«Я чист от вашей крови…» (Борис Кутузов)

«Я чист от вашей крови…» (Борис Кутузов)

(Самое значительное произведение Джерома Сэлинджера)

Ни один из критиков, насколько известно, не назвал таковым «Хэпворт, 16, 1924», последнее, опубликованное в 1965 году, произведение Сэлинджера, а между тем, несомненно, это так. Критики, наоборот, покрыли «Хэпворт» молчанием. Сказано: «могий вместити, да вместит». Не вмещают. Не вмещают Идею идей.

Все творчество писателя – поиски правды, смысла жизни. Если в первом значительном произведении «Ловец во ржи» – отрицание, бунт подростка против лжи и фальши и поиски правды и смысла существования, то в «Хэпворте» Сэлинджер продолжает поиски правды и полностью открывает свои карты – смысл жизни в Боге-Творце, и в служении Ему, в Нем же и вся правда.

Сэлинджер знал, что обращается он к обществу почти полностью безбожному в своей огромной массе, которое не будет слушать и читать простую религиозную проповедь, хотя бы и знаменитого и талантливого писателя. Отсюда оригинальность формы произведения – длинное письмо 7-летнего мальчика к своим родителям. И не простого мальчика, а вундеркинда-акселерата типа знаменитого Вильяма Роуэна Гамильтона, будущего знаменитого ирландского математика, жившего в XIX веке, четырех лет от роду свободно читавшего всю художественную английскую литературу, прекрасно знавшего тексты Библии, к семи годам изучившего латынь, греческий и древнееврейский языки. В восемь лет Вильям Гамильтон уже знал четыре европейских языка, а в двенадцать был знаком с санскритом, хинди, сирийским, персидским, арабским и малайскими языками.

Огромный интеллект, присущий далеко не каждому ученому профессору, умудренному жизнью, большие знания (Симор – книгоглотатель) вынуждают, не дают просто отмахнуться от сложнейших и тончайших стилистических построений писателя, изложенных опытным мастером высшего словесного пилотажа (experienced verbal stunt pilot). Кроме того, 7-летний Симор Гласс рассуждает обо всем, запретных тем для него нет, вплоть до эротических проблем, возникающих в его возрасте, и это, конечно, привлекает читательскую аудиторию даже и нерелигиозную. Эротика, как часто называют американские критики прямой разврат со всевозможными извращениями, пожалуй, самое привлекательное для безрелигиозного общества, известный Набоков, тоже выдающийся стилист, даже обогатился в Америке через свою небольшую книжку «Лолита» – маньяк-педофил и его переживания – и был объявлен великим писателем. А Сэлинджер воистину – ловец душ человеческих, играющих во ржи на краю пропасти.

Две тысячи лет тому назад два брата-рыболова Симон, будущий Петр, и Андрей, закидывая свои сети в Галилейское море, услышали зов проходящего Спасителя: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4, 19). Оставили свои сети и пошли за Христом, и стали «ловцами человеков». Джером (Иеремия) Сэлинджер тоже пошел за Господом и послужил ему своим незаурядным талантом литератора.

Лейтмотив этого последнего опубликованного произведения Сэлинджера – хвала Творцу всяческих, изумление перед Его могуществом, мудростью и любовью к перлу Своего созидания, человеку. Сэлинджер тормошит читателей: неужели вы не видите, неужели у вас глаз нет (или вы деревянные чурки с глазами?), неужели у вас не возникает желания воздать славу Творцу всяческих, ведь вас окружают чудеса, изумительная красота Его творения, Его любви к миру, Его абсолютного знания.

Лучше всего это выражено вкратце, пожалуй, в восьмом псалме книги наивысочайшего поэтического и философского уровня под названием Псалтырь (высокий стиль подразумевает музыку, душа поет; псалтырь – древний 10-струнный музыкальный инструмент, «во псалтыри десятоструннем пойте Ему», как сказано в 32 псалме); почти все церковные молитвословия выражены музыкально; поэтому и псалмопение, а не псалмочтение):

«Господи, Господь наш! Яко чюдно имя Твое по всей земли! Яко взятся велелепота Твоя превыше небес. Изо уст младенец и ссущих (сосущих) свершил еси хвалу… Яко узрю небеса, дела перст Твоих, луну и звезды, яже Ты основа. Что есть человек, яко помниши и (его) или сын человечь, яко посещаеши и (его). Умалил еси его малым чим от ангел, славою и честию венчал еси его, и поставил еси его над делы руку Твоею. Вся покорил еси под нозе его: овцы и волы вся, еще же и скоты польския, птицы небесныя, рыбы морския, преходящыя стези морския. Господи, Господь наш, яко чюдно имя Твое по всей земли!» (Пс. VIII, 1-9).

Симор призывает всех мысленно снять шляпу перед Господом Богом и поклониться Ему за Его изумительно сотворенный для человека видимый мир, в частности, за «великолепную сложность человеческого организма»:

«Take your hat off to God, quite mentally, for the magnificent complications of the human body».

«Разве трудно отдать дружественный благодарный поклон такому несравненному Художнику?» («Should it be so difficult to offer a brief, affectionate salute to this unfathomable Artist?» Будем и далее иногда пользоваться подлинным текстом, ибо переводить Сэлинджера на иной язык очень трудно, пожалуй, можно говорить лишь о попытке перевода, более или менее удачной. Мы пользуемся, в основном, переводом И. Бернштейн.)

«Неужели не возникает желания обнажить голову перед Тем, Чьи пути могут быть и неисповедимы, и совершенно понятны – смотря как Он пожелает?» – «Is it not highly tempting to take off one’s hat to someone Who is both free to move in mysterious ways as well as in perfectly unmysterious ways?»

И вообще много бывает поводов для того, чтобы «почтительно снять шляпу перед Господом Богом в трудный день».

«О Господи, ну и Бог же у нас!» – «Oh, my God, this is some God we have!»

После объяснения своей матери специфической оздоровительной техники дыхания Симор добавляет:

«От этого приема можно запросто в одну минуту отказаться, как только научишься полностью и до конца доверяться Богу в том, что касается дыхания, слуха и других функций организма; однако мы всего лишь люди, и по части такого доверия в обычных, не отчаянных обстоятельствах, у нас слабовато. Это свое прискорбное неумение безоглядно полагаться на Бога нам приходится возмещать собственными сомнительными измышлениями, только они вовсе и не наши, эти измышления, – вот что забавно; эти сомнительные измышления тоже Его! Таково мое личное просвещенное мнение, но оно взято совсем не с потолка». («This is merely my forward opinion in the matter, but it is far from merely impulsive».)

Симор следует Евангельскому учению, ибо Исус Христос сказал: не заботьтесь ни о чем, ибо Отец ваш Небесный знает все ваши житейские нужды, но ищите прежде главное – Царства Божия и правды Его, а все остальное вам приложится (Мф. VI, 25-34). И кроме того: «Без Меня не можете творить ничего».

Безоглядно полагаться на Бога во всем мы, к сожалению, не умеем, но надо этому учиться. Эта временная жизнь и дана нам для того, чтобы учиться, совершенствоваться в меру своих талантов и желания совлечься ветхого человека с его ветхими страстями, привычками и представлениями и облечься в человека нового, совершенного, как Отец небесный – вот великая блистающая цель (и, конечно, недостижимая, – это сияющий маяк, указывающий, куда плыть). Перед этой грандиозной целью все остальные цели в жизни человека – ничтожная и жалкая суета сует. Что толку из того, что ты выдающийся или даже великий стилист, к примеру, Набоков, если у тебя нет Бога? Жалкий, бедный человек («о, жалкий род людской, достойный слез и смеха», как Пушкин сказал), употребляющий свой немалый талант (данный Богом!) на жалкие, преходящие, ничтожные и даже противобожные цели.

Без Бога ничего в мире не бывает – пытается внушить Симор своему, по-видимому, шаткому в вере отцу по имени Лес (Les).

«Лес (если ты уже возвратился из фойе), я знаю, ты честно развлекаешься неверием в Бога или в Провидение (with disbelief in God or Providence) – или какое там слово тебя меньше раздражает и смущает, – но даю тебе слово в этот знойный и очень памятный для меня день, что даже случайную сигарету невозможно прикурить без щедрого художественного согласия вселенной! (По словам И.А.Ильина, Бог к нам ближе, чем наше собственное дыхание. – Б.К.). Ну, может быть, «согласие» – слишком общо сказано, но чья-то голова должна кивнуть, прежде чем огонек спички коснется кончика сигареты. Это, конечно, тоже слишком общо, о чем я всем существом сожалею. Я убежден, что Бог вполне согласится носить человеческую голову, которая способна кивать, если это очень нужно какому-нибудь Его почитателю, так Его себе представляющему; но мне лично не нравится (not partial), чтобы у Него была человеческая голова, я, пожалуй, повернусь на каблуке и уйду, если Он наденет на плечи голову для моего сомнительного удовольствия (my dubious benefit). Это, разумеется, преувеличение; уж от Него-то я уйти бессилен (powerless), даже под страхом смерти (even if my life depended on it)».

Симор-Сэлинджер чувствовал Бога-Творца всем своим существом. Но «сигареты»… «прикурить»… Неудачный пример привел Сэлинджер. Сразу видно, что он был незнаком с православной практикой, которая учит, что табак растет у входа в ад. Никонианство, особенно в лице Петра I, попыталось ввести табакокурение в среде русских верующих, равняясь на развращенных греков, но исторически потерпело фиаско – даже в новообрядной среде РПЦ, не говоря уж о старообрядцах, строго хранящих традиции дониконовского православия, сегодня курение вне закона. Мистическую вредоносность табакокурения отмечал Павел Флоренский. Европейцев заразили табакокурением северо-американские индейцы (знаменитая «трубка мира»), и у них это действо имело ритуальное, культовое значение; для своего темного, магически-колдовского, отнюдь не Божественного действа, их жрецы и выбрали соответствующую травку.

А Фрэнсис, по описаниям Сэлинджера («Фрэнни и Зуи»), дымила сигаретами, как старинный паровоз, одновременно занимаясь Логос-медитацией (Исусовой молитвой), отсюда – провал. Первая жена писателя Клэр, прототип Фрэнни, вынуждена была впоследствии обращаться за помощью к психиатру – плоды неправильного занятия Исусовой молитвой (Lord Jesus Christ, have mercy on me).

Критикуя писателя Джона Беньяна, Симор говорит: «Вот где полезно и пристойно перечесть в одиночку великолепную Святую Библию, чтобы сохранить про черный день собственный бесценный здравый ум (западный человек под Библией чаще всего понимает Новый Завет или просто Евангелие. – Б.К.). Несравненный (the incomparable) Исус Христос говорит так: «Будьте совершенны (perfect), как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48). Все правильно (quite right), я не вижу ничего, против чего можно было бы возразить, наоборот (far from it); однако Джон Беньян, хоть и крещеный христианский воин, по-видимому, полагает, будто благородный (noble) Исус Христос сказал другое, а именно: «Будьте безупречны (flawless), как безупречен Отец ваш Небесный!» Бог мой, вот неточность, так уж неточность! Разве о безупречности идет речь? Совершенство – совсем другое слово, оно отдано на благо рода человеческого во?веки. Тут предусматриваются некоторые разумные отклонения (sensible leeway). Боже мой, я полностью за маленькие отклонения, иначе этому ужасному танцу конец (the damnable jig is up)! к счастью, по моему просвещенному мнению, основанному на сомнительной информации, которую поставляет ненадежный мозг, этот танец никогда не был ужасным и никогда не прекратится; а когда сдуру покажется, что это так, значит, пришло время собрать все свои великолепные силы и произвести переоценку, даже если ты и по горло в крови или среди обманчивого неведомого горя, все равно надо остановиться и вспомнить, что даже совершенство нашего величественного Бога все же допускает некоторые огорчительные отклонения, такие, как голод, безвременные на поверхностный взгляд смерти маленьких детей, красивых женщин и дам, доблестных упорных мужчин и бесчисленного множества других – весьма шокирующие нелепости по меркам человеческого разума».

Вера в Бога у Симора базируется не на философских умозаключениях (точнее, не только), а на прямом контакте с Создателем, как и должно быть в идеале у подлинно верующего, видящего своего Отца Небесного духовными очами («духовныма очима» – по-древнерусски).

Впрочем, и такие верующие постоянно взывают: «Скажи мне, Господи, путь, в онь же пойду, яко к тебе взях душу мою… научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой, Дух Твой благий (да) наставит мя на землю праву» (Пс. 142, 10-13); «пути Твоя, Господи, скажи ми и стезям Твоим научи мя; настави мя на истину Твою и научи мя, яко Ты еси Бог, Спас мой» (Пс. 24, 4-5); «научи мя оправданиям Твоим» (Пс. 118, 12).

«Было бы, конечно, замечательно и весело, – продолжает Симор, – если бы можно было точно знать в каждый день… в чем конкретно и очевидно состоит твой постоянный долг! Но, к глубокому моему сожалению и тайной радости, мои краткие прозрения до смешного мало способны мне в этом помочь. Правда, всегда сохраняется крохотная возможность, что возлюбленный Бог твой, не имеющий образа (one’s beloved, shapeless God), вдруг нежданно-негаданно подарит тебе бесценное повеление:»имор Гласс, сделай то-то!» – или: «Симор Гласс, Мой юный неразумный сын, поступи так-то!»; но такая возможность меня лично совсем не вдохновляет. То есть это, разумеется, неправильно сказано. Она меня очень даже вдохновляет, когда я с упоением свободно обдумываю ее; но в то же время я ужасно, бесконечно страшусь ее всеми глубинами моей сомневающейся души! Грубо говоря, получать чудесные личные повеления непосредственно от Бога, не имеющего образа или же украшенного внушительной чудесной бородой, – все равно это же почти то же самое, что пользоваться положением любимчика!.. Пусть Бог дарит чудесные личные повеления нам всем – или никому!»

Тут Симор преходит на личную беседу с Создателем: «Если Ты, Господи, набрался терпения и читаешь это письмо, имей в виду, что я совершенно не шучу! Не подслащивай мой жребий! Не делай мне никаких поблажек, не давай чудесных личных повелений, не подсказывай кратчайших путей».

О, Симор Гласс, «Мой юный неразумный сын!»… Не знает Симор-Сэлинджер православного учения о спасении, православная сотериология для западного человека за семью замками. А почему? Ведь индуизм-буддизм тоже издалека, но проник в Западное полушарие и даже, можно сказать, подчинил его себе. Хорошо хоть маленькая книжечка о православной практике Исусовой молитвы («Откровенные рассказы странника») попала в руки Сэлинджеру, но надо было идти дальше.

Постигать волю Божию не просто, этой науке учат древние православные подвижники, такие как Иоанн Лествичник, игумен Синайской горы, Варсонофий и Иоанн (V-VI века) и др. Само название книги «Лествица» («Лестница») говорит о постепенности духовного делания: нельзя с первой ступеньки лестницы шагнуть сразу на тридцатую, хочешь-не хочешь, а придется после первой ступать на вторую, затем третью ступень и т. д. Из глубин тьмы к Свету сразу шагнуть нельзя – ослепнешь; водолаза из глубин океана поднимают на поверхность не сразу, а достаточно медленно, постепенно, иначе – гибель.

Дело совсем не в том, чтобы стать «любимчиком» Бога, а в приближении к Богу путем очищения себя от ветхой скверны, ведь «в беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя» (Пс. 50, 7). Очистись, и познаешь волю Божию. О необходимости катарсиса, очищения люди говорили уже задолго до пришествия в мир Исуса Христа.

Христос сказал: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5, 8).

И никакого лицеприятия у Бога нет, никакого фаворитизма (favoritism) – что заработал, то и получил, Создатель справедлив.

Главное свойство Творца – любовь. И соответственно и христиане не должны иметь «любимчиков», избранных, а любить всех равно. Ведь и Отец Небесный дает дождь и добрым и злым, и солнце светит и дает тепло и добрым и злым.

Американский критик И. Хассан подписал обвинительный вердикт Сэлинджеру – он-де писатель религиозный, учит любви в христианском духе. Серьезное обвинение для секуляризованного американского общества.

Учит-то учит, но не перебор ли здесь у Сэлинджера?.. Симор страстно любит своих родителей и всю семью, и это не согласуется с православным учением о спасении. Да, следует любить Бога и ближнего. Но что это за любовь? Любить Бога означает исполнять Его заповеди. Любить ближнего означает относиться к нему так, как желаешь чтобы относились к тебе. И вообще в Писании сказано «чти отца твоего и мать», а не «люби», то есть воздавай подобающую им честь, что, конечно, не исключает и любовь, но родители бывают разные.

Сам же Симор выступает против фаворитизма (против «любимчиков»), между тем противоречит себе, декларируя свою суперлюбовь к родителям и своему семейству.

Впрочем, необходимо отметить, что 5-7-летние дети, выхваченные из теплой, уютной и привычной семейной обстановки, первое время в детских летних лагерях остро (порой до слез) тоскуют о своих родителях и семье.

Да, конечно, Сэлинджер много говорит о любви в христианском духе. Его Симор – весь «дитя добра и света», он в высшей степени доброжелательно и с любовью относится ко всем окружающим его, особенно сверстникам, откликающимся на его дружелюбное отношение к ним.

Вспомним, что американский официоз также очень не любил Джона Леннона, создателя знаменитого ансамбля «The Beatles». Не потому ли, что слишком много пел в конце своей жизни о любви и о мире? «Блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся». Слово «любовь» 26 раз повторяется в одной из его песен. Такая медитация кому-то сильно не нравилась. Да, застрелил его больной, но может быть неспроста этот больной утверждал, что сделать это ему приказал сатана?

Симор в общем следует в своей жизни Евангельскому учению, приводя бытовые примеры и описывая жизнь в летнем детском лагере в Хэпворте.

«По моему убеждению, – говорит он, – если с А. во время прогулки сорвало ветром шляпу, приятный долг Б. поднять ее и вернуть А., не заглядывая ему в лицо и не ища на нем выражения благодарности».

«Уклонися от зла, и сотвори благо», – учит псалмопевец (Пс. 33, 14), или спешите делать добро, как говорил доктор Гааз.

Симор пишет письмо домой без какого-то плана, обо всем понемногу, «как Бог на душу положит». Пишет и о своих недостатках – избыток эмоций, неуравновешенность, вспыльчивость, скороспелая резкость суждений в общении с окружающими, пробуждающаяся чувственность – и как он работает над собой, стараясь духовно очиститься. Просит помолиться о нем, причем обращается с этой просьбой даже к своему трехлетнему брату Уэйкеру, ибо знает, что молитва безгрешного маленького ребенка особо ценна перед Богом. Невольно вспоминается воспитывавшийся в православных традициях 5-ти или 7-летний Ваня в «Лете Господнем» И.С. Шмелева, рассуждающий на эту тему со своим богобоязненным наставником Горкиным (после некоей размолвки угрожает: вот не буду за тебя молиться – а детская молитва особо доходчива до Бога, все знают, – а ты пойдешь и ногу сломаешь).

Пробуждающаяся чувственность особенно беспокоит Симора: «Я без всякого восторга предвижу, как милые телесные движения начнут день за днем отвлекать меня от дел на протяжении тех немногих счастливых лет, что отведены мне в этой жизни… Я, конечно, буду неустанно работать над проблемой чувственности… Не стесняйтесь молиться за меня по этому деликатному поводу! Уэйкер, старина («старине» целых три года! – Б.К.), я в особенности рассчитываю на силу твоей замечательной невинной молитвы! Помни, что я не вправе уклониться от ответственности под предлогом, что мне всего лишь семь лет».

Вот какое серьезное отношение к жизни и к своей ответственности перед Богом у этого семилетнего ребенка. Впрочем, ребенок не простой.

Критика современного американского общества у Симора самая суровая.

«К сожаленю, здесь, как и всюду на этой трогательной планете, пароль: подражание и престиж – предел мечты (on this touching planet, imitation is the watchword and prestige the highest ambition)… Из этих чудесных, крепких, во многих случаях очень красивых мальчиков мало кто достигнет зрелости. Большинство, по моему скорбному мнению (heartbraken opinion), перейдет от молодости прямо в дряхлость. Ну можно ли на это спокойно смотреть?.. И воспитатели тоже – только одно название что воспитатели. Почти всем им предназначено пройти по жизни, от рождения до смертного праха, сохраняя самые мелочные, жалкие взгляды на все, что происходит во вселенной и вне ее».

Приговор суров, а причина жалкой действительности – почти повальное безбожие, ибо «рече безумен в сердце своем: несть Бога». Бога не видно, значит, Его нет; электричества не видно в проводах, значит, его нет; мысль не видно, значит, мыслей нет; воли не видно, значит, никакой воли нет, полное безволие; атома не видно, значит… нейтрона и подавно не видно… и т. д., этот ряд можно продолжать бесконечно. Безумец, между тем, очень хитер, ему просто очень хочется, чтобы Бога не было, страстно хочется (ведь если Он есть, тогда придется отказаться от своего Я и даже в чем-то себя ограничивать). «Одеяшася неправдою и нечестием своим; изыдет яко из тука неправда их, преидоша в любовь сердца» (Пс. 72, 6-7).

Симор незаурядный стилист, и знает это. «Мне бы так хотелось написать вам простое письмо, не отягченное бременем великолепных стилистических оборотов! Боюсь, если полностью выполнять высокие требования безупречного письменного стиля, я совсем перестану узнавать в написанном самого себя, вашего сына и брата. Здесь, кажется, проглядывает будущее проклятие моей жизни, но я приложу все старания и буду надеяться на почетное доброе перемирие».

Внезапная вспышка яростного гнева (в лагерной жизни бывают разные ситуации) сменяется глубоким покаянием: «Я бы, надеюсь, в решающий момент все-таки справился с этим преступным порывом, но следует, увы, помнить, что струйка опасной неуравновешенности бежит по моим жилам, точно маленький бурный поток, и нельзя на это закрывать глаза… Простой дружеской молитве она не поддается. Тут от меня требуется упорная, неотступная работа, и слава Богу, а то я бы стал молиться какому-нибудь святому слабачку, чтобы он вмешался и навел за меня порядок там, где я набезобразничал» (пример работы над собой).

Из Писания известно, что мир во зле лежит, и Симор подтверждает эту истину.

«Помимо спорта и коллективных игр у нас вообще тут чисто случайно набралось немало верных друзей до гроба. Но вы, в трудной роли наших любимых родителей, Бесси (имя матери. – Б.К), пожалуйста, постарайтесь смотреть некоторым фактам в лицо и не прятать голову перед кое-какими просматривающимися истинами. Говорю вам вот сейчас прямо и определенно, а вы запомните и без всяких ахов и охов сохраните в глубинах памяти впрок на будущее, что, пока не наступит конечный час наших жизней, уйма народу будет приходить в бешенство и кипеть злобой при одном появлении наших лиц на горизонте (вместе с Симором в лагере находился и его 5-летний брат Бадди, тоже с удивительными способностями, а люди, как известно, завистливы, фарисеи предали на смерть Христа, прежде всего, из зависти. – Б.К.). При одном только виде наших лиц, заметьте, я уж не говорю о своеобразных и часто несносных наших личностях! Это было бы даже немного смешно, если бы за мою короткую жизнь мне не приходилось уже многие сотни раз наблюдать такую ситуацию с тоской и душевной мукой (они губят свои души злобой, и для подлинного христианина – это тоска и душевная мука. – Б.К.). Остается только надеяться, что, продолжая день за днем улучшать и совершенствовать свои характеры, успешно искореняя всякую настырность, показное тщеславие и избыточную эмоциональность (too dammuch emotion), а также и ряд других свойств, в корне никуда не годных, мы в конце концов перестанем с первого взгляда и даже просто понаслышке возбуждать в других людях столько ненависти и смертельной вражды… Только ни в коем случае не позволяйте из-за этого мраку затмить ваши души. Сколько зато на свете всевозможных радостей и утешений! Ну видели ли вы когда-нибудь других таких неустрашимых крепышей, как ваши два отсутствующих сына? Разве среди яростных вихрей и собирающихся бурь наши молодые жизни не остаются чудесным незабываемым вальсом? Может быть, даже, если вы на минутку постараетесь дать волю воображению, тем единственным вальсом, который сочинил Людвиг ван Бетховен на смертном одре!»

И, несмотря на то, что в мире так много зла, жизнь прекрасна и удивительна, что снова подвигает на гимн Творцу, повторяет неоднократно Симор.

«Нас со всех сторон окружают приключения и романтика, заботливо наседают интересы и увлечения; и никогда я не видел, благодарение Богу, чтобы мы оказались беззащитны перед равнодушием. Разве можно пренебрегать такими дарами? А что еще поверх этой груды сокровищ?» И далее – проповедь любви.

«Талант обзаводиться множеством считанных дорогих друзей, которых мы будем горячо любить и оберегать от бессодержательного зла до конца наших жизней, а они, со своей стороны, будут в ответ любить нас и никогда не предадут без горькой душевной муки, что, уверяю вас, гораздо лучше, почетней и отрадней, чем предательство вообще без всякой муки».

Если строящийся духовный дом не будет иметь в основании фундаментом смирения, то все труды будут напрасны. Смирение – основа всего, и Симор это понимает.

«Мы, ваш сын Бадди и я, точно такие же славные, глупые и земные люди, как и все остальные ребята и воспитатели в этом лагере, и так же заботливо одарены симпатичной, глупенькой, трогательной слепотой. Боже мой, представляешь, какие перспективы и возможности лежат перед человеком, твердо и непоколебимо знающим, что он в своей основе такой же заурядный и нормальный, как все! Немного неотступного преклонения перед выдающейся красотой и внутренней порядочности, и если еще твердо верить, что мы такие же нормальные и обыкновенные, как все люди… что нам тогда помешает сделать немного добра в этой жизни?.. при условии, что мы употребим в дело все свои способности и будем по возможности соблюдать тишину?»

Призыв делать добро и соблюдать тишину полностью в христианской традиции.

По словам св. Исаака Сирина, молчание, тишина есть тайна будущего века. Православная аскеза высоко ставит молчание в духовном домостроительстве, но и дохристианские мыслители тоже высоко ценили его.

«Молчи! Иди вперед, но никому ничего не говори!» (Silence! Go forth, but tell no man!) – как сказал несравненный Цзян Сэмдап (Tsiang Samdup). – «Совершенно справедливо, – соглашается Симор, – хотя очень трудно, и никому не хочется».

Мысль об относительности наших внешних органов чувств, высказанная Симором, не нова.

«Я никогда не встречал твердых неоспоримых фактов (unassailable, respectable fact), которые не состояли бы в самом близком родстве с личными мнениями (personal opinion)… Ради сомнительного удовольствия считать что-либо в этом прекрасном, неуловимом мире твердым, неоспоримым фактом мы вынуждены, как покорные узники за решеткой, пользоваться сведениями, которые нам простодушно поставляют наши глаза, руки, уши и бедные трогательные мозги. По-вашему, это достоверные сведения? По-моему, нет. Они, конечно, умилительные, без тени сомнения, но далеко, далеко не достоверные. Мы совершенно слепо полагаемся на свидетельства личных ощущений. Знакомо вам такое понятие – посредническая инстанция (go-between)? Так вот, и человеческий мозг любезно служит для нас посреднической инстанцией. к сожалению, я от роду не способен чрезмерно доверять каким бы то ни было посредникам…»

Иными словами, Симор-Сэлинджер выступает против голого безверия, позитивизма и натурализма, призывает устремиться вглубь, к метафизической сущности видимого мира.

Написал в свое время и Владимир Соловьев:

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий

Только отклик искаженный

Торжествующих созвучий?

Самого главного глазами не увидишь, самое главное видится очами сердца. На Небе идет нескончаемая литургия (вы убедитесь в космической литургии, если взглянете на небосклон в конце ночи, когда исчезают последние звезды, но ярко пылает утренняя звезда), торжествующие созвучия которой иногда достигают, как бы эхом, грешной земли. Многим ли нужен сегодня знаменный распев, ангельское пение, звучащее, несомненно, на небесной литургии?.. М. Бражников, уникальный ученый, когда-то с горечью отметил: «Знаменный распев никому не нужен. Его просто не хотят знать», так же, добавим, как и Самого Творца. Вот и приходится Сэлинджеру изощряться в стиле и форме писания, чтобы хотя бы этим привлечь внимание, заинтересовать, чтоб не бросили чтение в самом начале.

Своей четырехлетней сестренке Бу-Бу (Беатрис) Симор предлагает особую, возможно, сомнительную молитву, составленную им. О сомнительности этой молитвы задумывается и сам Симор, непогрешимым себя не считает.

«Отложи ту временную молитву, которую ты просила меня составить для чтения перед сном. А вместо нее предлагаю другую, если тебе понравится, она как раз обходит трудности со словом «Бог», которое в настоящее время служит для тебя камнем преткновения. Не существует такого закона, чтобы обязательно пользоваться этим словом, если оно временно служит камнем преткновения. Вот, попробуй новую: «Я, маленький ребенок, собираюсь лечь спать как обычно. Слово «Бог» мне препятствие в настоящее время, потому что им постоянно, хотя, возможно, что и от чистого сердца, пользуются мои подружки Лотта Дэвилла и Марджэри Херцберг, которых я считаю довольно низкими и врушками от начала и до конца. Я обращаюсь к безымянному знаку совершенства (hallmark), пусть лучше вообще не имеющему формы и всяких несуразных признаков, – совершенства, которое всегда с нежностью и любовью управляло моей судьбой и в те времена, когда мне дано было чудесное трогательное человеческое тело, и в промежутках. Милый знак совершенства, подари мне, пока я буду спать, разумные, правильные наставления на завтра. Я могу даже не знать, в чем они состоят, пока еще не развилось мое понимание, но все равно я была бы очень рада и благодарна иметь их уже теперь, впрок. А пока я просто поверю, что эти наставления окажутся действенными, вдохновляющими и правильными, мне надо только научиться делать так, чтобы в душе у меня устанавливались мир и пустота, как объяснял мой самонадеянный старший брат». А в заключение произнеси «аминь» или просто «покойной ночи», что тебе больше нравится или что прозвучит искреннее и естественнее. Это все, что мне удалось для тебя придумать еще в поезде по дороге сюда, и я заучил слова, чтобы при удобном случае передать тебе. Но пользуйся ими, только если они тебе ни капельки не противны. И можешь свободно исправлять и улучшать эту молитву по своему вкусу. Но если она у тебя вызывает неприязнь и смущение, откажись от нее без всяких сожалений и подожди, пока я вернусь домой и на досуге еще раз все обдумаю. Не считай меня непогрешимым (infallible)! Я очень даже погрешимый!».

Главное – искренность, молитва, изложенная своими словами, ценнее.

Безрелигиозность приводит к тому, что Симор-Сэлинджер назвал «зловонной чумой интеллектуализма и лощеной образованности». Образчики таких книг, «бесценно глупые сочинения», Симор просит прислать им, чтобы научить младшего брата истине доказательством от противного.

«Не спешите презирать глупые книжки! Один из самых быстрых и надежных способов, правда довольно кружной и малоприятный, научить такого толкового маленького мальчика, как Бадди, чтобы он не закрывал глаза на глупость и гадость в мире, – это дать ему прочитать стопроцентно глупую и гадкую книгу. «Вот тебе, юноша, две ловко сочиненные, исключительно бесстрастные и скрытно порочные книги. Обе написаны выдающимися лжеучеными, людьми высокомерными, корыстными и втайне тщеславными. Лично я дочитывал их книги со слезами стыда и досады на глазах. Коротко говоря, даю тебе в руки ценные образчики того, что представляет собой зловонная чума интеллектуализма и лощеной образованности в отсутствие таланта и сострадательной человечности».

Сложность, разумность, целесообразность в мире люди атеистической настроенности пытаются объяснить действием бездушной природы. Симора эти плоские объяснения не устраивают, он знает, кто действительный Творец чудесной разумности и целесообразности макро– и микромира.

Среди длиннейшего списка книг, нужных ему – в их числе любые, узколобые и неузколобые книги о Боге и вообще о религии, – он просит прислать также книги об устройстве человеческого сердца, «несравненного органа, самого тонко устроенного в человеческом теле».

Сердце человека – сложнейший, тончайший и таинственный орган, точные рисунки сердца лишь грубые его подобия, «они только отражают одни физические свойства, а самых важных, не нанесенных на карту участков вообще не затрагивают… Самые важные участки можно неожиданно увидеть лишь в редкие, мимолетные, потрясающие мгновения, когда оживают все твои силы и тебе вдруг столько всего открывается».

Или, например, как сращивается сломанная человеческая кость, как образуются роговые ткани, костная мозоль.

«Как образуется костная мозоль, соединяющая две части сломанной человеческой кости, пока она срастается; как мозоль это все понимает – просто удивительно и достойно глубокого восхищения! Знает, когда начать, когда остановиться, без всякой сознательной подсказки от мозга пострадавшего. Вот вам еще одно потрясающее приспособление, которое приписывается почему-то «Матери Природе». При всем моем глубоком почтении я уже много лет слышать не могу, как ее незаслуженно превозносят».

Так если не превозносить, с чем тогда атеисты останутся?.. Тогда полный хаос и анархия?..

«Господи Исусе, – сокрушается Симор, – каким жерновом на шее и обузой я для вас становлюсь и сколько со мной забот? Дня не проходит, чтобы я не сокрушался из-за своего отвратительного требовательного характера».

В конце своего длинного письма Симор просит всю семью помолиться о нем.

«Очень прошу вас, как наших любимых родителей, братьев и сестру, прочесть за нас несколько сжатых убедительных молитв. Я лично очень надеюсь, что за то решающее время, которое нам предстоит пережить, с меня сойдет несколько слоев неестественного, напыщенного фразерства и неживые, лишние слова отлетят от моего молодого тела, как мухи! Ради этого стоит постараться, весь мой будущий синтаксис поставлен на карту!»

Советским читателям «Хэпворт» практически был недоступен, так как журнал «Нью-Йоркер», достигая СССР, сразу уходил в спецхран. «А тех немногих, – по словам советских критиков, – кто сумел его прочитать, он тогда оттолкнул неструктурированной формой и «странными» идеями».

В отношении «неструктурированной формы». Если семилетний ребенок, до слез тоскующий о своих родителях, о семье, пишет им «вприпрыжку» письмо (поставив число 16, день, но даже забыв указать месяц, по-видимому, июнь, поскольку землянику собирали), урвав, наконец, свободное время, то форма, конечно, будет несколько сумбурная, экспромтная, без предварительного обдумывания – вступление, главная часть, заключение, – а именно, «как Бог на душу положит». Но своеобразная форма и лейтмотив послания, как уже упоминалось в начале, легко просматриваются.

«Странные» идеи, действительно, присутствуют. Симор, как говорилось, книгоглотатель, чего он только не читал. Восточные религиозные философии оккупировали Западное полушарие, отсюда – карма, реинкарнация, интерес к його-медитации, чем нормальные люди, вроде мисс Овермен, бывают шокированы, как отмечает сам Симор («когда я сдуру, не подумав, что-нибудь брякну о перевоплощении, она так и шарахается в досаде и тревоге»). Ну, молодо-зелено, еще есть время расставить все по своим полочкам, в том числе и идею перевоплощения. Совершенно верно (quite right), чаще надо перечитывать Евангелие (или весь Новый Завет), там и намека нет на перевоплощение или карму. А вот його-медитация в будущем поможет Симору-Сэлинджеру выйти на православную Логос-медитацию, то есть на Исусову молитву. И в этом можно усмотреть, по словам А. Позидиса, предназначение «Раджа-йоги» и «Бхакти-йоги» для западного человека.

Но самая «странная» идея для советского критика – это, конечно, идея Бога-Творца, приверженность к этой идее в СССР, стране официального атеизма, рассматривалась даже в лучшие времена как государственная нелояльность. Отсюда и спецхран, «Хэпворту» место только там.

Но и западный человек, хотя там и не было государственных институтов атеизма, уже далеко отошел от идеи Творца всего сущего. Симор говорит о библиотекарях, мисс Овермен и ее начальнике мистере Фрейзере, что им вряд ли когда приходила когда в голову мысль о Божестве и причинах сотворения Вселенной, «так что оба они на мой страстный интерес к подобным вещам бросают каменно-неодобрительные взоры».

Вот американский критик Хассан и подвел черту: Сэлинджер религиозный человек, о чем с ним можно говорить серьезному критику? А Сэлинджер сказал свое последнее слово миру, лежащему во зле, и замолчал на полвека, до конца своей жизни. Все логично. Он может оправдаться: я все вам сказал, я чист от вашей крови.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.