ГЛАВА VI
ГЛАВА VI
Удивительно живучая штука суеверия. Кто, например, помнит, откуда пошла скверная репутация числа «тринадцать»? Люди стараются не садиться на тринадцатое место в кино или театре или морщатся, оказавшись на тринадцатом месте в вагоне. Александр Шабалин суеверным никогда не был, но не мог не отметить интересные совпадения, происшедшие с катером ТКА-13. Такой удивительной датой стало для этого катера 15 сентября. В этот день в течение нескольких лет подряд обязательно происходили очень важные события.
15 сентября 1941 года катер принял свой первый бой: атаковал транспорт.
15 сентября 1942 года катер ТКА-13, которым командовал Шабалин, принял бой с бомбардировщиками и истребителями противника, получил множество пробоин, но сам уничтожил один самолет.
15 сентября 1943 года катер атаковал конвой совместно с нашей авиацией.
И наконец, забегая вперед, скажем, что 15 сентября 1944 года немцы уничтожили катер, правда, к этому времени уже на нем Шабалин не ходил.
Но все это выяснилось намного позже. Тогда, во время войны, никто не мог знать о необычности этой даты.
Вечером 14 сентября Шабалин получил задание: вместе с другими торпедными катерами снять разведывательный отряд морской пехоты, заброшенный накануне в тыл врага. Разведчики успешно провели операцию и теперь должны были вернуться на базу.
Уверенно шли североморцы на задание. Море было относительно спокойным, к катера, никем не замеченные, благополучно дошли до назначенного места. Уже наступила ночь, и в густой темноте были хорошо видны вспыхивающие точки. Это подавали знаки фонарем наши разведчики. Шабалин взглянул на часы — все точно, совпадает и время сигналов и их последовательность: зеленый — красный — белый.
Все правильно — свои. Перекинули трап на берег и стали снимать разведчиков. Группа погрузилась на борт, и катера пошли обратно. Шли медленно — на борту тяжелый груз: неиспользованные торпеды и люди.
Неожиданно над головой раздался надсадный вой мотора. Немцы!
Сделав несколько кругов, самолет снизился, обстрелял катер и ушел. И на сей раз все обошлось благополучно: разведчики были доставлены на базу в целости и сохранности…
Но если разведчики уже могли спокойно отдыхать, то моряки снова ушли в море. Надо опять идти в бухту Пуманки и высаживать туда очередной десант.
И опять идут катера знакомым путем, пробиваются через туман, борются с ветром. Вот и отвесные скалы бухты. Для катерников уже стало своего рода традицией ждать, пока разведчики высадятся на землю, и только тогда катера уходили. Так было и на сей раз. Когда последний из разведчиков скрылся из виду, катера стали заправляться перед выходом в море. Закончены последние приготовления, но неожиданно начавшийся сильный снегопад заставил моряков остаться. Белые барашки волн заполонили тихую бухту, и казалось, что они с тупым упрямством бодают обшивку катеров.
— Ну что же, придется переждать, — решил Шабалин.
Катера поставили на якоря еще ближе к скалам, и матросы стали готовить обед.
— Товарищ командир, — обратился один из моряков к Шабалину, — разрешите попробовать рыбы наловить к обеду.
— Давайте, — кивнул Шабалин, — только побыстрее, а то не знаю, как вы, а я голоден как волк.
— Если клев будет, то мигом.
Матрос забросил удочку и тут же поплавок резко дернулся. Клев был такой, о котором можно было только мечтать. Минут через пятнадцать уже можно было готовить уху. Снегопад окончился. Моряки с нетерпением принюхивались к кипящей в котле ухе, предвкушая вкусный обед, когда вдруг раздался крик вахтенного:
— Самолеты противника!
Черной тучей шли самолеты на советские корабли. Самолетов было много, наверное, больше тридцати.
Шабалину и его товарищам и до этого приходилось попадать под налеты фашистских самолетов. Но под такой обстрел им еще попадать не случалось. Самолеты противника шли слаженным строем, шли спокойно, нагло. Они были уверены: четыре советских торпедных катера попали в мертвую ловушку. Уйти некуда: бушующее море — надежный союзник фашистов, а прибрежные скалы не дадут морякам уйти вдоль берега. Высадка невозможна. Кругом скалы, безлюдье и до врагов намного ближе, чем до своих.
Бомбардировщики не торопились, по-видимому, им хотелось продлить удовольствие — поиграть на нервах русских, а потом уже расправиться с ними. Сначала самолеты направились в сторону моря, затем развернулись и пошли на катера. Но фашисты не учли одного — моряки не теряли времени даром. В бешеном темпе взревели моторы, и, когда самолеты приблизились, катера начали маневрировать. И начался бой, бой не на жизнь, а на смерть. Катера носились по бухте, как дельфины, увертываясь от бомб. Бомбардировщики пикировали один за другим. Бомбы со свистом и воем ложились совсем рядом с катерами. Кому-то из стервятников повезло: он попал в носовую часть катера ТКА-11.
Шабалин видел, как медленно погрузился в воду нос катера и суденышко беспомощно замерло на месте.
Скрипел зубами от бессильного бешенства, но он ничем не мог помочь товарищам.
«Единственная возможность уцелеть — это беспрестанно маневрировать», — думал он.
Оглушительный взрыв разорвал воздух — видимо, сразу от нескольких бомб. Водяные столбы с трех сторон обрушились на катер. Взрывная волна сбила с ног моряков и повалила их на палубу. Те, кого налет застал на берегу, прижимались к земле и укрывались в расщелинах. Одна из бомб взорвалась совсем рядом с кормой ТКА-13.
— Заклинило рули! — доложили Шабалину.
Кормовой отсек быстро заполняла вода, и катер начал погружаться. Теперь надо сделать все, чтобы ликвидировать повреждение. Моторист Здоровцев и старшина Зайкин, стоя по пояс в воде, кувалдой начали расклинивать рули. Но это было не так-то просто. Это было бесконечно трудно, мучительно трудно. Воздух дрожал от разрыва бомб, волны горячего воздуха то и дело сбивали с ног. А тут, стоя в воде, нужно было забыть обо всем этом аде и стараться попасть тяжеленной кувалдой по заклинившимся рулям. И люди работали. Едва держась на ногах, моряки пытались хоть как-то удержать катер на плаву. Во время боя на катере Шабалина ранило пулеметчика и оторвало ствол пулемета. Пулеметчик Федор Иванов ползком отправился за запасным стволом и с огромным трудом заменил его. Больше сил у него не было, и на его место встал радист Ярошенко.
Шабалин окинул быстрым взглядом палубу: сросся с пулеметом Ярошенко, подает ему боеприпасы Иванов, его лицо становится все бледнее и бледнее — много потерял крови, помогает мотористам катерный боцман Козлов… Видно, что все будут держаться до последнего…
Но что это? Закутавшись в черный дым-плащ, один из «юнкерсов» загорелся и невдалеке за скалами начал падать в воду.
— Ребята! Дорогие! Какие же вы молодцы! — только и мог сказать Шабалин.
Это было чудом. Почти не двигающийся с места, практически беззащитный катер, идеальная цель для бомбежки, не только отказывался умирать. Он еще и сопротивлялся: огрызаясь очередями зенитных пулеметов, подбил вражеский самолет.
Налет кончился так же неожиданно, как и начался. Самолеты, израсходовав бомбы, ушли, правда, теперь уже не в таком четком строю. Сколько времени продолжался этот бой, трудно сказать, наверное, всего несколько минут, но они всем показались часами. Наверное, около сотни авиабомб было сброшено на катера.
Теперь, когда самолеты уже окончательно скрылись, можно было заняться ранеными и осмотреть повреждения.
Три катера были повреждены — у двух из них был погружен в воду нос, а у одного — ТКА-13 — корма.
— Положение не из лучших! — подвел итоги Шабалин.
— Надо срочно сообщить на базу о вражеском налете и попросить, чтобы прислали помощь.
Так и радировали:
«Штурмовала авиация противника, три катера выведены из строя, нуждаемся в помощи. Просим для отбуксировки катеров выслать морских охотников».
Пока не пришла помощь, надо было что-то делать самим. Используя приливно-отливное течение, Шабалин с трудом подвел свой катер к берегу. Теперь можно было осмотреть его раны. Шабалин на его обшивке насчитал больше восьмидесяти пробоин.
Трудно представить, как в таком состоянии изрешеченный катер мог держаться на воде, отбиваясь от врага, и даже сбить самолет.
Весь вечер и ночь моряки заделывали пробоины и откачивали воду. Утром пришла помощь, и катера отбуксировали на базу. Без капитального ремонта теперь обойтись было невозможно. Ремонт занял около месяца. В это время моряки отдыхали и лечились. Был свободен и Александр Шабалин.
На войне редко выпадало счастье даже для короткого отдыха. Чаще всего бывало так: человека ранят, он лечится, а потом торопится сбежать из госпиталя на свой корабль. А иногда после госпиталя давали отпуск на несколько дней, из которых, как правило, большая часть драгоценного времени уходила на дорогу. Шабалину, если можно так сказать, повезло. Он сам был здоров, но катер был на ремонте, командование, не задумываясь, разрешило Шабалину поехать в Саратов к семье.
Он часто получал письма от жены, в которых она писала, что сын растет, стал совсем большим: ведь ему скоро уже три года, что живет она совсем неплохо и ему нечего о них беспокоиться, только очень она скучает и ждет его. Он знал, что живут Варя с Геной у тетки, сын в яслях, а жена работает в пригородном колхозе.
Собирали домой Шабалина все на паях. Каждый понимал — дело серьезное: человек едет домой, а своих надо хоть чем-нибудь побаловать. Вот и отдавали они плитки шоколада и печенье из своих пайков. «Бери, друг, они тебе сейчас нужнее!» Шабалин брал шоколад и печенье как должное. Он знал, что товарищи собирают его в дорогу от чистого сердца, и знал он также, что, когда любой из них будет собираться к своим, он так же молча подойдет и внесет свой пай. В результате таких сборов чемодан стал довольно тяжел, и Александр не раз вспоминал друзей, особенно тогда, когда приходилось мыкаться по вокзалам. Но наконец все дорожные невзгоды кончились. Он в Саратове. С бьющимся сердцем подходил Шабалин к дому — сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит, но и здесь Александр был верен своей привычке сдерживать эмоции, разве побледнел только. Все быстрее и быстрее становились его шаги, наверное, побежал бы, если бы не ноша. Вот и заветная дверь. Он постучал так, как стучал всегда, когда приходил домой. Варя знала этот стук и всегда бежала поскорее открывать мужу. Но нет, на этот раз никто не ответил. Александр толкнул дверь — заперта. Значит, никого нет, придется ждать. Шабалин сел на сразу ставший невыносимо тяжелым чемодан, снял фуражку, вытер мокрый от волнения лоб.
«Надо набираться терпения и ждать», — думал он. А как тянется время и как его мало! Ужасно обидно, когда оно вот так идет попусту. Он умел ждать, но теперь, в самом конце длинного пути, ожидание становилось невыносимым. Он вставал, садился, снова вставал, снова садился.
Но тут, наконец, ждущего офицера заметили соседи, и дело пошло на лад. Через пять минут одна соседка помчалась за мальчиком, а другая, что помоложе, побежала на поле за Варей.
Генку привели раньше. Плотный, коренастый мальчонка с интересом, но без всякой радости пристально смотрел на незнакомого мужчину в морской форме.
— Гена, сынок, — Александр сам не узнал свой голос, такой он был тихий и хриплый, — подойди же ко мне!
Малыш упирался и крепко держался за руку соседки.
— Иди, Геночка, иди, детка. Это твой папа, — приговаривала женщина, легонько подталкивая мальчугана. Но тот упрямо не двигался с места.
Шабалин почувствовал, как к горлу подымается предательский комок. Волна нежности к этому бесконечно родному мальчугану захлестывала его.
— Саша, родной! — Шабалин едва успел подхватить буквально упавшую на землю жену. Она не сказала больше ни слова, только крепко обняла его и гладила по рукаву шинели.
— Бегом бежала всю дорогу, — объяснила запыхавшаяся соседка. — А путь не маленький.
Когда Шабалин ехал в поезде, он много раз представлял себе встречу с женой и сыном, а получилось все совсем не так, но все равно замечательно. Потом они вошли в дом, и почему-то Александр снова сел на свой чемодан, а Варя пристроилась с ним рядом. Генка, вытаращив глаза, с недоумением смотрел на мать, которая вела себя как-то странно: то смеялась, то плакала и целовала незнакомого моряка. Наконец и он решил присоединиться — уверенно подошел и сел между ними.
Александр Осипович взял на руки сына — такое непривычное ощущение, — прижался губами к выпуклому лобику под челочкой. Мальчик улыбнулся и обнял его за шею.
— Наконец-то признал! — рассмеялся Шабалин. — Теперь все в порядке.
Потом пришли тетка, соседи. До позднего вечера хлопала входная дверь. Многим хотелось поговорить с человеком, прибывшим с фронта. И не один раз Александру Осиповичу пришлось отвечать на наивный, но такой важный для спрашивающей вопрос: «А не встречали ли вы случайно моего?» Дальше шли имя и фамилия. Очень бы хотелось Шабалину ответить утвердительно, обрадовать, но приходилось только разводить руками.
— Ведь я же моряк, — говорил он, — с другими родами войск редко встречаюсь. — И это как-то успокаивало спрашивающих. Конечно, где может встретиться моряк, например, с танкистом. А то, что долго нет известий, это ничего не значит: почта задерживается.
— Мы от вас тоже вот как ждем писем, а получаем через сколько времени, — солидно говорил Шабалин, и ему верили. Конечно, почта задерживается — появлялась новая надежда, потому что нет ничего страшнее, как перестать верить. Наконец все разошлись. Давно уже спал вымазанный шоколадом Генка, спала Варина тетка, а Варя с Александром все говорили и говорили, перебивая друг друга…
Две недели в Саратове пролетели, как один день, потом Шабалин оформил для семьи пропуск в Онегу и увез своих в родные края на Север. Отпуск кончился, и Шабалин снова вернулся на фронт.