Тетрадь № 4

Тетрадь № 4

Коломея, 11/VII 1944 г.

Продолжаем блаженствовать в этом симпатичном городке. Зажились мы в нем. Наступили жаркие дни. Поспели некоторые сорта ягод. Яблоки тоже начинают быть съедобными. Купаемся в речке, название ее Прут. Вода замечательно приятная. Третьего дня ездил за город: учил стрелять из пушки своих учеников, помпотехов. Стреляли очень удачно. Приезжал командующий и очень был доволен. Затем учил их бросать РПГ-40. Получилось маленькое ЧП. При разрыве одной из гранат мне что-то ударило всего на сантиметр от левого глаза. Кровь потекла энергично, но глаз не повредило. Впрочем, левый глаз это ерунда, правый было бы жалко. (…)

21/VII 1944 г.

Кажется, кончился наш долгосрочный отдых. Завтра выезжаем на выполнение боевого задания. Идем на Станислав. Из дивизии нас, кажется, все же отнимают. Если из дивизии мы уйдем, то дадут нам жизни — это уж точно. Да и пора нам браться за дело — ведь десятый месяц пошел с тех пор, как были мы последний раз в бою. Только что кончилось совещание командиров техчасти. Люди мы все уже бывалые, деловые, каждый в своем деле специалист. Так что совещаться долго не пришлось, все понятно. Впрочем, до утра еще может быть десять перемен.

Последние дни в Коломее мы пожили очень весело. Какая-то полоса пошла винная, каждый день то из одних источников, то из других. Вино и вино, даже надоело, пожалуй, для здоровья вредно. Часто ходил в кино, один раз в театр, — в общем, проводил время сравнительно культурно. Баб здесь до чертовой матери, и надо отдать справедливость полячкам в отношении красоты. Я здесь с ними не связывался ни с одной. Ребята мои прямо очертенели. Я им не препятствую. Где они — я знаю. Если мне срочно понадобится — вызову. Сами же они являются только под утро и, судя по их рассказам, ходят не безрезультатно. (…)

23/VII 1944 г.

Вчера ночью выехали из Коломеи. Было очень темно. Дорога плохая. В довершение ко всему разразился ливень, и в результате всех этих бед многие наши машины, особенно транспортные, оказались в неподвижном состоянии, то на боку в придорожной канаве, то поперек дороги. Тем не менее к утру сегодняшнего дня все боевые машины были на назначенных им позициях. Предстоял бой. Артподготовка должна была начаться в 5 часов утра, но была отложена на неопределенное время. Позавтракав, я отправился к намечаемому месту действия наших машин. Взял с собой одного своего мастера и необходимый инструмент. Начало у нас получилось очень плачевное: несколько машин, не дойдя еще до огневых позиций, взорвались на минах, причем часть на своих же. Экипажи тоже вышли из строя, убитыми и ранеными. Некоторых разнесло на куски. Я целый день лазил среди пехоты под артиллерийским огнем; снаряды рвались в нескольких метрах от меня, но не зацепило. Была страшенная жара. Домой вернулся весь мокрый от пота, страшно усталый. Умылся, поел и лег отдыхать с колоссальнейшим удовольствием.

Больше всего от этого дня в памяти осталась замечательнейшая артподготовка, произведенная нашей артиллерией. Часов в 9 утра, среди полной тишины, вдруг длинной очередью «сыграла» «катюша», и в тот же миг разом грянули наши орудия, наставленные на огромной площади. Их заговорило сразу несколько сотен. В воздухе запахло дымом и гарью, а вся местность покрылась сизым дымком. До чего же возбуждающе действует этот мощный концерт. Как смело и радостно себя чувствуешь. Так и хочется кричать "ура!" и бежать в атаку.

2 августа 1944 года

(…)Бои мы вели в условиях горной и лесной местности. Это было очень похоже на горную охоту на кабана — тоже облава, засада, прямое преследование и так далее. Только роль кабанов выполняли в данном случае мадьяры. За неделю побили их до черта. На некоторых участках лесных дорог они валяются один к одному на значительном протяжении. В плен их набрали несколько тысяч.

Пришлось мне участвовать и в непосредственной драке с мадьярами. Было это так: однажды находился я на КП, было там несколько больших начальников, связисты, незначительная охрана и несколько случайных людей, вроде меня. КП находился на возвышенности, а впереди — маленькое селение, кукурузные и прочие поля, а дальше кругом — лес и горы. Пехота наша была далеко в стороне, и вообще, где кто находится, иногда даже сказать бывало трудновато.(…)

Очень обидный случай получился с командиром 1-й батареи лейтенантом Лбовым. Я с ним очень дружил. Он в нашем полку со дня формирования. На фронте он с первых дней Отечественной войны и воевал очень неплохо. Интересный и остроумный был мужик. Я бывал с ним в нескольких боевых переделках. Никогда у него не было ни тени страха. Всегда юмор, шутки. И вот была у него в кармане штанов граната с ввинченным запалом. Это, конечно, глупо. Не знаю уж, каким образом, но выдернулась у запала чека, и вот слышит он, что щелкнул механизм запала, точнее, произошел выстрел капсюля воспламенителя. И вот он знает, что через 2–3 секунды произойдет взрыв. Представляю себе всю неприятность этого короткого времени. Он хотел выхватить гранату из кармана, но в таких случаях всегда что-нибудь за что-нибудь зацепится. Лбов и в этом случае оказался молодцом. Несмотря на грозившую ему гибель, он крикнул окружавшим его людям: "Разбегайся!" В следующий момент граната разорвалась у него в кармане. Оторвало ему пальцы на руке, которой он пытался выхватить гранату. Жутко разворотило ему бедро. Мясо получилось кусками, да сразу какое-то черное. Увезли его в госпиталь, но я лично сомневаюсь, чтобы вышло что-либо хорошее. Наверно, помрет.

13 августа 1944 года

Сегодня я со своими ребятами ездил в горы по ущелью вдоль речки. Хотели поглушить рыбу. Замечательно красивы эти предгорья Карпат: высокие обрывы, замечательный лес, внизу желтые квадратики посевов, еще ниже извивается речка — замечательно.

Рыбы мы не наглушили, но прокатились хорошо. На обратном пути неслись по хорошему шоссе под уклон километров 70 в час. Шофер у меня — лихач, да и сам я люблю быструю езду. А приехали домой, смотрим, а шкворень у переднего правого колеса совсем вылез кверху из-за неисправности запорного болта. Еще бы чуть-чуть, десяток крепких толчков, и колесо отлетело бы к чертовой матери. Не собрали бы мы тогда своих косточек, — все, кто был в машине. Черт его знает, как в жизни получается: на каждом шагу и с самых неожиданных направлений смерть заносит над тобой свою костлявую руку. Когда же эта рука, наконец, поразит меня, и при каких обстоятельствах?

18 августа 1944 года

День авиации. И верно, сегодня наша авиация с утра весь день проявляет активность. Эшелон за эшелоном уходят штурмовики в сторону фронта. До передовой еще 50 км. Мы здесь остановились на короткий отдых, сделав около 150 км от предыдущей остановки. Львов проехали стороной, он у нас остался справа. Проехали городки Ланцуг, Жешув, перед нами — Перемышль. Городки эти все похожи один на другой. Места уже не такие красивые, как Карпаты. Горы кончились, их нет уже даже на горизонте.

24/ХП — 1944 г.

Опять вступили в бои. Направление — на Краков. Против нас на этот раз большие силы немцев: 18-я дивизия «СС» — «Германия». У них порядочно тяжелых и средних танков. По показаниям пленных и по сведениям нашей разведки, на каждый батальон — 6 танков. С нашей стороны танков мало, но зато хорошо действует наша штурмовая авиация. С немецкой стороны авиации пока что совсем нет. Большое затруднение с доставкой снарядов: их приходится возить сюда за 500 км на автомашинах. Сейчас в нашей дивизии стоит целый артполк в бездействии из-за отсутствия боеприпасов.

Вчера и сегодня опять попадал под артналет противника. Признаться, меня уже не веселит эта музыка, она мне надоела. Нервы в такие моменты напрягаются, и лучше, чтобы этого не было.

Ночью вызывали на передовую ремонтировать пушки. Проехали много километров на полуторке в полной темноте, без дороги, среди воронок, окопов, пней и прочего, — удовольствие много ниже среднего. Общая скорость передвижения 2–3 км в час.

Говорят, будто бы по радио передали о взятии союзниками Парижа. Если это так, — хорошо. Впрочем, пленные немцы говорят, что германское командование предпочитает отдать всю Германию союзникам, чем русским сдать какие-либо территории, гораздо менее для немцев ценные. И будто бы немцы даже перебрасывают часть своих сил из Франции на восточный фронт, то есть против русских, очевидно, считая, что опасность с Востока для них страшнее, чем опасность «западная». Возможно, во всем этом и есть доля истины. Как бы там ни было, до чего же надоело все это! И когда же этому конец?

Черт его знает, почему так получается: когда долго стоишь где-либо на отдыхе, так хочется скорее в бои, и это искренне. А как затешешься в эту чертову перепалку, то, очевидно, нервишек надолго не хватает, и думаешь скорей бы на передышку.

Здесь полны дворы гусей, уток, кур и прочего, в сарайчиках свиньи и коровы, а хозяев нету, они, наверно, убежали в лес или в те села, для которых война уже кончена. Мы, конечно, не особенно стесняемся, раз такое дело, — варим и жарим все, что нам понравится.

8-е сентября 1944 г.

Начало осени! Как я люблю это время года! Не только начало осени, а всю осень вообще, до самых морозов и снегов. С этим временем года связаны все лучшие воспоминания моей жизни, а именно: охота — самое мое любимое занятие. Вот уже четвертый год, как я не имею возможности по-настоящему поохотиться. Стосковался по этому занятию чертовски. Вчера лазил здесь по лесу и полям с маленькой собачкой Тузиком, но без ружья. Выгнали зайца и стаю куропаток. А в общем, здесь места довольно печальные. Сплошь песок. Правда, очень много соснового леса, и хорошего, а больше ничего нет. Озер нет, гор нет, рек нет, болот нет. Селения расположены довольно густо. Живут здешние поляки очень скучно, хотя и не голодно. Посевы у них неважнецкие, плохая почва. Очень много домашней птицы. Имеют по одной лошадке. Коров у некоторых 2 и 3, но толку с этого особого нет. Они, очевидно, плохой породы, и, кроме того, нет хороших настоящих сенокосов. Кормят скот резаной соломой и что-то в нее подмешивают. В отношении молочных продуктов дело обстоит паршиво. Корова у них дает 3–5 литров молока, в то время как в других местах, где мне приходилось бывать, хотя бы в Буковине, есть коровы, дающие 50 литров молока в день, то есть в 10 раз больше. Водки здесь тоже ни черта не найдешь, а если попадается, то слабая. Баб хороших что-то не видно, в общем, весьма скучная сторонка. Скорее бы куда-либо в другие края!

17 сентября 1944 г.

Ночью немцы устроили для нас радиопередачу. Транслировали русские народные песни. Причем, зная, что мы — дивизия казачья, немцы передавали в основном такие песни, как "Реве тай стогне Днипр широкий". Затем они по своему глупому обыкновению занялись агитацией. Заверяют нас, что надежды на скорый конец войны совершенно неосновательны, что, наоборот, война будет весьма затяжная. Предлагают переходить на их сторону, обещают всякие льготы. Все это, конечно, устарело и годилось разве что в 41–42 годах. Наши самоходки ответили на это 30 снарядами. Передачу они все же довели до конца и закончили ее в 4.30 утра, предварительно передав нам привет и пожелав спокойной ночи.

Сегодня облазил все наши пушки на передовой и проверил, что было нужно. Ребята, совершенно искренне, не узнают меня без бороды и, даже когда я подхожу совсем вплотную, спрашивают меня, кто я такой и что мне нужно, а затем уж хватаются за голову или за живот в припадке сногсшибательного удивления, и кричат, и смеются.

Все они ругают меня за то, что сбрил бороду. Их много, а я один, и везде одна и та же история, так что мне это уже надоело. Все обязательно требуют объяснения моего поступка, и, чтобы удовлетворить их любопытство, я одним рассказываю, что, дескать, в бороде завелись паразиты (что в нашей жизни очень возможно), но поскольку это довольно гнусно, то этому быстро и охотно верят. Другим я рассказываю, что, дескать, с бородой мне бабы не дают, то есть дают, да не сразу, проходит пятидневка, пока докажешь, что ты молодой, а это, как известно, в военной жизни недопустимо: нам необходимо в один вечер успеть познакомиться с намеченной особой, и жениться на ней, и развестись, а в наших условиях не всегда успеешь в этом деле. Между прочим, последнее объяснение, хотя и не является основной причиной моего поступка, но, пожалуй, таит в себе некоторую к тому предпосылку.

Ходят слухи, что нас собираются перебрасывать в Румынию, но мне кажется, что они не имеют под собой достаточных оснований. Увидим.

19 сентября 1944 г.

"Цивильный" нагнал водки, очень неплохой, и нам поставил литр в виде угощения. Сейчас уже двадцать минут третьего, а мои ребята все еще режутся в «очко» с двумя «цивильными». Играют на злотые и на камешки для зажигалок, причем один камешек «куштует» 20 злотых. Колода у них неполная, нет в ней шестерок и семерок. Банк у них доходит до 200–300 злотых. Это довольно много, по здешним меркам. Я как-то воздерживаюсь от игры. А ведь когда-то я имел прямо болезненное тяготение к этому занятию. Значит, я все-таки способен на хорошие изменения в своем характере.

24/1Х 1944 года

Да, про людей-то легко писать, а вот про себя, пожалуй, будет потруднее. Дело в том, что сегодня ночью произошел чертовски отвратительный случай. В пятом часу утра моя машина, по невыясненным до сих пор причинам, вдруг загорелась. Меня разбудил часовой, вскочивший в хату и крикнувший: "Товарищ техник! Машина горит!" Я выскочил к машине и вижу: огонь взвился в области бензобака и под влиянием ветра, дувшего от кабины к кузову, моментально охватил всю машину. Мы бросились было вытаскивать имущество из машины, кое-что выхватили, но продолжать это — значило пообжигать людей, так как вся внутренность будки наполнилась пламенем, хлеставшим через переднее открытое окно. Достали у соседей-саперов лопаты и стали засыпать машину песком, но и это я вынужден был на время отставить, так как начали рваться имевшиеся в машине патроны, а я знал, что там есть еще и гранаты, поэтому приказал людям укрыться. Через минуту гранаты действительно взорвались. Тогда мы вновь принялись тушить, хотя патроны продолжали еще рваться. Кое-что удалось отвоевать у огня, но большая часть сгорела. У машины сгорел кузов, задняя резина, электрооборудование и обгорела кабина. Ходовая часть, мотор и коробка остались целы. В машине сгорели почти все наши личные вещи и часть инструмента и оборудования. Отчего она загорелась — можно только гадать. Признаков умышленного поджога не обнаружено. Что попал осколок или пуля (немец ночью стрелял) — тоже следов нет. Некоторые, даже солидные, технические люди говорят, что известны случаи самовоспламенения проводки из-за какой-либо неисправности ее. А машина чертовски старая, везде у нее подпаяно да подмотано, бензинчик, наверно, свои пары дает, да плюс к тому — все это промаслено, особой чистотой похвалиться нельзя. При такой ситуации достаточно малейшей искры, и вспыхнет огонь.

У нас же в полку третьего дня был случай, когда ночью у машины вдруг вспыхнули фары, а в машине никого не было. Раз такое дело бывает, так и искра может получиться. Есть и еще у меня предположительный вариант… но все это только предположения.

По окончании происшествия я отправился на НП докладывать начальству. Предполагал, что дело может повернуться для меня очень плохо. Ведь все зависит от начальства, а виновность почти всегда можно приписать. Готовлюсь всегда к самому плохому. А самое плохое по этому случаю может быть разжалование и направление в штрафной батальон. Чувствовал я себя, между прочим, совершенно спокойно, — никак не боюсь я штрафбата. Неприятен мне этот факт с машиной чрезвычайно, но не вследствие могущего быть наказания, а сам по себе.

К моему удивлению, никто из начальников, то есть командир полка и два его главных заместителя, не сказали мне ни одного грубого слова, а, наоборот, даже немного ободрили меня. Спасибо им. Приписываю такое дело их искреннему уважению ко мне и моим общим заслугам перед нашим полком.

Я сказал командиру полка, что вместе с этой машиной сгорел и мой авторитет перед ним, а я дорожу только его мнением. Он заверил меня, что ничего, дескать, подобного, и обещал содействие в восстановлении машины. Я со своей стороны обещал ему достать и сделать все, что нужно, силами своего коллектива и больше всего моими собственными.

Характерная прифронтовая ночь. Луны нет. Абсолютно темно. Только передняя линия фронта ясно обозначается беспрестанной трескотней автоматно-ружейного огня, и вспыхивают разноцветными дугами осветительные и сигнальные ракеты. Опять разговаривает немецкое радио на русском языке, а со стороны нашего тыла ветер доносит музыку и отрывки слов какой-то нашей кинопередвижки. У немцев что-то горит: большое зарево.

2 октября 1944 года

Деятельно занимаемся восстановлением своей погоревшей машины. Послезавтра думаю закончить.

Живу со своими ребятами в продувном сарае. Ночью спать довольно холодно. На фронтах хотя и есть продвижения, но, в общем, сравнительное затишье. Союзники, то есть мы, Англия и США, уже разделили послевоенную Германию на три зоны влияния, причем Берлин отходит в нашу зону, хотя с тройственной комендатурой. Слухи о нашем большом переезде, кажется, не оправдаются. Вероятно, скоро будем действовать где-либо на этом фронте, хотя особых приготовлений к наступлению я не вижу.

От жены давно не было писем, сегодня наконец-то получил от нее письмо, в общем, неплохое, но довольно «прохладное». Ответил ей в таком же стиле.

4 октября 1944 года

От жены сразу несколько писем и неплохая фотокарточка. Письма приятного тона, ответил ей так же. Можно, пожалуй, констатировать некоторое улучшение в наших отношениях.

Сейчас читал выступление Черчилля. Говорит, что для окончательной победы над Германией, возможно, придется прихватить еще и несколько месяцев 1945 года. Это я и без него вижу, и это мало веселит.

Погода пасмурная. День и ночь моросит мелкий дождь. Прошли золотые денечки, а в нашем положении это особенно чувствительно. 22 октября наши войска вступили в Восточную Пруссию на глубину в 30 км и шириной в 140 км, причем заняли более 400 населенных пунктов.

На этих днях два раза ездил в тыл километров за 100, без особой надобности, а просто так, прокатиться по хорошему асфальтированному шоссе, попить водки с деликатной закуской, кое-что купить по мелочи. Время провел очень приятно.

Живем сейчас в ожидании предстоящих боев, но праздник, пожалуй, проведем в обороне, хотя кое-какие приготовления к наступлению заметны.

1 ноября 1944 года

В конце октября советские войска вошли в Восточную Пруссию. В Норвегии, Прибалтике, Чехословакии и Венгрии тоже продвигаются. Союзники что-то не особенно усердствуют. Наш фронт стоит в обороне уже давно, и еще, кажется, простоим долго. Нахожусь в паршивой польской деревне. Живу в своей автомашине. Не могу сказать, чтобы это было очень удобно.

Хожу на свидания к Вере. Правда, ходить довольно далеко, но погода пока что хорошая, и путь мой пролегает через лес и поле, так что прогуляться даже само по себе очень приятно. Мне с Верой очень приятно проводить время, нет в ней ничего такого, что было бы неприятно, хотя я весьма разборчив. У нее очень красивые, нежные руки. Губы у нее немножко детские. Их как-то чертовски вкусно целовать, и они тоже целуют, тепло и нежно. Глаза ее тоже мягкие, теплые и какие-то пушистые. Их тоже я очень люблю целовать или просто прижиматься к ним губами.

3 ноября 1944 года

Вчера был у меня очередной глупый случай, а у меня как-то вошло в привычку их фиксировать, возможно, потому, что умного писать нечего. Дело получилось так. Пошел я со своим старшиной бить зайцев из винтовок, их тут много. Ходили недолго, выгнали двух зайцев, но не убили и полями возвращались домой. Старшина шел в стороне, метрах в 100 от меня. Вдруг вижу: лежит в траве немецкая противотанковая мина. На вид — гнилая. Капсюль как будто удален, и вдобавок мина пробита насквозь винтовочной пулей. Как потом выяснилось, этот старшина видел ее на предыдущей своей охоте, он же ее и прострелил.

Мне как раз нужно было проверить бой своего карабина, и я решил в качестве мишени использовать эту чертову мину. Я установил ее на меже, приладив вертикально к куче какой-то соломы. В это время старшина попросил у меня разрешения выстрелить по этой мине 2–3 раза. Я ему разрешил, а сам встал около мины, в стороне, шагах в десяти, и стал наблюдать за результатами его стрельбы. Два первых его выстрела были промахи. Третий попал в цель, и в мине появилось еще одно сквозное отверстие. Затем мы с ним поменялись местами, но он, слава богу, не встал там, где стоял я, а отошел чуть подальше и лег в канавку, оттуда наблюдая за моей стрельбой.

В моем карабине было пять патронов, и все их я решил выпустить по этой удобной мишени. После, каждого моего выстрела старшина кричал мне, что цель поражена. Так продолжалось первые четыре выстрела. Я прицеливаюсь в пятый раз, произвожу выстрел — и вдруг! Раздается оглушительный взрыв, на месте мины поднимается черный столб дыма и земли, высоко в воздух летит солома… Я моментально бросаю взгляд на старшину и вижу, что он как-то странно медленно опустил голову к земле и лег весь — именно так склоняется человек, когда его убивают или тяжело ранят. Ну, думаю, готов мой старшина, и, как лежал я на животе, когда стрелял, так и остался лежать, опустил голову на руки и проклинаю судьбу, что так получилось. Через несколько секунд, подняв голову, я, к своей великой радости, вижу, что мой старшина поднимается целый и невредимый, только побледнел очень и оглох — минут десять ничего не слышал. В общем, как-то обошлось благополучно.

Если бы мина взорвалась тогда, когда стрелял старшина, а я во весь рост стоял около нее, то это событие так и осталось бы неописанным, ибо старшина дневников не ведет, а я был бы вознесен по частям довольно высоко в небеса и, следовательно, лишен был бы в дальнейшем удовольствия писать дневник.

Ну, посмеялись мы со старшиной и пошли домой. Он по дороге сказал: "Ничего, товарищ техник. Это нам будет наука на дальнейшее". А я подумал: "Хорошо, если б так, но, увы, следующую мину или какую-нибудь другую чертовину, которая нам попадется (а их до черта), мы снова будем вертеть и трясти ее, пока не добьемся от нее всего того, на что она способна. Уж такая у нас привычка".

6 октября 1944 года (описка — ноября)

Завтра — праздник. Сейчас начало первого ночи. Ровно в 12 с нашей стороны загрохотали орудия — поздравляют немцев. Под вечер ходил на охоту со своим старшиной. Убили двух зайцев. В деревне достали водки. Вечером выпили, справили канун праздника. По радио слушали доклад товарища Сталина.

9 ноября 1944 года

Прошел праздничек — четвертый за эту войну. Ну, как? Пожалуй, теперь уже можно сказать уверенно, что следующий праздник люди будут встречать в мирных условиях. Впрочем, аналогичные убеждения можно было слышать и в каждый предыдущий раз.

Как прошел праздник? Да как всегда, то есть скучно. Были, правда, кое-какие увеселительные мероприятия. Водки и жратвы было достаточно. Но лучше было бы провести праздник на хорошей охоте, как я делал это всегда в гражданке, или в хорошей своей компании. А в военщине никогда никакие праздники хорошо не проведешь. А кроме того, как всегда, были всякие нежелательные эксцессы со стороны некоторых, не умеющих сдерживать свои страсти военных. Особенно плохого ничего не случилось, по крайней мере, до смерти никого не убили и не изнасиловали, уж и то ладно.

Вчера к нам приезжали несколько генералов, ожидая их, мы три часа простояли в строю. Вручали нам орден Красного Знамени, присвоенный нашему полку за действия в Карпатах, вернее, в предгорьях Карпат.

22 ноября 1944 года

С большим удовольствием прочел, вернее «проглотил», книжку "Моя разведывательная работа". Автор — Марта Рише. Французская летчица. Была шпионом-двойником в Мадриде. Замечательно живо написано, да и тема сама, конечно, захватывающая. Знакомясь с деловыми способностями этой женщины, я несколько раз вспоминал Лелю. Марта была, наверно, еще похлеще, но она, конечно, имела огромные возможности для этого, и к этим возможностям она, очевидно, подошла не святым духом, а благодаря своим исключительным качествам.

Девятнадцатого (ноября) справили День артиллерии. В 12 часов ночи пушки нашего фронта (да, наверно, и на других фронтах тоже) дали по немцам порядочное количество залпов. В 7 часов утра, когда было еще совсем темно, канонада с нашей стороны, еще более сильная, повторилась. Было очень красиво смотреть. Немцы отвечали слабо. В общем, поздравили их с нашим праздником. Утром немного выпили. Днем ходил на охоту. Ничего не убил. Занес Вере письмо, всего несколько строчек, в котором изложил, что, пожалуй, следует закончить наши отношения. Ее не было дома, и я передал письмо через ее старшину. Попутно договорился со старшиной, что он приедет ко мне 21 числа (ему кое-что было нужно от меня). Я знал, что он мне привезет письмо от Веры. Так оно и получилось. Письмо ее было полно удивления по поводу моего решения и так далее. Я в коротенькой ответной записке повторил ей свои доводы и вернул ей ее письмо. А также пожелал ей всего наилучшего и написал, что у меня о ней останутся хорошие воспоминания. На этом пока что и закончилось.

Вечером 19 ноября наше командование собрало руководящий состав офицеров нашего полка. Было довольно весело, вернее, шумно, потому что спиртного было много, а пива надулись, сколько хотели. А вообще-то я такие сборища не люблю, предпочитаю интимную компанию, где веселость и приятное настроение создается не только спиртным, но и взаимной симпатией.

Последние дни часто охотимся на зайцев ночью с электросветом. Это хотя и не очень-то благородный способ охоты, но зато очень добычливый. Охотимся и на авто, и пешком. На авто, конечно, много легче, но это возможно не везде и не всегда. Если поля сухие, то хорошо. «Виллис» везде проходит. На машине это так: когда делается совсем темно, садимся двое или трое на «виллис». Один — за рулем, второй — рядом с ним с карабином наготове (с автоматом — хуже), а третий — сзади, он полезен, если машина все же где-либо застрянет, ну, и он же собирает убитых зайцев.

За селом включаем большой свет и, свернув с дороги, начинаем двигаться прямо по полям. Еще издали мы замечаем в свете наших фар пасущегося на поле зайца. Он поднимает голову, посматривает на нас, вернее, — на фары, но не убегает, а спокойно занимается своим делом или иногда залегает. Мы едем прямо на него и, приблизившись шагов на 20, останавливаем машину. Тот, кто сидит с карабином, бьет зайца всидячку. Правда, мушку плохо видно, и работающий мотор сотрясает машину, но, приспособившись, можно бить почти без промаха.

Иногда бывают случаи, что заяц, попав в освещенную полосу, срывается с места, и стремительно несется прямо на фары, и останавливается в метре от радиатора. Иногда попадаются зайцы, не поддающиеся световому гипнозу. Они весьма энергично удирают от нас и успевают смыться. Но 85 % зайцев ведут себя так, как я описал в первом случае, и почти все они становятся нашей добычей.

Если охотник промахнется, то заяц зачастую не удирает, а, не торопясь, перебегает с места на место. Если же пуля заденет его по шкуре, то заяц срывается, и удержать его в свете фар уже бывает трудно. Иногда легко раненный заяц закатывает такой фокстрот, что со смеху можно лопнуть. Охотясь на машине на Кубани, наши ребята набивали иногда за 3–4 часа охоты до 40 штук. Здесь зайцев меньше, и ездить не так удобно, поэтому за час-полтора убьешь 4–6 штук.

Теперь поля развезло от дождей, на машине не проедешь, и мы приспособились охотиться без нее. Один таскает в мешке на плечах автомобильный аккумулятор, а к нему подключена фара, и этот же человек, держа ее в руках, освещает перед собой заячьи угодья. Другой идет рядом с ним с карабином наготове, а третий является сменщиком для таскания аккумулятора и убитых зайцев. Зайцы ведут себя так же, как описано выше, только, конечно, таскать тяжелый аккумулятор нелегко. За вечер убиваем 4 7 штук.

Зайцы здесь огромные, как собаки.

Однажды попался аккумулятор, подтекающий немного, и двое моих ребят пожгли себе на спинах всю свою амуницию. Еще одно интересное явление нужно отметить: иногда заяц даже ночью прячется в траве, и тогда его выдают только глаза: свет фары заставляет их отсвечивать ярко-красным огоньком, ну и целишь прямо в этот огонек.

26 ноября 1944 года

Одна дата чего стоит! Сегодня напился, как сапожник, и вскоре почувствовал себя дурно. В конце ноября в одной нижней рубашке ушел подальше от своей квартиры, и там вдруг почувствовал себя очень плохо, причем не физически, а морально. В чем именно плохо? А в том — для чего в дальнейшем жить? Решаю, что нет смысла, а поскольку так, щупаю свой правый бок, ищу пистолет, но — увы! — он остался в машине!

27 ноября 1944 г.

От польской самогонки почему-то совсем не болит голова на другой день после выпивки. Сегодня чувствую себя великолепно. Весь день прошел, как праздничный. Два раза выпивали, целый день музыка. Погода сегодня — солнце, тепло, тихо. Завтра поеду в Жешув, Ланцуд и так далее — так просто, проветриться и купить кое-что по мелочи.

Вчера повстречались три казака: два из нашего полка, а один, кажется, из музвзвода. Что-то они маленько не поделили в отношении баб и водки. Результат встречи такой: одному перебили ногу из автомата (ногу сегодня отрезали), двое других бросились друг на друга с ножами, но их успели растащить.

30 ноября 1944 года

Вернулся из поездки. Вдоволь попили за эти дни хорошей водки, кроме этого, ничего интересного не было.

Наша дивизия с передовой снимается, очевидно, отойдем куда-то в другое место. Да, ноябрь пролетел незаметно. Завтра — декабрь, последний месяц этого года. Вряд ли этот месяц принесет какие-либо существенные изменения в ходе войны. Чего-либо капитального я жду в начале следующего года.

3 декабря 1944 г.

В полку большое оживление. Приказано подготовиться к большому маршу. Куда именно — пока не знаю. Выедем, может быть, сегодня ночью. Есть слух, что мы отправляемся на плацдарм, образованный нашими войсками за Вислой.

5 декабря

Весь день была пасмурная погода, хотя и не холодно. О том, что сегодня праздник, вспомнили только в обед, и то лишь потому, что выдали нам водку, что бывает только по праздникам. Под вечер сижу в своей машине, играю на гитаре. Вдруг появляется Вера. Не ожидал я, что она сама придет после того, как я написал ей о своем решении прекратить встречи. Она и сама себя ругает, так как думала до сих пор, что она гордая, а тут, говорит, абсолютно не могла совладать с собой и, вопреки всему, пришла. Не поленилась пройти три километра по размытым водой полям. Тем не менее я очень рад ее видеть. Приглашаю к себе в машину. Ребята, конечно, учтиво смываются. В машине тепло. Свет мы не зажигаем. Вера сегодня со мной еще нежнее, чем обычно. Поздно вечером проводил ее. Обещал прийти к ней 7-го, хотя сам в этом не уверен, мы должны выехать. Если мне удастся еще с ней встретиться, то, кажется, она будет покорена окончательно и, вопреки ее теории, будет моей.

7 декабря 1944 года

Вчера под вечер выехали. Всю ночь до утра затратили на преодоление отвратительнейшей дороги и взаимное ожидание. На одной из стоянок решили смотаться в г. Пшеслав за водкой, что и осуществили. Приехали всего километров за десять от того места, где стояли, в еще более грязную деревушку Портыня. От передовой отстоим примерно так же, как раньше. До Веры (Домбье) отсюда километров семь, так что повидаться, пожалуй, будет трудновато. На машине совершенно невозможно проехать, пешком очень много времени надо, а лошадей у нас нет. Под вечер взял карабин и пошел на разведку в отношении охоты. Рядом — замечательный лес. Наверно, есть козы, но не видел. Поднял трех зайцев, но убить не сумел. Вечером пошел со своими ребятами бить зайцев по полям со светом. Нашли шесть штук. Три из них не подпустили нас, удрали, три подпустили на выстрел, и всех трех я убил.

8 декабря 1944 года

Нажарили целое ведро зайчатины с картошкой, достали водки, пируем. Заходил офицер связи, говорит, что числа 15-го начнется наступление на нашем участке. Ночью пришли «тридцатьчетверки» какой-то танковой части.

Маленький веселый случай у нас в полку. Наш полк вообще славится подобными случаями. Есть у нас две новые девушки-радистки. Одна из них, Рая, довольно хорошенькая. Так вот, эта Рая вчера ночью стояла на посту, а механик нашего танка, парень, правда, симпатичный и красивый, сумел ее уговорить и обработал прямо на посту. Но неудача получилась в том, что на них наткнулся наш начальник связи, капитан. Рае дали трое суток ареста. На механика велено его начальнику наложить взыскание. Интересуюсь, между прочим, как будут формулировать вину этого механика? Такой случай, кажется, даже в вездесущем воинском уставе не предусмотрен. Придется, видно, внести дополнение: "воспрещается е… часовых"!

Достали новую пластиночку: на обеих сторонах польские танго. Вообще, танго у них очень распространены, и они очень хорошие, такие мелодичные, грустные и нежные. Слова хоть польские, но смысл все-таки угадываем, он соответствует тону музыки. Когда слушаешь эти танго, то отнюдь не воспламеняешься военным пылом, а, наоборот, находит такая приятная грусть, вспоминается прошлое и мечтается о будущем.

9 декабря 1944 г.

До обеда проработал в батарее на пушке, а под вечер батарейные командиры зазвали меня к себе и устроили выпивку. Она получилась довольно капитальная: было много водки и большой ассортимент хороших закусок.

10 декабря 1944 года

До обеда работал. Часа в три отправился к Вере. Придя на то место, где она жила, узнал, что они уехали два дня назад и, оказывается, в то же село, в котором нахожусь сейчас я. В общем, судьба нам благоприятствует. Завтра спрошу у коменданта, где они расположились, и схожу к ней. Погода испортилась. Заморозков нет. Грязь страшенная. Ночи исключительно темные. Дождь.

11 декабря 1944 года

Разыскал Веру. Целый день гуляли с ней по лесу. Погода была исключительная. В лесу и на небе — нежные печальные цвета поздней осени. Часа в 4 дня, то есть уже к вечеру, немец вздумал вести довольно интенсивный обстрел. Но это не оказало на нас никакого действия. Она сидела на разостланной под деревьями плащ-палатке, а я лежал, положив голову к ней на колени. Мы мирно беседовали, и она лишь вздрагивала, когда разрыв снаряда происходил довольно близко.

Штаб нашего полка в это же время попал в вилку: первый немецкий снаряд дал перелет, второй — недолет, а третий разорвался в 20 метрах от штаба. Но больше выстрелов не было, так что такая хорошая стрельба получилась у них случайно. А в штабе в это время как раз занималось много наших офицеров.

14 декабря 1944 г.

Сегодня целый день дует сильный холодный ветер и есть некоторый мороз, так что вся грязь замерзла. Наверное, уже не оттает. Думаю, что вследствие этого скоро будет возможность начать наступление. Вчера вечером ходил на охоту, убил двух зайцев. Вернувшись, попал на выпивку к батарейным офицерам. Одному из них привезли из Москвы подарок от жены: около литра чистого спирта, замечательный табак, папиросы и прочее. Все это, конечно, по фронтовому обычаю, мы ликвидировали сразу всей компанией.

Сегодня целый день, с утра и до 9 часов вечера, проводил экзамены в батареях, надоело чертовски, даже голова устала. Знания, в основном, все-таки удовлетворительные.

15 декабря 1944 года

Последние дни я все время нахожусь в батареях. Не знаю, чем уж заслужил, но факт налицо: все относятся ко мне с любовью и уважением. Это относится и к сержантскому, и к офицерскому составу. А между прочим, я отнюдь не придерживаюсь тактики завоевания "дешевого авторитета". Наоборот, очень многие из этих товарищей имели взыскания и прочие неприятности именно по моей протекции, и они хорошо знают об этом. Такое отношение со стороны большого количества людей мне чрезвычайно приятно.

22 декабря 1944 года

Установились морозики — градусов на 15. Снега нет. Перешел из своей машины в освободившуюся хату. Устроились очень уютно. В течение трех дней имел огромное удовольствие заниматься чтением замечательной книжки: "Великий Моурави" А. Антоновской. Жаль, что это только часть третья и четвертая, значит, ни начала, ни конца. Ну, и то ладно.

Читал и восторгался и самой книгой, и авторшей. Ведь какую огромную работу проделала она, написав такой объемистый труд. Думаю, что для собирания всего исторического материала, приведенного в этой книге, ей понадобилось не менее 2-х лет. А с каким знанием и подробностями описывает она страну, людей и дела их — замечательно! Да, бывают же толковые женщины. Антоновская — из их числа. Я лично впервые встретил автора солидного исторического романа — женщину. Увлекательно обрисовала тип и деятельность Георгия Саакадзе — Великого Моурави, а кроме него, выведено еще несметное количество действующих лиц. В общем, хорошая книга.

Вчера в сарайчике на морозе смотрели кинокартину «Юбилей» Чехова замечательная штучка, посмеялись от души.

Вчера немцы вторично устроили артналет на наш штаб. Кругом него падали снаряды, но в самый штаб все же не попали. Только стекла вылетели вместе с рамами.

На фронтах что-то все затихло. Неужели не скоро еще наступит время решающих событий? Неужели и к весне 45 г. не развяжемся? Впрочем, аналогичные думы все переживают уже четвертый раз.

Написал и разослал всем дорогим и интересующим поздравления к Новому году. Таких посланий в разные концы страны получилось шестнадцать. Значит, через месяц имею шанс получить ответные.

29 декабря 1944 года

Канун Рождества, и первые два дня этого праздника провел вне части. Ездил со своим дружком в тыловые польские городишки — Жешув и другие. Основная цель поездки — провести время. На улицах и площадях городков полно празднично одетых людей, большинство — мужчины. Прямо зло берет смотреть на них — такие ряшки и сидят дома около своих баб.

30/ХII

На днях наши войска завершили окружение будапештской группировки противника. В Венгрии организовалось временное правительство, выпустившее дружественный манифест. О действиях союзников что-то ничего хорошего не слышно. На нашем участке фронта чувствуется подготовка к ближайшему наступлению на немцев. Очевидно, через пару-тройку дней начнем. Мне придется в этом бою туго, потому что машины наши придали двум пехотным дивизиям, — значит, мне придется носиться от одной группы к другой. Не знаю, выдержит ли моя дряхлая полуторка предстоящую интенсивную езду по бездорожью. А разделить людей на две группы не имею возможности. Во-первых, потому, что их всего-то у меня раз-два и обчелся, а во-вторых, не хватило бы соответствующих приборов и инструментов. Смотрел на карте расположение немецкой обороны. Две основные линии. Сплошные минные поля. Много техники. Масса полевой артиллерии. В общем, против нас силы у них большие — драка будет жаркая.

31 декабря 1944 года

Закончил сейчас чтение исторического романа "Салават Юлаев" Злобина.

Очень завлекательная книжка, толковая. Но предыдущий прочитанный мною роман, вернее, часть его, "Великий Моурави", произвел на меня более глубокое впечатление.

Итак, сегодня заканчивается последний день 1944 года. Через полчаса наступит Новый, 1945 год! Что же в нем будет действительно нового? В отношении своей лично персоны мне почему-то кажется, что предстоящее наступление, в котором наша часть будет участвовать, думаю, не более месяца, решит вопрос: остаться ли мне живым в эту войну или нет. Не удалось мне почтить соответствующей встречей наступление Нового года. Не обидится ли он на меня за это? Впрочем, так же было и с прошлым Новым годом, а между тем весь год прошел для меня довольно благополучно. Да и вообще я ведь не суеверен. Но все-таки немножко обидно, тем более, что вспоминаются прошлые времена "в гражданке". Какие бывали иногда удачные и веселые встречи! В приятной для тебя веселой компании. А еще я любил встречать Новый год на охоте. Ровно в 12 выпить, а затем дать дуплет в воздух — такой у нас был обычай.

1 января 1945 года

Встали поздно. Утром дали по сто грамм хорошей водки. Так что все-таки чокнулись за Новый год. Весь день посвятил чтению. Прочел книжечку В. Г. Короленко о его поездках по Лене до Якутска в 1880-х годах и его рассказы о бродягах, о побегах с. Сахалина, о дикой тайге и тому подобное. Прочел с большим удовольствием. Навеяла на меня эта книжка некоторые думы о себе самом, воспоминания… Вспомнились личные походы на Дальнем Востоке: в тайге, на речках, озерах и болотах, в камышах и сопках на Маньчжурской границе… Подумалось, что ведь и я, хотя и не в роли бродяги, но все же много уже пошлялся по белому свету. Много видел и испытал, и, наверно, трудно будет мне спокойно сидеть долго на одном месте, — все будет тащить куда-то вдаль!.. Такова уж отрава бродяжничества. Ведь сколько всевозможных, совсем не похожих друг на друга мест есть на белом свете! Сколько везде своеобразных красот и прочих прелестей! Конечно, везде много есть и плохого, но ведь все же психология человека (по крайней мере, моя) устроена оптимистически, так что плохое как-то скорее забывается, а светлые воспоминания остаются дольше, и даже зачастую вспоминаются в более ярких красках, чем это было на самом деле. Вспомнилась моя неудачная попытка перейти на "полную оседлость". Впрочем, эта неудача от меня не зависела: всему виной война. Ну, а где бы мне хотелось жить? Ей-богу, не знаю! Мне очень многое понравилось и в Средней Азии, и на Дальнем Востоке, и на Кавказе, и на Кубани, и на Волге. На Украине мне не понравилось. Не был я еще на Крайнем Севере, а собирался, и мечтаю побывать. Один раз чуть было уже не нанялся — тоже война помешала. Из городской жизни мне больше всего симпатична ленинградская. Уж больно там неограниченное количество возможностей, делающих жизнь человека наиболее содержательной, полной, приятной. Понравился мне почему-то Новороссийск своим местоположением, то есть морем и окрестностями — я не против бы пожить в нем немножко. В общем, тянет во все места сразу, это, наверное, плохо: нигде не будешь сидеть спокойно, все будет тянуть тебя "куда-то вдаль".

Вот наверняка знаю только одно: ни за что не хотел бы я жить в любой загранице. Это знаю твердо. Но объехать все страны мира я очень хотел бы, скажем, в качестве матроса на пароходе советского торгового флота. Это тоже моя мечта. Если подвернется на это дело блат — с великим удовольствием пожертвую пару-тройку лет. Ну, а кем бы мне хотелось быть после войны, то есть, точнее сказать: чем бы мне хотелось заниматься? Много есть дум по этому вопросу, если писать об этом, то слишком длинно получится, а смысл был бы такой: точно — не знаю! Знаю только, что не хотелось бы мне после войны служить в армии. Главная причина этому — жить будешь не там, где тебе нравится. И потом мне кажется, что пребывание в армии действует на меня отрицательно в том смысле, что многие мои личные способности и качества зачахнут во мне, не будучи тренируемы. Эта обеспеченная, беззаботная жизнь, в которой не нужно личной инициативы и личных качеств, — не по мне. А взять хотя бы военные скитания, которые будут, конечно, и после войны. Я люблю скитаться, но одно дело скитаться по своей воле, то есть ехать туда, куда тебе хочется, а другое дело, когда это получается по приказанию, то есть поедешь туда, где тебе не нравится, или повезут тебя срочно оттуда, где тебе очень понравилось.

7 января 1945 года

Продолжаем находиться в Чермине. Стоим как раз на тракте, идущем к плацдарму за Вислой. Поэтому нам особенно заметны приготовления к крепкому удару по врагу. Днем на тракте почти пусто. Только изредка пробежит несколько легковых или грузовых автомашин. Зато, как только стемнеет и до самого рассвета, беспрерывным потоком идет к фронту наша техника и конные обозы. Всю ночь грохот стоит такой, что спать невозможно, несмотря на то, что я уж куда как крепко сплю. Интересно, как все оно получится. Мы будем на главном направлении. Мне кажется, что наш полк будет впервые участвовать в таком грандиозном ударе. Достанется, конечно, и нам — у немцев против нас силы тоже немалые.

10 января 1945 года

Вчера с огромным удовольствием смотрел картину «Ураган» — это из жизни на островах Южных морей. Кажется, это картина французского производства. Давно не видел таких картин, не связанных с войной, и поэтому она мне особенно понравилась. Именно такие картины и хочется смотреть на фронте. Но, к сожалению, нас чаще всего угощают картинами о войне. На кой черт это нам нужно?

За эти последние дни много культурных развлечений. Два раза был на выступлениях ансамбля нашей дивизии — тоже очень не плохо. А сегодня, так сказать, на прощанье, попал на очень хорошее развлечение: выступал ансамбль 60-й Армии. Замечательно. Хорошо подобраны люди — прямо один лучше другого. Особенно одна меня очаровала. Сама замечательная, а голос у нее просто исключительный.

После концерта пообедал и, усевшись за руль своей машины, тронулся в рейс. В тот район, откуда будем вести наступление. Проезжали через Вислу. Речушка — так себе, никакого впечатления. Может, это зимой так неприглядно.

За последние дни получил больше десятка писем, почти все от женщин, родных и знакомых.

Завтра вечером наши боевые машины тоже придут в этот район. А послезавтра, очевидно, НАЧНЕТСЯ…

02 часа 12 января 1945 года