Башня молчания
Башня молчания
Казалось, безгранична способность мозга собаки различать всякого рода раздражения. Но вот однажды случилось нечто малопонятное. Было давно установлено, что можно связать деятельность слюнной железы с отдельными участками кожи животного. Так, почесывая шею или спину собаки и подкармливая ее в этот момент, у нее вырабатывают временную связь: механическое воздействие на кожу вызывает отделение слюны. Кожные раздражения могут быть связаны с самыми разнообразными ответами организма: возбуждением, торможением, отделением слюны. Тем более удивило ученого заявление одного из сотрудников, что выработанная им связь между слюнной железой и отдельным местом на коже стала связью для всей кожной поверхности. Где бы ни раздражали ее, ответом служит один и тот же рефлекс.
– Неверно! – сказал ученый. – Мозг четко отличает любую точку тела, откуда бы раздражение ни шло. Вам легко это проверить: ущипните себя за икры, приложите ладонь к раскаленной плите и попросите огреть вас кнутом по спине, – вы убедитесь, как раздраженные участки будут каждый в отдельности вами различаться.
Сотрудник повторил все опыты сначала – и снова убедился в своей правоте: из любого участка кожи можно было, раздражая его, получить ответ организма в виде отделения слюны.
– Подучитесь, любезный, – сказал ему ученый, – наше дело не легкое и требует известного мастерства. Вы, должно быть, сопели во время работы, производили стереотипное телодвижение и этим навязали собакам дополнительную временную связь. На одинаковые раздражения, как вам известно, животное отвечает одинаковой реакцией…
– Механические раздражения кожи… – попытался вставить сотрудник.
– …оказались менее эффективными, – не дал ему докончить Павлов. – Вы больше успели сопением и мимикой, чем делом… Как могли бы животные отстаивать себя, не будь у них способности уточнять свои отношения к внешнему миру, тонко отличать раздражения на собственном теле…
Прошло немного времени, и оказалось, что сотрудник в известной мере был прав. Мозг не сразу различает отдельные нюансы раздражений, тонкости их. Возбуждение вначале разливается по всей коре полушарий и только постепенно занимает предназначенное ему место в мозгу. Вспомнили, кстати, что во время выработки других временных связей многие сотрудники уже встречались с затруднениями подобного рода. Так, образуя рефлекс на строго определенный звук фисгармонии или стук метронома, экспериментаторы не раз убеждались, что до известного момента любой звук или стук способен вызвать у животного слюноотделение. Только многократное повторение временной связи уточняет ответ организма…
– Хорошо, – рассудил Павлов, – животный организм находится под воздействием непрерывно падающих на него раздражений, идущих потоком из окружающей среды. Жить – для организма значит: беспрестанно принимать, приспособлять и отражать раздражения. Не мудрено, что всякое воздействие, приходящее из внешнего мира, вначале захватывает всю кору полушарий, чтобы затем постепенно уточниться. Пусть будет так. Но как происходит, когда нет нужды анализировать и раздражение легко удовлетворяется? Неужели и тогда проявляют себя оба процесса?
Проверили это следующим опытом.
В лаборатории попеременно из разнообразных инструментов извлекалось различное звучание, и за каждым из этих звучаний в кормушку опускали кусок аппетитного хлеба.
У собаки, казалось, не было оснований анализировать приходящие к ней раздражения. Звуки были стереотипны, появление хлеба одинаково, и все же нервная система собаки находила повод для дифференцирования. Она роняла больше или меньше слюны в зависимости от тембра, высоты и силы звука, от того, доносился ли он из соседней комнаты или звучал где-то рядом…
Не могло быть сомнения, что в нервной системе развиваются два параллельных процесса: генерализация впечатления, обобщенное восприятие его в первый момент, и анализ, уточнение в деталях некоторое время спустя. В течение этой паузы идет отбор впечатлений: посторонние для данной ситуации проходят, а нужные концентрируются в мозгу для ответа. Не будь в коре полушарий такого– механизма, организм был бы не способен отличить важное от мимолетного и стал бы жертвой неисчислимых случайностей. Нечто подобное мы часто наблюдаем у себя. Знакомые явления рассортировываются легко. Гораздо трудней разобраться в новых для нас впечатлениях. Нужны усилия памяти и ассоциации, чтоб, сопоставив наш опыт с тем, что нас поразило, отграничить новое понятие и уяснить его себе.
Оттого и сильное воздействие – неожиданный и стремительный поток впечатлений – затрудняет анализ и порождает на время хаос. На кого из нас не обрушивался вихрь неясных и смешанных чувств, вызванных тягостной вестью или неожиданно свалившейся радостью? Словно свет солнца внезапно погас, страхи и восторги смешались. Некоторая пауза – и затмение рассеивается: смысл события проясняется, возбуждение входит в свои берега. Отныне не только отграничено влияние такой неожиданности, но и на будущее для нее проторен путь.
Этот процесс растекания возбуждения по мозгу Павлов назвал иррадиацией.
Целым рядом остроумных экспериментов Павлов установил, что любому процессу возбуждения соответствует встречная волна торможения. Она оттесняет антагониста к его границам. Что же представляют собой эти процессы? Кто они – вечные антагонисты, враждующие силы, неизменные враги? Опыты подсказали, что процессы эти активны и спарены и никогда не протекают врозь. То осилит один, то другой возьмет верх на короткое время. Каждое раздражение, приходящее из внешнего мира, рождает одновременно в нервной системе процессы возбуждения и торможения. Это две стороны одного механизма. Они органически связаны, и их взаимная игра – неизменное движение в нервной системе – составляет одну из основ творческой деятельности мозга.
«Самое главное в нашем подходе, – резюмировал Павлов, – и я не устаю об этом твердить, – то, что мы совершенно отвыкли подсовывать животному свои чувства и соображения… Если бы собака владела даже человеческой речью, она вряд ли могла бы нам больше рассказать, чем рассказывает языком слюнной желёзки… «Различаешь ли ты, твоя нервная система, одну восьмую музыкального тона?» – задаем мы животному вопрос. И я не могу себе представить, какими средствами психолог мог бы вырвать у животного ответ. «Да, различаю», – отвечает физиологу собака, отвечает быстро, точно и достоверно – каплями своей слюны. Почему мы так цепко ухватились за эту методику и считаем ее наиточнейшим средством изучения функционирующих больших полушарий? Да потому, что слюнная реакция может сделаться чувствительнейшей реакцией коры на все и всяческие явления в мире. Мы неустанно должны благодарить судьбу за этот счастливый дар… Зачем мы будем простое менять на сложное? Мы нашей «плёвой желёзкой» довольны…».
Трудности бывают всякого рода, ассортимент их широк, как сама жизнь. Павлов объявил своими врагами зрелище заката, звуки окружающего мира, мелькнувшую тень, луч света. Что поделаешь – потомок волка или шакала, наш дворовый пес, слишком уж чутко реагирует на всякое разнообразие природы: на шорох, на шум, на кусочек штукатурки, упавший с потолка. Такова его природа, у него острый слух, совершенное зрение и такое же обоняние. Ученый утверждал, что недремлющее око инстинкта самосохранения – ориентировочный рефлекс – несчастье для работ над нервными связями. В этом можно убедиться, когда в горячую пору опытов собака вздернет уши и настороженно замрет. Прощай все труды – условные связи заторможены. Перед возможной опасностью, перед неизвестным проявлением невидимого врага все отходит на задний план. Таково назойливое влияние этого непрошеного рефлекса.
Однажды ученый забросил все дела и засел за бумагу. Долой солнечные закаты, звуки и запахи – с ними будет покончено. Они не нужны. Он отгородит своих собак от внешнего мира стенами башни. Только так, не иначе.
Он выводит зыбкую линию, другую и третью, охватывает их такой же нетвердой кривой и увенчивает свой чертеж вымпелом. Здесь будут строгие порядки – это башня молчания.
Загадочная картинка долго ходила по рукам, вызывая недоумение.
С тех пор как Павлов воспылал мыслью о «башне молчания», архитектурные фантазии цепко овладели им. Куда только не уносили они его, чего только не подсказывали! Вокруг башни будет ров, наполненный соломой, настоящий, впору средневековому замку. Железные балки полов должно погрузить в песок, чтоб избежать колебания грунта. Камеры будут звуконепроницаемыми, герметически закупоренными.
Каждый день обогащался новыми идеями.
В башне одновременно будут работать восемь исследователей. За день, чередуясь, они проделают опыты над сотней собак. Башня будет походить на сейсмическую лабораторию. Дрогни земля – лаборатории должно быть нипочем.
Архитектор выслушивал требования ученого, пожимал плечами и подчинялся.
Окна обязательно из цельного стекла. Чтобы без всяких сотрясений.
Его лаборатория будет лучшей в мире, временные связи этого стоят. Каких чудес он теперь добьется! Каких успехов!
Фантазию целиком осуществили. Две тяжелые завинченные двери скрыли собаку от страхов и радостей мира. По ту сторону камеры невидимые для животного сотрудники с помощью манометров, рубильников, резиновых баллонов, вращающихся барабанов и сложной системы проводов управляли временными связями. Электрический прибор следил за слюной, звукопередатчик короткими сигналами рассказывал о каждом движении собаки. Оснащенная современной техникой «башня молчания» была достойной твердыней науки.