Глава седьмая На Запад!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава седьмая

На Запад!

В конце апреля, когда Крым был почти полностью очищен от вражеских войск, основной состав управления 4-й воздушной армии переехал в район действий 2-го Белорусского фронта. Вскоре и летные соединения, а также отдельные полки начали перебазирование.

Позже летчики рассказывали, что в штурмовых авиаполках техники, не желая много дней тащиться по железной дороге, упрашивали посадить их в бомболюки. Прилетит такая эскадрилья на какой-нибудь промежуточный аэродром, и местные интенданты сразу приходят в замешательство: обед или ужин готовили на такое-то количество людей, а их оказалось намного больше…

На северо-запад мы ехали в приподнятом настроении: все-таки будем ближе к логову фашистского зверя — Германии. А может быть, мечтали многие, 4-й воздушной армии доведется добивать врага в самом Берлине!

Управления районов авиационного базирования перемещались на 2-й Белорусский фронт не все. Поэтому многим батальонам аэродромного обслуживания предстояло войти в состав других воздушных армий.

Особенно жаль было расставаться с коллективом медицинских работников 471 БАО, сыгравшим важную роль в период боев на керченском плацдарме. Он переходил в распоряжение командования 16-й воздушной армии.

Позднее я узнал, что санслужба 471 БАО и на новом месте стала одной из лучших. Майор медицинской службы Г. И. Аранович в августе 1944 года по заданию Героя Советского Союза генерала Г. Ф. Байдукова участвовал в наземной разведке тыловых объектов противника и был награжден орденом Отечественной войны I степени. С октября 1944 года он возглавил хирургическое отделение авиагоспиталя 6-й воздушной армии, а затем стал во главе авиационного госпиталя Войска Польского.

В мае 4-я воздушная армия пополнилась новыми летными и наземными частями. Мы еще не знали, что летом будем участвовать в гигантской наступательной операции, проводимой силами четырех фронтов, под кодовым названием «Багратион».

4-я воздушная армия, насчитывавшая всего 528 самолетов, сосредоточилась в Смоленской области — в районах Рославль, Сеща-Шумовка, Мстиславль, Монастырщипа — Кричев, Темный лес — Кричев. Медицинская служба быстро установила, что эпидобстановка здесь чрезвычайна по сыпному тифу и неблагополучна по желудочно-кишечным инфекциям.

Осенью 1943 года, когда был взят Рославль (25 сентября, одновременно со Смоленском), в лесу, неподалеку от города, был обнаружен концентрационный лагерь. Здесь томилось несколько тысяч советских военнопленных и мирных жителей. Среди них свирепствовал сыпной тиф. Перед отступлением фашисты распустили заключенных, чтобы они занесли эпидемию в тыл наших войск. Люди разбрелись по деревням. В лагере остались лишь умирающие, которые лежали в шалашах и сырых землянках вместе с трупами. Столь же «гуманно» гитлеровцы ликвидировали и ряд других концлагерей.

Санслужбой Западного фронта и местными органами здравоохранения были приняты экстренные меры для предотвращения массовых сыпнотифозных заболеваний. Но еще раньше, в апреле 1944 года, в Климовичском районе Смоленской области было зарегистрировано до ста случаев сыпного тифа, в других районах — по тридцать — сорок. С первых часов пребывания на смоленской земле медсостав нашей армии развернул энергичную противоэпидемическую работу.

Во второй половине мая я созвал в деревне Быковка, где располагался армейский штаб, руководящих медицинских работников. Из Москвы я привез хорошую новость: подписана давно ожидавшаяся директива Главсанупра о создании в армии авиационного госпиталя. В качестве базы нам передавался двухсоткоечный ЭГ № 2922. Хотя мы еще не приняли его, поскольку не было пока приказа командующего фронтом генерал-полковника Г. Ф. Захарова, мне с разрешения начальника 77-го фронтового эвакопункта полковника медицинской службы Н. М. Невского (ему вскоре присвоили звание генерал-майора медицинской службы) удалось побывать там. Располагался он в деревне Ворга.

В эвакогоспитале меня встретил невысокий худощавый лет сорока пяти майор медицинской службы Иосиф Иосифович Жаботинский. Указав на деревянное строение, напоминавшее деревенскую школу, он сказал, что в настоящее время их учреждение как бы свернуто. Мои слова о том, что на базе этого ЭГ будет создан армейский авиагоспиталь с новыми штатами и особым медицинским оборудованием, Жаботинский воспринял без энтузиазма. Подошел его заместитель по политчасти, полный черноглазый капитан. Отрекомендовался Иваном Егоровичем Панчевым. Я рассказал им, как долго воздушная армия добивалась штатного ААГ, как необходим он для сохранения летных кадров. Попросил собрать личный состав.

Минут через пятнадцать на лужайке собралось около сорока человек. Жаботинский представил мне их. Здесь были начальники отделений майор медицинской службы П. И. Китайцев и капитан медицинской службы В. А. Евстронива, ординаторы — майор медицинской службы Д. А. Лапчинский и капитаны медицинской службы С. Ф. Коребова и П. Ф. Харина, начальник физиотерапевтического отделения майор медицинской службы Р. И. Левит, старшая операционная сестра Е. В. Корочкина, не имевшая воинского звания, старшие медсестры младшие лейтенанты медицинской службы Т. М. Чибисова и А. М. Добринина, а также другие товарищи.

Коллектив состоял из опытных специалистов. Через их руки прошли тысячи раненых и больных. Но эти люди совершенно не представляли себя в новой для них роли работников ААГ. Посыпались вопросы. Больше всего они касались специфики лечения раненых и больных авиаторов. Ответив на них, я сказал, что при госпитале будет работать врачебно-летная комиссия. Поэтому медицинскому составу необходимо заранее изучить требования, предъявляемые к состоянию здоровья летчиков. А самая ближайшая и главная задача — готовиться к наступательной операции. О времени и сроках ее проведения скоро станет известно…

Был задан и такой вопрос:

— Вот вы — начальник медицинского отдела четвертой воздушной армии. А мы слышали, что там во главе санслужбы стоит флагманский врач.

Ответил: должность переименована. Это было вызвано созданием при управлении армии медицинского отдела. Кроме заместителя у меня стало четыре помощника: хирург — подполковник медслужбы И. X. Верещак-Верещаковский, терапевт — майор медслужбы Я. А. Гельбирд, эпидемиолог — майор медслужбы А. В. Сафонов и невропатолог — подполковник медслужбы М. Г. Шефтель. Все они оказались хорошо подготовленными, опытными специалистами.

Я, разумеется, созвал совещание не только для того, чтобы сообщить о создании армейского авиагоспиталя и его структуре. Главным было уяснить задачи медицинского обеспечения предстоящего наступления.

На моем докладе присутствовали, несмотря на их очень большую занятость, командующий армией генерал-полковник авиации К. А. Вершинин и его заместитель по политической части генерал-майор авиации Ф. Ф. Веров. Это придало совещанию особую весомость.

Ширина фронта, на котором должны были развернуться боевые действия 4-й воздушной армии, не превышала 70–80 километров (при общей ширине 2-го Белорусского фронта 140 километров). Фактически же наша авиация наносила удары в 25-30-километровой полосе. Радиостанции управления и наведения были расположены в населенных пунктах Студенец, Черная речка, Дроздовка и на опушке леса, что западнее деревни Рясны. Всюду здесь были медпосты. В районе деревни Бровки, на значительном расстоянии от основной группы, имелась еще одна радиостанция наведения. Она должна была обеспечивать боевую работу истребительной авиации. При ней также был организован медицинский пост.

По плану все раненые летчики эвакуировались в лазареты БАО, находившиеся в деревнях Старина и Дубровка. Оттуда их отправляли в авиагоспиталь, расположенный в Борге, в 27 километрах от Рославля.

Специальный медпункт был организован на центральной радиостанции наведения, где находился командующий воздушной армией. Возглавлял его врач-хирург, в распоряжении которого находились фельдшер и две медсестры.

Для лечения инфекционных больных были определены два госпиталя — № 842 и 845. Располагались они в Быстрянских хуторах и в Яновой Слободе. В местечке Первомайск, что в 28 километрах западнее Рославля, был развернут армейский дом отдыха, который при необходимости мог использоваться как второй, нештатный армейский авиационный госпиталь.

Наше наступление могло быть стремительным. А автотранспорта для быстрого продвижения не хватало. Учитывая возможные трудности с базированием авиагоспиталя, я позаботился о заблаговременной организации хирургических лазаретов на промежуточных этапах эвакуации. Для этой цели были выделены лазареты 707, 784, 814 и 836-го батальонов аэродромного обслуживания. Мы могли положиться на опытных хирургов Амелину, Гордеева и других. Правда, такая мера осложнялась одним немаловажным обстоятельством: в любой момент начальник тыла армии мог по оперативным соображениям перебросить лечебные учреждения батальонов аэродромного обслуживания. Но иного выхода у нас не было.

Фронт перешел в наступление. В ночь на 23 июня на участке прорыва крупные силы наших дальних бомбардировщиков нанесли по врагу мощные удары. На вражеские войска всю ночь сбрасывали бомбы самолеты 325-й ночной бомбардировочной дивизии. Особенно четко здесь действовали летчицы 46-го гвардейского Таманского полка. Удары с воздуха сильно ослабили оборону противника.

Однако наутро погода испортилась. Облачность опустилась ниже ста метров.

В нескольких километрах западнее деревни Рясны, на окраине которой находился передовой командный пункт армии, гремела ожесточенная канонада. Но авиация не могла серьезно помочь нашим артиллеристам, танкистам и пехотинцам. Лишь к полудню облака несколько поднялись.

Над передовой сразу же появились штурмовики. Они волнами выкатывались из-за леса регулярно через каждые десять — пятнадцать минут.

С группой офицеров я приехал на КП вслед за командующим армией. Здесь при центральной радиостанции наведения был заблаговременно организован медпункт.

Генерал Вершинин, сильно недовольный резкой переменой погоды, ходил хмурый с самого утра. И все же он не изменил своему правилу: выкроил несколько минут для того, чтобы заглянуть в медпункт. Поздоровался за руку со всеми, затем поинтересовался у начальника, майора медицинской службы Цыпкина, все ли у них готово для приема раненых. Когда наши штурмовики возобновили боевую работу, командарм повеселел. Вскоре стало известно, что летчики быстро отыскивают и уничтожают огневые точки противника, мешающие продвижению войск.

На главном направлении действовали 1-й Прибалтийский, 1-й и 3-й Белорусские фронты. Наши войска наступали на вспомогательном направлении Могилев, Минск. 2-й Белорусский фронт располагал тремя наземными армиями. Вперед двинулась 49-я армия генерала И. Т. Гришина. Авиационная поддержка была исключительно важна для нее.

Позже в одной из бесед с офицерами штаба К. А. Вершинин рассказал, что в начале июня его вызывали на совещание, которое проводил представитель Ставки маршал Г. К. Жуков. Там присутствовали маршалы авиации А. А. Новиков и А. Е. Голованов, а также командующий 16-й воздушной армией генерал С. И. Руденко. Были подробно обсуждены план применения воздушных соединений в операции «Багратион» и порядок их взаимодействия с дальней авиацией.

В первый же день 49-я армия взломала вражескую оборону. Гитлеровцы, имевшие всего 1300 самолетов, не могли надежно прикрывать войска на участке фронта протяженностью более тысячи километров. Поэтому наша авиация, не встречая серьезного противодействия, использовала для поражения наземных целей даже истребители.

Получив данные о форсировании сухопутными частями реки Прони, командующий приказал офицерам, находившимся на КП, отправиться по своим местам.

За три дня боев войска нашего фронта вышли к Днепру и захватили плацдармы на его правом берегу. 27 июня радиостанции наведения с медпостами при них располагались в пунктах: высота 205,0, что в 10 километрах северо-восточное Шклова, село Мосток, аэродром Луполово (район Могилева), деревни Церковщина и Русенки, там же находилась и центральная радиостанция наведения. Шестую радиостанцию за ненадобностью оставили у себя в тылу. Все раненые, подобранные медпостами, теперь эвакуировались в Русенки. Здесь им оказывалась неотложная хирургическая помощь, затем их отправляли в лазареты БАО и в армейский авиационный госпиталь.

28 июня вражеская группировка в районе Могилева была разгромлена. Форсировав Днепр, наши войска устремились вперед. Расстояние между госпитальной базой фронта, авиагоспиталем и передним краем ежедневно увеличивалось на десятки километров. Тут и появилась надобность в промежуточных этапах эвакуации. Хирургические лазареты 707, 814, 836 и 784 БАО развернули работу на аэродромах Люботин, Луполово, Могилев, Пронцевка.

Следы, оставляемые захватчиками, были страшными. На дорогах маячили остовы сгоревших автомашин и подбитых танков, валялись покореженные орудия. Над горизонтом не рассеивались дымы.

Иногда противнику удавалось отрываться от нашей пехоты. Для ударов по нему требовались дневные бомбардировщики. А их в 4-й воздушной армии было мало. К. А. Вершинин послал командующему ВВС Главному маршалу авиации А. А. Новикову телеграмму, в которой просил выделить ему дополнительные бомбардировочные части. Эта просьба была незамедлительно удовлетворена. К нам прибыло несколько полков из 16-й и 1-й воздушных армий, действовавших на 3-м и 1-м Белорусских фронтах.

На своем У-2 я производил облет передовых аэродромов, только что освобожденных от противника, и налаживал там лечебно-эвакуационное обеспечение. Боевые санитарные потери среди летного состава в эти дни были невысокими. На 1 июля мы эвакуировали в армейский авиационный госпиталь всего около двадцати раненых летчиков и стрелков-радистов. Однако среди наземных специалистов их оказалось довольно много.

3 июля войска 1-го и 3-го Белорусских фронтов освободили столицу Белоруссии. Части 4 ВА начали перебазироваться в район южнее Минска. Штаб армии переехал в поселок Червень. В это время восточнее города блуждали по лесным дорогам многочисленные группировки гитлеровцев. Некоторые из них выходили в районы базирования наших авиачастей.

Серьезные бои, например, пришлось вести передовой команде 448 БАО, чтобы отстоять Мачулище, частям 34 РАБ, оборонявшим Самоваловичи. В связи с угрозой захвата этих аэродромов противником мы оттянули в тыл почти все полки 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии. Только 11 июля основная группировка фашистов была ликвидирована. Но отдельные разрозненные подразделения гитлеровцев все еще оставались и иногда вступали в перестрелку с нами.

Меня сильно беспокоило то, что армейский авиационный госпиталь остался далеко в тылу. Даже санитарные самолеты уже не могли туда летать. Я обратился к начальнику тыла генералу П. В. Коротаеву с просьбой ускорить перебазирование госпиталя. Но Петр Васильевич, всегда отличавшийся собранностью и организаторскими способностями, на этот раз показался мне растерянным. И его нетрудно было понять. Армейские части нуждались в горючем, боеприпасах, продовольствии и многом другом, а железнодорожный транспорт был разрушен, грунтовые дороги тоже находились в ужасном состоянии.

— Автомашин у меня нет, — сказал Коротаев. — Вывозите госпиталь на станцию Понятовка и грузите в эшелон. Должны же наконец железнодорожники наладить движение!

Я не мог согласиться с таким решением и попросился на прием к командарму. Выслушав меня, уставший от бессонных ночей генерал Вершинин снял телефонную трубку и позвонил Коротаеву.

— Петр Васильевич, я знаю о твоих трудностях с транспортом, но Бабийчуку надо помочь. Он должен выбросить на передовой аэродром группу для оборудования госпиталя коек на пятьдесят — семьдесят. Выдели ему десять автомобилей, а я ему дам три «Дугласа».

Вершинин положил трубку и спросил:

— Обойдетесь тем, что даем? Больше пока ничем помочь не могу…

Что ж, надо было обходиться тем, что давали. И я только поблагодарил командарма.

Возвратившись от Вершинина, немедленно направил начальнику госпиталя Жаботинскому письменное распоряжение. В нем предписывалось подготовить для выдвижения отделение на 70 коек; обеспечить медиков всем необходимым для оказания пострадавшим квалифицированной помощи; имеющихся в госпитале раненых и больных передать на время в эвакогоспитали Рославля без права эвакуации их в тыл; все госпитальное оборудование вывезти на станцию Понятовка для погрузки в эшелон.

В деревню Ворга, находящуюся под Рославлем, вылетел Алексеев. Он должен был принять там передовую группу.

Раненых и больных из армейского авиационного госпиталя разместили в ЭГ № 1814 и специализированном ЭГ № 1781. Одно его отделение было отправлено к нам, под Минск. Но оно все еще находилось в пути, поскольку темп наступления наших войск оставался высоким — 25–30 километров в сутки. Учитывая, что лазареты БАО не всегда могут оказывать хирургическую помощь раненым, я поставил вопрос о том, чтобы раненых летчиков принимали на время эвакогоспитали общевойсковых соединений.

Задача эта была решена довольно оперативно. Для приема раненых авиаторов определили ЭГ № 2594 и ППГ № 132, расположенные в поселке Червень.

Мои помощники работали в лазаретах. А я вылетел осмотреть новое место для развертывания передового отделения ААГ. В 28 километрах южнее Минска находилась усадьба совхоза Аннополь. Несколько деревянных строений ее уцелели. Там и решили разместить сначала передовое отделение, а затем и весь армейский госпиталь.

На обратном пути летчик отклонился от курса, и мы оказались над территорией, занятой противником. Фашисты открыли огонь. Одна автоматная очередь, видимо, угодила в мотор, он стал работать с перебоями. Летчик развернул машину на 180 градусов, и нам вскоре удалось выйти из-под обстрела. Летели над лесом, на предельно малой высоте. На наше счастье, барахливший мотор пока работал. Протянув еще километр с лишним, увидели впереди небольшой хутор. Возле него и плюхнулись прямо в огороде.

Из домов выбежали люди — дети, женщины, старики. С их помощью мы выкатили самолет на дорогу.

Кое-как запустили мотор, взлетели и добрались до аэродрома, где базировались связные самолеты штаба фронта. Там неожиданно встретил старого знакомого — подполковника Елисеева. В 1936–1938 годах он был командиром 15-й разведывательной авиаэскадрильи 13-й авиабригады, в которой служил и я. Случались на войне такие встречи. По его указанию техники заправили наш У-2 горючим, подлечили и мотор. Поздним вечером мы наконец добрались до своего аэродрома.

Утром офицер штаба сообщил мне, что после нашего отлета из Аннополя блуждавшая по нашим тылам группа гитлеровцев напала на аэродром Озеро, находившийся по соседству. Видимо, они собирались вызвать свои транспортные самолеты. Но воины 444-го и 706-го батальонов аэродромного обслуживания своею стойкостью и мужеством сорвали замыслы врага.

Отделение авиагоспиталя без остановки проследовало в местечко Новоельня, расположенное в шестнадцати километрах от города Новогрудок. 15 июля оно развернулось в помещении бывшего детского санатория. Линия фронта в это время проходила в сорока километрах от него.

Медицинские посты, созданные при радиостанциях наведения, неотрывно следовали за войсками. На центральной станции кроме медпункта имелись два резервных медпоста и самолет, которые в любой момент могли быть использованы для розыска раненых летчиков. А при штабе армии дежурило авиазвено.

Все пострадавшие авиаторы при отсутствии противопоказаний эвакуировались в армейский авиагоспиталь. Мне невольно вспоминались 1942-й и начало 1943 года, когда многие раненые летчики попадали в общевойсковые этапы эвакуации и мы теряли их из виду. Было, честно говоря, просто непонятно то упорство, с которым Главное санитарное управление противилось созданию в воздушных армиях штатных госпиталей. Теперь, когда такие лечебные учреждения функционировали, судьба каждого пострадавшего авиатора находилась полностью в наших руках.

Линия фронта продолжала отодвигаться на запад. Наши войска вели упорные бои за Белосток. Тылы по-прежнему отставали от наступающих частей. Осложнилась проблема снабжения лечебных учреждений медикаментами и медицинским оборудованием. Осуществлялось оно через фронтовые (ФАС) и головные (ГАС) авиационные склады. Первые подчинялись непосредственно штабу воздушной армии, вторые — начальнику района авиационного базирования. Правда, были ГАСы и армейского подчинения.

Отделения медицинского снабжения предусматривались не на всех головных складах. Приходилось создавать нештатные.

Жизнь заставляла иногда отходить от принятой схемы обеспечения частей медико-санитарным имуществом. Мы создали, например, при штабе армии не только нештатное отделение медснабжения, но и склад. Из головных авиационных складов изъяли такие подразделения и придали их управлениям РАБ. Таким образом нештатные склады медицинского снабжения появились при районах авиабазирования.

Изменения были продиктованы прежде всего заботой о повышении оперативности в работе снабженческих отделений.

В других воздушных армиях эта задача, насколько мне известно, решалась несколько иначе. Во 2 ВА, например, отделения медснабжения РАБ получали имущество непосредственно с медико-санитарного склада фронта. Но такую практику тоже нельзя было считать идеальной. Во время больших наступательных операций, когда тылы нередко растягивались, начальники санслужбы РАБ оборудовали одну-две автомашины-летучки, которые следовали вместе с управлением РАБ. Они располагали специальным фондом медикаментов и медимущества, необходимого для обеспечения авиачастей. Но эти летучки порой сами отставали, да и много ли груза могла увезти полуторка.

Объем работы нештатного отделения снабжения, которое возглавляли Гальперсон и Петровский, был довольно большим. Для примера приведу цифры по двум районам авиабазирования. За время войны в 77 РАБ завезли на склад отделения медснабжения 54 тонны медикаментов, 16 тонн перевязочного материала, 327 000 штук разных бинтов и т. д. Отделение медснабжения 24 РАБ распределило между авиачастями 24 вагона медимущества.

Надо отдать должное энергии названных выше товарищей. За время боев в Белоруссии авиачасти воздушной армии не ощущали перебоев в снабжении медимуществом.

Несколько раз я прилетал в Новоельню и близко познакомился со всеми работниками армейского авиационного госпиталя.

Майор медицинской службы Жаботинский был человеком исполнительным и распорядительным; чувствовалось: у него осталось недовольство реорганизацией эвакогоспиталя в ААГ. Возможно, он считал, что ущемлены его права, что у госпиталя много опекунов. Я старался быть всегда деликатным с ним.

Уважение вызывали женщины-врачи: ординаторы капитаны медицинской службы С. Ф. Коребова, высокая, несколько суровая на вид блондинка, и П. Ф. Харина, небольшого роста брюнетка, а также начальник медотделения капитан медицинской службы В. А. Евстронива. Очень хорошее впечатление производили квалифицированные старшие медицинские сестры Т. М. Чибисова, А. М. Добринина и М. Н. Большуткина, старшая операционная сестра Е. В. Корочкина, сестра хирургическая перевязочная М. В. Цедякова, начальник аптеки А. Т. Рысакова.

Из врачей-мужчин мне понравились своим отношением к работе ординаторы майор медицинской службы Д. А. Лапчинский и капитан медицинской службы Н. И. Гордеев. Большую заботу о раненых проявляли начальник продовольственного снабжения старший лейтенант интендантской службы К. Н. Платонов, помощник начальника госпиталя по материальному обеспечению капитан С. М. Антонюк, пропагандист старший лейтенант С. П. Лакоревич. В налаживании четкой работы ААГ, несомненно, большую роль играл деятельный и душевный замполит капитан И. Е. Панчев.

Среди младшего персонала госпиталя преобладали вольнонаемные. Молодые девушки трудились не покладая рук. В моих записных книжках сохранились фамилии некоторых из них: санитарки М. С. Мартыненко, А. С. Железнова, К. И. Черткова, М. С. Тараскун, Ю. С. Цвиканова, хозяйственная работница П. Д. Синякова, медицинские сестры Е. П. Никитина, Е. М. Орлова и Е. И. Серафимович.

Однажды я услышал в штабе армии, что командующий плохо выглядит. А вскоре и сам убедился в этом. Действительно, К. А. Вершинин осунулся и даже при теплой погоде ходил в кожаном реглане.

Я попросил командарма показаться врачу. Он сначала отмахнулся, но потом согласился со мной. Анализ крови подтвердил наше предположение: у Вершинина оказалась малярия. Лечь в лазарет генерал наотрез отказался. Заботясь о раненых, о здоровье офицеров и солдат, о себе он мало думал.

Мои помощники порой упрекали меня за то, что я постоянно «в разлетах». В какой-то степени они были правы. Связь с частями поддерживалась устойчивая. Частое посещение передовых аэродромов и лазаретов БАО, возможно, не всегда вызывалось необходимостью.

Но и меня можно было понять. Вылетая в ту или иную часть, я ставил перед собой цель не только оказать помощь лечебным учреждениям, но и увидеть людей в работе, лучше изучить их, чтобы знать, кому можно безошибочно доверить наиболее ответственное дело. Когда, например, по ряду причин потребовалось произвести перестановку и замену нескольких полковых врачей в 230-й штурмовой и 215-й истребительной авиационных дивизиях, я счел необходимым на месте разобраться в целесообразности намеченных мероприятий и ближе познакомиться с предложенными кандидатурами. Это позволило избежать ошибок в подборе кадров.

После взятия Белостока мне посчастливилось встретиться с женой и дочерью, которых не видел с начала наступления. До освобождения Минска 439 БАО, где Шура работала начальником лазарета, обслуживал полк ГВФ, штаб нашей армии и некоторые вспомогательные части. Потом он остался во втором эшелоне.

Лазарет 439 БАО оказался буквально заполненным ранеными и больными. Медицинскому персоналу приходилось работать днем и ночью.

Командиром этого батальона аэродромного обслуживания был подполковник Александр Георгиевич Тарасов. Санслужбу возглавлял сначала майор медицинской службы Кулиненко, затем майор медицинской службы Кравченко. При встрече жена рассказала, как много ей пришлось пережить. Особенно трудно было при переправе лазарета через Березину. Двое суток простояли они у моста, перед которым скопилось огромное количество военной техники, подвод и людей.

Случилось так, что старший врач БАО заболел и Шура замещала его. С большим трудом она добилась от полковника, руководившего переправой, чтобы пропустили наконец санитарные машины с больными и ранеными.

После взятия Белостока, начиная с рубежа реки Свислочь, противник стал оказывать нашим войскам упорное сопротивление. Видимо, он стремился выиграть время для укрепления обороны на подступах к Восточной Пруссии.

В течение августа войска 2-го Белорусского фронта вели напряженные бои западнее Белостока, в излучине реки Нарев. На пути их были крепость Осовец, города Замбровск, Виземск, Остроленко, водные рубежи.

В соответствии со сложившейся боевой обстановкой была организована и работа медицинской службы. На базе 832, 853, 856 БАО, находившихся на передовых аэродромах, мы развернули хирургические лазареты, усилив их за счет 12 и 20 РАБ. Такой же лазарет, организованный на базе 448 БАО 34 РАБ, находился в самом Белостоке. Розыск, подбор и эвакуация раненых летчиков осуществлялись медпостами при радиостанциях наведения. Оттуда пострадавших направляли в ближайший хирургический лазарет, а затем эвакуировали в авиагоспиталь, который в конце августа переехал из Новоельни в город Высокий Мазовецк. Чтобы не потерять раненых летчиков, попавших в общевойсковые этапы эвакуации, старшие врачи авиаполков и БАО поддерживали постоянный контакт с госпиталями наземных частей.

В сентябре и октябре боевое напряжение на нашем фронте несколько спало. Войска нуждались в перегруппировке и пополнении. Попытка расширить так называемый рожанский плацдарм оказалась безуспешной.

Однако именно в октябре медицинскими постами при радиостанциях наведения было подобрано наибольшее количество раненых. Объяснялось это тем, что противник резко усилил свою зенитную оборону. Подбитые самолеты зачастую совершали вынужденную посадку вблизи линии фронта.

Во время освобождения Белоруссии авиачасти 4-й воздушной армии совершили 14 000 боевых вылетов, сбросили на вражеские войска более 2500 тонн бомб. Тридцать наших летчиков и штурманов стали Героями Советского Союза. Многие авиачасти получили звание гвардейских и почетные наименования. 4-я воздушная армия неоднократно отмечалась в приказах Верховного Главнокомандующего.

В конце октября войска 2-го Белорусского фронта перешли к обороне. Наступила оперативная пауза.

Осенью и в начале зимы 1944 года 4-я воздушная армия усилилась 8-м истребительным, 5-м бомбардировочным и 4-м штурмовым корпусами, ими соответственно командовали генералы А. С. Осипенко, М. X. Борисенко, и Г. Ф. Байдуков. Кроме того, к нам прибыло несколько авиачастей из тыла и с других фронтов. Количество самолетов возросло до 1665. Никогда еще 4-я воздушная армия не была такой мощной.

Все понимали: в Восточной Пруссии — цитадели прусского милитаризма враг будет драться отчаянно. По данным разведки, гитлеровцы в полосе нашего фронта располагали 700 самолетами. Но они могли усилить свою авиацию.

16 ноября в командование 2-м Белорусским фронтом вступил Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Он хорошо разбирался в вопросах массированного применения авиации и организации взаимодействия ее с наземными войсками.

В это время уже началась непосредственная подготовка Млавско-Эльбинской наступательной операции, являвшейся частью стратегической Восточно-Прусской. Наша армия подтягивала тылы, создавала запасы горючего и боеприпасов, приводила в порядок аэродромы.

Точной даты начала нового большого наступления, естественно, никто не называл. Ее могла знать лишь Ставка Верховного Главнокомандования. Наши летчики активно вели разведку оборонительных укреплений и наиболее важных тыловых объектов противника.

Раньше советское командование получало хорошие разведывательные данные из партизанских отрядов. Здесь же их не было. Сведения о противнике добывались наблюдением и фотографированием с воздуха, с помощью агентурной и войсковой разведок.

Наши дороги из тыла к фронту проходили по территории Польши. Население относилось к нам дружественно. Но среди него действовала и вражеская агентура. Перегруппировку войск требовалось производить скрытно, нужна была постоянная бдительность.

Вскоре враг преподал нам жестокий урок. Успокоенные снижением активности авиации противника, некоторые наши командиры ослабили охрану аэродромов. И вот 24 декабря группа «фокке-вульфов», численностью до 30 самолетов, нанесла удар по Вышкуву, где базировались два полка нашей 269-й истребительной авиационной дивизии. Мы потеряли значительное количество машин.

На следующий день после этого налета я побывал у К. А. Вершинина. Застал его очень расстроенным. О случае в Вышкуве я уже знал, поскольку туда было немедленно выслано звено санитарных самолетов. Но, видимо, и еще какие-то неприятности угнетали генерала.

Вершинин умел владеть собой. Однако в этот день ему не удавалось скрыть свои чувства. Приходивших к нему офицеров он отпускал быстро, разговор по ВЧ, о котором ему напомнил адъютант, отложил, сказав, что еще не готов к нему.

— Что вы стоите? — обратился ко мне командарм. — Садитесь.

Мы остались одни в кабинете.

— Сегодня у меня очень тяжелый день, — устало продолжал он. — Два таких удара! Вот телеграмма от товарища Сталина… — Генерал протянул мне небольшой листок. Телеграмма была лаконичной, но резкой: «Вершинину. Позор. Сталин». — Вот как! — вздохнул Константин Андреевич, забирая у меня бумагу. — И поделом: такие оплошности нельзя прощать. А тут еще из дому телеграмма пришла: серьезно заболела дочь… Словом, тяжелый выдался день! — заключил он.

Чтобы как-то успокоить командарма, я сочувственно заметил, что на войне всякое может случиться, в семейной жизни тоже бывают удачи и неудачи…

В армии велась большая работа по разъяснению воинам норм их поведения за рубежом. Всячески подчеркивалось, что Красная Армия вступила на территорию Польши с благородной освободительной миссией. Заместитель командующего по политической части генерал Ф. Ф. Веров не раз спрашивал у меня, как наша медслужба помогает местному населению.

Польские города, местечки и особенно села были совершенно лишены сколько-нибудь организованного медицинского обслуживания. А частные врачи, фельдшеры и акушерки не располагали ни медикаментами, ни медицинскими инструментами. Высокую смертность среди обнищавшего, полуголодного местного населения гитлеровцы цинично называли «естественным отбором».

Кроме проведения противоэпидемических мероприятий санслужбы РАБ и авиасоединений отдавали много сил и средств лечению больных. Мы не скупились на лекарства и перевязочные материалы. Многие лазареты БАО организовали специальные отделения для поляков, нуждающихся в госпитализации.

Однажды мы с врачом 8-го истребительного авиационного корпуса подполковником медицинской службы Н. Т. Горчаковым заехали на «виллисе» в польское местечко. Рядом с ним находился аэродром.

Проезжая по улице, увидели над дверью каменного домика белую дощечку с красным крестом. Я попросил шофера остановить машину, и мы с Горчаковым вошли в медпункт. В коридоре увидели длинную очередь. В основном здесь были матери с детьми на руках. Прием больных вел старенький местный врач. Ему помогала молодая монахиня в чепце с большими полями.

Увидев военных с медицинскими эмблемами на погонах, врач шагнул нам навстречу и стал пожимать руки. Как большинство пожилых поляков, он неплохо говорил по-русски.

— За всю свою многолетнюю практику я никогда не имел такого богатства! — указал врач на стеклянный шкаф, заполненный коробками и пузырьками. — Это дар ваших врачей. Не подумайте, что я беру с больных деньги. Нет-нет, я тружусь бесплатно, как у вас, в Советах. Каждый день сюда приходит ваша военная женщина-врач и консультирует меня. Оказывается, я многого не знаю, отстал от современной медицинской науки.

Выяснилось, что этот медпункт был создан при активном содействии начальника санслужбы 20 РАБ Михаила Владимировича Корнеева. Врачом-консультантом оказалась капитан медицинской службы С. П. Подпругина.

— Я долго верил вражеской клевете на вас: мол, коммунисты бессердечные люди, — сказал польский врач. — Об этом совсем недавно твердили наши националисты. Но теперь у нас открылись глаза!..

Советское правительство помогало польскому народу и продовольствием. В Высоком Мазовецке и в других населенных пунктах я не раз видел, как разгружались вагоны с мукой, прибывшие из Советского Союза. А ведь в то время наши люди сами жили еще очень бедно, получая продукты по карточкам. Освобожденные поляки радовались нашим продовольственным пайкам как заботе вновь обретенной родины. Воины Красной Армии гордились тем, что даже в тяжелых условиях войны большевистская партия и Советское правительство показывают высокий пример гуманизма и интернациональной солидарности.

Начальник штаба 4-й воздушной армии генерал А. З. Устинов очень внимательно относился к нуждам медицинской службы. В июне 1944 года его сменил генерал-майор авиации А. Н. Алексеев. В первой же беседе со мной он в шутку заметил:

— Я слышал, будто оперативный отдел в первую очередь вам сообщает обстановку.

— Всем спокойнее воевать, когда медики точно знают, куда им лететь или ехать, — ответил я.

Генерал Алексеев сохранял доброе отношение к медицинскому отделу.

В ноябре — декабре армейский дом отдыха работал с полной нагрузкой. Побывав там, начальник штаба в разговоре со мной похвалил деятельную Назарову — она устраивала вечера художественной самодеятельности, спортивные игры на свежем воздухе, заботилась о хорошем питании людей. Алексеев посоветовал увеличить количество домов отдыха для летного состава.

— Используйте затишье на фронте для укрепления здоровья летчиков, сказал генерал.

В газетах и радиопередачах (во всех частях и подразделениях появилось много трофейных радиоприемников) значительное место уделялось восстановлению освобожденных городов, подъему промышленности и сельского хозяйства на советской земле, очищенной от врага. Десятки тысяч добровольцев, съехавшихся со всех концов страны, отстраивали Сталинград, Киев, Смоленск, Минск. Уже давали уголь шахты Донбасса, железорудники Кривого Рога. Колхозы Украины, Белоруссии и других республик готовились к весенним полевым работам.

Никакого сомнения не было в том, что 1945 год станет годом полного уничтожения германского фашизма. Но военная мощь гитлеровской Германии все еще оставалась внушительной. Мы знали, что 18 октября вступило в силу решение германского правительства об образовании фольксштурма, подчиненного Гиммлеру. Он поставлял вермахту сотни тысяч новых солдат. Линия советско-германского фронта сократилась почти вдвое, и поэтому плотность вражеской обороны намного возросла. Но фашистскую Германию уже ничто не могло спасти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.