«Российско-Американская компания» в первый период ее существования (1798–1818) и мемуары С. Я. Унковского
«Российско-Американская компания» в первый период ее существования (1798–1818) и мемуары С. Я. Унковского
I
Возникшая в 1798–99 гг. Российско-Американская компания, целью которой являлась организация и эксплуатация пушных промыслов в русских колониях на северо-западном побережье Америки и прилежащих островах, представляет из себя один из примерев торговых компаний, выраставших как грибы в европейских государствах в XVII–XVIII вв., в связи с развитием колониальной политики.
Эра последней начинается XVI веком. Два великих и почти одновременных географических открытия конца XV — начала XVI вв. — португальца Васко-де-Гамы (1498), обогнувшего мыс Доброй Надежды, прибывшего в Каликут на Мадраском берегу и нашедшего таким образом путь в Индию, и Христофора Колумба, открывшего в 1492 г. Антильские острова, а затем и континент Америки, по словам Адама Смита, явились главнейшим событием новой истории. Они вывели европейскую торговлю за узкие пределы внутренних морей (Средиземного, Северного и Балтийского), сообщив ей океанический характер и сосредоточив ее на соединявших между собою части света Атлантическом и Индийском океанах. Открытия эти послужили стимулом для европейских держав (вначале Испании и Португалии, а затем Голландии, Франции и Англии) к приобретению колоний в Азии (Индии) и Америке, для эксплуатации имеющихся там золотых и серебряных рудников и развития экспортной торговли, и явились, таким образом, важнейшим фактором первоначального накопления. «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, — пишет К. Маркс в первом томе «Капитала», — искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, — такова была утренняя заря капиталистической эры производства».
В число государств, хозяйничавших в Новом Свете, точнее в Северной Америке, позднее других была втянута Россия. Первоначальных русских завоевателей, исследователей и колонистов «большой земли», т. е. Америки, манили скрытые там клады — драгоценные меха.
В погоне за этим товаром, в XVI–XVII вв. была освоена Сибирь, правительственное завоевание и колонизация которой идёт рука об руку с проникновением в страну торгового капитала, в лице русских купцов и промышленников. К началу XVII в. русские поселенцы занимают бассейн Иртыша и Оби, к двадцатым годам они достигают бассейна Енисея, к сороковым переходят Лену и течением Алдана доходят до берегов Восточного океана, в 1648–1666 гг. колонизуют Байкал и Амур, в конце столетия появляются на Камчатке.
Сделавшись к концу XVII в. близкими соседями Америки со стороны Сибири, русские стремятся достигнуть северо-западных американских берегов, темные сведения о которых имелись уже с прошлого столетия. Инициатива опять-таки принадлежала частным купцам и промышленникам, питавшимся слухами о пушных богатствах, там хранящихся, и в поисках добычи пускавшимся в опасные морские предприятия. Но параллельно открытиям и завоеваниям, производившимся частными лицами, за собственный страх и риск, снаряжались и правительственные экспедиции для научного обследования побережья Сибири и омывающих ее морей (экспедиции Беринга, Биллинга, Сарычева, Муловского — в XVIII в., Врангеля — в XIX в.).
Первое близкое знакомство русских с северней частью Тихого океана относится ко второй четверти XVIII в. Трудами второй морской экспедиции, отправленной в 1741–1743 гг., по указу императрицы Анны Ивановны, под начальством шотландца Беринга, для выяснения вопроса о том, соединен ли материк Азии с американским материком, были открыты северо-западное побережье Америки под 58° широты, цепь Алеутских островов, простирающихся от американского полуострова Аляски до азиатского полуострова Камчатки, и часть островов Курильских, лежащих к югу от Камчатки. Вопрос, подлежавший исследованию, был разрешен в отрицательном смысле, но открытия Беринга предоставили широкое поле деятельности русским промышленникам пушных зверей.
Подстрекаемые слухами о неисчерпаемых богатствах пушнины на островах Тихого океана, «новые аргонавты, достойные гораздо более удивления, нежели бывшие под предводительством Язона», русские купцы начинают снаряжать туда корабли для охоты за морскими бобрами, шкуры которых дорого ценились в Охотске и шли оттуда в Китай (через Кяхту и Кантон). В продолжение пятидесяти с лишком лет, с 1743 до 1798–99 г. (основания Российско-Американской компании), известно более сорока компаний и отдельных лиц, промышлявших бобрами во вновь открытых местах. Глотов, Соловьев, Натрубин, Адриан Толстых, Лебедев-Ласточкин и др. — таковы имена первых русских промышленников и купцов — завоевателей нового края. Их промысловые экспедиции на острова, связанные с самым беззастенчивым грабежом местного населения, у которого бобровые шкуры отнимались почти задаром, очень напоминали временами налеты разбойничьих шаек.
Первоначально охотничьи экспедиции совершались на ближайшие Курильские и западные Алеутские острова. Но в результате зверского истребления бобров, животные почти совершенно перевелись в этих местах и сохранились только в бухтах и островах, вдоль северо-западного берега американского материка. Промысловые экспедиции в Америку, вследствие дальности расстояния, требовали теперь гораздо больших затрат и на снаряжение кораблей, и на продовольствие. Создавалась потребность в гораздо более значительном основном капитале для организации промысла и, следовательно, в соединенных купеческих предприятиях.
Наиболее предприимчивым среди промышленников оказался рыльский купец Григорий Иванович Шелихов, в руках которого в конце концов сосредоточилась организация наиболее значительной части русской меховой промышленности в Америке.
«Российский Колумб», по выражению его доброжелателей (Державин), «проныр и пройдоха, возведенный в Колумбы», — по словам недругов, Шелихов в 1781 г. основывает совместно с братьями Голиковыми (капитаном Михаилом Сергеевичем и купцом Григорием Ивановичем) компанию, целью которой должна была явиться разработка пушных промыслов по берегу американского материка, основание там русских поселений и постепенное включение страны в число владений России.
Снарядив три судна, они отправились в 1783 г. на Алеутские острова, достигли Северней Америки и завязали отношения с туземцами. В оставленном им описании своего путешествия, под громким заглавием «Странствование купца Шелихова или подвиги российского купечества», выдающим претензию его автора на звание «российского Колумба», Шелихов рассказывает о добровольном крещении ряда туземцев и переходе в русское подданство 50 тысяч человек, которые в результате его рассказов «о милосердии, человеколюбии и других благочестивых качествах русской императрицы, страх как ее величество полюбили».
На основании донесения Шелихова сибирскому генерал-губернатору Якоби и рапорта последнего императрице, его компания получила от правительства ссуду в 200 000 рублей и право торговой монополии. В 1793–1794 гг. он добился также от правительства назначения на острова христианской миссии и посылки ряда ремесленников и хлебопашцев из Сибири для поселения, которые по прибытии на острова, почти все погибли на промыслах.
«Умышленные лжи» Шелихова, желавшего «уверить правительство, что он открыл новую землю и доставил России 50 тысяч верноподданных» (в то время, как на Кадьяке, согласно позднейшей статистике, было не более трех тысяч) и «не ошибшегося в своих расчетах», получив «для купца весьма лестные награды», вскрыты некоторыми из его современников. В. М. Головнин, очень наблюдательный путешественник, чрезвычайно меткий в своих суждениях и ядовитый в отзывах, вносит диссонанс в хвалебный хор рыльскому купцу, — хор «его льстецов и приятелей, возглашавших ему хвалебные вириги». Перу Головнина принадлежат полные тонкой иронии и злого сарказма характеристики Шелихова. Головнин сравнивает его с сидельцем, который «божится в гостинном дворе и призывает бога в свидетели, чтобы продать свой товар несколькими копейками дороже настоящей цены». Подобно последнему, Шелихов «употребил имя Христа, чтоб завлечь 35 несчастных семей в дикие страны Америки, где они погибли».
В 1797 г. купцом Мыльниковым была основана в Иркутске «коммерческая компания» для промыслов и торговли на американских островах.
В 1798 г., уже после смерти Шелихова, обе компании соединились в одну под названием «Соединенной Американской компании», замененным в следующем году именем «Российско-Американской компании», с первоначальным капиталом в 724 000 рублей, разделенным на 724 акции, к которым затем было разрешено прибавить еще 1000 акций. Целью компании являлись организация и эксплуатация промыслов морских и земных зверей и торговля их шкурками.
Компании была выдана жалованная грамота, по которой она получила от правительства ряд привилегий, сроком на двадцать лет: монопольное право пользования всеми промыслами и промышленными заведениями, находившимися на Аляске и северо-западном побережьи американского материка до Верхней Калифорнии, с островами Ситхой, Кадьяком, Шумагинскими, Лисьими, Прибылова, Алеутскими и Курильскими, причем в обладание компании поступали «поверхность и недра земли»; право производить географические открытия выше 55° широты и далее к югу и занимать эти места в качестве русских владений; право заведения поселений и устройства укреплений; право организации мореходства в окрестных водах и торговых сношений с окололежащими державами; право нанимать на службу свободных людей всех состояний. На компанию было возложено попечение о находившихся в Америке духовных миссиях и заботы о распространении христианкой веры среди вновь открытых народностей.
В Иркутске были учреждено Главное правление компании, которое о всех касающихся ее делах доносило непосредственно государю, а кроме того для управления компанейскими делами выбирались директора (числом не более четырех). На местах компании было предоставлено право открывать конторы. В 1800 г. Главное правление было переведено в Петербург, а в Иркутске учреждена подведомственная контора. В 1814 г. при правлении был образован совет из трех акционеров.
Компанейские привилегии периодически получали продление: в 1820, 1841 и 1862 гг.
Организация управления колониями на местах представляется в следующих чертах. Все колонии разделялись на отделы, управляемые конторами, которых в 1798 г. было четыре: Уратская (в Охотске), Кадьякская, Уналашкинская и Курильская. Впоследствии число отделов дошло до шести. Главным пунктом колониального управления являлся первоначально Охотск, затем главнее управление было переведено в Кадьяк, а в 1804 г., с устройством на острове Ситхе крепости Ново-Архангельска и образованием Ситхинского отдела, — на этот остров. По изданному в 1844 г. уставу, заведование колониями вверялось главному правителю, утверждаемому на пять лет высочайшей властью из представляемых Главным правлением компании кандидатов (штаб-офицеров морской службы). При правителе должен был состоять помощник и совет колониального управления для обсуждения дел большей важности.
В 1867 г. американские владения России с прилежащими к ним островами были уступлены Соединенным Штатам за 720 000 долларов, а Курильские острова в 1875 г. перешли к Японии.
Таким образом, история возникновения Российско-Американской компании типична для исторической эволюции, проделанной большинством европейских торговых компаний XVII–XVIII вв. Зародыши последних — так называемые регулированные компании XVI в.[1] — пережиток средневековых гильдий, члены которых, отдельные купцы, вели самостоятельно свои торговые операции, снаряжая независимо друг от друга суда, или же соединялись в товарищества, торгуя за общий страх и риск и посылая совместно один или несколько кораблей. Лишь постепенно и эти отдельные товарищества, не будучи в состоянии держаться, конкурируя друг с другом, сливались вместе, образуя из отдельных капиталов один, общий, и превращаясь в объединенную компанию, получавшую различные привилегии от правительства.
Объединенные европейские привилегированные компании XVII–XVIII вв., лишь постепенно, в процессе развития, вырабатывают черты, свойственные акционерной компании в чистом виде, и приобретают самостоятельную физиономию, обособляясь от различных форм предприятий, встречающихся в предшествовавшую эпоху. Так первоначально в акционерных компаниях проводится различие между главными (активными) участниками, пользующимися активным и пассивным избирательным правом на общем собрании и прочими лицами, имеющими лишь право на дивиденд, не принимая участия в управлении компанейскими делами и знакомясь лишь с окончательным отчетом. Перед нами — пережиток внутри акционерной компании двух более архаических форм купеческих объединений: полного товарищества на вере (являющегося соединением труда и капитала на началах солидарности и неограниченной ответственности всех участников), и вкладом в комменду (ad commenda), когда один из участников прилагает лишь свой труд.
Показателем некоторой первоначальной недоразвитости форм акционерной компании является и чрезвычайно медленное развитие отчуждаемости акций. До XVII в. существовали исключительно именные акции, отчуждение которых совершалось путем переписки на имя приобретателя в книге акционеров. С XVIII столетия появляются и акции на предъявителя; тем не менее и при наибольшей свободе продажи акций, последняя сопряжена с рядом формальностей.
Исследованием Лаппо-Данилевского о русских промышленных и торговых компаниях конца XVII–XVIII вв., которые можно рассматривать как прямых предшественниц Российско-Американской компании, установлено наличие и в России в изучаемый период времени как «регулированных компаний, так и полных и коммандитных товариществ и, наконец, коммандитно-акционер-ных обществ. Как и на Западе, первоначально обязательства, выдаваемые верителям, имели значение именных акций, лишь впоследствии превращаясь в акции на предъявителя. Как и на Западе, все эти компанейские формы далеко еще не успели определиться и смешивались между собой, причем один и тот же союз проходил иногда несколько форм.
Российско-Американская компания имеет свои параллели: в голландской и английской Ост-Индских компаниях, монополизировавших торговлю в Ост-Индии; в голландской Вест-Индской (торговля с Бразилией); английских компаниях — Африканской (Гвинея); Гудсонской и Гренландской. Таковы же, конечно, mutatis mutandis, во Франции созданные Ришелье компании, Канадская и Сенегальская; учрежденные Кольбером компании Ост-Индская (по образцу Нидерландской), Вест-Индская, Северная (для торговли с Нидерландами, Швецией, Россией), Левантийская, возникшая в конце XVII в. Гвинейская (южная) компания для торговли неграми. Подобные же привилегированные заокеанские акционерные компании были образованы и в других странах — Швеции, Дании, Австрии, Пруссии.
Организация этих компаний была различна в разных странах, но тем не менее им присущи некоторые общие черты, которыми отличалась и Российско-Американская компания. Прежде всего, имея характер акционерных обществ и выпуская акции, на которые разделялся компанейский капитал, — акции, юридически доступные каждому и делавшиеся объектом биржевой спекуляции, компании фактически, благодаря сосредотачиванию акций в руках немногих лиц, занимавших постоянно должности директоров, попадали под влияние небольшой кучки дельцов, пользовавшихся капиталами и прибылями с них.
С этим же явлением мы сталкиваемся и при рассмотрении Российско-Американской компании.
Акт «Американской соединенной компании» 1798 г. упоминает так называемых «мелочных промышленников», т. е. частных купцов, которые при присоединении к компании должны были подвергать свое имущество произвольной оценке компании в то время, как главные компанейские акционеры и основатели включили свое имущество, оцененное по собственному произволу, в капитал, якобы внесенный в компанию. Это обстоятельство было началом «презрения и притеснений», которые предположили монополисты сего промысла делать новым пайщикам.
Далее, правилами компании было установлено, чтобы директора всегда избирались из «людей, дознанных в практической коммерции» и «сведущих в делах компании». Расшифровывая этот параграф, один из современников справедливо замечает, что в нем по существу скрыто стремление провести в директорат тех купцов, «которые прежде были участниками в партикулярных сего рода собраниях, и которые сами сочинили сей акт».
Точно также статья о том, что каждый акционер пользуется в Общем Собрании количеством голосов, равным числу приобретенных им акций, должна была фактически сосредоточить все руководство делами компании в руках нескольких лиц из числа наследников Шелихова, которые «могли бы делать, что хотели, в собственный прибыток, к ущербу всех прочих участников».
К этому же вело и постановление о несменяемости директората, что давало возможность «малому числу проныр обманывать и богатеть на счет целого общества».
Таким образом и в Российско-Американской компании все дела забрала в свои руки кучка главных акционеров и основателей, — наследников Шелихова, Голикова и др.
Другой характерный признак торговых компаний — это их связь с государством. Участие государственной власти в компанейских предприятиях выражалась в различных формах, так как организация этих компаний была неодинакова в отдельных странах, в зависимости от политического строя каждой из них. Если в Португалии торговля с Индией составляла монополию самого короля, а во Франции общее собрание акционеров имело лишь формальное значение, а председателем его был король, управлявший компанией со своими министрами (параллель французскому абсолютизму), то в голландской Ост-Индской компании во главе стояли те же лица, которые управляли республикой, договоры в Индии заключались от имени государства, и товары закупались фактором генеральных штатов, хотя действительным контрагентом являлась компания. И в Англии сила Ост-Индской компании основывалась на ее тесной связи с правительством, хотя и имелось общее собрание, с участием лишь крупных акционеров (по аналогии с парламентом).
Из двух применяемых государствами систем колониального управления (встречавшееся в венецианских, а впоследствии в испано-португальских колониях — непосредственное государственное управление, и свойственное колониям генуэзцев, а затем голландцев, французов и англичан — передача в ведение колонизационных компаний), в русско-американских владениях мы приближаемся ко второй системе. Это дало даже право одному из путешественников — Лангсдорфу удивляться, «как в монархическом государстве могла возникнуть свободная торговая компания, не подчиненная никакой администрации и имеющую неограниченную и бесконтрольную власть распоряжаться самовластно над огромными участками земель». Тем не менее и в Российско-Американской компании заметно участие правительственной власти. Так при возобновлении привилегий в 1820 г., общее наблюдение за действиями компании, по новому положению, было вверено министру финансов, хотя непосредственное управление и поручалось — собранию акционеров, совету компаний и Главному правлению. Служащие в компании чиновники считались состоящими на государственной службе.
Лица царской фамилии и высшей придворной знати с самого начала являлись акционерами компании.
Если во Франции король выдал Ост-Индской акционерной компании (compagnie des Indes orientales) четыре миллиона, а Вест-Индской — десятую часть капитала, приняв на свой счет убытки первых лет, а на крупные суммы подписались королева, дофин, Кольбер, Сегюэ, то в число акционеров Российско-Американской компании вступили: Александр I и императрица Елизавета Алекеевна, государственный канцлер граф Николай Петрович Румянцев и морской министр — «русский Аристид» — Николай Семенович Мордвинов.
В 1801 г. Александр I внес в компанию капитал в 10 000 руб. В 1802 г. правительством было выдано 25 000 рублей на 8 лет, в 1803 г. — 100 000 рублей и в 1806 г. — 200 000 рублей.
Нельзя, наконец, обойти молчанием и еще одной необычайно характерной черты торговых компаний, именно — бесконтрольности колониального управления. В акционерных заокеанических компаниях прямое ведение дела в колониях возлагалось на находившихся на местах чиновников, акционеры же участвовали лишь своими капиталами, а директора, остававшиеся в Европе, ограничивались лишь дачей общих директив, сообразно получаемым отчетам. Отсюда — насилия и грабительские нападения на туземцев со стороны служащих компании, прикрывавшихся именем последних, монополизирование ими в свою пользу наиболее выгодных отраслей торговли и принуждение туземцев покупать товары исключительно у них, по определенной, ими же установленной, цене, собственные торговые операции служащих, не заинтересованных в выгодах компаний и получающих плохое содержание, использование ими в своих целях колониальной флотилии и т. п.
Полнейшая бесконтрольность колониального управления, злоупотребления правителя колоний, несдерживаемого ничем в своем произволе, все это неоднократно подчеркивается рядом путешественников и для русских колоний. Один из иностранцев, побывавших в колониях, считает колониальное управление «чисто деспотическим». «Самой прекраснейшей, ущедренной всеми дарами природы, земли будет убегать каждый, если господствует в ней незаконная власть единого и грубого человека», — пишет Крузенштерн, имея в виду правителя колоний Баранова (1791–1818). В другом месте тот же путешественник подчеркивает, что главный правитель «есть самовластный повелитель над всеми жителями (подвластных ему) земель».
Колониальное управление держалось на самой безудержной эксплуатации на промыслах как русских рабочих-промышленников, так и туземцев.
До 1818 г. промышленники, вербовавшиеся обычно из числа сибирских ссыльных и заключавшие договоры на сроки, служили компании «из пая», т. е. имели право на получение определенной доли промысловой прибыли. Однако свою половину они получали только раз в четыре года, причем не деньгами, а натурой, по ценам, установленным компанией. Фактически промышленники оставались всегда должными компании и, не будучи в состоянии с ней расплатиться и вернуться на родину, «вынуждены бывали умереть в стране отдаленной и дикой».
Тяжелые жилищные условия, так как из-за недостатка строений приходилось жить под землей, в юртах, отсутствие хорошей пищи, недостаток хлеба и соли, платья и белья, — таковы условия жизни промышленников. Поэтому усиленная смертность была обычным явлением в колониях. «Промышленников в Америке ожидает бедственная жизнь. Весьма немногие достигают сего счастья, чтобы возвратиться в Россию», — пишут очевидцы.
Возбужденное состояние промышленников вылилось в 1809 г. в заговор против правителя колоний Баранова, заговор, душой которого явился один из ссыльных компанейских служащих Надлавков, сплотивший вокруг себя ряд единомышленников, выработавших план убийства Баранова и бегства на компанейских судах, нагруженных товарами и припасами, на Сандвичевы, а затем Ландронские или Марианские острова для поселения. Заговор был раскрыт благодаря предательству одного из участников — поляка Лещинского, заговорщики арестованы и преданы суду, несмотря на попытки компанейского комиссионера Хлебникова замять дело, чтобы не были вскрыты и не получили огласки темные стороны колониального управления.
Еще в более тяжелом положении, по сравнению с русскими промышленниками, находилось местное туземное население — алеуты. Основную массу среди них составляли так называемые каюры — служащие компании и получающие от нее содержание. Молодые мужчины обязаны были составлять партии для ловли морских котов; старики — для ловли морских птиц-еврашек; женщины — шить платье для компанейских кладовых. За работу они получали совершенно ничтожную плату от компании, «что она за труды их положить заблагорассудит», в виде бисера, иголок, табаку и других «европейских мелочей». Товары же и инструменты из компанейских лавок продавались по чересчур высоким ценам.
Очевидцы указывают на невозможные условия быта алеутов («смрад и заразительная нечистота жилищ», представляющих из себя сараи «подобно стойлам в конюшнях»), на опасности которым подвергались во время бобрового промысла промышленники, отправляясь морем в лодках на далекое расстояние, причем они «нередко поглощались волнами со своими утлыми байдарами».
Если для получения мехов с алеутов Российско-Американская компания пользуется принудительным трудом последних, то с американскими индейцами она вступает в «добровольные торговые отношения, однако, эта торговля принимает явно грабительские формы, преследуя лишь односторонние компанейские выгоды. Меха выменивались у индейцев за разные безделушки: бисер, лоскутки цветных материй, колечки, сережки, топоры, гвозди, на началах самого неприкрытого вымогательства и обмана туземцев. В этом обмане «гвоздь почитался вещью дорогою, а нож и топор драгоценностью, даже бисер ходил по большой цене». «Сей торг есть самый выгодный для компании», — замечает один из современников.
Но в этих своих спекуляциях компанейские дельцы очень скоро наткнулись на серьезного соперника в виде иностранного торгового капитала. Проникавшие к северо-западному побережью Америки иностранцы (английские и американские купцы — Астор, Беннет, Пигот, Добелло, Дэвис, Эббете, Хант, Гарднер и др.) сразу поняли всю выгоду непосредственных торговых сношений с туземцами и завязав скупку мехов по более высоким ценам, подорвали русскую торговлю. В результате иностранной конкуренции, Русско-американская компания не могла уже «выменивать бобра, стоившего в России двести и триста рублей, на пятикопеечный гвоздь или дюжину листов черкесского табаку». Торговая политика иностранцев, при расчетах с туземцами «не жадничавших и не льстившихся надеждою нажить миллионы», но тем не менее получавших большие барыши от продажи мехов в Кантоне, а затем от обратного вывоза из Китая в Европу чая, слишком серьезно била по хозяйственной системе Российско-Американской компании, рассчитанной на непосредственный грабеж, но неспособной к длительному существованию.
Компания терпела и иного рода ущерб от проникновения в ее колонии иностранцев. Последние снабжали туземцев порохом, огнестрельным оружием и даже пушками, «явно с намерением употреблять сии орудия против россиян».
Тем не менее, стремясь, с одной стороны, к вытеснению иностранного капитала, компания, с другой, была вынуждена обращаться к его услугам, так как колонии, не имея собственного земледельческого хозяйства, нуждались в хлебе и других припасах, а также в оборудовании, и все это услужливо доставлялось на иностранных судах.
Практиковавшаяся подвозка припасов из метрополии в колонии сухим путем до Охотска, а уже затем морем, была слишком невыгодна. Поэтому компания усиленно изыскивает другие пути к разрешению вопросов о колониальном снабжении. С этой целью организуется в 1803 году первая морская экспедиция в колонии, отправляется посольство в Японию для заведения торговых сношений, делается попытка завести факторию на Сандвичевых островах и обосноваться в Калифорнии, где на берегах Нового Альбиона в 1812 г. была основана земледельческая колония Росс. Эту же цель преследовало и предоставление ряду американцев за необходимые для колонии товары — меховых промыслов, которые они иногда тут же перепродавали в Охотске, нанося ущерб русской торговле.
Итак, Российско-Американская компания покоилась на весьма шатком основании. Вообще, огромное большинство учрежденных в Западной Европе в XVII–XVIII вв. компаний прозябало, давая лишь в течение небольшого периода времени высокий дивиденд, и быстро прекращало свое существование, заменяясь новыми привилегированными компаниями. Даже две наиболее крупных торговых компании (голландская и английская Ост-Индские), в течение двух столетий сосредотачивавшие в своих руках торговлю с Ост-Индией, распределяя первоначально в результате неимоверной эксплуатации туземцев, которые обязаны были доставлять товары по чрезвычайно низким ценам, — высокий дивиденд, в конце XVIII в. уже пережили себя и доставляли один убыток.
Если такая судьба постигла даже голландскую Ост-Индскую компанию — это «чудовище-левиафан», «искусственно созданное дополнительно к Нидерландам государство на чисто капиталистических основаниях, территорией которой являлись плавающие на океанах суда и отнятые у португальцев колонии», пользовавшееся правом монопольной торговли на всем протяжении между мысом Доброй Надежды и мысом Горном, то тем скорее должна была сломить себе голову Российско-Американская компания.
Начав с желания последовать примеру (английской) Ост-Индской компании, предъявляя «огромные виды» и стремясь «иметь золотые горы», компания кончила крахом.
Не справившись с основной задачей — организацией на правильных капиталистических началах меховой торговли, она не смогла выдержать и задуманных ею и оказавшихся не по силам «великих предприятий». «Пышные посольства» в Японию, о которых «трубили» все газеты, желание «блестеть славой в глазах иностранцев», совершив первое кругосветное путешествие, — все это требовало непроизводительных затрат на покупку за границей судов, которые сразу же дали течь, испортив часть груза, и ряда запасов, вплотьдо «солонины из четырех разных государств».
Громадные расходы, растраты «патриотическим образом» капиталов, «сорение миллионами в Петербурге, Гамбурге и Лондоне» были рассчитаны на получение пособий от правительства и упускали из виду «посредственность компанейского капитала».
Но помимо громадных потерь от «нерассчетливых и несоразмерных силам предприятий», упадку компании способствовало и то обстоятельство, которого мы касались выше — злоупотребления компанейских чиновников и местных колониальных приказчиков. Не будучи заинтересованы в выгодах компании, ее служащие «воруют или променивают компанейское имущество, пьянствуют и нерадеют к своей должности». В результате такого небрежного отношения к делам компании, погиб целый ряд судов из компанейской флотилии, потопив ценные грузы и причинив невосполнимые убытки.
Неминуемая гибель Российско-Американской компании при существующей системе хозяйственного управления, ко второму десятилетию XIX в. была ясно видна, каждому более или менее вдумчивому наблюдателю. Эту гибель предрекает ряд голосов. Один из них принадлежит автору выпускаемой нами книги.
II
Печатаемые ниже записки Семена Яковлевича Унковского займут, несомненно, не последнее место среди источников для изучения русских колоний в Северной Америке, и мимо них не пройдет ни один из будущих исследователей истории Российско-Американской компании. В ряду описаний кругосветных морских экспедиций первого тридцатилетия XIX в., направляемых по делам компании из Кронштадта в Ново-Архангельск, начиная с экспедиции 1803–1806 гг. И. Ф. Крузенштерна-Лисянского, вплоть до плавания в 1826–1829 гг. капитана Ю. Литке, история экспедиции М. П. Лазарева на корабле «Суворов» 1814–1816 гг. не была доселе представлена. Этот пробел и восполняют счастливо сохранившиеся записки Унковского.
Морской офицер, еще в качестве гардемарина отправленный в 1803 г. по распоряжению адмирала П. В. Чичагова, в числе других своих товарищей, в Англию для усовершенствования в морском деле, служивший в английском флоте и принимавший участие в ряде морских сражений с французами, в одной из битв попавший в плен во Францию и возвратившийся в Россию только после русско-французского Тильзитского мира 1807 г., принимавший затем участие в русско-шведской войне 1808–1809 гг. и в действиях русского флота совместно с английским у берегов Голландии в 1812–1813 гг., С. Я. Унковский в 1814 г., вместе со своим товарищем по Морскому кадетскому корпусу, а впоследствии известным адмиралом Черноморского флота М. П. Лазаревым, принял предложение Главного правления Российско-Американской компании отправиться в кругосветную экспедицию в русские колонии в Америке. Пробыв в плавании три года (1814–1816) и возвратившись в Россию в 1817 г., он вышел в отставку, женился на смоленской дворянке и, поселившись в своем калужском имении, занялся хозяйством. К этому последнему периоду жизни С. Я. Унковского и относятся его мемуары, которые носят характер разновременных разрозненных записок. Их первая часть, обнимающая 1803–1809 гг., дошла до нас в переплетенной небольшого формата тетрадке, написанной мелким и еще бодрым и свежим почерком, на 44 страницах (назовем ее «рукопись а»). Предпосланное рукописи заглавие «Истинные записки моей жизни» и вслед затем — «Глава первая» — показывают, что автор первоначально предполагал написать свою полную автобиографию. Однако, эта работа не была закончена. Записки обрываются совершенно неожиданно на полуфразе после описания сражения в Юнгферзунде в русско-шведскую компанию 1809 г. и дальнейшие страницы тетради так и остались незаполненными. Впоследствии автор, очевидно, снова возвращается к своей первоначальной идее о цельной автобиографии, но осуществляет ее опять-таки не полностью.
Вторая тетрадь его записок, в пергаментном переплете, форматом в полулист, на 79 страницах (назовем ее «рукопись б»), своим почерком, уже значительно более неуверенным и старческим, выдающая следы позднейшего происхождения, посвящена 1814–1817 гг. (кругосветный «вояж» на Суворове, жизнь в деревне и сватовство). Таким образом, для 1810–1813 гг. остается пробел. В основу этой части мемуаров лег, очевидно, путевой журнал автора и его позднейшие дневники, несколько обработанные и снабженные соответственным «вступлением».
Эта тетрадь заканчивается событиями февраля 1817 г., и дальнейший текст воспроизводится нами по двум небольшим непереплетенным тетрадкам, сшитым из почтовой бумаги, большого формата, и по своему содержанию составляющим естественное продолжение предыдущей тетради, с перерывом около месяца. Нумерация этих двух последних непереплетенных тетрадей начинается 524-й страницей и кончается 559-й. Очевидно, перед нами — конец одного из утраченных экземпляров мемуаров С. Я. Унковского. Что заключает в себе этот экземпляр? Являлся ли он дубликатом «рукописей а и б», или только последней из них, с продолжением от февраля 1817 г., или быть может, наоборот, кроме «рукописей а и б», содержал еще какую-нибудь часть записок, до нас не дошедших, сказать нельзя.
Несмотря на то, что записки о путешествии С. Я. Унковского часто уступают другим аналогичным описаниям морских экспедиций в литературной отделке, в яркости бытовых картин и характеристике, несмотря на то, что временами они носят характер разрозненных повседневных заметок, временами загружены мелочами, интересными и понятными только для профессионала-моряка, тем не менее при внимательном чтении публикуемые мемуары дают в достаточной мере богатый материал для истории русской колониальной политики в Америке.
Автор мемуаров является типичным продуктом своего времени и среды, русским дворянином Александровской эпохи, в котором, по меткому выражению М. Н. Покровского, уживались одновременно «европейский буржуа» с одной стороны, «азиатский феодал» — с другой, представителем дворянской интеллигенции начала XIX века, причудливо сочетавшим в своей идеологии элементы национализма, либерализма и крепостничества. Легкий вольнодумец, не упускающий случая порисоваться своими «либеральными понятиями», привитыми воспитанием в Англии, бросить крылатое словечко о том, что «избирательное правление лучше бюрократического», договаривающийся временами до мысли о вреде крепостного права, поскольку оно порождает косность народной жизни, ликующий по поводу победы союзных войск над «тираном Европы» и разрушения его «коварных замыслов», мечтающий о незапятнанности русского флага в глазах иностранцев — типичный выразитель идеи национализма, охватившей русское офицерство в результате войн 1812–1814 гг. Невинный либерал — поклонник либеральствующих крупных бар-англоманов — графов СР. Воронцова и П. А. Строганова.
В первый период своей жизни, являясь офицером русского флота, он представляет собой типичный для начала XIX в. и, особенно, для морской среды этой эпохи пример дворянина-служащего, потерявшего связь с землей и порвавшего с хозяйством, живущего почти целиком не доходами с поместий, а на жалованье, получаемое от службы. Но в дальнейшем дедовские и отцовские традиции берут верх и выйдя в отставку, Унковский возвращается в свое имение.
Небогатый помещик средней руки, в своем имении он является сторонником новых прогрессивных методов ведения крепостного хозяйства, подчеркнуто враждебно относясь к старому феодально-поместному экономическому укладу и его пережиткам в помещичьем быту, нравах, идеологии, психологии. В его мемуарах мы найдем обычные для хозяйственных трактатов того времени рассуждения и о вреде черезполосицы, и об интенсификации крепостного хозяйства, и о рационализации крепостного труда, в его хозяйственной практике — попытки перейти на новые рельсы товарного, буржуазно-капиталистического хозяйства. Словом, перед нами — рядовой представитель дворянства первой четверти XIX в., захваченного волной Наполеоновских войн, воспитанного в походах за границу, лучшая часть которого впоследствии, 14 декабря 1825 г., вышла на Сенатскую площадь и кончила свою жизнь на виселице или в казематах и рудниках Сибири, а остальная масса пошла по проторенным ступеням чиновной гражданской или военной служебной лестницы, или же, как С. Я. Унковский, замкнулась в своих имениях, в сфере помещичьего хозяйства, найдя приложение своей практической деятельности в области перестройки его на новых капиталистических началах и сохранив, как воспоминание о лучших днях молодости, налет туманного и безвредного либерализма в своей идеологии.
Морское офицерство, с которым мы встречаемся в записках Унковского, прошло ту же школу, что и его собратья, служившие в гвардейских и армейских полках. Если последних воспитывали заграничные походы в Австрию, Пруссию и Францию, педагогическое влияние на них оказывали Аустерлиц и Иена, Лейпциг и Париж, то школьной скамьей для первых явилась волонтерская служба в английском флоте, Финистерре и Трафальгар, морские походы в эскадрах адмиралов — Тета, Кроуна и Юнга. Кругозор морского общества должен был быть даже шире. Кругосветные морские вояжи делали русских военных моряков свидетелями не только европейской классовой борьбы первых двух десятилетий XIX в. Революционный ток, заряженный французской революцией 1789 г., докатился и до Южной Америки, втянутой в орбиту освободительного движения. На глазах офицеров русского флота прошла революция в государствах Пиренейского полуострова, они были очевидцами испанской конституции и бегства португальского двора в Бразилию, свидетелями борьбы за независимость испанских и португальских колоний в Южной Америке, революционных движений в Перу, Чили, Буэнос-Айресе, Мексике, во французско-испанской колонии Сан-Доминго.
Таким образом, военно-морская среда, вырисовывающаяся перед нами из воспоминаний одного из ее представителей, питалась теми же настроениями, что и кружки сухопутного офицерства, из которых вышли будущие декабристы. И дальнейшая эволюция этой среды, выступающей в мемуарах Унковского еще в недифференцированном состоянии, шла по направлениям, отмеченным выше для русского дворянства вообще. Одни вышли в отставку и удалились в свои имения (П. М. Повало-Швейковский, СМ. Фиглев), другие достигли известных ступеней в иерархической лестнице русского флота (М. П. Лазарев, А. П. Авинов), или заняли видные места в колониальном управлении (М. П. Муравьев), кое-кто связал свою судьбу с датой 14 декабря (Н. А. Бестужев).
В исторической литературе уже отмечалась близость некоторой части будущих декабристов к кругам столичного купечества и в частности связь их с заправилами Российско-Американской компании через секретаря компании Рылеева и через акционеров компании Мордвинова и Сперанского. Та же связь с компанейскими сферами еще в большей степени должна быть подчеркнута для офицеров русского флота, которые часто поступали на службу компании. Побывавший во время своих плаваний в английских, испанских и португальских факториях, сталкивавшийся неоднократно с агентами Филиппинской и Ост-Индской компаний, имевший возможность познакомиться с торговой и таможенной колониальной политикой иностранных держав в Америке и Австралии, русский мореплаватель начала XIX в. подходит с критической оценкой к картине русского колониального управления. Если в своем поместье он борется против косности феодальных методов крепостного хозяйства, то здесь он протестует против хищнических грабительских приемов первоначального накопления. Основной мотив протеста одинаков в обоих случаях — отсутствие рентабельности, нерассчетливость ведения хозяйства на старых началах, движущий стимул — получение большей прибыли, предлагаемая рецептура — переход к предприятию организованно капиталистического типа.
Какой же интерес представляют предлагаемые вниманию читателей мемуары для истории Российско-Американской компании и русских колониальных владений в Америке?
Прежде всего они дают материал для истории самой экспедиции М. П. Лазарева 1814–1816 гг.
Доставка провианта, снарядов и других запасов в колонии через Охотск, была сопряжена для Российско-Американской компании с большими трудностями, так как их приходилось переправлять сухим путем до Охотска на очень большое расстояние. Это обстоятельство и заставляло Главное правление компании, в целях избежания сухопутного маршрута через Охотск, обращаться к организации кругосветных морских экспедиций в колонии через Атлантический и Тихий океаны. Из всех морских предприятий Российско-Американской компании наибольшей известностью в литературе пользуется первая кругосветная экспедиция 1803–1806 г., так как одновременно с задачами снабжения колоний она ставила себе и более широкие цели — ревизию на месте колониального управления и переговоры с Японией по вопросу о торговых сношениях, переговоры, в которых русское посольство потерпело фиаско. История этой экспедиции воспроизводится в деталях, по параллельным описаниям ее ближайших руководителей — морских офицеров И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского, их спутников — известного обрусевшего немецкого ученого-натуралиста, впоследствии русского генерального консула в Бразилии — Г. Г. Лангсдорфа и компанейского комиссионера Ф. Шемелина и по донесениям в центр полномочного русского посла в Японии — Н. П. Резанова[2].
С совершенно обратным явлением — отсутствием материалов, — мы сталкиваемся при изучении плавания «Суворова». Историк Российско-Американской компании, Тихменев, впервые извлекший на свет богатейшее наследие компанейского архива и на его основе давший фундаментальную фактическую историю русских колоний в Америке, отмечает пробел в источниках для истории экспедиции М. П. Лазарева, которую он поэтому восстанавливает в недостаточно ясных контурах по письмам суперкарго Молво и доктора Шеффера. Между тем и этот менее красочный морской «вояж» не был случайным эпизодом и рассматриваемый в контексте некоторых общих явлений русской колониальной политики, имел определенную социальную значимость в истории колониального управления.
Он совпал с тем моментом, когда с совершенной определенностью и ясностью встал вопрос о провале всей системы колониального управления А. А. Баранова. Гибель целого ряда компанейских судов с богатейшими грузами, чрезвычайно невыгодные для компании торговые соглашения с рядом иностранцев — американских купцов и комиссионеров (Пигот, Беннет, Эбетс, Хант и др.), неудачная попытка завязать торговые отношения с Сандвичевыми островами, закончившаяся аварией посланного на один из островов архипелага компанейского корабля с товарами, необычайно обостренные отношения между Барановым и рядом промышленных, восстания последних, вызванные ужасающими условиями жизни, массовое вымирание алеутов-туземцев на почве безудержной их эксплуатации — все это знаменовало крах существующей колониальной системы.
Необычайно верная и меткая оценка мероприятий Баранова дана в одном из писем М. М. Сперанского. Оценка эта, вместе с красочной характеристикой самого правителя колоний, подводит итог первому периоду существования Российско-Американской компании, когда уже для всех стало очевидно, что строить в дальнейшем хозяйство на тех же шатких основаниях невозможно. «Баранов, — по словам Сперанского, — твердый и отважный, но пьяный и жестокий мужик. Он сам допустил иностранцев в наши заведения и даже свел с ними торговые связи. После, когда они усилились, он и сам уже не знал, как гостей сих выжить. Он жестоким и вздорным своим управлением озлобил природных жителей, — дал иностранцам повод показать им более выгод ревностью своего обхождения, и сверх того совершенно обесславил компанию».
Из публикуемого источника очевидно, что начальствующий состав экипажа «Суворова», в лице Лазарева, Унковского, Повало-Швейковского и некоторых компанейских комиссионеров (Красильников) находился в резкой оппозиции к тогдашнему управителю колоний — А. А. Баранову. Другая часть, в лице, главным образом, судового немца-врача Шеффера, типичного авантюриста, проделавшего длинную карьеру от служащего при московской городской полиции до доверенного лица одного из гавайских королей — Томеомеа I и до графа Франкентальского при дворе бразильского императора, держала сторону главного правителя колонии. Дело кончилось прямым разрывом в чрезвычайно напряженной атмосфере и самовольным уходом из Ново-Архангельска в Кронштадт «Суворова», сопровождаемого выстрелами из береговых батарей, открытыми по предписанию Баранова.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.