АКТ ПЕРВЫЙ

АКТ ПЕРВЫЙ

Капитан крикнул ему:

— Не прекрасно ли это, Пешков?

— Да, мой капитан, это как извержение Везувия.

Солнце освещало поле золотом, на поле разворачивалась грандиозная картина ада. По команде они выскакиваали из своих окопов. Он вместе со своим отделением бегом вперед, по ним оживают немецкие пулеметы, и вдруг его рука падает как плеть, что–то его толкает, и он летит на землю. Нет сил встать… Кое–как достаёт нож, разрезает ремни и старается ими стянуть правую руку».

Это 9 мая 1915 года, сраженье под Аррасом, где он был тяжело ранен. Санитары даже не хотели везти в госпиталь истекающего кровью солдата — бессмысленно. На перевозке настоял молодой французский лейтенант, стоеросовая дубинушка в 2 с гаком метра, с малоизвестной тогда именем Шарль де Голль. Перевезти-то перевезли, но только до перевязочного пункта.

А дальше Зиновий сам, хотя и в полуобморочном состоянии, умудрился добраться до железнодорожной станции, где тайком проник в свободное купе санитарного поезда. В пути не обошлось без приключений, но, так или иначе, он добрался до Парижа, в пригороде которого располагался американский госпиталь. Позднее Зиновий писал: «При осмотре одна из сестер, высокая блондинка в ослепительно белом халате, сдирая с меня грязь, по-английски сказала: «Ну, этот умрет». Я посмотрел на нее и сказал: «А может быть, еще не совсем?». Боже мой, что с ней сделалось!».

Стойкий капрал Французского Легиона, у которого ампутировали руку по плечо, этот живчик ростом 1м 62см, не обретался никогда в печали и унынии, напротив, едва под-нявшись, он перезнакомился со всеми тяжелоранеными и постоянно подбадривал их. 28 августа маршал Жоффр подписал приказ о награждении капрала Пешкова Военным крестом с пальмовой ветвью. На торжественной церемонии во Дворе чести Дома инвалидов Зиновию также вручили именное оружие. Так окончательно и навсегда мещанин иудейской веры Ешуа Золомон Мовшев Свердлов, принявший православное крещение под именем Зиновия Пешкова отказался от всех своих иудейских родственников в том числе и от небезызвестного родного брата Якова Михайловича Свердлова и не был бы страшно удивлён, узнав, что отец его, Михаил Израилевич, что проклял Зиновия, буквально ликовал, когда с Первой мировой войны Зяма вернулся без правой руки, узрев в этом проявление кары божьей. И дело здесь не в иудаистских установках отца, хотя и без них, чего греха таить, не обошлось, поскольку сам папа Михаил вторым браком был женат на Кормильцевой Марии Александровне, от которой в православном браке и детей имел. Уместно заметить, что в октябре 1903 года в арзамаскую Троицкую церковь пришел императорский указ об исправлении записи в метрической книге: было велено вернуть Пешкову фамилию Свердлов. Но Зяма был уже в Москве, в школе МХАТ, среди учащихся которой он быстро завоевал популярность, так как именно через него Федор Шаляпин передавал студентам билеты в ложу 4-го яруса Большого театра на свои концерты. Станиславский же, режиссер пьесы «На дне», доверил ему в спектакле роль Меланхолика и даже привлек его к участию в «Мещанине».

А дело всё в том, что в апреле 1902 года Горького отправляют в ссылку в Арзамас, куда он приглашает для работы в своей библиотеке Зиновия Свердлова, у которого за душой аж 4 класса гимназии, но «чертовски способный молодой человек, сын соседей по дому Горького в Нижнем, да ещё крайне порядочный». Когда его младший брат Яков, озлившись на Зинку (так звал его Горький), пытался выдать его полицейскому, то Зинка зла на брата не держал». В августе того же года писатель завершает пьесу «На дне», и поэтому к нему приезжает видный театральный деятель Владимир Иванович Немирович-Данченко. Здесь же, в доме писателя, пьесу ставят, и Зиновию достается роль Васьки Пепла, которую он исполняет так, что известный режиссер тут же предлагает ему перебраться в Москву, чтобы попробовать свои силы на «большой сцене». И даже, заручившись поддержкой Шаляпина, начинает хлопотать о зачислении Свердлова на драматические курсы. Но тут в дело вмешалось законодательство, согласно которому лицам неправославного вероисповедания в Москве жить запрещалось. Cпасая положение, Горький решает усыновить Зиновия: дать ему свою фамилию — Пешков и окрестить в православную веру.

А тут в 1904 году его должны были призвать в армию и отправить на Русско-японскую войну, что абсолютно не входило в планы самого Зямы. Зяма эмигрирует в Швецию по загранпаспорту, сделанному Горьким. Из Швеции Зиновий перебрался в Америку, где некоторое время метался между Канадой и США в поисках лучшей доли. Депрессия, которую он испытывал в последние месяцы пребывания в России, на чужбине только усилилась. Да и жилось ему не сладко — катастрофически не хватало средств. Не исключено, что отчасти поэтому он начал, что называется, «баловаться пером» — писал рассказы и отправлял их Горькому. Один из них, «Без работы», писатель опубликовал. В марте 1906 года Горький едет в турне по Америке, где его встречают весьма восторженно Зяма, к тому времени уже выучивший английский, и находится при нем в качестве переводчика. Написав «Мать», Горький уезжает из Америки в Италию, в Неаполь, а Зиновий — в Новую Зеландию, о которой грезил еще в детстве. Там он работает крючником в столичном порту, в Веллингтоне, продолжая писать рассказы. Примерно через год он перебирается под «отцовское» крыло на Капри, на виллу Спинолла, где ведет бухгалтерию писателя и является его связующей нитью с местной публикой — к ломаному английскому добавляются не менее ломаные французский и итальянский, что значительно упрощает жизнь «немому» Горькому. «Спинолла» тех дней — место паломничества многих выдающихся соотечественников писателя. Здесь кучкуется Ленин и Богданов (Малиновский), Дзержинский, и Луначарский, Бунин и Новиков — Прибой, Саша Черный и Коцюбинский, Пятницкий и Вересаев, Репин, многие другие. Но, как шутил Пятницкий, издатель пролетарского писателя: «В этом водовороте людей и солнца у Горького было только два друга: «Попугай и Зинка»!

Есть попугай, а вот Зинки уже нет, как нет и уже давно Ешуа Золомона Мовшева, а есть некто другой, в котором говорит собственная плоть, собственные уста, собственный глагол и, хотя он, балуясь словами, в рассказах подражает своему названному отцу, но чем больше он подражает ему, тем больше начинает понимать, что его собственный духовный мир — это созданное им и никем другим, хотя и созданное в имени известного ему человека, который отказался от этого имени, но дал это имя ему и тот стал Горьким, а он стал им, т. е. Пешковым, но в новом обличье. Он стал Зямой Пешковым. И в этом суть их глубокой общности, взаимной любви и глубочайшего конфликта, в котором марионеточные фигуры гениального пошиба творят историю ещё пока в мыслях, но уже на деле готовятся изменить мир, столкнув в громадной свалке нежданные и негаданные мощи человеческих дум и стремлений и обратить их в муки невзгод, лишений и горестей, ради только одной идеи: «Человек — это звучит гордо!» И он, Зяма Пешков, навсегда оставив и забыв о своих родственниках по крови и, особенно своего младшего брата с его увлеченностью марксизмом и безграничной преданностью Ульянову, тому самому, который, хихикая, сокрушался, что не удалось привлечь к их движению итальянского борзописца Муссолини, того самого Ульянова, но уже Ленина, который вполне доверяя Якову, на всякий случай создал знаменитый сейф Свердлова с загранпаспартами и кучей бриллиантов на случай краха дела большевиков и их побега всё в ту же «заграницу», сейфа, ключи от которого хранились у милейшей и смиреннейшей Клавдии Новгородцевой, вдовы Якова Свердлова, а тому просто не повезло, — он умер от испанки, известной теперь как птичий грипп.

Но всё же он, Зяма Пешков, успел ещё при жизни сказать брату Якову слова достойные его самого: «Яшка, когда мы возьмем Москву, то первым повесим Ленина, а вторым — тебя, за то, что Вы сделали с Россией!»

По твердому убеждению Зямы, это было вполне справедливо, уж кто-кто, а он- то знал обстоятельство дел в русской революции, поскольку к тому времени в 1917 году с юркой французской миссией французский гражданин Зиновий Пешков, «от имени Святой Земли Франции», по его собственному выражению, проводит успешные переговоры с Вашингтоном о выступлении США в войну на стороне Франции, тем самым как бы прозревая будущее, оказывается сторонником грядущей Антанты, — недаром после этой миссии его награждают орденом Почетного легиона «за исключительные заслуги по отношению к странам-союзницам» и правом доклада Президенту Франции, что он и делает после своего вояжа в качестве капитана военной миссии Франции при Временном Правительстве Керенского в 1917г , в правительстве, которое он крайне невысоко оценивал. Выезжая на фронт, Зиновий сопровождает Керенского и прямо говорит о вакханалии в русской армии, откровенно симпатизируя сначала Деникину, а затем Корнилову, но в основном посещает театры и иные культурные места, где местный бомонд приходит в легкое замешательство, услышав характерное нижегородское «оканье» от французского однорукого офицера.

Глухо, подспудно в нем уже давно трудится величие и нравственное понимание не анархистов, не коммунистов, не фашистов и даже не социалистов, а величие осознанного смысла быта новой его Родины — Франции, гле он не еврей, не русский, а француз во всей широте этого понимания, француз божественного промысла русского православия с обретенным осознанным смыслом нового двадцатого столетия: «Русские живут не правильно, французы живут правильно»! Эта его исключительная вера завораживает всех, с кем он встречается в открытых, закрытых и неофициальных встречах, постепенно превращая его не столько в авантюриста экстра — класса, сколько в профессионального разведчика и эксперта международного уровня…. Здесь всё как с женщинами! Он любил и его любили. И даже одна королева… Измен не прощал. К тем, кто его бросал, уже никогда не возвращался. Женщины, естественно, влюблялись ушами. И часто были на две головы выше его, как это было с первой женой казачкой, от которой у него была дочь, но которая бросила его, полагая, что он не способен содержать семью, а когда выяснилось, что она ошиблась, то взаимностью не ответил. Влюбился в грузинскую княжну Саломею Николаевну Андроникову, а она поспешила к умирающему отцу в Россию и там её уже были готовы поставить к стенке и поставили, но выручил Горький. Она жила с Зямой в гражданском браке четыре года и имела от него дочь. Эта она положила в нагрудный карман мундира бригадного генерала Зямы любимую им фотографию А. М.Горького. Но до бригадного генерала, как и смерти было ещё даже не четыре шага….

Постепенно задачи Зямы начинают носить более узкий военно-дипломатический характер. Он появляется то в США, то в Сибири при штабе Колчака, который в сентябре 1919-го награждает уже «майора французской службы» орденом Св. Владимира 3-й степени.

Зяма представляет французскую разведку при генерале Жанене, главе миссии союзных войск при адмирале Колчаке, а затем даже сопровождает в Европу следователя Н. А.Соколова с материалами следствия по убийству царской семьи в Екатеринбурге, при чём так, что часть вещественных доказательств из материалов следствия так и осталась у него «на хранении». Он во время рекомнедует Жанену сдать опростоволосившегося Александра Васильевича местным социалистам за право проезда по железке на крейсер «Кент», стоящий с большей частью золотого запаса Колчака под всеми парами во Владивостоке. Одним словом, это профессиональный дипломат-разведчик с трезвой головой и безгласной страстностью животворящей силы.

Узко — специальная, деликатная дипломатическая жизнь Зямы продолжается, неоднократно ставя его на грань безысходности, и подобно его названному отцу, чей промысел жизни начинает в нём активно существовать, этот поденщик, крючник и неудачливый актер, благодаря душевной зоркости и ясности своей изумительно восприимчивой натуры определен судьбой для предначертанного ему дела в новой деликатной специальности цепкой волей и настойчивостью, толкающей его, не ходя по трупам близких и знакомых в грозах растревоженной совести неоспоримой реальности служить святой Франции, не обращая внимания ни на красных, ни на белых, которые поедом ели друг дру га, изрыгая на братьев горы хулы и проклятий. И никто из его окружавших людей даже и подумать не мог, что он расчитался со своим родовым прошлым и уже, он, Зяма Пешков, не русский, не еврей, а Человек Мира, силою обстоятельств и событий, он, Зяма Пешков, преданный гражданин Франции, и никто уже никогда не сможет исказить и изменить ту чистейшую реальность, которой он живёт и которой служит. И стоит ли здесь удивляться, что он служит интересам Франции осенью 1920 года уже в Крыму, при штабе барона Врангеля, в последнем антибольшевистском оплоте. А белогвардейцы, ему не очень–то доверяя, проводят аналогии с Яковом Свердловым, поэтому слухи об его расстреле можно было услышать по обе стороны окопов.

В 1921 году Пешков — общественный секретарь Международной комиссии помощи голодающим в России. Тогда же в Париже он знакомится с Алексеем Толстым и становится одним из организаторов движения в помощь русским школьникам. Благодаря своим связям, он привлек к этой деятельности девять правительств и семь национальных «Красных Крестов». Однако его неуемная и активная натура требует большего, и он буквально заваливает начальство рапортами о переводе в полк. Капля камень точит, и однорукого Пешкова назначают командиром роты 1-го полка легиона, который дислоцировался в Африке.