Иван Хариш – Хуан Пекеньо
Иван Хариш – Хуан Пекеньо
Организация переброски групп в тыл противника была весьма сложной: выяснение в соответствующих штабах обстановки на фронте и выбор ориентировочно по карте места перехода через вражескую оборону, маршрута движения групп по оккупированной мятежниками территории; выезд на участок, уточнение и согласование на месте всех вопросов по обеспечению успеха операции.
Так было и на этот раз. Иван Хариш спокойно отдал своему заместителю все распоряжения по подготовке группы к предстоящей вылазке и сел в машину рядом со мной, Рудольфо впереди вместе с Пепе, и мы поехали на участок, где группа Хариша должна будет переходить линию фронта.
Для Ивана Хариша это была уже не первая вылазка, и он был в самом хорошем настроении. Он разговаривал, шутил, но не терял времени и внимательно изучал местность, делал заметки в своей полевой книжке.
Машина катила по белой пыльной дороге, оставляя за собой будто дымовую завесу, которую слабый ветер медленно сносил в сторону: мы ехали по небольшой долине, навстречу текла быстрая горная река. Потом мы стали по спирали круто подниматься в гору. Подъезжая к поворотам, Пепе неизменно сигналил и замедлял скорость, чтобы не столкнуться с встречной машиной.
Склон горы, по которому вилась дорога, порос редкой сосной и кустарником. На одном из поворотов водитель внезапно резко затормозил и загудел перед медленно переходящим через дорогу ослом, нагруженным корзинами с оливами. Мы проезжали то через дубовые лесочки, где было сумрачно и тихо, то через поляны, где виднелись небольшие валуны, проезжали и мимо олив, на которых было больше спелых черных плодов, чем листьев.
Сидя рядом с Хуаном Пекеньо, я невольно думала о том, сколько пережил за свою жизнь этот небольшой ростом, но сильный духом человек. Восхищалась им, его отвагой и инициативой, настойчивостью, выносливостью и мужеством при действиях в тылу противника, о чем уже знал весь народ. При разборе результатов операций Доминго и Рудольфо не раз отмечали Ивана Хариша как командира группы, которая в любых сложных условиях неизменно успешно выполняла задания: разрушала важные военные объекты врага.
Ивану «Малому» было тогда 33 года, а он уже успел поскитаться по белу свету. Безработица в Югославии заставила Хариша в 23 года покинуть родную страну и выехать на заработки в Америку. Холодно приняла его и Канада. После двухлетнего пребывания там он решил податься в Мексику. Ему и там не удалось найти подходящую работу, хотя он был хорошим столяром. И вот началось путешествие по Америке: Гватемала, Сальвадор, Никарагуа, Панама, Колумбия, Эквадор, Перу, Чили и, наконец, Аргентина. Работал там Иван Хариш не только столяром, но и с 1929 года в партийном подполье вместе со своим другом-поляком Филиппом Водопием.
Весть о контрреволюционном мятеже в Испании на следующий же день докатилась до Аргентины. Партийный центр в Буэнос-Айресе доводил до народа правду о событиях в Испании и собирал средства для оказания помощи республиканцам.
В ответ на интервенцию фашистской Италии и гитлеровской Германии в Испанию потянулись добровольцы, решившие плечом к плечу с испанским народом встать на защиту республики, отразить фашистское нашествие.
Хариш и его друг Филипп Водопий тоже обратились в партийную организацию с просьбой о направлении их в Испанию. Желающих было много, выехать было трудно. Однако Хариш и его друзья преодолели все препятствия и в сентябре 1936 года на грузовом судне, в бункере с углем, выехали из Аргентины в Европу.
– Ехали долго, – рассказывал мне однажды Хариш, – и когда подъезжали к Европе, то мне было радостно и чудно, что я живой возвращаюсь на свой континент. Ведь несколько раз смерть ходила вблизи меня в джунглях и в горах Латинской Америки. Ох, Луиза, – продолжал Хариш, – как хотелось мне попасть в Югославию, в свою Хорватию, туда, где родился, где живут родные! Но все тридцать пассажиров нашего судна спешили в Испанию, и события нас подгоняли. Мы боялись опоздать.
Десять лет Иван Хариш работал на чужбине, как он не раз выражался, «с требухом за крохом», что в переводе на русский язык значило: «с пустым желудком за хлебом». Все довелось познать ему: и холод, и голод, и тропическую жару, и жажду, и издевательства хозяев и полиции.
– Как худо на чужбине, – говорил он. – Для полиции ты не только рабочий, но и бездомный, бедный иностранец, а сколько этих бездомных, которые приехали в Америку, поверив рекламам и обману вербовщиков. В Америке я еще больше познал бесправие, угнетение, обман, чем в Королевской Югославии. Трудно найти другое место, где бы нищета и голодное существование так близко уживались с баснословной роскошью, бесправие бедных – со свирепой властью двуногих пауков, владеющих землей и большими деньгами, нажитыми за счет присвоения плодов труда миллионов рабочих и батраков, часто умирающих от голода в трущобах больших городов или на дорогах, вблизи богатейших плодородных плантаций, – Хуан сделал паузу и продолжал:
– Я видел роскошные гостиницы, но ночевал в ночлежках, где одолевали насекомые.
– Неужели в Югославии нельзя было найти работу? – спросила я Хариша.
– Бесплатно можно. Я работал задаром в качестве ученика, когда был уже неплохим столяром. Вы себе, Луиза, не представляете нашу страну. Это плодородные равнины вдоль Дуная и его притоков, это горы, покрытые роскошными лесами, это ни с чем не сравнимое побережье Адриатического моря, защищенное с северо-востока высокими, но голыми горами, вдоль берега которого несколько десятков больших и несколько сот малых островов. Вода на Адриатическом побережье всегда чистая, спокойная, но только богатые люди могут отдыхать на этом чудесном побережье Ядраны. Это страна, в которой очень хорошо живет король, его семья и прихлебатели, страна, которую грабят иностранцы, в которой так много безработных, что они согласны работать за кусок хлеба, да и это им не всегда удается. Ежегодно десятки тысяч молодых людей уезжают на работу в другие страны, но и там большинство из них, хороших специалистов, влачит жалкое существование и умирает на чужбине в бедности или даже, прямо скажем, с голода. Только немногим удается выжить и вернуться на родину, чтобы быть похороненными на своей земле.
Много еще Хариш говорил о богатстве и красоте своей родной Югославии, трудовой народ которой не может ими воспользоваться и часто вынужден жить в бедности. Рассказывал и о том, что пришлось пережить Югославии:
– Сначала нас грабили и угнетали турецкие паши, потом – австрийские магнаты, – говорил Хариш, – а теперь доморощенные буржуи и феодалы вкупе с иностранными. Но придет время, и я твердо верю, что наш народ будет хозяином своей страны! Многие наши товарищи, – продолжал Хариш, – участвовали в России в войне против белых, а теперь воюют против фашистских банд. Придет черед и против четников да усташей воевать, чтобы очистить нашу землю от тех, из-за которых мне и многим тысячам других людей пришлось покидать Родину.
Я слушала Ивана Хариша и восхищалась его оптимизмом, его любовью к своей Родине, верой в то, что она будет для него Родиной-матерью, где такие, как он, будут хозяевами страны.
С первого дня прибытия в отряд Иван Хариш, превратившийся в Хуана Пекеньо за свой малый рост, привлек к себе внимание Рудольфо своим усердием и пытливостью. Он быстрее всех и более полно изучил всю партизанскую технику, используя все ее возможности. Он пытался как можно больше узнать о тактике партизанской борьбы. Хариш расспрашивал Рудольфо о действиях партизан Сибири и Дальнего Востока, Украины и Белоруссии, на Урале, Кавказе и в Крыму, расспрашивал не только о партизанах гражданской войны, но и о партизанах 1812–1813 гг. Уже через месяц после приезда в Хаен Хуан Пекеньо не только ходил в тыл мятежников, но и обучал других технике и тактике партизанской борьбы.
Он переживал страдания испанского народа, вызванные фашистским мятежом, и раздавал нуждающимся свое жалование, и, как, впрочем, и многие другие наши диверсанты, он помогал бежавшим из занятых мятежниками районов и за счет трофеев.
Машина довольно быстро неслась по довольно хорошей дороге. Хариш о чем-то думал, смотря в окно, не зная, что я вспоминаю о наших с ним беседах, о том, кем же может стать Хуан Пекеньо в борьбе за свободу Югославии при его такое интересной и сложной биографии?
Перевалив через небольшой гребень, дорога выровнялась, и мы въехали в лес пробкового дерева. В глубине его я увидела небольшую отару овец, которые сгрудились у родника. Я попросила остановить машину. Мы взяли фляги и пошли к стаду. Неожиданно вперед вырвалась собака с поднятым хвостом и сердито залаяла, не решаясь подходить близко.
Пожилой пастух с подпаском, мальчиком лет 12-ти, стали кричать на нее, и она, уже примирительно несколько раз гавкнув, отошла.
Напились прохладной и вкусной воды из родника, наполнили фляги и распрощались.
Выехав из леса, очутились на возвышенности. Далеко впереди, точно мы и не ехали, виднелись высокие горы.
Наконец Пепе свернул в сторону, оставил машину под большим деревом с развесистой кроной и сказал:
– Приехали. Дальше нельзя. Придется немного пройти пешком.
До командного пункта добрались благополучно. Нас приветливо встретил молодой загорелый командир с пистолетом на туго затянутом ремне. Поздоровавшись, взаимно представились.
Комбату уже была известна цель нашего приезда.
– Альфонсо! Пожалуйста, подайте нам кофе! – сказал комбат своему ординарцу, не спрашивая нашего согласия.
Выпив по маленькой чашечке кофе, Хариш, комбат, Рудольфо и еще несколько солдат пошли на наблюдательный пункт. Ходили они долго, и я уже начала беспокоиться, особенно когда на участке батальона послышалась ружейно-пулеметная перестрелка.
– Все в порядке, отличное место для переброски, сейчас поедем в Вилла Нуэва де Кордова, – сказал мне Рудольфо. Но поехать не пришлось. Раздался сигнал воздушной тревоги. Мы увидели в небе два вражеских самолета. Вели они себя нагло: летали низко, кружили как настоящие стервятники – видимо, вели разведку и выбирали цель. Вдруг от самолетов, точно короткие сигары, отделились бомбы. Вначале они летели почти параллельно самолетам, а потом все круче и круче падали на землю.
Мы слышали глухие разрывы за оливковой рощей, а фашистские стервятники медленно разворачивались и направлялись в нашу сторону.
– Бога ми! Так они могут и нашу машину обнаружить, – говорит Хариш.
– Возможно, – как-то безразлично отвечает комбат.
Между тем, самолеты противника на высоте около 300 метров парили над дорогой, по которой нам предстояло возвращаться в Вилла Нуэва де Кордова.
Иван Хариш посмотрел на часы, глянула и я.
– До обеда еще больше часа, – заметил он.
– К этому времени итальянцы обязательно улетят. Они никогда не опаздывают поесть. Давайте еще выпьем кофе, – предложил комбат.
– Нет! Разрешите, я проберусь на высоту, где находится ваш передовой пост, – попросил Хариш комбата.
– Но оттуда вы ничего нового не увидите, а вас могут заметить сверху итальянцы, – ответил капитан.
– Увидеть новое, действительно, возможно не удастся, но мне хочется поговорить с людьми, которые там находятся. Они помогут кое-что уточнить, – не унимался командир группы.
– Сходите, я пошлю с вами моего Антонио, – согласился комбат.
И трое: Хариш, Рудольфо и еще совсем молоденький солдат Антонио направились к передовому посту, находившемуся метрах в 600 от командного пункта. Вначале они шли, пригнувшись, вдоль траншеи, потом вылезли и поползли, затем короткой перебежкой добрались до командного забора и пошли вдоль него, пока не скрылись из вида.
Я осталась на командном пункте под большими оливами. Перезрелые плоды усеяли каменистую землю.
– Все соберут! – сказал комбат, заметив, как я подняла горсть плодов.
Находясь на КП, я невольно сравнила увиденное здесь с тем, что видела под Теруэлем. Спокойствие, слаженность в работе, уверенность в победе над врагом. Воинская подтянутость. Да, испанская республиканская армия мужала.
– И зачем их среди белого дня понесло на передовую? Заметят, внезапно обстреляют… А тут еще эти итальянцы летают, – думала я.
Но ничего не случилось. Через полчаса итальянцы улетели, и наши возвратились. Выпили кофе, простились с гостеприимным капитаном и пошли к машине. Начался обеденный перерыв. Небо было чисто. На фронте полное безмолвие.
По пути, в 50-120 метрах от дороги, увидели свежие воронки от авиабомб. Еще пахло взрывчаткой.
– Тут стояла плохо замаскированная машина, – рассказывал довольный Пепе, – но итальянцы промахнулись первый раз, а потом пролетели мимо, может быть, у них и бомб не осталось. Думал, что заметили мой «форд», но нет. Не пожалел рук, наломал ветвей и так укрыл машину, что и сам бы не заметил.
Не успели мы отъехать от воронок, как Хариш воскликнул:
– Смотрите, летит! Заблудился или запоздал…
– Неважно: заблудился, запоздал или уже пообедал раньше других, а нам надо скорее и другие машины укрыть, – заметил Рудольфо.
Пепе не растерялся, быстро свернул в сторону и остановился под большим ветвистым деревом с красными стручками. Итальянец быстро приближался на небольшой высоте. Мы залегли за каменной изгородью. Все, кроме меня, открыли огонь по самолету.
Несмотря на обеденное время, по снизившемуся самолету стали стрелять из винтовок и пулеметов и другие подразделения. Казалось, сбить его нетрудно, но он продолжал лететь, набирая высоту.
Фашист улетел, и мы поехали дальше.
Пепе спешил на базу. Он нет-нет, да и поглядывал часы: обеденное время приближалось к концу.
На окраине Вилла Нуэва до Кордова мы увидели группу женщин, затеявших стирку в проточной воде. Выстиранное белье висело на кустах и сохло. У каждого своя забота.
Вечером мы перебрасывали группу Хариша в тыл мятежников. На командный пункт прибыли засветло.
– Все подготовлено! – докладывал капитан, встречая нас как старых друзей.
Хариш был как-то особенно благодушно настроен. Он шутил, а в то же время был внутренне собран. У него все до деталей было продумано, предусмотрено.
– Что же у вас так мало патронов? – спрашивает комбат Хариша.
– Но зато у нас много взрывчатки, – отвечал Хариш. – Мы идем не для перестрелок. Нам они невыгодны. Когда мы стреляем, и в нас могут стрелять. У фашистов есть машины, и они быстро пришлют пополнение, а нам не от кого ждать помощи. Враг своих раненых на машинах в госпитали довезет, а мы своих должны нести, и кроме йода и бинтов у нас ничего под руками нет. А когда ставим незаметно мину, и на ней подорвется машина или полетит под откос поезд, и стрелять в нас если и будут, то как в божий свет, как в тень. Мы можем наблюдать издали за результатом своей работы, – убеждал капитана Хариш.
Когда солнце садилось, мы стали прощаться. Расставшись без эмоций, но мысленно, про себя я восхищалась людьми, которые шли в тыл врага, уверенные в своих силах, в успехе операции. Хариш еще раз напомнил о предполагаемых сроках возвращения и попросил:
– Дорогой мой капитан, обязательно предупредите, чтобы при возвращении ваши в нас не стреляли! – и напомнил пароль.
На этот раз Хуан Пекеньо как-то особенно тепло прощался со мной и, держа мою ладонь, сказал:
– До скорой встречи, Луиза!
– Счастливо! Постараюсь приехать встретить вас, – ответила я.
Группа Хариша бесшумно скрылась в наступающей темноте. Мы остались на командном пункте. Изредка доносились выстрелы. Потом все затихло. Через два часа с небольшим вернулись проводники из батальона.
Старший доложил капитану:
– Все в порядке! Группа благополучно прошла мимо передовых постов мятежников.
Через трое суток Хариш возвратился. Летчики Гусева сообщили Кольману еще об одном эшелоне, сваленном под откос.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.