Весна 1915 года

Весна 1915 года

Миновала тяжелая холодная тифозная зима. Наступила весна, а с нею и весенние праздники.

На еврейской Пасхе для пленных русских евреев от австрийских евреев из Вены поступило много мацы — очень тонких лепешек из совершенно пресного теста из белой муки. Мацу разделили между всеми верующими и неверующими, то есть с пейсами и без пейсов, евреями. Многие из интеллигентных евреев угостили своей мацой и нас, что было очень кстати.

Наступила и христианская Пасха. Имевшееся в лагере православное духовенство организовало церковную службу под открытым небом. Устроили примитивное подобие алтаря и утром после завтрака началось богослужение. Его вел старший среди православных священников по сану, сербский не то архимандрит, не то епископ. Я помню, во время этой службы случился забавный курьез. По ходу службы требовалось кадило. Такого кадила не было. Его заменили железной сковородой с железной же ручкой. От горящих на ней углей с еловой смолкой сковорода раскалилась, нагрелась и ручка, и когда священник ухватился за нее, то сильно обжегся, и вот в молитву, с которой он в этот момент обращался к Господу, вплелась такая забористая матерщина, которая сразу развеселила молящихся. Замечу, что бывшие в лагере сербы матерились крепче всех и превосходили в этом мастерстве даже русских. Причем сербские ругательства очень схожи с русскими.

В один погожий день пленным объявили о прогулке вне лагеря. Желающих набралось сотни две. Нам разрешили взять с собой деньги в виде особых бумажных знаков, которые были введены в лагере вместо наличных денег. Такие знаки назывались бонами и принимались в отдельных магазинах и трактирах в самом городке.

Нас построили, сосчитали, предупредили, как вести себя на прогулке, и в сопровождении десятка солдат мы пошли в городок. Пройдя километра четыре то лесом, то по открытому месту в гору, мы пришли в небольшую деревню Обертюрнау. Здесь тоже имелась небольшая лавка и трактир одного из офицеров нашей охраны — пожилого ополченца господина Кельнера. Он был сам налицо и встретил нас очень радушно. Не снимая мундира, он надел фартук и в саду при своем трактире принялся наливать нам пиво. У другой бочки орудовала его жена. Кто-то из семьи подавал на столики вино и ром. Торговля шла бойко. Впоследствии нам рассказывали, что прогулка была организована именно для того, чтобы малость оживить совсем заглохший из-за войны гешефт некоторых лиц из нашей лагерной администрации.

Не помню, до или после этой прогулки со мной произошел неприятный случай. В лагерь привезли для раздачи пленным, кто сильно нуждается, подержанную, но еще довольно хорошую гражданскую одежду, пожертвования австрийского населения на нужды войны. Мой черный рабочий костюм за зиму сильно истрепался, при этом я постарался и сам придать ему рванистый вид. Когда я попросил дать и мне костюм, начальник склада спросил: разве у меня больше нечего носить? Я сказал, что нечего. Правда, у меня в чемодане был новый выходной костюм, но я не хотел рвать его на разных работах в лагере. Берег до дня освобождения. Начальник послал солдата проверить мой чемодан. Увидев у меня выходной костюм, солдат доложил начальнику. Начальник ударил меня раза три по лицу, один солдат стал бить по спине палкой, а двое или трое били кулаками. За обман. Узнав об этом, мои друзья пытались писать властям протест, но следов побоев у меня на теле не оказалось и дальше возмущения моих товарищей по коммуне дело не пошло. А потом всех нас, за исключением небольшой группы строителей да переводчика господина Фильгура, отправили в другой лагерь в другом районе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.