундаменты подводились под всю шестерку первых высотных зданий Москвы. Эти монументальные сооружения были мощным шагом советских строителей, покорявших новые для себя высоты. Они по-своему красивы, они даже страдают излишней красивостью, как бы пытаясь перещеголять своим внешним видом затейливую узорчатость русских теремов.
Высотное здание на площади Восстания стоит на никитинском фундаменте
Пространственно-связевые системы каркасов этих зданий, установленные на жесткий фундамент, придают каждому зданию монолитность и надежность на века.
На университетском комплексе еще шли отделочные работы, а перед Никитиным была уже поставлена новая задача — разработать несущие конструкции для Дворца культуры и науки в Варшаве.
Никто не собирался освобождать его от работы на МГУ, пока объект не будет завершен полностью, и Николаю Васильевичу пришлось не то что раздвоиться, а растроиться. Ведь в период строительства университета он уже был занят на двух фронтах — МГУ и Промстройпроекте, где он числился ведущим конструктором.
Начало пятидесятых годов было для Никитина одним из самых горячих периодов в его творческой судьбе.
В Промстройпроекте, или, как звал его Никитин, ПСП, ни одна работа не была похожа на другую. Их связывала лишь общая цель — беспрерывно создавать новые строительные конструкции для промышленных зданий и сооружений. Разрабатывались и тут же шли на испытательный полигон не виданные прежде большепролетные балки, железобетонные пояса-фермы с металлической затяжкой (позже эти затяжки назовут анкерными болтами), новые панели перекрытий для заводских цехов.
Задачи ставились самые разнообразные. Большой удачей сам конструктор считал разработку нового типа волнистых асбестоцементных плит, из которых до сих пор строят амбары, зерновые склады шатрового типа, промышленные галереи, градирни, ангары для самолетов. Старые плиты применялись прежде лишь для кровли деревенских домов, они были недолговечны и хрупки.
Разработанный Никитиным оптимальный профиль асбестоцементных плит превратил их из «сельского шифера» в надежный строительный материал для промышленных сооружений. Николай Васильевич разработал конструкцию этих плит, «найдя функциональную зависимость между длиной, высотой волны и толщиной плиты». Но полевые испытания показали, что и новые плиты расслаиваются, трещат и ломаются, несмотря на их повышенную прочность, если их применять для кровли горячих цехов. Но именно это и было их главным назначением — горячий цех.
Начались многочисленные опыты, которые Никитин проводил на испытательном стенде собственной конструкции. Он искал причины коробления плит, а когда нашел, не стал насиловать природу асбестоцемента, а, напротив, стал всматриваться в нее, стремясь понять ее загадки. Прочный негорючий материал, каким был асбестоцемент, предназначенный для металлургических заводов, должен был подчиниться своему назначению. Плиты тем временем трещали и ломались в самых неожиданных местах, но виной тому оказались не они сами, а жесткие узлы крепления их к кровельным балкам и друг к другу. Стало быть, нужно как-то по-новому наводить крышу на здание. Идя вслед за природой материалов, Никитин предоставил асбестоцементным плитам возможность свободно деформироваться. Задача — повысить прочность трансформировалась в другую: как снизить величину возникающих внутри плиты напряжений, как повысить ее «степень свободы»? И тогда начались поиски нового способа крепления плит.
Николай Васильевич, став на время механиком, изобретает удивительно простое приспособление — крепежные болты на растяжках… Асбестоцементные плиты усиленного профиля стали легкими и надежными ограждающими универсальными конструкциями благодаря гибкому и прочному креплению.
Конструктор не умел делить задачи на большие и малые. Чаще всего в выборе темы он руководствовался социальной необходимостью, потребностью народного хозяйства. Поэтому спектр его творческих поисков был бесконечно широк.
Никитин принимается за разработку фундаментов для цехов горячей и холодной прокатки стали, используя опыт строительства МГУ. В итоге прокатные станы новых металлургических заводов страны получают не подверженные вибрации монолитные фундаменты с небывало низкой стоимостью строительства.
«Новое», «оригинальное», «впервые в строительной практике» — эти определения фигурируют во всех авторских свидетельствах и патентах Николая Васильевича Никитина.
Многообразие задач заставляет конструктора вникать в технологию самых различных отраслей народного хозяйства. Вслед за выполнением заказов для металлургической промышленности Никитин разрабатывает рациональную систему перекрытий для новых текстильных комбинатов. Задача формулировалась так: создать систему верхних перекрытий, способную без промежуточных опор перекрывать огромные производственные площади. При этом перекрытия не должны бояться вибрации, создаваемой сотнями ткацких станков, работающих в цехе.
Николай Васильевич разрабатывает прогрессивную технологию возведения облегченных шедовых оболочек из железобетона толщиной не более 5 сантиметров. Шедовые оболочки — сложные пространственные конструкции, напоминающие своей формой наполненные ветром треугольные паруса. Поднятые на мощные железобетонные столбы, эти «паруса» составляли затейливую волнистую кровлю. Прошедшие режим предварительного напряжения, эти конструкции превратились в бетонные оболочки, перекрывающие производственную площадь ткацкого цеха. Решив задачи по выработке оптимального профиля, конструктор столкнулся с другими трудностями: как навести эти перекрытия? Ни один кран не способен был выполнить эту работу, не поранив нежного тела оболочки.
И снова Никитин превращается в механика. Он изобретает знаменитую теперь в строительстве передвижную платформу, снабженную системой домкратов, осуществляющих сразу со многих точек плавный подъем железобетонного «паруса» на высоту кровельной отметки. Впервые в отечественной и мировой строительной практике вместо подъемных кранов стала применяться система домкратов. Тогда же Никитин впервые почувствовал, как далеко могло бы пойти это изобретение…
Двадцать лет спустя к Николаю Васильевичу пришел молодой инженер А. 3. Пружинин и принес на суд конструктора разработку нового принципа возведения зданий и сооружений методом выдвижения. Чем-то далеким и дорогим повеяло от этой разработки, когда Никитин вник в ее суть.
По разработке молодого инженера строительный процесс представлялся так: сначала, как обычно, закладывается фундамент, а на фундамент устанавливается… крыша. Домкраты, связанные в единую систему, приподнимают кровлю, а под ней формируется прямо на земле верхний этаж зданий. Снова включается в работу система домкратов, поднимая вверх на уровень одного этажа смонтированную конструкцию «кровля — верхний этаж». И так один за другим под крышей формируются этажи. Здание вырастает из земли, как гриб.
Благодаря этому методу открылась возможность начинать стройку с венца. Новшество не только открывало небывалые возможности строительной механики, но и выводило строительство на более прогрессивный уровень организации работ.
Николаю Васильевичу очень понравился этот пугающий своей простотой метод, который при очевидной своей привлекательности требовал от строителей высокой производственной культуры, точности монтажа, высочайшей координации и согласованности всех производственных звеньев. В разработке метода незримо присутствовал творческий никитинский почерк. Семя проросло высоким стройным деревом…
Конструктор был занят новыми изобретениями, когда узнал, что творческий коллектив, осуществляющий цикл работ по шедовым конструкциям для текстильных предприятий, удостоен Государственной премии СССР. Моспроект к тому времени закончил проектирование основных конструкций МГУ, но продолжал удерживать при себе конструктора, предвидя впереди новые большие задачи. А Никитин тем временем начинал задыхаться от обилия разбросанных, не связанных между собой тем, втайне мечтая о цельном, самостоятельном, большом деле, которому можно было бы отдаться безраздельно. Он не мог знать тогда, что вся его предельно напряженная, не позволяющая расслабиться работа точно подведет его к главному делу жизни.
Ясное представление о жизни конструктора в тот период дает письмо от 10 октября 1954 года, адресованное сестре Валентине Васильевне в Новосибирск.
«Здравствуй, Валя!
…Как-то очень трудно мне жить на свете. Вот опишу тебе вчерашний день подробно:
7.30 — встаю, бреюсь (бреюсь я каждый день), моюсь. Катенька тоже встает, греет мне сосиски… 8.30 — выхожу из дома. Мокрый снег с дождем. У меня зонт. Автобус. Сижу. Читаю «Далекое — близкое» Репина. Совершенно чудесная книжка. Через 8 минут метро. Еду 20 минут. Опять читаю. Пересадка на автобус. Тут уже с трудом втискиваюсь. Зонт и портфель мешают. Около 15 минут меня жмут, толкают и ругают. Конец. Приехали. Новодевичий монастырь. Выхожу. Зонт. Снег. Небольшой переход. Ожидание 5–7 минут. Еще автобус, тут можно сидеть и читать, но ехать 6 минут. Приехал в ПСП [Промстройпроект]. Поднимаюсь во второй этаж. Прихожу в отдел. Все за работой. Я опаздываю на час по праву совместителя. Комната в два окна. Работают в тесноте человек 20. «Здрасте… здрасте». Сажусь за стол. Звонок по телефону: «…Да, пришел».
Подходит Шерман: «Н. В., ну как же тут не получается…»
Сверху прибывают двое (те, что справлялись по телефону): «Мы на минуточку. Вот открытая эстакада, и мы решили сделать расчет на действие температуры и вот по этой формуле…» — и т. п.