Глава шестнадцатая

Глава шестнадцатая

1

В Аше нас остановили. Военный полисмен, направлявший движение транспорта, подошел к нашей машине, козырнул.

– Дальше нельзя! – строго сказал он – Дорога на запад еще затоплена, на юг – временно закрыта по приказу штаба 21-й группы.

– А на север? – спросил полисмена сопровождавший нас офицер отдела общественных связей штаба 21-й армейской группы капитан Хейнрике – Можем мы пересечь Маас где-нибудь севернее?

– Да, сэр, можете пересечь Маас у Веяло. Хотя вам, наверное, придется подождать там.

– Почему?

– Туда направляется весь транспорт 2-й и 9-й армий, – пояснил полисмен.

Мы повернули на дорогу, ведущую на север. Мы были здесь в октябре – провели три дня в частях 30-го корпуса, занявшего южный «отросток» Голландии без боев, – и то, что увидели теперь, потрясло нас: стоявшие вдоль дороги красно кирпичные поселки были превращены в кучи битого кирпича, обгоревших балок и досок, мелкого щебня и стекла.

Лишь кое-где высились остатки стен с уцелевшими семейными фотографиями. Городок Блерик на западном берегу Мааса, как раз напротив Венло, был настолько сильно разрушен, что стоявший в центре собор можно было узнать лишь по рваному куску стены с высоким решетчатым окном. Почти ничего не осталось и от большого красивого моста через Маас, связывавшего Блерик с Венло и лежащую почти рядом Германию с Голландией и Бельгией: он сброшен в воду – подорван каждый пролет, каждый «бык»…

Саперы двух союзных армий – 2-й британской и 9-й американской – навели рядом два понтонных моста, и по ним беспрерывно катились грузовики: одни на восток, другие на запад. На восток шли грузовики с солдатами, боеприпасами, снаряжением, продовольствием, на запад – порожняк. Танки «шерманы», доставленные к реке «студебеккерами» на специальных низких прочных платформах, «слезали» с платформ и своим ходом перебирались на другой берег: саперы боялись, что их мосты не выдержат тяжести танка, большого грузовика и платформы. Пока танковая дивизия переправлялась через Маас, мы стояли на берегу и, как записано в моем дневнике, «смотрели на тихое и безмятежное течение реки, равнодушной к озабоченной торопливости, упрямой озлобленности и печали людей, занятых войной, несмотря на этот прекрасный день с таким ясным голубым небом, с таким ласковым ко всем солнцем».

Начальник переправы – усатый английский майор со свирепыми глазами и хриплым голосом – встретил нас сердитым «Ну?», когда, прождав часа полтора, мы попросили разрешения обратиться к нему:

– Не могли бы вы пропустить вне очереди машину военных корреспондентов?

Майор сердито отрезал: «Нет!» – и отвернулся. Тогда капитан Хейнрике сказал ему что-то на ухо, и майор тут же повернулся к подполковнику Пилюгину.

– Сорри, кёрнэл (извините, полковник), – сказал он, называя подполковника, как принято в английской армии, полковником, – сейчас распоряжусь.

Он подозвал расторопного сержанта, устанавливавшего очередь на понтонный мост, и сказал, чтобы тот поставил наш джип за ближайшим танком, а потом обратился к подполковнику:

– Насколько я понимаю, ваша армия приготовилась пересечь реку Одер на другой стороне Германии, как мы пересекаем сейчас Маас?

Пилюгин сдержанно заметил, что положение Красной Армии более сложно: германское командование создало вдоль Одера глубоко эшелонированную оборону, и, чтобы «пересечь реку», надо прорвать эту оборону. Одер – последняя преграда на пути к Берлину, и вермахт, надо полагать, окажет ожесточенное сопротивление.

– О, они и здесь сопротивлялись ожесточенно, – напомнил майор, показав на противоположный берег, вдоль которого грудились кучи битого кирпича, камня, щебня и кое-где торчали печные трубы – все, что осталось от города Венло. Мы молча согласились с его словами: у границ Германии войска вермахта сопротивлялись ожесточенно и упорно. Майор добавил, что с огромным интересом следит за продвижением Красной Армии навстречу союзникам и очень надеется на скорую встречу союзных армий. Он подал нам на прощание руку, пожелав счастливого пути.

– Желаю вашей армии пересечь Одер с наименьшими потерями, и чем скорее, тем лучше! – Эти слова были адресованы подполковнику Пилюгину.

Венло, как мы обнаружили, перебравшись через Маас, был разрушен еще сильнее, чем казалось с той стороны реки. На всем пути от берега до окраины мы не увидели ни одного сохранившегося дома. За городом уцелел лишь полосатый шлагбаум, отмечавший границу между Голландией и Германией, за шлагбаумом заметили новенький знак с немецким словом «Цоль» и вывеску «Цольамт», хотя на месте таможни лежала груда развалин.

Новое наше «вторжение» на немецкую землю – в октябре мы провели в Ахене два дня, в ноябре-декабре побывали в районах, расположенных севернее этого города, в феврале ~ в районе Страсбурга, в первой декаде марта – в Кельне и вокруг него – опять поставило нас в тупик: во-первых, мы с трудом находили следы так называемого «западного вала», якобы опоясывающего неприступной стеной Германию с запада, во-вторых, видели, с какой покорностью немцы встречали союзников, которым нацисты угрожали выстрелами из-за угла, отравленной водой и пищей, беспримерно ожесточенной партизанской войной вервольфов (оборотней).

И по дороге от Венло до Штрелена, где находился передовой лагерь прессы 2-й британской армии, мы почти не обнаружили признаков больших укреплений: несколько плохоньких противотанковых рвов, слабые и редкие ряды колючей проволоки, бетонированные огневые точки на дорожных поворотах и у въездов в поселки и деревни. Подавляя их, английские танки сокрушали заодно и соседние дома. Потому-то, как и во всех поселках, был разбит въезд в Штрелен, и его жители старательно убирали мусор, расчищая дорогу для английских танков и машин, и подобострастно заглядывали в глаза солдат и офицеров. Полицейские в серо-зеленой форме, с широкими белыми повязками с буквой «п» на левом рукаве, приветствуя офицеров, непременно останавливались, приставляя ногу к ноге, брали под козырек.

В гостинице «Фон Лом», где расположились военные корреспонденты, царило возбуждение: стало известно, что передовой батальон 52-й (шотландской) дивизии неожиданной и смелой ночной атакой, на которые шотландцы были такие мастера, захватил на западном берегу Рейна, напротив Безеля, форт Блюхер, прикрывавший город и мост через реку. Большой, длинный мост был минирован, и стоило командующему германскими войсками в Везеле отдать приказ, как в любую минуту он мог рухнуть в воду. Тем не менее выход частей 2-й британской армии на Рейн и захват форта, который нацисты объявили неприступным и готовым сражаться до последнего солдата, удивлял и радовал: мы понимали – германскому командованию на западе, лишь недавно провозгласившему, что оно будет сражаться до последней капли крови за каждую пядь немецкой земли, по-видимому, не по силам выполнить свое решение. Хотя германские войска продолжали ожесточенно сопротивляться, огрызаясь на каждом удобном рубеже, они отходили на восток, стремясь укрыться за крупнейшей водной преградой – рекой Рейн.

Даже наш ограниченный военный опыт подсказывал нам, что германское командование на западе отказывается от безнадежной борьбы в укреплениях «западного вала», который так долго и усердно рекламировался лживой нацистской пропагандой. Еще осенью 1938 года, шантажируя Англию и Францию перед подписанием мюнхенского соглашения, оформившего заранее подготовленную сделку о расчленении и выдаче Чехословакии фашистской Германии, Гитлер несколько раз хвастал своей «неприступной линией Зигфрида», якобы прикрывшей «третий рейх» с запада. В конце апреля 1939 года, раздробив и полностью поработив Чехословакию, Гитлер объявил, что приказал построить от Ахена до Страсбурга такую «неодолимую стену» или «вал укреплений», которые не сможет разрушить или прорвать ни одна армия. Французская разведка и английская Интеллидженс сервис знали, что в одних местах этот «вал» слаб, в других – вообще отсутствует, и тем не менее армии Франции и Англии не пытались не то что «прорывать», но даже «пощупать» его ни в недели гитлеровской войны против Польши, ни в долгие месяцы так называемой «фальшивой» войны 1939-1940 годов. Напугав франко-английское командование «неприступным» и «неодолимым валом», гитлеровское командование нанесло в мае 1940 года удар на запад, который привел к капитуляции Франции и трагедии Дюнкерка, когда английская армия потеряла все свое вооружение.

Войска союзников увидели укрепления германского «западного вала» лишь осенью 1944 года – спустя четыре года и четыре месяца после того, как заносчивые и самоуверенные нацистские завоеватели пересекли их, устремляясь на запад. Эти укрепления не вызвали у американцев, англичан, канадцев ни страха, ни особых опасений. Вместо ожидаемой «неприступной стены» или «неодолимого вала» на всем протяжении от швейцарской границы до Северного моря на определенном, иногда довольно большом удалении друг от друга были построены опорные пункты, а между ними размещены огневые точки различной плотности и прочности: где бетонированные блиндажи, где окопы, укрепленные камнем или бревнами, где замаскированные, но плохо защищенные наблюдательные пункты. Танкоопасные подходы были прикрыты либо обвалившимися и поросшими травой противотанковыми рвами и бетонными надолбами, либо примитивно укрепленными гнездами для противотанковых пушек.

«Оборонительный вал» после его постройки не только не совершенствовался – а ведь с годами разрушительная мощь; артиллерии и авиации сильно возросла, – но и не ремонтировался. Бетон, металлические конструкции, бревна требовались в других местах, прежде всего на советско-германском фронте. Туда же было отправлено и тяжелое вооружение, снятое с «западного вала». У гитлеровцев не хватало даже противотанковых пушек, и танки союзников подходили почти вплотную к «неприступным блиндажам» и били по амбразурам снарядами или запускали в них струю всевыжигающей огненной смеси. И главное – для защиты «опорных пунктов» и «укрепленных гнезд» не хватало солдат и офицеров. Среди пленных «фольксгренадеров» (ополченцев) все чаще попадались старики и юнцы: старики умели, но не желали воевать, юнцы из «гитлерюгенд» хотели драться, но не умели.

Почти все военные корреспонденты – нас было человек десять-двенадцать, – услышав радостную весть о захвате форта Блюхер, вознамерились незамедлительно отправиться туда, чтобы бросить взгляд на Рейн и лежащий за ним Безель и послать телеграммы, помеченные: «Форт Блюхер на Рейне». Энтузиазм корреспондентов, однако, заметно остыл, когда выяснилось, что батальон шотландцев пока отрезан от дивизии, а дорога к фор ту великолепно просматривается и простреливается с высокого восточного берега Рейна.

Капитан Хейнрике вдруг обратился к Пилюгину:

– А вы, полковник? Вы тоже воздержитесь от визита на Рейн?

– Думаю, мы все-таки постараемся попасть в форт Блюхер, – произнес подполковник, взглянув на меня, а потом с легкой улыбкой повернулся к капитану – Если, конечно, вы не возражаете.

Офицеры двух союзных армий как бы состязались в храбрости, и капитан Хейнрике с готовностью воскликнул: «Нет! Конечно, нет!»

Он тут же связался со штабом 8-го корпуса, в состав которого входила 52-я дивизия, и попросил принять «полковника Красной Армии». Нас тут же пригласили приехать. Отыскав на карте поселок Иссум – местонахождение штаба корпуса, – мы без промедления отправились туда и были встречены майором, объявившим, что он уже договорился со штабом дивизии: там нас ждут. Еще более вежливый майо{> штач ба дивизии, расположившегося в большом крестьянском доме в центре опустевшей деревушки, объяснил нам, как найти в соседнем хуторе Поль штаб батальона, рота которого заняла прошлой ночью форт Блюхер. Оставив машину в деревне, мы пошли полем к этому маленькому хутору. Командира батальона на месте не оказалось, и мы были радушно приняты заменявшим его капитаном. Он сразу повел нас на второй этаж, к окну, выходящему на восток.

– Видите тот лес, на том берегу Рейна? Дома вправо и влево от леса – Везель. Немцам виден в бинокли наш хутор как на ладони.

– И подходы к нему? – обеспокоенно спросил Хейнрике.

– Да, и подходы к нему, – подтвердил капитан.

– И нас… Нас они тоже видели?

– Наверное.

– Тогда почему же они не стреляли?

– Берегут снаряды, – пояснил капитан – Видимо, сочли, что три человека – слишком незначительная цель для артиллерийского налета.

Однако он решительно воспротивился нашему намерению тотчас же отправиться в форт Блюхер.

Подождем, пока стемнеет, – твердо сказал он. – Вы попадете в форт позднее, вместе с группой солдат, которые доставят роте питание.

По совету капитана мы пошли на другой конец хутора, чтобы перекусить и отдохнуть.

Хутор, как и все немецкие деревушки, в которых мы уже побывали, был пуст, но дворы полны живности: в хлевах стояли откормленные и ухоженные коровы, тут и там бродили свиньи, важно выхаживали, пощипывая травку, гуси, из-под наших ног разбегались в испуге куры. Я заглянул в распахнутые настежь двери хлева. У деревянной загородки стоял на тонких, слабых ножках дрожавший, мокрый, видимо, совсем недавно появившийся на свет теленок. В сумраке, под навесом, на крюке висела освежеванная коровья туша хозяин бежал на ту сторону Рейна, не успев снять ее…

2

Пока мы сидели в просторной комнате пустого крестьянского дома, я прочитал записанный мною за неделю до этого доклад начальника штаба 21-й армейской группы. Оценки военного положения в Европе к началу весны 1945 года и роли Красной Армии, содержавшиеся в докладе, настолько интересны, что стоит привести эту запись полностью, без каких-либо редакционных поправок.

«Краткая запись доклада начальника штаба 21-й армейской группы генерала Гюингана на пресс-конференции в Брюсселе 4 марта 1945 года.

Свое сообщение генерал начал с указания, что в последний раз он выступал здесь в конце октября прошлого года: предупредил военных корреспондентов, чтобы они не переоценивали местные успехи и что армиям 21-й группы предстоит тяжелая зима с большими боями. За этот отрезок времени в положении борющихся сторон произошли серьезные изменения. К концу этой зимы германская армия значительно ослабла. Это результат прежде всего двух крупных факторов: 1) наступления Красной Армии и 2) бомбежек с воздуха. Эти два фактора решительным образом изменили стратегическую картину и открыли перед нами воодушевляющие перспективы.

В течение зимы мы должны были решить несколько важных проблем, создававших нам трудности, и мы их решили. В начале зимы у нас были трудности транспортного порядка – мы не могли воспользоваться портом Антверпена и должны были открыть путь в Антверпен с моря. Эта задача была выполнена в результате большого числа мелких амфибийных операций по захвату островов и островков в устье Шельды, которые находились в руках у немцев. Открытие порта позволило нам развернуть широкую подготовку операции с целью пересечения Рейна. Позиции врага ухудшились, однако он сумел вывести из-под удара союзников свой стратегический резерв, который составляла 6-я танковая армия СС. Мы разработали три варианта решения задачи по преодолению водной преграды Рейна: 1) северный путь – пересечение Рейна выше «линии Зигфрида», в Голландии, в обход оборонительного «западного вала» с севера; 2) движение в южном направлении между реками Маас и Рейн, опять-таки в обход «вала»; 3) фронтальное наступление с форсированием рек Маас, Рур и прорывом линии укреплений. За прямой фронтальный прорыв говорил блестящий пример Красной Армии, которая успешно осуществляла глубокие прорывы. Однако для обеспечения такого успеха необходимо иметь, как имеет Красная Армия, большое количество дивизий.

В сентябре мы пересекли Маас, затем Вааль, создали ряд важных предмостных плацдармов. Но подступы к Рейну оказались очень трудными, особенно в силу естественных условий. Обычно Рейн разливается дважды в год, на этот раз он разливался трижды, а Маас – дважды. К тому же противник взорвал на некоторых реках плотины и создал искусственный разлив, что задержало продвижение американских армий на восток. Непогода помешала американцам воспользоваться их успехом в районе Ахена, они не смогли пересечь реку Рур, Рундштедт, которому была передана 6-я танковая армия СС – стратегический резерв главного командования вермахта, отразил американское наступление.

Мы (командование 21-й группы) попытались провести операцию двумя фланговыми армиями – 1-й канадской и 9-й американской, координируя их действия. Однако это взаимодействие двух армий было, сорвано германским наступлением в Арденнах. Его цель – прорваться через Льеж к Антверпену, отрезать англо-канадские войска и тем самым поставить их в трудное положение. Помимо двух танковых и одной обычной армий, брошенных в наступление через Арденны, Рундштедт имел наготове в Голландии 1-ю парашютную армию СС, которой поручалось нанести вспомогательный удар и завершить окружение и уничтожение трех союзных армий – 1-й канадской, 2-й британской и 9-й американской.

Это наступление вылилось в сплошную неудачу для германского командования, и положение немцев весьма осложнилось, когда Красная Армия начала наступление, как оказалось, чрезвычайно огромное. Русское наступление сразу изменило всю стратегическую картину в Европе. Монти (фельдмаршал Монтгомери), получив под свое командование 9-ю армию (до наступления немцев в Арденнах она входила в состав 12-й американской армейской группы под командованием генерала Брэдли), снова двинул вперед канадскую армию на севере нашего фронта и 9-ю американскую армию – на юге. Канадцы продвинулись в направлении Зюдерзе, готовые разрезать Голландию на две части, но наступление американцев было остановлено разливом воды, созданным взрывом дамбы на реке Рур. Не было никакой возможности навести понтонные мосты через широкое водное пространство или пересечь реку иным путем. Американское наступление задержалось на две недели. Главный инженер армейской группы представил командованию полный доклад об инженерной обстановке и поведении вод реки Рур, что позволило командованию группы дать приказ: как только возникнет возможность, начать форсирование реки Рур. Монти поставил главному инженеру группы один вопрос: «Возможно ли форсирование реки Рур теперь?» Главный инженер ответил: «Да». Тогда Монти сказал: «Хорошо, начинаем форсирование завтра же».

Еще более интересными оказались вопросы военных корреспондентов и особенно ответы начальника штаба армейской группы.

«Вопрос. Могли бы мы начать широкое наступление зимой, если бы Рундштедт не нанес свой удар в Арденнах, который, как известно, привел к задержке нашего наступления?

Ответ. Мы не могли сделать этого по двум причинам: 1) погода, которая не благоприятствовала наступлению; 2) наличие 6-й танковой армии СС. Если бы эта армия не была использована против русских, было бы почти абсолютно невозможно выйти на рейнскую равнину. Такой выход был бы очень опасной, очень рискованной операцией. Кроме того, американские войска в октябре-ноябре нанесли большой урон германской армии. В результате этого, а также в результате продвижения канадцев мы получили значительный выигрыш, который позволил создать нынешнюю, выгодную для нас, стратегическую картину. Самая важная черта ее – то обстоятельство, что германское командование стоит перед лицом двух, расположенных близко друг к другу, фронтов, чего Гитлер обещал не допускать ни в коем случае. Немецкие резервы вынуждены ныне метаться между двумя фронтами, расходуя горючее, которого недостаточно даже для ведения военных операций.

Вопрос. Можно ли было кончить войну в прошлом году?

Ответ. Если вы посмотрите на теперешнее немецкое сопротивление и если учтете, сколько немецкой живой силы и материалов отвлекло русское наступление (мы знаем, что удерживаем небольшое число дивизий в сравнении с русским фронтом), вы поймете, что было совершенно невозможно окончить войну в прошлом году. Сообщения и разговоры о слабости германской армии были сильно преувеличены. И сейчас некоторые люди склонны к таким же преувеличениям. Би-би-си сообщило вчера, что 15-я германская армия и 1-я парашютная армия СС разбиты. Это неверно. 15-я армия понесла большие потери, однако 1-я парашютная армия СС продолжает оказывать очень упорное сопротивление. Некоторые люди склонны все видеть в розовом цвете, и картина, которую они рисуют в своем воображении, чересчур «розовая», между тем было бы разумнее смотреть на вещи более реалистично, потому что впереди трудные бои, которые потребуют больших усилий и, возможно, жертв.

Вопрос. Каково моральное состояние немецкой армии?

Ответ. В течение февраля на всем Западном фронте было взято 76 тысяч пленных. Германские дивизии действуют в значительно уменьшенном составе. Моральное состояние солдат гораздо слабее, чем было раньше, но все еще неплохое. Солдаты сдаются в плен более охотно, чем некоторое время назад. В 9-й танковой дивизии были случаи групповой сдачи в плен, чего до сих пор с танкистами не случалось. Некоторые из пленных просились назад, чтобы привести своих приятелей, – этого тоже еще не было.

Вопрос. Каковы перспективы форсирования Рейна?

Ответ. Перспективы форсирования Рейна пока весьма сложны, и подготовка к нему займет много времени – нужно накопить огромное инженерное имущество, колоссальное количество всякого материала. Нужны войска. Мы собираем и подтягиваем силы. Западнее Брюсселя, как вы, наверное, уже заметили, разместилась доставленная из Италии танковая дивизия, оттуда же прибывают части другой танковой дивизии. Высаживаются части и соединения 11-го канадского корпуса, который увеличит силу канадской армии на одну треть.

Вопрос. Как оцениваются способности германской армии к сопротивлению?

Ответ. Германское командование пытается создать на берегу Рейна плацдармы, которые фактически являются плацдармами прикрытия важнейших объектов: 1) Кельн, 2) Крефельд – Дюссельдорф, 3) Везель. Немцы держат эти плацдармы достаточно крепко и даже усиливают их. Наша разведка установила, что германское командование перебрасывает войска с фронта 1-й канадской армии на фронт 9-й американской армии. Ему явно не хватает резервов. Резервы, которыми могло бы воспользоваться германское верховное командование, находятся в Италии и на Севере. В Италии размещены 25 германских дивизий, но они не могут быть переброшены в Германию из-за нехватки горючего, а также из-за того, что дороги подвергаются ударам нашей авиации. 15 германских дивизий находятся на Севере, но их переброска затруднена по тем же обстоятельствам. Кроме того, Гитлер должен держать войска в Норвегии, которая является базой его подводной войны против союзников. Положение с жидким топливом, близкое к катастрофическому, создает германскому командованию наибольшие трудности как в переброске резервов, так и в ведении военных операций. Уже сейчас активность германской авиации ограничена главным образом нехваткой горючего. Весьма сильно затронуты и танковые силы: трудно возмещать потери в технике, еще труднее – в людях; танковые школы лишены снаряжения и горючего для практических занятий.

Вопрос. Ближайшие цели союзников?

Ответ. Стратегические цели наступления союзников: 1) Силезия – уже занята русскими; 2) Рур – мы собираемся разрушить его, по крайней мере, поставить под наш артиллерийский огонь; 3) Берлин – уже в непосредственной опасности;

4) Западная Чехословакия – русские продвигаются туда;

5) Саар – американцы нацелили на него две армии. Цель предстоящей кампании – начать движение дальше, в глубь Германии, с обеих сторон и продолжать разрушение ее военной, вернее, военно-индустриальной машины как с воздуха, так и на земле. Нехватка угля уже сказывается: из-за этого остановлены некоторые заводы, работающие на войну. Надо разрушить германское наступательное оружие: ракеты, беспилотные самолеты, подводные лодки. Русские готовы захватить Данциг и Штеттин – базы германского флота. Мы минируем выходы из баз, чтобы военные корабли не могли уйти.

Вопрос. Какой ожидается конец?

Ответ. Каждый волен гадать по-своему. По моему мнению, распад Германии совершится так же, как распад Италии. Русским и нам предстоит пересечь большие реки, чтобы продолжать движение вперед, в глубь Германии. Форсирование больших водных преград создает определенные трудности. Если погода задержит продвижение Красной Армии, это сможет задержать и наше продвижение или осложнить наше положение.

Вопрос. Говорят, американцы могли бы пересечь Рейн, но не получили приказ. Правильно ли это?

Ответ. Я не могу ответить на этот вопрос.

Вопрос. Есть ли опасность партизанской войны со стороны германского гражданского населения?

Ответ. Пленные офицеры вермахта, отвечая на такой вопрос, обычно указывают, что Германия непригодна для этого типа войны. Пока мы не обнаружили никаких признаков подготовки немцев к ведению партизанской войны.

Вопрос. Главнокомандующий Эйзенхауэр сказал, что решающая битва на Западном фронте произойдет на этой, западной, стороне Рейна. Так ли это?

Ответ. Это может оказаться именно так, учитывая обессиливание немецкой армии. Однако она ушла за Рейн в организованном порядке и, видимо, будет решительно драться, чтобы не позволить нам форсировать его.

Вопрос. Значит, решающим будет сражение не за «западный вал», а за Рейн?

Ответ. Разумное предположение. Фактически весь «западный вал» уже в наших руках, и германское командование, не сумев удержать его, решило сделать новым «западным валом» крупнейшую в Западной Европе водную преграду – Рейн».

Доклад генерала Гюингана рассеял наши надежды на скорое окончание войны: форсирование Рейна отодвигалось в наших разговорах – и надеждах! – на май – июнь, даже на середину лета 1945 года. Мы-то знали, как дрались части вермахта за мелкие германские реки, которые и курица могла бы перейти вброд, поэтому ожидали, что бои за Рейн будут длительными, тяжелыми и дорогостоящими.

Нас несказанно обрадовало сообщение, что части 1-й американской армии заняли Кельн, пересекли где-то недалеко от него Рейн и начали переправляться через реку. Я узнал об этом поздно ночью от своего приятеля, корреспондента «Нью-Йорк геральд трибюн» Нэда Рассела, с которым ездили порою в одном джипе, – и мы с Пилюгиным рано утром помчались через Льеж и Ахен к Кельну. Проскочив через городские руины, где еще прятались снайперы, поспешили к мосту, захваченному американцами у городка Ремаген. Сердца наши упали, когда, подъехав в Ремагену, мы увидели длинный-предлинный железнодорожный мост, два главных пролета которого опустили свои темно-бурые фермы в Рейн, словно пили его воды. По обе стороны, как бы охраняя вход на мост, высились массивные каменные башни со следами недавней схватки: в овальных стенах зияли пробоины, крупно написанное готическими буквами название «Людендорфбрюкке» (мост Людендорфа) было исклевано пулями. Как нам потом рассказали, солдаты, охранявшие мост, не сумели ни задержать атакующих американцев, ни взорвать мост. Исправив повреждения, американцы послали через мост танки. Они выскочили на противоположный берег и заняли удобные позиции, что позволило командованию начать переброску по мосту пехоты и артиллерии, чтобы создать плацдарм. Американцы справедливо опасались, что германское командование не оставит в их руках «богом посланный мост», как выразился в беседе с нами командир 9-й американской танковой дивизии генерал Леонард. Он ожидал немедленной атаки германской авиации и, чтобы уберечь мост, запросил срочно прислать ему зенитки и истребители.

Попытка германского командования сбросить в Рейн американские войска, занявшие плацдармы на восточном берегу реки, провалилась: германские силы в этом районе были ничтожны, а подвижными резервами командование уже не располагало. Инженерные части 1-й американской армии сразу же стали наводить переправу на восточный берег Рейна, и, когда мы, переночевав в Дюрене, на другой день приехали к Ремагену, по понтонному мосту уже катились плотным беспрерывным потоком американские грузовики с пехотой и самоходные артиллерийские установки. К переправе подтягивалась и 3-я американская танковая дивизия. Нацеленный на Рейн севернее Кельна 7-й корпус, в штабе которого мы побывали примерно за неделю до этих событий, двинулся в обход разрушенного города на юг, в Ремагену, намереваясь как можно скорее переправиться через Рейн. Американский плацдарм на том берегу разрастался с каждым часом, вскоре создав с юга главную угрозу Руру – этой все еще работающей на полную мощность кузницы войны «третьего рейха».

Сопротивление вермахта и на восточном берегу было слабым. Люфтваффе практически не оказывала никакой поддержки наземным войскам. Днем немногие самолеты, насколько мы могли судить, проведя в районе Кельна-Ремагена почти три дня, не показывались, опасаясь встреч с истребителями союзников; ночью отдельные самолеты сбрасывали бомбы, пытаясь разрушить американскую переправу. Взрывы бомб пугали отдыхающих солдат, но не приносили вреда переправе.

То, что мы увидели здесь, поколебало нашу веру в правильность оценки генералом Гюинганом военного положения на западе. Что и говорить, захват моста у Ремагена оказался неожиданной и счастливой случайностью, которую начальник штаба предусмотреть не мог и потому не смел строить на ней планы такой крупной военной операции, как форсирование Рейна. Но его утверждение, будто бы германское командование увело за Рейн мощные, организованно отошедшие силы, способные превратить реку во второй оборонительный и неприступный «западный вал», казалось нам сомнительным. Наши сомнения усилились, когда мы узнали в штабе 12-й американской группы, что части 3-й армии, продвигаясь на восток вдоль реки Мозель, тоже вышли на Рейн и, повернув на север, соединились с двигавшимися на юг войсками 1-й американской армии. Встретивший военных корреспондентов полковник оперативного отдела штаба группы не мог скрыть своего волнения.

– Джентльмены! – торжественно провозгласил он, начиная свое сообщение – Мы вышли на Рейн почти на всем его протяжении! Да, да, джентльмены, почти на всем!

Он умолк, явно наслаждаясь произведенным на нас впечатлением, потом менее восторженно, но все же патетически объявил:

– От Неймегена в Голландии на севере до впадения в Рейн Мозеля у Кобленца на юге наши войска занимают и контролируют почти весь западный берег реки. Они занимают и контролируют его также от Страсбурга до Карлсруэ.

На вопрос корреспондентов, когда ожидается форсирование Рейна вышедшими на его западный берег семью армиями союзников – 1-й канадской, 2-й британской, 9-й, 1-й, 3-й, 7-й американскими и 1-й французской, – полковник ответил хитрой усмешкой, как бы давая понять, что знает, но не скажет. Он лишь сослался на то, что 3-я и 7-я армии все еще ведут тяжелые бои за Саар.

– Вы хотите сказать, что, пока эти бои не кончатся, форсирование Рейна ожидать нельзя? – попытался сделать вывод один из корреспондентов.

– Нет, я не хочу этого сказать, – решительно возразил полковник. – Пять союзных армий никак не связаны со сражением за Саар, и они прыгнут через Рейн, как только будут готовы к этому.

– А когда они будут готовы? – настаивал тот же корреспондент.

Полковник, привыкший ко всяким вопросам корреспондентов, рассмеялся.

– Думаю, – проговорил он, – всем нам скоро придется перебраться через Рейн и двигаться на восток, чтобы встретиться где-то впереди с нашими русскими союзниками.

Мы вернулись в Брюссель, забрали свои пожитки, поспешили в войска, поближе к Рейну. Коротали время в обезлюдевшем хуторе Поль, ожидая наступления темноты, чтобы пробраться в форт Блюхер на самом берегу реки.

3

В сумерках вернувшийся из штаба дивизии командир батальона прислал за нами сержанта с приглашением пожаловать к нему. Подполковник, усатый, черноглазый и громкоголосый, сердечно принял нас и сразу пригласил за стол, уже накрытый расторопным денщиком. Хотя на хуторе было полным-полно брошенного хозяевами скота и птицы, ужин состоял из разогретой консервированной говядины, консервированного горошка и засушенной картошки. Вместо хлеба возле каждой тарелки было положено по нескольку галет. Бутылка виски, оказавшаяся в чемоданчике капитана Хейнрикса, придала фронтовому ужину праздничный характер, а крепкий кофе, налитый в красивые большие чашки, взятые из серванта сбежавшего хозяина дома, помог завершить ужин «разговором, как в мирные времена».

В десятом часу вечера подполковнику доложили, что грузовик, солдаты сопровождения и пища для роты, находившейся в форте Блюхер, готовы. Мы вышли на улицу и влезли в крытый грузовик. Кроме подполковника Пилюгина, меня и капитана Хейнрикса, в грузовике разместились двенадцать солдат во главе с лейтенантом. Посередине стояли ящики и бидоны с пищей, заставлявшие нас жаться к бортам машины. Мы ехали медленно и долго, часто останавливаясь. Лейтенант, сидевший с шофером, выходил из кабины и шел впереди, всматриваясь в серевшую во тьме проселочную дорогу: каждый темный предмет мог оказаться миной. Я встал на борт машины, облокотился на ребристую крышу. Ночь была сырой и зябкой, звезды, висевшие над нами, излучали яркое, холодное сверкание. По ту сторону Рейна, южнее, вставало зарево: видимо, после бомбежки с воздуха горел Эссен или даже Дюссельдорф. Севернее, ближе к Везелю, подобно зарницам, вспыхивали часто и резко разрывы зенитных снарядов, хотя не было слышно ни гула самолетов, ни грохота бомб. Впереди поднимались белые лучи прожекторов. Они то упирались в небо, то скользили по берегам и лаково-черной глади Рейна. Позади нас, во тьме затопленных полей и опустевших деревень и хуторов, надрывно мычали некормленые и невыдоенные коровы.

Наконец мы добрались до домов, стоявших на дороге почти у самого моста. Оставив машину за стеной крайнего сарая, двинулись дальше. Впереди – лейтенант, за ним – мы с Пилюгиным, за нами – капитан Хейнрике и солдаты с ящиками и бидонами. Шли не асфальтированной дорогой – она была минирована – а рядом с ней по узкой тропе, проложенной пешеходами под деревьями. Деревья скоро кончились, и мы оказались на открытой насыпи. Когда на противоположном берегу Рейна взвивалась ракета – а гитлеровцы часто пускали их, освещая реку, чтобы помешать разведчикам противника переправиться через нее, – мы бросались на холодную, влажную землю. Приподняв голову и стараясь не шевелиться, настороженно наблюдали за быстрым взлетом ракеты, ее яркой вспышкой и томительно медленным падением. Едва она гасла, мы вскакивали и спешили вперед. С облегчением и радостью перевалили через земляной вал, окружавший форт, в чернильно-темную яму. Часовые, встретившие нас тихим окликом, проводили к командиру роты. Сравнительно молодой, невысокий, ладный майор любезно принял нас в просторном кабинете коменданта форта.

Было поздно, и солдаты, освобожденные от дежурства, уже спали. Тем не менее майор распорядился созвать всех, кто желал встретиться с советскими офицерами. Появление неожиданных гостей было, видимо, сенсацией, и в кабинет, освещенный «летучей мышью», набилось вскоре столько людей, что мы даже забеспокоились: остался ли кто-нибудь на посту? Нас попросили рассказать о последнем наступлении Красной Армии от Вислы до Одера, а также о предстоящем ударе на Берлин, который, как все полагали, уже готовился. Затем мы ответили на множество вопросов, а потом сами стали расспрашивать. Обстановка была теплой, дружественной, и мы признались, что очень обрадованы этой встречей, знаменующей не только боевое товарищество союзных армий, но и залог сотрудничества наших народов после войны. Майор разделил наши чувства, сказав, что все они – солдаты и офицеры – надеются на скорое окончание войны и в особенности на то, что после нее военное содружество нынешних союзников превратится в мирное сотрудничество, в дружбу, которая поможет всем нам преодолеть невзгоды трудного послевоенного устройства. Отпустив солдат, он предложил нам выпить с ним и офицерами роты по чашке только что приготовленного горячего чая, и это позволило продолжить дружеский разговор.

Во второй половине ночи мы поднялись в сопровождении майора на гребень вала, окружавшего форт, – изнутри на вал вело несколько широких каменных лестниц. Ракеты продолжали взвиваться над Репном, и мы, торопливо простившись и пожелав друг другу доброго счастья, расстались. Той же тропинкой вернулись к грузовику, доставившему нас в штаб батальона, и уже на рассвете улеглись на просторные кровати в покинутом хозяевами доме на хуторе Поль.

Утром, поблагодарив подполковника за все, что было сделано для нас в его батальоне, и особо за сердечную встречу в роте, захватившей форт Блюхер, мы двинулись в деревушку, где накануне оставили нашу машину с водителем. Не очень полагаясь на слова встречавшего нас капитана, – мол, три человека слишком незначительная цель для немецкого артиллерийского налета, – мы шли через открытое поле цепочкой, на расстоянии двести-триста метров один от другого. Утро выдалось прохладное, но видимость была хорошей, и лес на той стороне Рейна, откуда за нами следили в бинокли, мы чувствовали прямо за своей спиной. За месяцы нашего пребывания в союзных войсках мы несколько раз попадали под артиллерийский обстрел и знали, что услышим приближение снаряда и успеем броситься в ровик вдоль дороги. Капитан оказался прав: нацисты не стали тратить снаряды на трех человек в английской полевой форме (у солдат и офицеров она одинакова), бредущих гуськом по пустынной дороге.

Возвращение в Штрелен заняло часа два: мы задерживались на короткое время в штабах бригады и дивизии, благодаря за предоставленную возможность побывать в передовой части – первой вышедшей на Рейн. Уже во второй половине того дня, написав об этом ночном походе на Рейн и рассказав советским читателям о том, что немецкое население рейнской низины бежало на другой берег реки, побросав свое имущество, что свидетельствовало о вынужденном и поспешном отступлении вермахта, а вовсе не об «организованном отходе», как это преподносилось после конференции генерала Гюингана английской прессой, мы послали пространную телеграмму в Москву с гордой пометкой: «Форт Блюхер на Рейне».

Наш «подвиг» заметно померк, когда на другой день представитель передовой группы штаба 2-й британской армии сообщил на пресс-конференции, что весь западный берег Рейна напротив Безеля, а также севернее и южнее занят частями армии. На севере они установили контакт с 1-й канадской армией, на юге – с 9-й американской. Повсеместно вермахт отброшен на восточный берег реки, где днем и ночью ведутся фортификационные работы. Их цель – сделать Рейн неприступной преградой на пути наступления союзников с запада. Союзники, со своей стороны, поспешно оборудуют для обороны высокий земляной вал, удерживающий воды Рейна в его берегах, и строят подходы к нему: плоская низина западнее реки просматривается и простреливается с восточного берега на большую глубину.

На вопрос одного из военных корреспондентов: «Неужели командование армии ожидает германского удара через Рейн?» – последовал уклончивый, но все же настораживающий ответ:

На войне все возможно. Никто не ожидал германского удара через Арденны, а вермахт, якобы обессиленный и неспособный на контрнаступление, нанес его и создал большие трудности трем союзным армиям. Надо быть готовыми ко всякой возможности…

В течение нескольких последующих дней, совершая поездки по фронту 21-й армейской группы, мы обеспокоенно, с выжиданием посматривали на восток, на вершины деревьев и крыши домов по ту сторону Рейна: там притаился смертельно раненный, но все еще опасный враг. Мы с удовлетворением отмечали, что он уже не в состоянии помешать вышедшим на Рейн союзным армиям открыто готовиться к форсированию реки и наступлению в глубь Германии. Вытянувшиеся на десятки километров колонны грузовиков подвозили понтонное оборудование, лодки, доски, ящики со снарядами, продовольствием, канистры с бензином. Вдоль дорог, ведущих к Рейну, возникали огромные, видимые со всех сторон склады снаряжения и горючего. Сотни машин, тысячи людей скапливались на так называемых «маршевых дворах» в непосредственной близости к фронту. Однако самолеты люфтваффе, когда-то охотившиеся за отдельными машинами на дорогах, не появлялись в небе, которое с каждым новым днем весны становилось выше, яснее, чище. Казалось, гитлеровская авиация, вообще редко появлявшаяся на Западном фронте, уже прекратила свое существование. Ее бездействие было тем более непонятным, что командующим германскими войсками на западе стал фельдмаршал Кессельринг, слывший в гитлеровской армии главным после Геринга «стратегом воздушной войны».

Наконец наступил тот решающий день, в конце которого я сделал следующую запись: «С утра все ходят взволнованные, переговариваются заговорщицким шепотом, как бы скрывая друг от друга тайну, хотя ее знают все. Узнав, что пересечение Рейна севернее Везеля поручено командос-морским десантникам, – мы отправляемся искать их. Доезжаем до Ксантена, где дорога упирается в Рейн – на ту сторону переправляются паромом, – и, не найдя там командос, возвращаемся. Под прикрытием берегового вала снова пробираемся к Рейну напротив Везеля. Здесь молодой, симпатичный капитан направляет нас в деревушку Гилендрих, где назначен сбор отрядов командос, атакующих ночью. Через деревню мимо церкви проходят понтонные части, которые должны подготовить переправу. Перед домами, вытащив диваны и кресла – немцы любят мягкую мебель, – сидят солдаты. Они настроены весело, шутят, смеются. Кто-то из них достает губную гармошку и начинает наигрывать, солдаты дружно подпевают.

Фронтовая идиллия, однако, скоро кончается. Над нами появляется огромная воздушная армада. Рассыпавшись по всему небу, идут тяжелые «ланкастеры» и «галифаксы». Со стороны Рейна доносится гулкое грохотание, громовые раскаты следуют друг за другом без малейшего перерыва и передышки. Над верхушками дальнего леса, над крышами Везеля вздымаются черные клубы дыма и пыли. Гигантское черное облако скоро скрывает лес и город, захватывает почти половину неба, поднимаясь все выше и выше, и, подобно исполинской грозовой туче, как бы наплывает на нас. Освещенная предвечерним солнцем, она выглядит странной и страшной.

Еще не утихло громыхание взрывов, как начинается артподготовка. Она сливается в сплошной гул, и мы не различаем отдельных выстрелов, хотя видим отдельные яркие частые вспышки. Начавшись еще при солнце, артподготовка не прекращается и в сумерки, продолжается, когда наступает вечер, и над плоской равниной, освещенной отблесками орудийных залпов, повисает луна…

За деревней слышно движение: рев моторов становится столь сильным, что начинают дрожать стены дома, у которого мы поджидаем десантников. Ревущие машины, однако, не появляются на улице, они остановились где-то за околицей. Капитан советует нам найти штаб командос, и мы идем по пустой, залитой лунным светом улице. На обочине сидят люди с винтовками в руках и туго набиты,ми рюкзаками за плечами. В крайнем доме находим штаб, но командир командос, которого мы просим разрешить нам сопровождать десантников, ответив нам утвердительным кивком, поворачивается к своим офицерам и продолжает объяснять задачу. Когда мы направляемся к выходу, он вдруг вспоминает о нас и кричит вслед:

– Но только до реки! Только до реки!…

Той же лунной улицей, теперь уже с десантниками, мы возвращаемся к дому, где сидели с солдатами. Командос уходят вперед. За ними, подняв страшный рев и грохот, следуют «буйволы» – десантные суда на колесах и с бронированным прикрытием. За «буйволами» – новая группа десантников, за ними – два бульдозера, а за бульдозерами – два советских корреспондента. Дорога, освещенная луной, бела и пустынна, отчетливо видны крупно написанные от руки обозначения: «Голубая дорога», «Красная дорога». Мы идем «голубой». Идем долго, прислушиваясь к нарастающему грому артиллерии и удаляющемуся реву «буйволов». Проходим через деревню в открытое поле, оставив позади одинокий дом с детской коляской под окнами. За домом дорога поворачивает к реке и вскоре упирается в огромный вал. Осторожно влезаем на его гребень…

Река, освещенная далеким пожаром, – видимо, горит Безель, – кажется серой. По воде от берега к берегу ходят «буйволы». Они высаживают командос, возвращаются и забирают новую партию. На том берегу слышна стрельба. В нашу сторону несутся белые трассирующие снаряды, на тот берег летят красные. Пулеметы, установленные на гребне вала справа и слева от нас, бьют не переставая.

Тяжелые бомбардировщики (нам было сказано: двести «Ланкастеров») прилетают бомбить Безель. Немецкие зенитки встречают их снарядами, которые, взрываясь, дают такую вспышку, будто взорвался пораженный ими самолет. При этом взрыве все внизу освещается, словно при вспышке магния, и мы видим в эти мгновения дома с проломленными крышами, ободранные снарядами деревья, «буйволов» с белыми бурунами позади. Так и кажется, что ночь мечется между полным мраком и ярким светом, она необыкновенно многокрасочна: зеленые ракеты, красные снаряды, пуки малиновых пуль.

Мы долго лежим на вершине вала, всматриваясь и прислушиваясь. Озябнув и почувствовав усталость – с раннего утра на ногах, – возвращаемся «голубой дорогой» в нашу деревню, где встречаем остальных корреспондентов. Обмениваемся впечатлениями: опасения командования – и наше тоже, – что немцы окажут на Рейне ожесточенное сопротивление, не оправдались: фактически оно оказалось слабым. Во всех намеченных пунктах десантники пересекли Рейн, не понеся ощутимых потерь, за ними начинают переправляться другие части. Возвращаемся в Штрелен около трех часов утра».