После Москвы

После Москвы

Почти весь 1929 год прошел в диких нападках на меня. Наступил 1930-й. Политические партии, будто ослепленные, продолжали грызться между собой, не понимая, что это как раз то, чего хочет Москва. Я уже отдохнул, мог оценивать недавние события моей жизни как прошедший день и считал своим долгом высказать открыто то, что думал и как оценивал события и людей. Своим поведением, чисто бандитскими нападками на меня как на бывшего посланника большевики освободили меня от каких-либо обязательств перед ними. Даже от тех, которые вытекали из моего положения дипломата и которые заставляли поэтому иногда умалчивать о многом неприятном, наоборот, все доводы разума и справедливости были за то, что я не смел и не должен был молчать. Я написал статью «Разрушительная работа». Вопрос о Балтике и СССР разбирал совершенно объективно и называл вещи собственными именами. Между прочим, в статье говорилось:

«Каждого, кто хотел или хочет утверждать, что Балтийские страны, отдельно или совместно, готовятся напасть на Советскую Россию, мы назвали бы, мягко выражаясь, наивным или ничего не понимающим человеком. Но если, несмотря на все, вопреки очевидной истине, коммунистические вожди и их руководящие органы это утверждают, где же логика? Где хоть одно фактическое доказательство, что Пуанкаре и Бриан и их последователи, торжественно объявившие невозможность интервенции до тех пор, пока они у власти, и эти государственные деятели чем-нибудь нарушили бы свою декларацию? Будем откровенны и ответим прямо: все это нужно, чтобы сеять вражду и междоусобицу, вуалировать свои настоящие цели. Вот почему мы и наши соседи, близкие и дальние, должны знать и помнить, что мы находимся под одной и той же угрозой. Нам уже объявлена война, только без военных орудий. Эту войну обозначают четыре слова: децентрализация, дезорганизация, деморализация и дискредитация.

На своем хозяйственном фронте Москва объявила план «пятилетки», главной целью и здесь было реконструировать СССР так, чтобы деконструировать Западную Европу, а частично и Америку. Первые граждане Франции Пуанкаре и Бриан в советских газетах именовались «кровавыми собаками» только потому, что их нужно было дискредитировать в глазах несознательных слоев народа, а через них и весь капиталистический мир. Так и Чемберлена с той же целью носили во время всех шествий и парадов повешенным, или горящим на костре с цилиндром на голове, или привязанным к позорному столбу. С неимоверным, недопустимым цинизмом издевались и над английским королем. Вопрос, кто поручится, что следующая война не будет такой же, как прошедшая, кто решится отрицать, что война, которую я обозначаю четырьмя словами, не будет решающей? И ясная, определенная политика без боязни, честная и открытая, должна ликвидировать эти четыре орудия коммунистической войны».

Советская пресса на эту статью реагировала весьма запальчиво: «Наряду с иерихонскими трубами вождей антисоветских сил, наряду с Пуанкаре и Черчилем, вылезают из подворотен всевозможные шавки, стремящиеся присовокупить и свой визг к общему хору».

На это я ответил новой статьей «Привилегии большевизма – слабость мировой дипломатии». В ней очень наглядно, целым рядом убедительных примеров я доказывал правильность заголовка моей статьи и закончил так: «Европа начинает рисоваться в роли несчастной Маргариты, над которой Мефистофель забирает свою власть все больше и больше».

Когда потом я написал еще статью «Что Германия в Европе, то Япония в Азии» и уже тогда предвидел то, что происходит теперь, советская пресса по этому поводу разразилась такими ругательствами, что можно было только поражаться той близорукости международных политических вопросов, которой всегда неизлечимо хворал СССР.

На одном дипломатическом приеме в Риге я тогда сказал русскому полпреду А. Свидерскому, которого знал еще до войны:

– Алексей Иванович, передайте вашим в Москве, что у меня нет никакого желания с ними воевать. Но пусть они запомнят: на каждый выпад против меня в советской прессе я немедленно же отвечу статьей по какому-нибудь принципиальному важному для вас вопросу.

И что же? Москва оставила меня в покое. Я могу сказать, что большевики меня «подбили» и все же не «добили», морально не смогли уничтожить.

Так закончилась эта газетная война.