Долгий путь к базовому лагерю. Жизнь лагеря

Долгий путь к базовому лагерю. Жизнь лагеря

Контрасты Непала: субтропические растения в 15 км от снежных вершин Гималаев

Обработанные террасы земли; центральный Непал. Благодаря особенностям геологического строения Гималаев, и прежде всего вследствие огромного сжатия горных пластов, почти на всех гребнях гористой части Непала находятся многочисленные родники, которые позволяют крестьянам заливать рукотворные поля водой и выращивать на них рис

Один из многочисленных мостов через реку Дуд-Коси, вдоль которой идет тропа к базовому лагерю под Эверестом

Гористая часть Непала, по которой шел караван экспедиции

Эдмунд Хиллари — первовосходитель на Эверест (слева) и участники советской экспедиции Л. Трощиненко и Ю. Кононов.

Непальский дом типа пагоды. Такой стиль строения обусловлен климатическими особенностями страны: нависающая крыша защищает от обильных муссонных дождей, а открытая веранда создает некоторый комфорт во время летней тропической жары

Караванная тропа к Эвересту от поселка Лукла, куда часть груза экспедиции была доставлена самолетом

Поселок Намче-Базар (3400 м) — одно из самых крупных селений шерпов

Так выглядит Эверест с тропы выше поселка Намче-Базар: Эверест — пирамидка (слева), которая пересекается почти горизонтальной снежной полосой гребня Лхотзе

Горы Главного Гималайского хребта юго-западнее Эвереста

Монастырь Тьянгбоче (3860 м)

Ледник Кхумбу. На поверхности ледника — кальгаспоры (останцы льда)

Многие туристы посетили базовый лагерь советской экспедиции под Эверестом, среди них Том и Кетрин Джил из Новой Зеландии

Переход от Катманду к базовому лагерю занимает около двух недель, но время в пути не пропадает даром. Участники марша любуются неповторимыми картинами природы Гималаев, знакомятся с жизнью непальцев, получают необходимую акклиматизацию для подъема выше базового лагеря. Для многих западных альпинистов это и тренировочный поход.

В наши дни путешественник может намного сократить длинный пеший переход, прилетев на рейсовом самолете в Луклу, что в двух днях ходьбы от Намче-Базара, и даже приземлиться на взлетной полосе непосредственно над Намче-Базаром в Тьянгбоче, где японцы построили самый высокогорный в мире первоклассный отель «Вид Эвереста». Но такой быстрый набор высоты может вызвать горную болезнь, поэтому большинство экспедиций проделывает весь путь пешком вместе с караваном носильщиков.

Наш караван двигался на восток параллельно Высоким Гималаям, поднимаясь на крутые гребни и спускаясь в глубокие ущелья в направлении долины реки Дуд-Коси, в верховьях которой находится массив Эвереста. Река течет в меридиональном направлении на юг и является левым притоком реки Сун-Коси, несущей свои воды в священный Ганг. Перепады высот от реки до гребня составляют 1500-2000 метров, причем высота гребней возрастает при приближении к меридиану Эвереста.

На высших точках гребня в это время лежал снег, и переход через самый высокий перевал Ламджура был серьезной проблемой для наших легко одетых, босоногих носильщиков. По договору носильщики из Майни Покхари, куда груз доставили на грузовиках, несут его только до Намче-Базара, расположенного на высоте 3400 метров в непосредственной близости к высокогорной зоне Гималаев. Выше они просто не могут подниматься из-за холода, особенно в зоне ледников, которая находится в двух днях пути выше Намче-Базара.

Долина Дуд-Коси является одной из самых больших долин Непала, а её рельеф — типичный для восточной части страны. Долина поражает своей необозримой шириной и огромными перепадами высот — более 3000 метров от гребней до дна долины. Ни один фото- или кинообъектив не может захватить долину целиком, и только пройдя по ней, можно представить её масштабы. Не удивительно, что высочайшая гора мира находится в её верховьях. Чем выше поднимаемся по долине, тем меньше растительности на склонах, а столица шерпов — Намче-Базар расположена выше зоны лесов.

От Кхари-Кхола Эверест ещё не виден. Долину реки замыкает безымянный сверкающий снежный пик. Снежно-ледовый гребень струной тянется к вершине. Наконец-то мы увидели настоящую гималайскую вершину. По мере подъема снежная вершина заслоняется ближними скальными гребнями, появляются новые снежные пики. В лесу, по которому мы идем,— россыпи примул. Слабо-фиолетовые с желтой серединкой цветы растут по краям дороги, в щелях между каменными плитами на тропе.

Мы вышли на популярный туристский маршрут Лукла — базовый лагерь под Эверестом. Туристы уже знают, что на Эверест идет советская экспедиция, по всей тропе от Луклы вверх идут наши группы.

На тропе к Намче-Базару произошла знаменательная встреча с первовосходителем на Эверест Эдмундом Хиллари. Хиллари нам рассказал, что каждый год он проводит в Непале 3-4 месяца. Строит школы, мосты и прочее. Три-четыре месяца проводит в Новой Зеландии и столько же в США и Канаде.

— Выступаете с лекциями?

— Да, — отвечает он. — Читаю много лекций. Но моя главная работа консультант одной из канадских фирм по туристскому снаряжению, в основном палаткам.

Перед расставанием спрашиваю Хиллари:

— Что случилось в Вашей жизни знаменательного после восхождения на Эверест?

Хиллари кратко отвечает:

— Поход через Южный полюс. И поход от моря к небу, когда мы поднялись вверх по течению реки Ганг до её истоков и затем сделали восхождение на гору. Правда, гора была не серьезная, скорее, символическая.

— Что и сколько построено в Непале с Вашей помощью?

— Всего построено 19 школ, 2 госпиталя — в Фаплу и Кунде и два моста. Сейчас идем строить двадцатую школу в селении Кхумджунг.

22 марта, на девятый день пути, проходим поселок Луклу. Сюда две недели назад прилетела наша передовая группа, и за ней — все остальные участники экспедиции. Они уже наверняка в базовом лагере, а нам еще идти до него пять дней.

Выше Луклы в поселке Джорсале — контрольный пункт Эверестского заповедника. Новый деревянный дом, обнесенный деревянной верандой. На стене дома прибита новая карта заповедника масштаба 1:25 000, на которой обозначены её границы, нанесены туристские маршруты, высоты. Рядом с картой — инструкция, как уберечься от горной болезни, списки экспедиций на осень 1981 года: американская медицинская на Эверест по обычному пути, новозеландская — по западному гребню, экспедиции на Амадаблам, Кантега, Нуптзе. И вдруг ниже списков видим прикнопленный листок, на котором по-русски от руки написано: «Участники нашей экспедиции, за вход в заповедник уплачено. Список участников оставлен. 8.00 18 марта 1982 года. Е. Тамм». Стоимость входа в Эверестский национальный парк на срок пребывания в нем две недели — 5 долларов, для альпинистских экспедиций разрешение дается на весь срок работы экспедиции. За контрольным пунктом начинается сосновый лес и сразу же видно, что вы попали в заповедник — ни одного срубленного дерева. А всего в нескольких часах ходьбы от заповедника ниже по долине — масса поваленных деревьев, свежих пней. Лес рубят на дрова, расчищают склоны под поля. Землю распахивают между пнями, выкорчевать пни вручную почти невозможно. При существующих темпах вырубки нужно не более 10-15 лет, чтобы на склонах Дуд-Коси уничтожить не только все деревья, но и кустарник.

Тропа выводит к правому притоку Дуд-Коси, реке Бхоти-Коси, от которой начинается подъем к Намче-Базару.

Крутая тропа зигзагами поднимается вверх, изредка уходя правее на сторону Дуд-Коси, и на одном из поворотов вдруг открывается долина, замыкающаяся горным массивом Нуптзе — Лхотзе — Эверест. На этом месте, где идущие по тропе из Луклы, впервые видят Эверест, оборудована смотровая площадка.

Весь массив Эвереста скрыт расположенной ближе к нам стеной Нуптзе — Лхотзе — грандиозного горного сооружения даже для масштабов Гималаев. Это отвесная скальная стена, взметнувшаяся на два с лишним километра над ледниками и протянувшаяся почти на пять километров от вершины Нуптзе на западе до Лхотзе на востоке. Эти вершины, по сути, лишь незначительные возвышения в гигантском почти горизонтальном на таком большом расстоянии гребне высотою 7500-7800 метров. Эверест выглядывает из-за гребня примерно посредине, и надо знать, что эта скромная пирамида — Эверест, а не пик на гребне Лхотзе.

Намче-Базар расположен амфитеатром в цирке, который закрывает дома от холодных северных ветров. Дома сложены из камня, а крыши покрыты дранкой, прижатой камнями. В нижней части селения выделяется буддистская ступа, рядом с ней — ровная довольно большая площадь. На площади отдельными группами стоят десятки яков, кучей лежат разноцветные тюки, в центре — люди в ярких костюмах. Один из них машет нам рукой.

— Да это Эрик Ильинский!

Быстро спускаемся к нему, здесь же и Сергей Ефимов. Они уже второй день заняты отправкой груза на яках. От Намче-Базара теперь почти весь груз пойдет вверх до базового лагеря на яках. Но такое количество яков! Больше сорока голов!

От Намче-Базара тропа обходит склон почти по горизонтали, затем круто спускается к Дуд-Коси. Новый мост через реку без перил, настил моста слегка наклонен в сторону течения. Ветер. Мост качается, но ширина настила позволяет в случае необходимости сделать шаг в сторону для удержания равновесия.

Здесь мы, наконец, расстаемся с Молочной рекой (Дуд по-непальски молоко) и начинаем двигаться на северо-восток вдоль левого притока Дуд-Коси — реки Имджа-Кхола, берущей начало со склонов Лхотзе. От реки — крутой взлет залесенного склона на 300-400 метров по вертикали, а затем тропа по диагонали пересекает открытый склон и выходит прямо к монастырю Тьянгбоче. Ветер. Начинается снег, который на тропе тает, а на деревьях ложится сначала небольшими пятнышками, а затем покрывает листья целиком.

Тьянгбоче. Туман. Гор не видно. Все постройки здесь группируются вокруг главного здания монастыря. Непосредственно вокруг монастыря — кельи монахов, несколько одноэтажных гостиниц.

Монастырь Тьянгбоче — одно из наиболее священных для буддистов мест. Монастырь построен на альпийском лугу с редкими гималайскими лиственницами в окружении снежных гор, среди которых выделяется Амадаблам и Кантега.

На следующее утро небо было чистое, трава на лугу покрыта инеем, сверкавшим в лучах раннего солнца, рядом с монастырем и ниже по склону замерли посеребренные мхом деревья, на которых не шевелился ни один лист. Южнее гребня залесенные склоны круто сбегали к Дуд-Коси, шум которой не был слышен из-за большой глубины ущелья. А на севере панораму замыкал зазубренный восьмикилометровый гребень Лхотзе — Нуптзе с пирамидкой Эвереста где-то посредине гребня. Но даже эта огромная стена высотой около 7500 метров заслонялась ближними сверкающими льдом стенами Кантега, Тамсерку и других вершин. Вид ступы на фоне неприступной ледовой стены Кантега, тишина в этом уединенном уголке земли вызывали мысли о вечности, единстве, всеобщей гармонии и абсолютном покое.

От Тьянгбоче тропа, неизменно поднимаясь, ведет к леднику Кхумбу, до которого еще два дня пути. Сразу же за Тьянгбоче в рододендроновом лесу лежит снег, открытые участки тропы мокрые, скользкие. Мы догоняем зиму. А каково будет на Эвересте?

Селение Периче расположено на высоте 4200 метров, горы совсем близко подступают к тропе, холодно. Лес остался далеко внизу, отдельными кустами растет можжевельник и арча. Недавно сошел снег и кое-где видны пучки эфедры.

Следующая остановка в селении Лобуче (высота 4930 м) — мы уже в районе ледника Кхумбу, на его правой боковой морене.

От Лобуче — короткий переход к последнему жилью шерпов в Горак Шепе, и от Горак Шепа тропа переходит на ледник Кхумбу. Ледник засыпан нетолстым слоем камней, многие из них лежат на ледяных столбах. Очень декоративны кальгаспоры и изолированные островки чистого льда в виде игл, ножей, пирамид и других фигур.

Горак Шеп — это крошечное зеленое озеро в морене ниже скальной вершины Кала Патар — небольшого пика, служащего основанием Пумори. Ниже морены лежит трог ледника Кхумбу, а напротив через ледник сверкают неприступные гребни Нуптзе. Западный гребень Нуптзе выдается до такой степени, что очень эффективно закрывает ледопад Кхумбу, чему не в малой степени способствует и поворот ледника.

Эверест виден на заднем плане, его огромный треугольный юго-западный склон сразу бросается в глаза, над вершиной горы почти постоянно висит шлейф снежной пыли, сдуваемой со склонов штормовыми ветрами.

Наша группа замыкает караван. Где-то впереди, перед резким поворотом ледника под склонами перевала Лхо-Ла, должен быть наш базовый лагерь. Но странное дело, мы не видим не только базовый лагерь, но и сам ледопад, перепад высот которого достигает 600 метров. Справа — гладкие снежно-ледовые склоны Нуптзе, перед нами — перевал Лхо-Ла, между ними не видно никакого прохода, а ведь здесь должен быть ледопад Кхумбу. Мы, кажется, вплотную уже подошли к перевалу, а справа нет и намека на ледопад. Казалось, вот-вот начнется подъем на перевал.

Еще 30-40 минут хода и мы, наконец, замечаем, как линия гребня Нуптзе отодвигается и проступает хаос ледника Кхумбу. Теперь всматриваемся вперед в поисках оранжевых пятен палаток базового лагеря. Вон они, за ближайшим бугром. Подходим ближе. Нет. Это рыжие скалы. Рыжие камни. Рыжая осыпь камней на леднике. Идем дальше. Кажется, дальше пути нет. И, наконец, видим на белом фоне льда ярко-красную точку. Это наш красный флаг. Подходим ближе. Ниже флага ясно проступает живописная россыпь разноцветных палаток базового лагеря. Мы — дома.

Дома, но в Гималаях, и нас сразу же захватывают заботы и проблемы экспедиции. Для Лёни Трощиненко — это наведение порядка во всем хозяйстве лагеря, для меня — новые и непривычные обязанности радиста экспедиции. Еще при подходе к базовому лагерю в селении Периче произошла неожиданная встреча с офицером связи Бисту, который спускался из базового лагеря в Намче-Базар. Он нес телеграммы Тамма в министерство туризма и советское посольство о том, что базовый лагерь установлен, а связи нет, не работает радиостанция.

— Там уже все пробовали включать, — сказал мне Бисту. — Не работает. Иду на полицейский пост в Намче, у них есть радиостанция.

Работа экспедиции без связи с внешним миром, конечно, немыслима. Однако и помощь полицейской радиостанции в Намче-Базаре не решает проблемы.

О какой оперативной связи, и вообще связи, можно говорить, если в Намче-Базар надо бежать два дня, а оттуда обратно в базовый лагерь — три дня хорошего хода. Пять дней для одного обмена информацией при условии, что связь из Намче-Базара на Катманду будет работать регулярно. Более надежна связь службы аэропорта, они несколько раз в день имеют служебные разговоры с Катманду, но ближайший аэродром, имеющий прямую связь с Катманду, в Лукле, дорога туда и обратно занимает 6-8 дней.

Встретив в Периче офицера связи Бисту, несущего радиограмму Тамма в Намче-Базар, я не поверил в «неисправности» нашей радиостанции. Всю радиоаппаратуру для экспедиции готовил один из лучших специалистов радиодела В. Черевко. Еще в прошлом году на Памире я убедился, насколько досконально знает он радиоаппаратуру и как скрупулезно готовит её для работы в высокогорье. Проверка, опробование и переопробование, испытания при разных режимах и нагрузках. А из запчастей, мне кажется, можно было бы собрать небольшую ЭВМ. Узнав в Катманду, что Черевко не смог выехать в Непал, Евгений Игоревич сказал мне: «Будешь исполнять обязанности радиста. Володя тебя подучил немного?» Да, на Памире Володя меня обучил основным приемам работы на радиостанции, показал, как ведется документация и прочее, мне пришлось даже его подменять в конце сборов.

Конечно, обнаружить неисправность и тем более устранить её я не смогу, но я был уверен, что радиостанция в порядке. Ящик с радиостанциями при транспортировке был под постоянным наблюдением, его нигде не бросали, в рациях никто не копался, значит, все должно быть исправно. Но почему же нет связи?

Как только мы пришли в базовый лагерь, Тамм встретил меня словами: «А, радист явился. Теперь мы будем иметь связь». Это прозвучало, как очень веселая шутка.

— Вы хоть включали станцию? Аккумуляторы подсоединяли? — Тамм даже не ответил на мои слабые попытки поязвить.

Подошло время дневной связи — 15.30. Мне и ходить далеко не нужно было, на правах радиста я устроился ночевать в радиорубке. Правда, Тамм намекнул, что радиорубка должна быть не жилой, в палатке сделаем склад всей радиоаппаратуры, солдат-мотора, запасных батарей, генератора и прочее.

— Вот придет Голодов, и мы поставим себе палатку.

— Хорошо.

Я впервые в этом году увидел нашу радиостанцию «Ангару». По прошлому году помню, что крайняя левая ручка внизу — включение. Проверяю установку волны — 4710, поворачиваю крайнюю левую ручку внизу вправо. Шелчок. Шипение и завывание в эфире. И вдруг сквозь этот шум услышали слабый голос: «Бейс камп, бейс камп, Эверест бейс камп. Министри оф туризм из коллинг» («Базовый лагерь, базовый лагерь, базовый лагерь Эвереста, вызывает министерство туризма»). Микрофон схватил офицер связи Шрестха (экспедицию сопровождали два офицера связи) и быстро-быстро заговорил по-непальски. Приём. Опять монотонный голос оператора из Катманду: «Бейс камп, бейс камп, Эверест бейс камп»,— значит, не слышат нас. Включил настройку, Тамм поворотом ручки добился максимального свечения четырех индикаторных лампочек, переключил на рабочий режим — голос Катманду стал слышнее, мы ответили, нас услышали. Дали счет, подстроились чуть-чуть, Шрестха долго что-то говорил по-непальски. Потом микрофон с той стороны взял А. Сурский, работник советского посольства в Непале.

— Вы почему столько дней не выходили на связь?

— Как не выходили. Это вы молчали.

— Мы каждый день выходили на связь два раза в день.

— Мы тоже.

— Ну, хорошо. Как у вас дела? Что сделано, какие планы?

Состоялся долгий сеанс связи. Ведь в Катманду и в Москве ничего не знали об экспедиции со дня вылета в Луклу основного состава участников 13 марта. В официальной информации о спортивной части работы экспедиции впервые было упомянуто имя Э. Мысловского: «Группа Мысловского установила лагерь 1 на высоте 6500 метров». В Москве эти слова прозвучали тревожным предостережением: что-то не так в экспедиции, какое-то несоответствие согласованным планам и рекомендациям. Дело в том, что Институт медико-биологических проблем (ИМБП) Министерства здравоохранения СССР по просьбе Спорткомитета СССР провел сверхтщательное медицинское обследование участников экспедиции, предложив ряд сложных тестов, часть из которых показана в киноочерке «Леннаучфильма» «Гималайские сборы» — «фильме ужасов», как его назвали альпинисты: ходьба с рюкзаком по бегущей дорожке, велоэргометр, дыхание чистым азотом до потери сознания, суточное пребывание в термобарокамере на «высоте» 5000 метров при минус 40 градусов, подъем в барокамере на максимальную высоту, когда Юрий Голодов поставил рекорд, поднявшись до высоты 11 километров без кислорода — и все это при тщательном биохимическом контроле вплоть до измерения содержания кислорода и азота в кончиках пальцев. В результате проведенных исследований, скорее напоминающих эксперименты по проверке выживаемости человека в экстремальных условиях, Мысловский и Трощиненко были исключены из списка рекомендуемых для восхождения на Эверест: Мысловский по причине нарушений деятельности сердечно-сосудистой системы после теста на максимальную, до изнеможения работу на велоэргометре, а Трощиненко — по причине медленного биения сердца (32 удара в минуту).

— У вас во сне может остановиться сердце, — заявили врачи неоднократному чемпиону СССР по альпинизму, любителю лыжных гонок на 50 км действующему мастеру спорта СССР Леониду Трощиненко.

Мысловскому была выдана рекомендация не подниматься выше 6000 метров, Трощиненко же получил полный запрет на восхождения; по этой причине он и числился в экспедиции на должности заместителя руководителя по хозяйственной части. Эдуард Мысловский, правда, получил моральное утешение от специалистов ИМБП:

— Если бы мы отбирали Вас в космонавты, — заявили ему, — то у нас не было бы никаких претензий к Вам. Но ведь это Эверест…

Можно было только приветствовать столь лестную для Эвереста почтительность со стороны сотрудников ИМБП, если бы она, эта почтительность, не влияла на состав участников и план работы экспедиции.

— Решай сам, — ответил Мысловскому Тамм, когда тот обратился к немуза советом. Долго думал Эдик и наконец решился.

— Буду идти под строгим самоконтролем, — сказал он. — Евгения Игоревича не подведу.

И теперь в Москве знают, что Мысловский поднялся на 6500 метров.

— Вы что, не могли включить радиостанцию? — спросил я Тамма после связи. — Меня ждали?

— Ничего не понимаю, — ответил Тамм. — Конечно, и включали, и настраивали, и вызывали. Загадка какая-то.

Лишь в конце экспедиции было получено разъяснение этой загадки. Как-то в ожидании очередной связи с Катманду возле радиорубки собрались, как всегда, все свободные обитатели базового лагеря: участники экспедиции, группа телерадио во главе с Ю.А. Сенкевичем, корреспондент ТАСС Ю.В. Родионов, работники киногруппы и другие, и по какому-то поводу вспомнили первые напряженные дни работы экспедиции, оказавшейся из-за отсутствия связи в полной изоляции от внешнего мира.

Я в который раз с гордостью повторил рассказ о чудодейственном, ставшим легендарным оживление радио, когда пришел «настоящий радист» и все наладил. И эту легенду развенчал Ю.В. Родионов.

— При чем здесь ты, — сказал он, — это я спас экспедицию. Когда мы на четвертый или пятый день собрались в радиорубке министерства туризма в Катманду и безуспешно вызывали базовый лагерь, я от нечего делать смотрел в окно, потом мой взгляд заскользил вдоль антенны радиостанции и остановился на гнезде, в который был вставлен штырь антенны. На гнезде было написано — Earth (земля). Мое сонное настроение исчезло. Я еще раз убедился, что антенна и заземление поменялись местами, тут же переключил их, и мы услышали: «Министри оф туризм, бейс камп ис коллинг» («Министерство туризма, вызывает базовый лагерь»). Вот и все.

Очередной раз «чудо» разъяснилось самым прозаическим образом. А жаль...

«Наладив» связь, я мог детальнее ознакомиться с лагерем, который уже был хорошо оборудован.

Специально для базового лагеря были изготовлены три большие шатровые палатки: кают-компания и склады для продуктов и снаряжения. Чтобы кают-компанию сделать повыше, сложили из крупных камней стенку вокруг площадки и полотнище поставили сверху, теперь внутри палатки можно было стоять даже с краю. Центральный кол оказался коротковат, под него подложили несколько крупных камней.

С особым старанием готовили место для кухни. Ее разместили напротив входа в кают-компанию, рядом с кают-компанией стояла продуктовая палатка. Позади кают-компании нашли трещину и определили её как мусоросборник.

В кухонной палатке удивляла рациональность размещения всех предметов. Прямо у входа слева стояла газовая плита, газовый баллон был выведен наружу. Снаружи с левой же стороны палатки лежал весь запас газовых баллонов экспедиции, более 50 штук. Напротив газовой плиты ближе к центру палатки стояли 40-литровые бидоны с водой, за водой ходили спускаясь чуть ниже лагеря к ручью на леднике. Дальше по внутреннему периметру палатки слева направо стояли кастрюли, банки, коробки со специями, ящики с расходными продуктами и пр. Ножи, ложки, поварешки аккуратно висели на гвоздях, вбитых в доски и закрепленных в камнях. Рабочий «стол» — большой плоский камень — находился в центре палатки. У выхода с правой стороны лежало несколько камней, на которых можно было сидеть.

Воскобойников ревниво следил за чистотой и санитарией на кухне и терпеть не мог посторонних внутри помещения. Иногда трудно было избавиться от гостей, ожидавших, пока закипит чай или компот, и Воскобойников велел притащить большой камень ко входу в кухню, на этот камень он выставлял ведра с соком, компотом и другой витаминизированной жидкостью. Позже эти питьевые ведра заносились прямо в кают-компанию. Их закрывали крышками, на крышки ставили кружки, и каждый мог подойти и вволю напиться. Особой популярностью пользовался спецнапиток: черносмородинный сок с большим количеством кусочков лимона. Для чистки зубов и умывания выставлялось ведро горячей воды. Особенно упорную борьбу за чистоту помещения Воскобойников вел с шерпами, которые кухню считали своим родным домом и в первые дни норовили и ночевать там. Через несколько дней только сирдар Пемба Норбу сохранил за собой право пребывания внутри кухни в любое время. Он скромно садился на камень с правой стороны от входа и следил за бесперебойной работой кухни, изредка давая указание принести воду, вынести помойное ведро и т.д. На кухне работали три шерпа: Анг Фурба — штатный повар, Сонам и Бирендра — кухонные работники. Сонам в первый же день стал Сеней, а Бериндра — Борей, они охотно отзывались на эти имена.

Базовый лагерь ежедневно посещают туристы. Офицер связи Шрестха, большой законник и педант, буквально на следующий день после нашего прибытия в лагерь предложил обозначить границу лагеря. Для этого со стороны тропы от ледника на плоском камне мы прикрепили крышку от ящика, на которой написали на английском языке: «Территория базового лагеря советской экспедиции на Эверест. Просьба без разрешения не входить».

Наблюдаем за реакцией туристов на запретительную дощечку. К нашему великому удивлению крышка обладает эффектом каменной стены: уставшие туристы бредут по тропе, в 10 метрах видят наши нарядные палатки, уже представляют себе, как они смогут присесть и отдохнуть возле них и вдруг их блуждающий взгляд падает на табличку. Они останавливаются, как вкопанные, а затем медленно опускаются на камень, рюкзак или садятся прямо на лед. Обычно туристы приходят в середине дня, их приближение мы видим заранее и поэтому им не приходится долго ждать, когда к ним подойдет один из офицеров связи, палатки которых стоят ближе других ко «входу» на нашу территорию.

Офицеры связи выясняют, кто пришел, из какой страны. Подходит кто-нибудь из альпинистов. Туристы спрашивают разрешения посмотреть лагерь, и им никогда в этой просьбе не отказывают. Обычно их сопровождает мистер Шрестха или я. Наш красочный палаточный город всем очень нравится.

— Можно фотографировать?

— Пожалуйста.

Делают снимки лагеря, отдельных палаток, не пропускают гору красных газовых баллонов у кухни, штабеля белых упаковок с кислородными баллонами, фотографируют отдельных участников и шерпов.

Обход лагеря заканчивается традиционным приглашением на чашку чая. Сонам или Бирендра на ящиках из-под кислородных баллонов сервируют стол: чай, сахар, печенье, джем. Обычно чаепитие происходит не в нашей кают-компании, а в большой палатке рядом с ней, в которой обычно обедают шерпы. В первые дни «столовая» была общей, но по мере подхода остальных участников кают-компания стала мала для всех и поставили еще одну дополнительную палатку.

Я предложил завести, по примеру солидных организаций, книгу гостей, в которой были графы: порядковый номер, фамилия, страна и примечание, точнее, отзыв об экспедиции. Первых туристов я записывал сам, а когда увидел, что не смогу больше ничем заниматься, по крайней мере, в первую половину дня, кроме регистрации гостей, перепоручил это мистеру Шрестхе. Из каких только стран не приходили люди. Преобладали туристы из Европы: французы, англичане, немцы, шотландцы, итальянцы, шведы, голландцы, датчане, норвежцы и другие, много туристов из США, Канады и Австралии. Был немец из Намибии, две семьи из Новой Зеландии. Была даже девушка-туристка из Непала. За все годы работы в Непале на тропах я не встречал непальцев, идущих просто так, для развлечения.

Добраться до базового лагеря нелегко, нужно крепкое здоровье и поэтому основная масса туристов — молодежь. Но побывали у нас и 75-летняя англичанка в сопровождении двух шерпов, 6-летняя Кэтлин, её 8-летняя сестра, 10-летний брат с родителями из Новой Зеландии.

В некоторые дни лагерь посещало по 12-15 человек, всего побывало у нас несколько сот человек (в конце концов и офицеры связи стали забывать про регистрационную книгу).

День в базовом лагере имел свой ритм. На маршрут группы выходили в 5 часов утра. Володя Воскобойников вставал еще раньше и готовил ребятам плотный завтрак, причем меню согласовывалось заранее, чтобы каждый съел самое для него вкусное.

Е.И. Тамм и часто А.Г. Овчинников провожали каждую группу. Шерпы до выхода группы жгли пахучие травы на жертвеннике, который был специально сложен в начале дороги к леднику. Когда и они шли наверх, то сначала молились возле жертвенника, а с собой брали пачки листков с отпечатанными молитвами. В особо опасных ситуациях шерпы бросали листки с молитвами на скалы. От «злых духов» шерпы оградили лагерь веревкой с развешанными на ней молитвенными флажками.

В 7.00 — общий подъем, но вставали самые волевые товарищи: Воскобойников и Овчинников бежали на зарядку, Тамм шел умываться, а остальные только привыкали к мысли, что уже нужно вставать. Первый сеанс связи с группами на Эвересте был в 8.30 и достаточно было встать в 8.00, чтобы успеть до связи сделать утренний туалет. В это время лагерь еще находился в тени массива Эвереста, было холодно.

Утренняя связь была лишь для уточнения планов на день и общей информации о погоде и проведенной ночи. Большого интереса для публики она не представляла, проводили мы этот сеанс обычно вдвоем с Евгением Игоревичем: он вел разговоры, а я их записывал на магнитофон. Если я накануне не брал магнитофон в свою палатку и оставлял его в радиорубке на ночь, то механизм утром не работал: замерзали батарейки и лентопротяжный механизм.

В столовой на столах постоянно стояли печенье, джем, сахар — это для тех, кто не мет дождаться еды, в ведрах у входа — ягодно-лимонный напиток, представлявший собой смесь сублимированного черносмородинового сока и местного лимона. Размер лимончиков — чуть больше абрикоса, но под тонкой шкуркой — сплошной лимонный сок, выдавишь его, и в руках остается только кожура. Мне кажется, в одной кружке этого напитка мы выпивали месячную долю витаминов крупного санатория. Для более голодных или отощавших участников на столах лежали рыбные и мясные консервы, а рядом в ящике — сухари. До конца экспедиции нам хватило и свежего хлеба — батонов, запаянных в полиэтиленовые пакеты. На высоте эти пакеты раздулись. Говорили, что упаковку батонов производили в парах спирта, поэтому вскрытие пакета сопровождалось сладострастным втягиванием воздуха через нос и блаженным медленным выдохом через рот.

За завтраком обычно намечалась программа дня для обитателей базового лагеря.

Летом 1982 года в районе Эвереста была очень неустойчивая погода, после обеда тучи затягивали небо, шел снег. Все старались поймать редкое солнце. Обычно сразу после завтрака свободные от работы загорали, укрывшись от холодного ветра за палатками. Самое укромное место было перед палаткой доктора, там обычно можно было застать Овчинникова, Романова и вернувшихся с очередной заброски альпинистов. Мысловский и Голодов предпочитали свободное время использовать для прогулок.

Подвижки льда требовали постоянного контроля за состоянием маршрута через ледопад. «Комендант ледопада» Леня Трощиненко регулярно поднимался на него и держал маршрут в рабочем состоянии.