Глава 2 ДОЛГИЙ ПУТЬ ПО РОССИИ

Глава 2 ДОЛГИЙ ПУТЬ ПО РОССИИ

Про войну 1812 года у нас знают много больше, чем про все остальные наполеоновские войны вместе взятые, хотя и в остальных участвовали русские войска. Но когда русские войска воюют на чужих землях, это как бы нормально и неинтересно. А вот когда на своей земле, этому стоит уделить внимание в учебнике истории: Отечество в опасности! Когда русские войска угрожают чужому отечеству, ничего страшного русский ум в этом не видит, а вот когда угрожают русской Родине, это неприятно.

Поэтому мы с детства знали, что Наполеон зачем-то хотел «завоевать» Россию, что гениальный русский полководец Кутузов одержал над оккупантом славную победу при Бородине, каковой победе даже ставили памятники и посвящали панорамы. После этой славной победы, немножко посовещавшись сам с собой в Филях, Кутузов почему-то без боя сдал захватчику Москву, которая благополучно сгорела, но зато потом одноглазый полководец выгнал неприятеля за пределы страны, и благодарный народ изобрел про него поговорку: «Идет Кутузов бить французов». Да народ и сам не дремал, напротив, он в едином рабско-патриотическом порыве поднялся в борьбе против иноземного поработителя («дубина народной войны»).

Узнаваемо?..

А ведь все было совсем не так, как пишут в учебниках истории, обманывая детей на всю жизнь.

Начнем с общеизвестного. Едва Наполеон вошел на территорию империи, как русская армия начала быстро улепетывать от него. Как писал в одном из писем участник этих событий Раевский, «мы без выстрела отдали Польшу», имея в виду территории нынешней Литвы и Западной Белоруссии, включая Минск. Для России это были новые территории, захваченные ею совсем недавно, поэтому здесь Наполеона встречали как освободителя.

Война начиналась как-то странно. Дойдя походным маршем до Вильно и заняв город без боя, Наполеон выслушал там вызывающе бессмысленные «мирные предложения» царя Александра, озвученные странным Балашовым, клоунски одетым в маловатый генеральский мундир, который его тучное тело разрывало, как переваренная сарделька оболочку.

Почесав затылок от всех этих странностей, Наполеон неуверенно двинулся дальше в поисках русской армии, которая, как он наивно рассчитывал, должна была бы, по идее, защищать свое отечество. Но у руководства русской армии таких дурацких идей и не возникало. Шел день за днем, а русские все бежали и бежали, даже не думая давать бой. И только добежав до Смоленска, они решили немного позащищать родину. Неудачно, конечно. Энтузиазм не заменил умения, Смоленск был взят и оставлен. Нет, наверное, нужды пояснять читателю, кто его взял, а кто оставил.

Наполеон мог бы кончить войну в Смоленске. Он мог бы закончить ее в Витебске. Или в Вильно. И во всех этих случаях он бы выиграл. Наполеон колебался. Его разрывали сомнения.

Если он остановится и не пойдет далее, то будет спокойный вариант с гарантированным результатом. Наполеон получит хорошие перспективы на заключение мира в следующем году. Наполеон даже знал, как можно подстегнуть Александра к заключению мира: начать неспешно-демонстративный процесс создания буферного и недружественного России польского государства, включающего в себя всю современную Польшу, Литву и Белоруссию. Скорее всего, нервы у России подобного не выдержат, и она даст сигнал к миру. А если нервы выдержат, если русские смирятся с потерей западных провинций и созданием постоянной угрозы на своих границах, если они не станут просить мира, а просто затаят злобу и будут продолжать нарушать континентальную блокаду? Тогда в следующем году, переждав зиму и весеннюю распутицу, можно будет продолжить кампанию. Или вообще плюнуть на Россию, у которой отныне будет полно проблем с Польшей: та с готовностью возьмет на себя роль кордона на пути английской контрабанды из России в Европу.

Это был бы беспроигрышный, гроссмейстерски выверенный вариант. Но у него были свои недостатки. Польша стратегически слабее России. К тому же Россия будет экономически поддерживать Англию, покупая у нее товары. Тем более Россию как союзника Наполеон ценил все-таки больше, чем Польшу. Именно вместе с Россией, ударив через Азию на Индию, он мог бы нанести Англии смертельный удар. Наполеон слишком ценил Россию, и потому пошел воевать ее дальше. Такова парадоксальная логика любви.

А ведь у истории был шанс!.. Войдя в Витебск, Наполеон бросил отстегнутую шпагу на стол с картами и хмуро бросил: «Кампания 1812 года закончена». Но потом все-таки решил идти до Смоленска и остановиться там. Логика в рассуждениях Наполеона была. Как писал адъютант императора, граф де Сегюр, «император… находит нужным идти до Смоленска. Там он обоснуется, и если весной 1813 года Россия не заключит мира, она погибла! Ключ к обеим дорогам — в Петербург и Москву — находится в Смоленске, поэтому необходимо овладеть этим городом, откуда можно будет одновременно идти на обе столицы…»

Известно, что многие наполеоновские офицеры не понимали целей этой войны. При этом изрядное количество авторов обвиняет Наполеона в самодурстве и в том, что он не слушал ничьих разумных советов, тупо продолжая наступать. Неправда. Слушал. И отвечал. Процесс принятия решения и обсуждений в наполеоновском штабе прекрасно описал тот же Сегюр. В этом замечательно характеризующем (и многое объясняющем в его натуре) описании император вовсе не напоминает упертого самодура! Впрочем, судите сами:

«Бертье и Дарю возражали. Император кротко слушал, но все же часто перебивал их своими ловкими замечаниями, ставя вопрос так, как это было ему желательно, или перемещая его в другую плоскость. Но как бы неприятны ни были истины, которые ему пришлось при этом выслушать, он все-таки выслушивал их терпеливо и даже отвечал. И в этом споре его слова, его манера, его движения отличались простотой, снисходительностью и добродушием. Впрочем, добродушия у него всегда было достаточно, чем и объясняется то, что, несмотря на столько бед, его все-таки любят те, кто жил в его близости».

…Смоленск французами был с боем взят. В России полагали, что здесь Наполеон остановится и на этом завершит кампанию 1812 года. Представитель «хозяев» при русской ставке — английский генерал Роберт Вильсон отбил в Лондон депешу: «Все пропало, Наполеон остановился в Смоленске». Но когда через два дня нетерпеливый Наполеон все-таки решился завершить кампанию за один год и вышел из Смоленска на Москву, Вильсон отправил в Лондон новую депешу: «Все спасено! Французы идут на Москву!»

Вот она — искренняя радость англичан: русские крестьяне в солдатской форме будут проливать кровь за английские товары, которыми они в жизни не пользуются, ура!..

Надо было, конечно, Наполеону остановиться и начать организацию Польского государства. Он был бы тогда в полном шоколаде. Как я уже говорил, в западных российских губерниях, в том числе в Малороссии, французов встречали как освободителей от русского ига. В Великую армию хлынул поток добровольцев из этих местностей, которые хорошо себя зарекомендовали в боях с русскими. В освобожденных городах создавалась национальная гвардия, которая позже защищала свои города от Кутузова. Кстати, из русской армии, где было много литовцев, наблюдалось их массовое дезертирство и переход на сторону Наполеона.

В России гражданские лица собирали пожертвования в пользу русской армии, в Польше и Литве — в пользу французов. А когда русская армия после ухода Наполеона вступала на западные земли, русские офицеры отмечали: «Жители не разорены, они добровольно все предоставили французам, устроили для них магазины фуража и продовольствия и большею частью сохранили свои дома и скот».

Жизнь сама показывала Наполеону ту естественную демаркационную линию, по которой нужно было обустраивать новую Польшу, — там, где его встречали как освободителя. Но он пошел дальше и получил в старых российских губерниях выжженную землю: русские сами уничтожали свою собственную страну, жгли деревни и города, разбегаясь по лесам. Почему? И как вообще относился простой народ к французам? Это весьма интересный момент, на котором стоит остановиться, слишком уж много басен нам понарассказывали про «дубину народной войны».

Я уже упоминал, что изрядное количество жителей российской империи ничего ни про какую войну с Наполеоном вообще не знали, даже в западных областях. А те, кто знали… Лучше бы и не знали! Ибо — позорище…

Работ, посвященных восприятию простонародья, немного, и, читая их, не знаешь, смеяться или плакать. Крестьяне представляли себе французов чудовищами «с широкой пастью, огромными клыками, кровью налившимися глазами с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пули, а штыки и сабли ломаются, как лучины». Считалось, что «хрансузы» едят людей и боятся креста. Причем мнение о людоедстве французов было распространено не только в среде безграмотных крестьян и солдат. В 1807 году, после того как Наполеон в первый раз был объявлен Синодом Антихристом, один русский офицер, попавший со своим подразделением в плен к французам, просил их, чтобы они не ели его солдат.

Крестьянка Агафья Игнатьева из Смоленской губернии вспоминала, что в 1812 году была уверена: французы ее съедят.

«Французы предались Антихристу, избрали себе в полководцы сына его Апполиона, волшебника, который по течению звезд определяет, предугадывает будущее, знает, когда начать и когда закончить войну, сверх того, имеет жену колдунью, которая заговаривает огнестрельные орудия, противопоставляемые ее мужу, отчего французы и выходят победителями», — вот еще одно представление о французах.

Так что разбегались крестьяне в леса при приближении французской армии зачастую просто со страху. А не от великого патриотизма.

Один из французских офицеров вспоминал, что при вступлении Великой армии в Смоленск часть горожан разбежалась, а другие укрылись в храме, где усердно молились о спасении души. А когда в храм вошли французы с целью раздать жителям еду, русские начали вопить и метаться по церкви с безумными глазами, явно испытывая чисто животный ужас.

Французы с удивлением отмечали, что порой жители деревень, увидев их, падали в обморок. Жена дьячка из деревни Новый двор, завидев французскую кавалерию, лишилась чувств. А когда ее откачали, начала трястись и беспрерывно креститься. Оказалось, она приняла французов за… чертей.

…Какой контраст с людьми из западных областей!..

Русский народ был темен и дремуч неимоверно. Вот как, например, многие русские (горожане!) представляли себе войну. «Не могу рассказать, в каком страхе мы были, ведь мы до тех пор и не предполагали, как это будут город брать, — вспоминал житель Смоленска Кузьма Шматиков. — Ну, положим, мы были дети и около нас все женщины. Но ведь и иные мужчины не умнее нас рассуждали: они думали, что армии пойдут одна на другую кулачным боем. Многие взобрались на деревья, чтобы на это посмотреть».

Жители Москвы оказались ничуть не умнее смоленских аборигенов! Москвич Аполлинарий Сысоев вспоминал, как отреагировали на известие о приходе французов его родственники 2 сентября 1812 года: «Мать заплакала, бабушка чуть со стула не упала от страха, а дед побежал запирать ворота». И это были не тупые крестьяне. Это была грамотная купеческая семья!

Одна московская монахиня, завидев французов, настолько обезумела, что забыла все божьи заповеди и кинулась в реку топиться. Ее спас французский кавалерист, который нырнул и достал дурочку из воды… В Смоленской губернии, увидев живого француза, дворовая девка со страху закатила глаза и шваркнулась без сознания, чем, в свою очередь, перепугала несчастного француза. Солдат похлопал девку по щекам, привел в чувство. А потом, подумав, что она, видимо, голодна, оттого и валится, дал девке хлеба и вяленого мяса. Поступок не удивительный, если учесть, что русское население вызывало у французов жалость, смешанную с презрением. Солдаты наполеоновской армии, как и потом немцы в 1941-м, были просто шокированы той нищетой, в которой жили русские крестьяне. И полным отсутствием всех представлений о человеческом достоинстве. Генерал Компан писал, что во Франции свиньи живут лучше, чем люди в России.

А другой участник похода, Амадей де Пасторе, говорил, как «грустно наблюдать эту иерархию рабства, это постепенное вырождение человека на общественной лестнице». По воспоминаниям участника похода, когда французы вошли в деревню, принадлежавшую княгине Голицыной, «один из крестьян, обратившись от имени всех, просил позволения утопить одну из женщин деревни». К тому времени женщина была уже избита в кровь. Выяснилось, что она указала мародерам место, где помещица Голицына спрятала свои сокровища. Французский офицер предположил, что крестьяне очень любят свою госпожу. Каково же было его удивление, когда он узнал, что Голицыну крестьяне ненавидят, но готовы по-холопски растерзать свою же односельчанку за интересы ненавистной рабовладелицы.

Парадоксы рабской психологии проявлялись по-разному и порой весьма необычно. Так, один из отрядов русских ратников-ополченцев, набранный из крестьян, восстал. Восстание было жестоко подавлено, началось следствие с применением пыток, которое и выяснило удивительно наивную цель восставших. Они хотели перевешать своих офицеров, которые нудно учили их военному делу, и всем кагалом рвануть навстречу Наполеону, чтобы разбить его. Крестьяне рассчитывали, что за такой великий подвиг добрый царь-батюшка смилостивится и дарует всем участникам этого мероприятия и их семьям свободу. Вот такая вот логика — по-собачьи выслужиться перед строгим хозяином, чтобы сменил плеть на милость. Кстати, после Второй мировой среди рабского советского народа тоже ползли слухи, будто после Великой победы Хозяин смягчится и ослабит террор, «убедившись, что народ ему предан».

А если вам мало примеров, рекомендую ознакомиться с тем описанием русских, которое дала в 1812 году мадам де Сталь — враг Наполеона, сбежавшая от него в дружественную Россию. Но сначала пара слов о ней. Мадам де Сталь — дама весьма умная, но, как водится, не красавица. (Батюшков так охарактеризовал ее: «Дурна, как черт…») Она в свое время хотела завести шуры-муры с Наполеоном и даже весьма активно подкатывалась к нему с этой целью. Но Наполеон любил Жозефину, а мадам де Сталь равнодушно отверг. Этого она ему простить не смогла. Дальнейшее может предсказать каждый — вся ее любовь к Наполеону мгновенно обратилась в самую лютую ненависть.

Так вот, несмотря на принцип, «враг моего врага — мой друг», мадам де Сталь не покривила душой, описывая русских: «Охотно верю, что в порыве страсти они бывают страшны: человек необразованный не умеет укрощать свою ярость. По причине той же необразованности они почти не имеют моральных принципов; они гостеприимны, но вороваты; они так же легко отнимают чужое добро, как и жертвуют своим, смотря по тому, что взяло верх в их душе в настоящую минуту — хитрость или великодушие. Оба эти свойства вызывают у них равное восхищение».

Довольно точное описание типичной примитивно-дикарской психологии.

А как относились к французам люди образованные?.. Несерьезно, надо сказать, относились. Например, князь Багратион, командующий 2-й Западной армией, еще до начала войны писал царю письма, в которых просил разрешения побыстрее вторгнуться в Польшу. Да и после того как Наполеон перешел Неман, недалекий кавказский князь требовал от Барклая де Толли немедленно наступать на Наполеона, аргументируя свою позицию так: «Шапками закидаем!» Не зря московский губернатор Ростопчин считал Багратиона человеком глуповатым. Впрочем, и сам Ростопчин умом отнюдь не блистал. Он настолько уверил жителей Москвы, что русская армия никогда не отдаст город Наполеону, что когда французские войска входили в столицу, московский люд, стоя по обочинам, рассуждал, кто же это входит в Москву — шведы или англичане, пришедшие на помощь России.

О том, насколько сам русский народ горел желанием оборонять свое Отечество, лучше всего говорят следующие факты. 12 июля Александр I приехал в Кремль. Посмотреть на живого царя собралось огромное количество народу. И вдруг по этой толпе с быстрой молнии распространился слух, что сейчас запрут кремлевские ворота и всех пришедших заметут в армию — родину от супостата защищать. Мгновенно, на глазах у изумленного царя, Кремль опустел. Причем опустел не только Кремль, но и половина города. Народ бежал от армии.

Некто П. Назаров — крестьянин, забритый в солдаты сразу после начала войны, то есть на волне всячески раздуваемого патриотизма, — свидетельствовал, что никто в его деревне служить не хотел.

После всего сказанного кажутся смешными слова историка Троицкого о том, будто «общенациональный подъем народных масс, выступивших на защиту Отечества, стал главной причиной победы России в войне 1812 года». Не менее смешно, чем фраза академика Пичета: «Великий завоеватель столкнулся с великим народом и был разбит».

Все величие этого тупого, забитого, рабского народа мы только что имели возможность оценить. А вот как выглядела хваленая народная война в предельно честном описании Тарле: «Крестьяне собирались небольшими группами, ловили отстающих французов и беспощадно избивали их».

Несчастный Тарле в книге «Нашествие Наполеона» должен был описать партизанскую войну; он честно старался выполнить заказ партии, пространно рассуждая про «чувство обиды за терзаемую родину», «жажду мести за уничтоженную и разграбленную Москву» (которую сами же русские и уничтожили!), про «неслыханные ужасы нашествия, желание отстоять Россию и изгнать дерзкого и жестокого…» Но потом все-таки проболтался: никакой массовой народной войны не было:

«В России крестьяне никогда не составляли целых больших отрядов, как это было в Испании, где случалось так, что крестьяне без помощи испанской армии сами окружали и принуждали к сдаче французские батальоны…» — признался Тарле и даже весьма смешно попытался оправдать это (Курсив мой. — А. Н): «Французы видели, что если в России против них не ведется та самая народная борьба, как в Испании, то это прежде всего потому, что испанская армия была вконец уничтожена Наполеоном и были долгие месяцы, когда только крестьяне-добровольцы и могли сражаться. А в России ни одного дня не было такого, когда была бы совсем уничтожена русская армия. И народное чувство ненависти к завоевателю и желание выгнать его из России могли проявляться организованнее всего в рядах регулярной армии».

Оцените логику! Крестьяне, мол, знали: где-то там существует русская армия, вот пусть она и разбирается с оккупантами, а наше дело маленькое. Вот если бы нам донесли, что армии нет, мы бы, конечно, тут же сорганизовались, как наши коллеги по дикости в Испании. А так — ну его к черту, лишние хлопоты, патриотизм какой-то.

А для подтверждения легенды о народной войне грамотный историк Тарле не стесняется приводить легенды типа истории с некоей «партизанкой» Прасковьей, которая одна напала с вилами на шестерых до зубов вооруженных французов, троих из них убила, а троих обратила в бегство. Думаю, окажись три-четыре таких Прасковьи у Кутузова, он бы битву под Бородином легко выиграл.

Конечно, отдельные всплески нелепого патриотизма действительно отмечались среди мужиков, иные из которых рвались воевать с «антихристом». Эти настроения вызывали у русских дворян приступы слюнявого изумления, которое выражалось во фразах барынь, со слезой говоривших: «Лучше нашего народа нет!» Конечно, нет, барыня!.. Что может быть лучше, когда раб, которого вчера на конюшне до полусмерти выпороли, сегодня выказывает желание бесплатно сдохнуть за своих хозяев?..

Итак, с народом разобрались. Теперь разберемся с талантливым полководцем — Кутузовым.

Славе Кутузова и орденам Кутузова мы обязаны товарищу Сталину. Желая оправдать катастрофический разгром 1941 года, он ухватился за лежащую на поверхности историческую аналогию и велел придворным историкам, включая Тарле, выдумать «хорошо подготовленное контрнаступление» Кутузова. Которого не было. Да и быть не могло. Кутузов знал, что Наполеона ему никогда не победить. Наполеон уйдет из России только тогда, когда сам этого захочет. Так оно и вышло. Наполеон не проиграл в России ни одной крупной битвы и ушел тогда, когда принял решение уйти.

Кутузов же — к тому времени старый, обрюзгший педофил — был известен в русской армии как ленивый, подлый и льстивый интриган. Насчет педофилии это не шутка. Кутузов действительно предпочитал молоденьких 14—16-летних девочек, которых пользовал на всякой войне. И насчет льстивости тоже правда. Он всегда поддакивал царю, страшась ему противоречить. Эта угодливая манера поведения даже у Александра вызывала брезгливость и негодование. Кутузова он не любил, говоря: «Этот человек ни разу не возразил мне».

Воспоминания русских военных рисуют исчерпывающую картину личности фельдмаршала Кутузова.

Генерал Маевский: «Получив на подпись 20 бумаг, фельдмаршал утомился на десяти подписях».

Английский генерал Вильсон рассказывает об ужасном обеспечении русской армии, которое Кутузову так и не удалось организовать нормальным образом: «Армия была весь нынешний день без пищи, и я боюсь, что то же самое случится и завтра, потому что фуры с провизией оставлены в весьма дальнем расстоянии, но войска переносят всякую нужду с удивительным мужеством. Как жалко, что они имеют такого начальника…»

Тот же Вильсон в таких выражениях докладывал царю Александру о позорном поведении Кутузова под Малоярославцем: «Офицеры и войска вашего величества сражаются со всевозможной неустрашимостью, но я считаю своим долгом с прискорбием объявить, что они достойны иметь и имеют нужду в более искусном предводителе».

Генерал Ланжерон: «Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерный и соединял в себе ловкость, хитрость и действительные таланты с поразительной безнравственностью… его жестокость, грубость, когда он горячился или имел дело с людьми, которых нечего бояться, и в то же время его угодливость, доходящая до раболепства по отношению к высокостоящим, непреодолимая лень, простирающаяся на все, апатия, эгоизм и неделикатное отношение в денежных делах составляли противоположные стороны этого человека. Сам он не только никогда не производил рекогносцировки местности и неприятельской позиции, но даже не осматривал стоянку своих войск. Я помню, как он, пробыв как-то около четырех месяцев в лагере, ничего не знал, кроме своей палатки».

Генерал Муравьев: «Кутузов мало показывался, много спал и ничем не занимался».

Багратион: «Кутузов имеет особенный дар драться неудачно».

Раевский: «Переменив Барклая, который был не великий полководец, мы и здесь потеряли».

Милорадович называл Кутузова «низким царедворцем», а генерал Дохтуров — «отвратительным интриганом».

Снова Ланжерон: «Его лень простиралась и на кабинетные дела, для него было ужасно трудно заставить себя взяться за перо. Его помощники, адъютанты и секретари делали из него все, что угодно… он не ставил себе в труд проверять их работу, а тем более поправлять их. Он подписывал все, что ему давали, только бы поскорее освободиться от дел, которым он и так-то отдавал всего несколько минут в день».

Одна из самых неприятных черт Кутузова — подлость. Ради малейшей своей выгоды он мог по-крупному подставить человека, да и свою страну. Так, например, он подставил адмирала Чичагова, о чем мы еще поговорим. Чичагова Кутузов невзлюбил, видимо, со времен турецкой войны. Так вышло, что в мае 1811 года Кутузов оказался командующим российскими войсками: прежний командующий умер, и командиром оказался Кутузов — как старший по званию. На его плечи легла задача по скорейшему заключению мира с уже практически разгромленной Турцией. Поскольку надвигалась война с Наполеоном, России был очень нужен этот мир на юге, чтобы сконцентрировать все силы против объединенной Европы.

Однако Михайло Илларионович мир заключать вовсе не торопился, своим промедлением невероятно раздражая Петербург. Чего же он медлил? А он просто боялся, что после заключения мира его направят воевать против Наполеона! В апреле 1812 года Кутузов писал жене: «Ежели… сделаю мир, то боюсь, допустят ли меня до Санкт-Петербурга. Впрочем, кажется, при армии мне делать нечего. Места, слава богу, заняты достойными людьми». Себя, как видите, Кутузов к таковым не причислял. Он был обыкновенной посредственностью с талантами, более подходящими для дворцовых интриг и лизания вышестоящих задниц. И об этом тогда знали все, потому что Кутузов еще не был назначен Сталиным великим полководцем.

Чем же занимался Кутузов в южной армии вместо того, чтобы заключать мир с Турцией и спасать местное население от бесчинств русских солдат? Трахался с 14-летней девочкой из местных.

Генерал Ланжерон: «Кутузов ужасно легко подчинялся женскому влиянию, и женщины, какие бы они ни были, господствовали над ним самым неограниченным образом. Это влияние женщин на толстого, одноглазого старика было смешно в обществе, но в то же время и опасно, если страдающий такой слабостью назначался во главе войск. Он ничего не скрывал от своих повелительниц и ни в чем им не отказывал…

Первым делом Кутузова по приезде в Бухарест было отыскать себе владычицу. Его выбор поразил нас. Он пал на 14-летнюю девочку… к несчастью, этот ребенок скоро начал иметь большое влияние и пользовался им.

Когда 64-летний старик — одноглазый, толстый, уродливый — не может существовать без того, чтобы иметь около себя трех-четырех женщин, хвастаясь этим богатством, это достойно или отвращения, или сожаления, но когда последнее из этих созданий управляет им совершенно, руководит всеми его действиями, дурно на него влияет, раздает места, тут уже отвращение уступает место негодованию».

(Здесь для сравнения заметим, что женщины никогда не влияли на решения Наполеона. Как мы знаем, Наполеон очень любил Жозефину. Но строго-настрого запретил ей лезть в государственные дела или хлопотать за кого-либо. Одна из примечательных фраз Бонапарта: «Видно, он совсем никчемный человек, если за него просит моя жена».)

Короче говоря, доведенный бездействием Кутузова до бешенства, Александр снимает его с поста командующего южной армией и высылает ему на смену адмирала Чичагова, талантливого человека, который в сухопутной войне понимал не менее, чем в морской. Объясняя эту скандальную отставку, Александр писал: «Мир с Турцией не продвигается; неистовства наших войск в Молдавии и Валахии раздражили жителей; ко всему этому добавляются беспечность и интрига. Кроме того, я не думаю, что нынешний главнокомандующий, виновник этих бедствий, был способен получить результаты…»

Узнав, что ему на смену едет Чичагов, Кутузов засуетился и в течение нескольких дней подписал с турками мир, совершенно не учтя при этом некоторых важных требований Петербурга: уж очень торопился, а то вдруг все лавры достанутся Чичагову!..

И прибывшему через три дня Чичагову пришлось с огромным трудом исправлять то, что еще можно было исправить, а Кутузову — писать при дворе унизительные объяснительные записки. (Возненавидев после этой истории Чичагова, Кутузов потом крупно подставит его в операции на Березине… Возможно, была и еще одна причина у Кутузова ненавидеть Чичагова. О ней откровенно поведал Денис Давыдов, который писал, что Кутузов «ненавидел Чичагова за то, что адмирал обнаружил злоупотребления князя во время командования Молдавской армией». Впрочем, о том, что Кутузов нечист на руку, знали многие в тогдашней армии.)

Разумеется, такого «полководца» Александр отставил, немедленно отправив с глаз долой, каковому обстоятельству Кутузов был только рад. Почему же Александр вновь назначил эту нелепую фигуру на командование русскими войсками? Ответ известен: русское общество было недовольно тем, что «немец» Барклай отступает без боя. Дворянство возмущалось, требуя замены руководства, а Кутузов, в силу лет, был уже в чинах. Фамилия, опять же, на «ов» кончается…

Дворянство было недовольно континентальной блокадой и Тильзитским миром… Дворянство периодически напоминало царю о печальной участи его папаши… Дворянство требовало сменить «немца» на Кутузова… Царь Александр сделал все, что они от него требовали, и заявил, что он «умывает руки».

Так судьбы России стал решать толстый, обрюзгший, бесталанный старик, рабочий день которого складывался следующим образом: он поздно вставал, после обеда три часа спал, а потом, чтобы прийти в себя после сна, ему нужно было еще два часа. На заседаниях он тоже засыпал. И даже во время Бородинской битвы войсками не командовал.

Кстати, а почему битва была Бородинской? В смысле, почему эту бесполезную бойню дали именно под деревней Бородино?.. В этом опять-таки виноват мелочно-завистливый характер Кутузова.

И Барклай, и Кутузов понимали, что гроссмейстера Наполеона им не обыграть. Понимали они также, что сдать страну без боя им никто не позволит. Значит, нужно было в ритуальной битве бросить на заклание несколько десятков тысяч солдат, чтобы изобразить бурную деятельность. Еще до приезда Кутузова Барклай нашел очень неплохую позицию у Царева-Займища. Но прибывший на смену Барклаю Кутузов сообразил, что если вдруг ход сражения на этой позиции сложится для русских войск удачно, слава может достаться не ему, а выбравшему позицию Барклаю. И фельдмаршал тут же решает оставить сильную позицию и отступать дальше. Насколько это все-таки в натуре Кутузова!..

Но, может быть, Кутузову удалось найти не менее хорошую позицию под Бородином? Багратион в письмах Растопчину писал об этом так: «Всё выбираем места, и всё хуже находим».

Ему вторит Барклай: «Я поехал вперед, чтобы провести рекогносцировку позиций от Гжатска до Можайска. В представленном мною князю Кутузову донесении я не говорил о Бородино, как о выгодной позиции, но полковник Толь… избрал ее для сражения. Служа продолжительное время по квартирмейстерской части, он приобрел тот навык, который эта служба дает всякому мало-мальски интеллигентному офицеру, чтобы руководить движением нескольких колонн, но она не дает ни надлежащей опытности, ни правильного взгляда относительно выбора позиции и ведения боя…»

Забавно, но до сих пор в России находятся люди, которые считают бородинский разгром нашей армии славной победой русского оружия. Интересно, с чего бы?.. Отступающая армия закрепляется на неудачных позициях, с которых ее выбивают. После чего армия продолжает отступление, а противник захватывает столицу. Где тут победа русского оружия, откройте мне глаза? Неужели она только в том и состоит, что армия после долгого и кровопролитного боя, лишившись трети личного состава и почти трех десятков генералов, отступила организованно, а не бежала в панике, преследуемая противником? Тогда любое отступление нашей армии рекомендую считать великой победой. А можно пойти дальше и считать славными победами русского оружия все большие окружения, сдачи городов и крупные потери.

Любопытно, что к моменту Бородинской битвы у Наполеона осталось меньше войск и артиллерии, чем у Кутузова. Кутузов под Бородином имел 160 тысяч человек, а Наполеон 130. Куда же делась полумиллионная наполеоновская орда? Огромные размеры страны вынуждали Наполеона оставлять в завоеванных пунктах гарнизоны, обеспечивать растянутые коммуникации. При этом Наполеон под Бородином наступал, то есть должен был иметь, по всем законам тактики, больше народу, а не меньше. Но он все равно выиграл. Причем выиграл, даже не вводя в бой резервы — гвардию.

А русские? Наши солдаты сражались храбро, а вот что касается руководства, то командиры действовали неорганизованно, вразнобой, порой не докладывая о перемещениях своих корпусов наверх. Да и кому было докладывать, если Кутузов от ведения боя устранился, понимая, что губит людей только для проформы. Как писал потом Раевский: «Нами никто не командовал».

Но особенно отличились при Бородине казаки. Кутузов в рапорте Александру эвфемистически сообщал, что «казаки… не действовали». А не действовали они по одной простой причине — их командир атаман Платов нажрался так, что всю битву провалялся мертвецки пьяным. Даже Кутузов, который и сам не отличался особым рвением в службе, покачал головой и сказал, что впервые в жизни «видит полного генерала без чувств пьяного». Зато в другом Платов со своими казаками сильно преуспел: в грабежах мирного русского населения.

Короче говоря, в результате в Бородинском побоище обороняющийся Кутузов потерял 53 тысячи человек, а наступающий Наполеон — 35 тысяч…

Но Кутузову, в отличие от политрука Панфилова, было куда отступать: позади Москва!..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.