ВАЛЕНТИН ИВАНОВ
ВАЛЕНТИН ИВАНОВ
Как-то в беседе он вдруг высказался на совсем иную, но, видно, волновавшую его тему:
— Да, «Торпедо» — странная судьба… Вот, смотри, «Спартак», значит, народная команда. Пускай… ЦСКА — армейская. «Динамо» — понятно, «Локомотив» — железнодорожная. А мы? Мы, выходит, рабочая, заводская. И что делать, если завод, рабочие оказались вдруг никому не нужны? Что делать прикажешь? Ладно… Давай следующий вопрос.
А в другой раз вдруг сообщил, так, между прочим:
— Нет, не думаю, что мы когда-то были так уж сильнее иностранных команд. Особенно по части техники, тактики… Просто всегда выходили, как на бой с ними. Да и здоровье у людей было — не чета нынешним. Опять же — мы любили футбол иначе. А проигрывать — не любили. В кровь расшибись, а не проиграй! Для нынешних это непонятно. Но и сравнивать современный футбол с прежним — пустое. Скорости были не те, что нынче, свобода не та. Но важно, знаешь ли, своему времени соответствовать. Вот мы соответствовали тому времени, тому уровню, а некоторые — Яшин, Стрельцов — его превосходили. А из нынешних… Кого вспомнят? Что они выиграли?..
* * *
Самый торпедовский торпедовец. Эту характеристику дал Валентину Иванову Константин Бесков, который хорошо знал Валентина Козьмича и по работе в клубе, и по сборной страны. Действительно, почти вся жизнь Иванова прошла в «Торпедо». Равно как и почти все успехи автозаводцев связаны с именем этого выдающегося футболиста, а впоследствии и знаменитого тренера. Да и сборная СССР с Ивановым блистала. В 1956 году Валентин Иванов был среди тех, кто выиграл олимпийское золото Мельбурна, а четыре года спустя он в составе сборной СССР стал победителем первого Кубка Европы.
На поле Валентин Иванов был виртуозом своего дела — он обладал превосходной техникой, мощным ударом с обеих ног, безупречным видением поля, а главное, в игре он всё делал очень своевременно. Знал, когда обвести, когда ударить, а когда отдать передачу. Тренер Иванов зарекомендовал себя как требовательный и настойчивый специалист, умевший добиваться результата и находить в игроках скрытые возможности.
Любопытно, но один из самых выдающихся нападающих нашего футбола начинал… в воротах. В дворовой команде, куда Валентина привели старшие братья Владимир и Николай, нужен был вратарь. Вот и поставили в ворота самого младшего. Валя возьми да отбей пенальти. С тех пор его долго ставили в ворота, хотя мальчику хотелось играть впереди, забивать голы. И со временем он оставил опостылевший пост номер один и перебрался поближе к чужим воротам.
ЦИАМ — ЗИС
«Только в четырнадцать лет я закрепился в нападении. Чувствовал себя очень счастливым. Стал мечтать о настоящей команде, где все играют в одинаковых футболках, где игрокам выдают бутсы, где матчи судит настоящий судья. Мои приятели ходили записываться в такие команды, и кое-кого, даже таких, кто в нашей дворовой „табели о рангах“ стоял ступенькой ниже меня, принимали. Мне же никак не удавалось выбрать удачный момент. Дело в том, что летом — хочешь не хочешь — надо было ехать в пионерский лагерь. Без этих ежегодных моих поездок матери трудно было бы свести концы с концами в довольно скудном бюджете нашей большой семьи. А для того, чтобы попасть в настоящую команду, надо было оставаться летом в Москве».
Валентин Иванов — коренной москвич. Родился 19 ноября 1934 года в семье рабочего, выходца с Орловщины. Был четвертым, самым младшим ребенком в семье. Любопытно, но Козьмичом Валентин стал случайно, благодаря ошибке работницы загса; два старших брата носили более традиционное и правильное в этом случае отчество Кузьмич. Осенью 41-го отца, как ценного специалиста, эвакуировали с заводом в Куйбышев, а семья осталась в осажденной столице. Кузьма Иванов больше не вернулся в семью, и Валентин Козьмич этой деликатной темы никогда не касался. Не будем касаться и мы. Но семье пришлось нелегко в послевоенные годы. Старшие братья и сестра так и не смогли закончить семилетку, с юных лет пришлось идти работать. И Валентин после седьмого класса устроился на завод имени Баранова, где трудились Владимир и Николай Ивановы.
«Зато, окончив семилетку, я оказался игроком сразу трех команд: нашей дворовой, команды Центрального института авиационного моторостроения им. Баранова и первой юношеской команды „Крылья Советов“. В ЦИАМ я пришел по стопам братьев — Володя работал там слесарем-сборщиком, Коля — модельщиком. Явился я туда на другой день после получения паспорта и тоже стал учиться на сборщика. В „Крылья Советов“ (их стадион находится и сейчас в том же Мееровском проезде) меня привел кто-то из ребят.
Моим первым тренером стал Виктор Сергеевич Бушуев. Он не имел больших теоретических познаний в футболе, как и его коллеги с других стадионов, не был знаком с научной методикой тренировок. Он просто очень любил свое дело, любил нас, ребят, любил футбол, в который играл всю жизнь. Мы тогда были уверены, что он и живет на „Крылышках“ — он там дневал и ночевал, там его можно было застать в любое время. Он сам чинил мячи, сам смотрел за полем, сам выдавал нам бутсы, сам утрясал дела с нашим календарем, сам договаривался об играх с другими командами. Мы были за ним как за каменной стеной. Он заботился о том, чтобы мы могли играть и тренироваться сколько душе угодно. И „Крылышки“ выпускали в большой спорт футболистов и хоккеистов. Среди них Севидов, братья Котовы, Кучевский, Прилепский, Грошев и еще множество известных мастеров».
Первая юношеская команда «Крыльев Советов» участвовала в первенстве Москвы. Во время поединка со сверстниками из «Спартака» юный нападающий приглянулся тренеру «Торпедо», в прошлом известному футболисту Георгию Ивановичу Жаркову. А потом тренер «Крыльев» Николай Архаров сообщил Валентину, чтобы тот связался с другим торпедовским тренером Николаем Котовым. И в декабре 1952-го Иванова позвали на просмотр в «Торпедо».
Автозаводцы пригласили тогда группу молодых игроков и отправили всех на сбор в Сухуми. Иванов понравился тренерам и в первый день нового, 1953 года был зачислен в команду, с которой будет связана вся его жизнь. Параллельно с зачислением в «Торпедо» состоялся перевод Валентина на ЗИС. И на первый сбор «Торпедо» Иванов отправился будучи рабочим автозавода.
Валентин дебютировал даже раньше, чем планировал, — уже в начале чемпионата. Автозаводцы потеряли двух ведущих нападающих, и тренеру Виктору Маслову не оставалось ничего иного, как бросить в бой восемнадцатилетнего Иванова, сыгравшего лишь матч за дубль. Первый выход пришелся на игру с вильнюсским «Спартаком». «Торпедо» потерпело поражение 1:3. Валентин ничем не выделялся, но и в следующей встрече вышел на поле с первых минут. И дальше Маслов выпускал Иванова на поле.
Был момент, когда Валентин ненадолго потерял место в основе — во второй половине чемпионата 1953 года, когда Виктора Маслова сменил Николай Морозов. Но вскоре и новый тренер разглядел талант в молодом футболисте. И с тех пор Валентин Козьмич играл всегда, если не был травмирован. В первом же своем сезоне он завоевал бронзовую награду.
В 19 лет Валентин Иванов — важный игрок основы. А в двадцать он получил приглашение в сборную СССР и принял участие в турне по Индии. Валентину очень хотелось сыграть в товарищеском матче с чемпионами мира — сборной ФРГ. Но обстоятельства сложились так, что пришлось слушать радиорепортаж на больничной койке. За две недели до матча Валентин повредил колено. Прямо с игры с ЦДКА он был доставлен в ЦИТО.
Повреждение мениска. Потребовалась операция. Техника в то время была далека от совершенства, и место повреждения было определено ошибочно — разрез был сделан с внешней, а не с внутренней стороны колена. Операция затянулась на три с лишним часа, действие наркоза стало заканчиваться. Колено так и не восстановило свою полную подвижность. Почти полгода Иванову пришлось ходить с палочкой. Грустно, конечно, но Валентин утешал себя тем, что он еще легко отделался. Немало футболистов завершали карьеру после таких травм с осложнениями.
«Но ни в дни неудач, ни в часы успеха я ничем не мог помочь своей команде. Обо мне заботились, меня навещали, мне помогали, меня лечили. А мне нечем было за все это отплатить. Торпедовцы приезжали на стадион из Мячкова, я — из дому. После матча в раздевалке ребята обсуждали перипетии игры, сидели усталые, стаскивали с себя потные футболки, расшнуровывали бутсы, выглядели так, как выглядят люди, заслужившие после тяжкого труда свой отдых. И мне так хотелось чувствовать то же, что и они, даже если мы проиграли. Чувствовать эту огромную усталость, ощутить мягкий ковер под натруженными босыми подошвами, которые еще горят, только освобожденные от крепко зашнурованных бутсов. Ощутить теплую струйку душа, смывающего соленый липкий пот. Но главное — ощутить себя причастным к тому, что происходило сейчас на поле и происходит здесь, в раздевалке… Вы легко поверите, если я признаюсь, что все это время, а в дни матчей особенно, меня посещали невеселые мысли. Я стоял со своей палочкой на негнущейся ноге у подножия той вершины, на которой находился совсем недавно и взобраться на которую мечтает каждый футболист. Я проделал этот путь быстро, быстрее многих. Я был на вершине в 21 год. И вот — снова внизу. И кто знает, взойду ли когда-нибудь еще раз».
В 1956 году завершил выступления капитан автозаводцев Агустин Гомес, и капитанская повязка перешла к 21-летнему Валентину Иванову. В то же время образовалась связка Иванов — Стрельцов. Валентин и Эдуард очень быстро нашли общий язык на поле — они понимали друг друга с полуслова. Не случайно Гавриил Качалин взял обоих торпедовцев на Олимпиаду в Мельбурн.
Сборная СССР вернулась из Австралии с золотыми медалями. Но ни Иванова, ни Стрельцова в числе награжденных не оказалось, ибо, согласно действовавшему в ту пору регламенту, медали вручались только участникам финальной встречи. В финале же ни тот ни другой не играли. В полуфинале с Болгарией Валентин получил сильный удар по ранее травмированной ноге. Доиграть встречу — а замены тогда были запрещены — Иванов сумел, но рассчитывать на него в финале Гавриил Качалин не мог.
Там же, в Мельбурне, Валентин познакомился с олимпийской чемпионкой гимнасткой Лидией Калининой. Через три года они сыграли свадьбу. На следующих Олимпийских играх, в Риме, Лидия Гавриловна побеждала уже под фамилией Иванова.
Связка Иванов — Стрельцов могла стать сильнейшей не только у нас в стране, но и в мире. Гавриил Алексеевич возлагал на торпедовцев большие надежды и наигрывал их к чемпионату мира 1958 года. Но Эдуарду не довелось принять в нем участие. Валентину Козьмичу приходилось играть, что называется, за себя и за того парня. В 1960 году сборная СССР стала первой в истории победительницей чемпионата (Кубка) Европы. Валентин Иванов участвовал в обоих матчах финального турнира и забил два мяча в ворота сборной Чехословакии.
Слово Андрея Старостина
Но в перерыве между чемпионатом мира 1958 года и Кубком Европы карьера Иванова оказалась под угрозой. В 1958-м сборная СССР крупно проиграла англичанам 0:5. И хотя матч был товарищеским, «разбор полетов» предстоял нешуточный. Нашли и трех главных виновников разгрома, среди которых оказался и Валентин Иванов.
«В чем только нас не обвиняли! Без всякого преувеличения, во всех смертных грехах. И трусы мы, и плохие патриоты, и бездельники, и эгоисты. И никто не вспомнил, что в биографии каждого из нас не только ужасные проигрыши, но и победы, и призы, и неплохо проведенные игры.
…Наконец, встает председательствующий на этом заседании, резюмирует всё сказанное и предлагает проект постановления. Смысл таков: выступление команды признать неудовлетворительным, а трех главных виновников поражения дисквалифицировать и лишить их звания заслуженного мастера спорта. Кто же эти три негодяя? Первый — Никита Симонян, поскольку является капитаном команды, второй — Борис Кузнецов, из-за которого назначен в наши ворота одиннадцатиметровый удар, третий — Валентин Иванов, „не поднявший ногу“, что привело к голу (не помню, то ли третьему, то ли четвертому).
Мы понимали: через минуту все дружно поднимут руки, и — конец, прощай, футбол…
Так, вероятно, всё и было бы, если б в последний момент не раздался голос с места: „Прошу слова“. Это был Андрей Петрович Старостин. Не могу привести его выступление дословно — слишком много лет прошло, но говорил он так, как умеет говорить только Старостин — ярко, убедительно и логично, не оставляя своим оппонентам никаких шансов. Смысл его речи был примерно таков: неужели поражение, даже разгромное, может ослепить взрослых, разумных людей? Да, сыграли плохо, получили серьезный урок на будущее. Однако все мы достаточно знаем и Симоняна, и Иванова, и Кузнецова, общеизвестны их заслуги, их отношение к футболу вообще и к своим обязанностям в сборной в частности. И если даже в одном каком-то, пусть ответственном, матче они сыграли плохо, то такое может случиться с кем угодно…
Старостин сел, и мы почувствовали, что атмосфера в зале изменилась. Всем будто стало стыдно за свое недавнее поведение, за свое стремление во что бы то ни стало найти и принести жертву. Собрание свернуло с накатанной дороги, по которой катилось только что. В конце концов, выступление сборной признали неудовлетворительным, но вину между игроками делить не стали. На том и разошлись… (Кстати, через пару дней подоспела из Англии и кинопленка, которая полностью реабилитировала трех „злоумышленников“ в глазах самых ярых обвинителей.)».
…В финальном турнире первого Кубка Европы участвовали четыре команды. Турнир это был во многом экспериментальный, что никак не должно принижать ценности победы. В полуфинале сборная СССР играла с командой Чехословакии и одержала блестящую победу со счетом 3:0. В той игре Валентин Козьмич забил самый памятный из своих ста пятидесяти голов.
«Это был третий гол в матче с Чехословакией. И ничего он уже не решал — шел второй тайм, и мы вели в счете. Я получил мяч в середине поля, сразу обошел кого-то из чехословацких игроков и пошел вперед вдоль правого края. На пути к лицевой линии я обвел крайнего защитника и повел мяч дальше. Я думал только об одном: продвинуться поближе к воротам и „прострелить“ в штрафную площадь, куда уже мчались остальные нападающие. Я добежал почти до границы поля и повернул налево, к воротам. Навстречу мне ринулся центральный защитник. Надо „простреливать“. Но чувствую — силы еще есть. „Эх, — думаю, — пан или пропал!“ Протолкнул мяч мимо защитника, который остался позади. Теперь мяч между мной и вратарем, и мы оба торопимся к мячу. Кто первый? Я успел чуть раньше. Позади и вратарь, а я с мячом в штрафной площадке, метрах в десяти от ворот, а в воротах уже три защитника. Я сразу заметил, что они прикрыли углы, и пробил в самую середину. Мяч влетел в сетку на уровне метров полутора от земли… Так запомнил этот эпизод я, а кто-то из ребят клялся мне потом, что обвел я по дороге к воротам даже не четверых, а целых пять игроков. Но пусть будет четыре. Это тоже неплохо. Никогда в жизни мне больше не довелось испытать такого восторга, такой радости от одного мига».
Белое и черное
Начало шестидесятых — время расцвета московского «Торпедо». Вернувшийся на тренерский пост Виктор Маслов создал блестящую команду, и Валентин Иванов был ее примой. В 1960 году автозаводцы сначала выиграли Кубок СССР, а потом впервые в истории стали чемпионами страны. В 1961 году торпедовцы заняли второе место, и руководство ЗИЛа расценило этот результат как неудачный.
«Мой пост был в самой гуще борьбы — в районе штрафной площади. Это трудней, рискованней, здесь больше шансов потерять мяч или ошибиться при передаче — и меня, и партнеров здесь охраняет много сторожей и держат нас особенно плотно. Но зато, если уж удастся осуществить свой замысел, — противнику плохо: тот, кому отдал я мяч, находится у самых ворот. Да и я тут как тут, сам могу забить. Словом, я был не настоящим инсайдом, а вторым центральным нападающим. Я был и разыгрывающим, и завершающим атаки. Не случайно ведь почти после каждого сезона я оказывался в числе наиболее результативных игроков… Победа „Торпедо“ на всесоюзной арене не была случайностью — ее подготовили все предшествующие годы. Просто наступил момент, когда количество перешло в качество».
Сезон-62 оказался неудачным для автозаводцев — сказалась отставка Виктора Маслова. Но Валентин Иванов по-прежнему много забивал, был лидером не только «Торпедо», но и сборной СССР. На чемпионате мира в Чили он с четырьмя голами стал самым результативным в нашей команде. Правда, самому Валентину Козьмичу то мировое первенство удовлетворения не принесло, ибо советская команда обидно проиграла чилийцам в одной четвертой финала. Гавриила Качалина сняли, а сборную возглавил Константин Иванович Бесков, хорошо знакомый Иванову по совместной работе в «Торпедо» в 1956 году.
Год 64-й стал для Валентина Козьмича дважды серебряным. Сначала наша сборная заняла второе место на Кубке Европы — проигрыш в финале испанцам был расценен как крупная неудача. В чемпионате СССР автозаводцы стали вторыми, уступив в переигровке тбилисским динамовцам. В решающей встрече, проходившей в Ташкенте, торпедовцы вели со счетом 1:0. Но Валентин Иванов получил повреждение и был заменен. В итоге «Динамо» победило 4:1.
Это серебро (между прочим, очень высокой пробы) Валентин воспринял как личную неудачу. Ведь могло не быть ни той злосчастной переигровки, ни травмы, забей Иванов пенальти в матче последнего тура. Выиграй «Торпедо» в Киеве, и автозаводцы — чемпионы. Но удар Валентина Иванова, одного из сильнейших пенальтистов той эпохи, отразил киевский вратарь Виктор Банников.
В 65-м разрешили играть за родное «Торпедо» Эдуарду Стрельцову. Старые приятели по-прежнему блестяще — словно не было паузы в шесть лет — взаимодействовали на поле. Во многом присутствие Иванова помогло Эдуарду Анатольевичу снова найти себя в большом футболе. И не просто найти, а выиграть чемпионат страны 1965 года и дважды стать лучшим футболистом СССР.
Но долго поиграть вместе им не довелось, ибо в 1967 году (а фактически, даже в 1966-м) 31-летний Иванов закончил карьеру игрока, явно недоиграв отпущенный ему срок. «Тренер „Торпедо“ Виктор Марьенко стал осторожно и ненавязчиво, но всё чаще и чаще заводить со мной разговор о том, что надо уже мне подумывать о переходе на тренерскую работу и что ему, Марьенко, не нужен был бы в этом случае лучший помощник, чем я.
Не знаю, как сложилось бы все в дальнейшем, окажись на моем месте человек с яшинским характером. Но никто, кроме меня, на моем месте оказаться не мог — жизнь не игра, и дублера тут не попросишь. А я мучился, колебался, раздваивался, терзался сомнениями. И это накладывало явственный отпечаток на мою игру. Я стал играть со срывами. То, что еще недавно давалось легко и просто, теперь, под враждебными, как я считал, взглядами тренеров, перестало получаться. Исчезла такая необходимая футболисту, — во всяком случае, с такими психическими данными, как у меня, — уверенность в себе. И тут… И тут у меня появился еще один противник. Пожалуй, самый мощный, последовательный и непримиримый. Против меня восстали трибуны. На каждой игре я подвергался теперь обструкции зрителей. Меня освистывали. Мне кричали: „Балерина!“, „Пора на пенсию!“, „И-ва-но-ва с поля!“ И эти крики пригибали меня к земле, давили на плечи, наливали свинцом тело. Я готов был провалиться сквозь землю. И одновременно меня обуревало желание доказать всем, что я тот же, каким был всегда, каким был всего год назад. Я старался играть безошибочно и, конечно, переигрывал.
Я задержался в футболе еще на сезон. Но выходил на поле без настроения и — впервые за четырнадцать лет, прожитых в большом футболе, — радовался, когда не находил своего имени в списке основного состава на ближайшую игру. Никогда не забыть мне проводов, которые устроил мне стадион, мои друзья и тренеры. Круг почета вдоль трибун Большой арены Лужников я проделал на плечах моих товарищей. Публика устроила мне щедрую овацию, и впервые за эти полтора года я не услышал при упоминании своего имени ни одного свистка. Меня осыпали подарками, приветствиями, адресами. В тот день я снова чувствовал себя счастливым».
Невидимая граница
Валентин Иванов ушел в августе 1967-го. А в сентябре стал старшим тренером «Торпедо». Неожиданно для всех, в том числе и для самого себя. Валентина Козьмича вызвали в партком ЗИЛа и предложили возглавить команду. И как быть? Он отказался. Все-таки огромная ответственность, да и отношения со вчерашними партнерами нужно было выстраивать заново.
«Между игроками и тренером должна лежать некая невидимая граница во взаимоотношениях, без этого тренеру успеха не добиться. А как ее воздвигнешь, эту границу, если еще вчера нынешние твои воспитанники были тебе партнерами? Сегодня ты не в праве прощать им слабости, которые раньше тебя не касались и которыми, вполне возможно, грешил ты сам. Сегодня ты обязан предъявлять к своим товарищам суровые требования, которые и сам не всегда выполнял, о чем они прекрасно знали. Еще вчера для одних я был „Валей“, для некоторых „Валькой“, а завтра для всех должен был стать „Валентином Козьмичем“. Я уже не говорю о человеческой зрелости и опытности, которой должен обладать тот, кто берет на себя роль воспитателя взрослых людей».
Но друзья, среди которых были и Эдуард Стрельцов, и Валерий Воронин, и Виктор Шустиков, поддержали молодого тренера. «Тренируй, Козьмич, мы поможем. Можешь на нас рассчитывать. Мы будем тебе опорой». И Валентин Козьмич согласился. Под руководством тренера Иванова «Торпедо» завершило чемпионат на двенадцатом месте. Неудача, конечно, но не будем забывать, что к сезону команду готовил Виктор Марьенко, а бо?льшую часть первенства автозаводцев тренировал Николай Морозов. Фактически дебютом тренера Валентина Иванова был сезон-68.
И этот дебют стоит признать более чем успешным. «Торпедо» выиграло Кубок СССР, а затем заняло третье место в первенстве страны. И это при том, что серьезно пострадал в автокатастрофе Валерий Воронин, редко выходили на поле Владимир Бреднев и Владимир Щербаков. Но хорош был Эдуард Стрельцов, сдержавший свое слово и ставший опорой для друга. По-прежнему надежен был Виктор Шустиков, взошла звезда Михаила Гершковича. Иванов же смог быстро убить в себе игрока и перейти в иную ипостась — тренерскую.
Но то, что работа тренера — это не только радость, Валентин Иванов понял довольно скоро. Сошли Стрельцов, Воронин, позже и Шустиков, ушел в «Спартак» Анзор Кавазашвили — Валентин Козьмич долго обижался на вратаря. «Торпедо» постепенно увядало; росло недовольство и зрителей, и руководства ЗИЛа. Первые кричали с трибун — «Козьмич, выходи сам!», а в 1972 году самому Валентину Козьмичу предложили подучиться у Виктора Маслова. «Дед» выиграл с автозаводцами Кубок страны, но через год «Торпедо» рухнуло. Пришлось снова вызывать Иванова, закончившего к тому времени Смоленский институт физкультуры. И снова начались тяжелые будни.
Теперь в «Торпедо» уже не было самородков наподобие Эдуарда Стрельцова, Валерия Воронина или самого Валентина Иванова. Валентину Козьмичу приходилось выжимать максимум из добротных, старательных, но не выдающихся игроков. И порой удавалось прыгнуть выше головы. Так, например, в осеннем чемпионате СССР 1976 года «Торпедо» выиграло золотые медали. Как оказалось, в последний (на сегодняшний день) раз. Через несколько лет Иванова сняли. А потом вернули, когда автозаводцы с трудом удержались в высшей лиге.
«Торпедо» восьмидесятых годов — это авторский проект Валентина Иванова. Его команда так и не смогла добиться больших успехов — Кубок 1986 года, бронза 1988-го да пара кубковых финалов. Но ведь и середняком «Торпедо» не было. Все время автозаводцы были около призовой тройки, и это при жесткой конкуренции в чемпионатах СССР. Но главное — «Торпедо» Иванова имело свое лицо и достойно представляло наш футбол в еврокубках. За Валентином Козьмичом закрепилась слава жесткого, авторитарного, требовательного тренера. «Суров, но справедлив» — это про него. Но игроки от Иванова не бежали, наоборот, с удовольствием шли к нему. Причем и именитые. Где оказался Леонид Буряк, ставший ненужным Валерию Лобановскому? А еще раньше Виктор Банников? В «Торпедо». Валентин Козьмич доверял молодым, бросал в бой совсем зеленых Юрия и Николая Савичевых, Дмитрия Харина, Дмитрия Чугунова, Сергея Муштруева, Игоря Чугайнова, Юрия Тишкова. Стоит ли говорить, что почти все они стали известными игроками, а Юрий Савичев и Дмитрий Харин выиграли в Сеуле золотые олимпийские медали?!
В 1991 году, в последнем, как оказалось, чемпионате СССР, торпедовцы стали третьими вслед за ЦСКА и «Спартаком». В финале Кубка автозаводцы в драматической борьбе уступили армейцам. В команде появилась очень способная молодежь, многих из которых Валентин Козьмич знал с детсадовского возраста. И как было горько тренеру, когда эти парни, а в их числе и сын Виктора Шустикова Сергей, подняли бунт против излишне авторитарного тренера. Валентину Козьмичу вновь пришлось уйти.
Битая карта
Рядовой, в общем-то, сентябрьский кубковый матч 1991 года «Крылья Советов» — «Торпедо» в Самаре получил неожиданное продолжение уже за пределами поля. Ультиматум московских игроков: «Или мы — или Иванов!» — привел к вынужденному отпуску, а затем и отставке главного тренера.
Одному из авторов этой книги довелось оказаться в гуще событий той демократической вольницы, не виданной прежде в нашем футболе. Вот фрагмент из интервью с Валентином Козьмичем, напечатанного в еженедельнике «Футбол» в январе 1992 года.
— Особой любовью футболистов я никогда не пользовался. Ни раньше, ни теперь. Да оно и понятно. Кто тренировочный процесс ведет? Я. Воспитательной работой кто на деле занимается? Опять же я. Нет меня, бывало, в команде (уехал там или приболел) — оставляю начальнику и второму тренеру указания, как проводить тренировки. Игроки им сразу: тяжело. Давайте полегче что-нибудь… Ну, те и согласятся. Возвращаюсь и сразу вижу: команда не в том состоянии. Ясно. Чтобы мою программу выполнять, надо идти на конфликт с футболистами. Заставлять их трудиться. А можно повести себя по-другому — уступить, не заметить, например, как в самолете выпивают. И вся любовь — они в глазах игроков вроде бы хорошие, а я плохой…
— Значит, в основе конфликта…
— В основе конфликта, в основе конфликта… Мое кредо — дисциплина. Бытовая, игровая. Во всем. Это многим не нравилось. А между тем, когда при мне «Торпедо» опускалось ниже шестого места? Только раз, по-моему. Да, я бываю не сдержан. Выхожу из себя. Но что думаю — говорю в лицо. Интриг не затеваю. У меня почти двадцать четыре года тренерской работы за плечами — так приводите конкретные примеры моих ошибок. Но ведь ничего! Плохой, говорят, Иванов и всё.
— Валентин Козьмич, но ведь они, футболисты, все как один против вас. Вины своей не чувствуете?
— В чем вина-то? Мне еще Качалин с Гуляевым внушили: порядок бьет класс. Тысячи примеров тому есть. «Крылышки» как играли когда-то? А ростовский СКА? А «Локомотив»? За счет дисциплины и порядка брали. Ваш брат-журналист иногда любит поудивляться — как так, у команды игра вдруг пропала? А всё очень просто: игроки держали себя вначале, режимили, к каждой игре готовились, на тренировке выкладывались, а затем стали себе поблажки давать… Один игрок, второй, третий. А футбол — игра коллективная, характерные издержки имеет. Иной так и думает: «Ладно, сегодня я не очень готов, ребята отыграют, зато уж в следующий раз…» А в следующий раз другие сорвались. Вот и пропадает у команды игра. Хотя, бывает, стараются на поле, по-прежнему из кожи вон, но мяч-то не обманешь. Да и меня тоже трудно обмануть — повидал всякое.
Сейчас в «Торпедо» играют люди со способностями, попадаются среди них и игроки с ма-а-алень-ким талантом. Можно эти способности увеличить, сохранить хотя бы? Можно. Если силенки есть да плюс хорошее отношение к делу. Был вот в нашем футболе Заваров. Игрок по-своему талантливый. Ну, хорошо, взял его вовремя в руки Лобановский. Заставил работать, как следует, и Заваров два-три сезона показывал, на что способен. Но перешел он в «Ювентус». А там у них не принято держать рядом с игроками «человека с палкой» — и поплыл Заваров. Пропал. Другой пример — Юрин. Способности вроде бы средние, но настоящий профессионал: он, если забудет в четыре часа яблочко съесть, так ему жена напомнит! Режим для него — святое дело. В «Торпедо» у меня Юрин видным игроком стал, капитаном команды. А когда вторым тренером стал, с ребят строго спрашивал. И что же… 90 процентов его не поняло. Петраков, помню, заявлял: «Или я, или Юрин!» Но теперь такие футболисты, как Юрин, редко встречаются. Еще реже те, у кого и талант есть, и отношение к делу хорошее. Вот разве что Тишков. Так его, сколько замечал, остальные на расстоянии держат. Не пьет с ними…
— Что же они все — пьяницы, что ли?
— Да нет, не поняли вы. Я сам играл, знаю, футболист — живой человек, надо ему расслабиться. Я, бывало, говорю игрокам: «Ребята, скоро перерыв десять дней, отдохните. Но к такому-то числу будьте готовы». А они, молодые особенно, меры не знают. Не понимают. Не хотят понимать, что сами себя, как игроков, этим губят. Да иные тренеры тоже хороши: Шустикова отчисляют из олимпийской сборной за нарушение режима. А на следующий матч снова зовут. Воспитатели! Или Афанасьева взять. До отъезда Полукарова была конкуренция в защите, он и старался. А осталось их трое — хорошо играет через раз. Почему? Да всё потому же. Агашков, Гришин, когда пришли — хорошо играли? Хорошо. А потом началось… Ну, с Гришиным я не зря ссорился, в этом сезоне он себя показал, наконец. Во многих матчах был лучшим. Во многих. А должен бы во всех! Понимаете?
— Вот вы всё о дисциплине. А футболисты, с которыми пришлось беседовать, заявляют, что они вам не верят…
— Не верят? В чем не верят? Не понимаю. Пусть придут. Прямо скажут. В чем их недоверие заключается. Я тоже разговаривал с некоторыми. Спрашиваю того же Агашкова: «Ну что, без Иванова лучше? Дисциплина в порядке? На тренировках больше стараетесь?» Мнется: «Да нет… Бывают нарушения дисциплины. Даже побольше их стало». — «Обстановка улучшилась в команде?» — «Да нет, не особенно».
Жукова я выгнал за пьянство — вернули его. И что? Сейчас отчислили во второй раз. Гришина за трусость на поле сколько раз ругал? Так он, Гришин, как здорово со «Спартаком» сыграл! А во Владикавказе снова стал убирать ножки, «липачил». Его ребята сами заменить попросили, потому и против «Сигмы» (в Кубке УЕФА) не поставили. Игроки не поставили. Не Скоморохов. А Сарычев… Да нет, не будем о нем… Валера ведь еще недавно с моим сыном дружил. Теперь тоже обиженным улетает.
— Выходит, у вас в команде ни одного единомышленника не было?
— Как это не было?! А как же я тогда с ними за пять лет трижды в финал Кубка выходил?
Теперь, по прошествии времени, многое узнаешь. С возвращением Чугайнова из «Локомотива» эти превращения начались. Хотя я его часто в пример другим ставил. Нарушать режим он нарушал, но зато на совесть в игре отрабатывал.
Вот вы о недоверии говорили. А когда я футболиста, который готов был прилично сыграть, на матч не поставил? Они репрессий страшились? Разве я отчислял из команды хорошо играющего, пусть он даже со мной конфликтовал? Игра — вот показатель. А не перешептывание по углам…
— А если бы Полукаров оставался в команде?
— Может, и не было бы ничего. Его слово многое значило. В одном, признаться, я нынешним ветеранам благодарен — хоть Филатова из «Локомотива» в тренеры не призвали. И на том спасибо.
— Как-то вы говорили, что ваша лучшая команда еще впереди…
— Говорил. Не отрицаю. А сколько раз я этих ребят молодых собирал и что им говорил, спрашивали? Спросите: у Тишкова, Шустикова, Ульянова, Арефьева, Чельцова, Кузьмичева. Спросите обязательно. Лет через пять эта команда могла бы очень приличный результат показать.
Я знаете, не люблю проигрывать. Во что бы ни играл, всегда стремлюсь победить. А здесь проиграл. Поставил на карту, которая давно была битой…
Но это мы все задним умом крепки. Я за свои слова и дела привык отвечать и всю жизнь ответ держал. А вот с них, ни с молодых, ни с опытных, ни с кого — уверен, не спросится. Может, потому, что время теперь другое? Хотя, по-моему, к предателям во все времена одинаково относились.
— Не вернетесь, Валентин Козьмич?
— Вряд ли. Гордость моя человеческая задета…
…Следующий сезон, первый российский, «Торпедо» провалило, не попав даже в десятку. В последнем же чемпионате СССР, на ивановских «дрожжах», сумело занять почетное третье место.
В «Торпедо» Иванов, конечно, вернулся… Тренерство в Марокко, роман с «Асмаралом» были недолгими… В 1995 году его последняя торпедовская команда с капитаном Сергеем Шустиковым во главе заняла пятое место в чемпионате России. Это был приличный результат. Но то была лебединая песня старого «Торпедо», вечный хозяин которого ЗИЛ больше не мог содержать команду. С 1996 года началась новая история клуба, и преобладали в ней, увы, не белые, а черные тона. Козьмич оказался в центре торпедовского раздрая, разделения торпедовского лагеря на части, и эта ноша была для него особенно тяжела.
* * *
В 70 лет Валентин Козьмич ушел из футбола. Пока позволяло здоровье, ходил на матчи, огорчался за свое родное «Торпедо», угасавшее на глазах. А потом Валентина Козьмича свалил тяжелый недуг — болезнь Альцгеймера. Жизнь легендарного футболиста оборвалась 7 ноября 2011 года. До своего 77-летия Валентин Козьмич не дожил 11 дней.
Семью Ивановых можно назвать спортивной без всяких условностей. Жена, Лидия Гавриловна Иванова (Калинина), — выдающаяся гимнастка, двукратная олимпийская чемпионка. Завершив выступления на гимнастическом помосте, Лидия Гавриловна стала судьей. А уже потом — спортивным комментатором на федеральном канале. Мало кто разбирается в тонкостях гимнастики так, как она.
Сын Валентин Иванов-младший пошел по стопам отца — стал футболистом. Полузащитником дебютировал в составе «Торпедо» в 1980 году. Несколько лет Валентин выходил на поле в составе команды, которой руководил его отец. Валентин Козьмич поблажек сыну не давал. Но большого игрока из Валентина Валентиновича не получилось. Ни в «Торпедо», ни в ставропольском «Динамо». Да и травмы дали о себе знать. Зато из Иванова-младшего получился знаменитый футбольный судья, неоднократно представлявший нашу страну на крупных турнирах, ныне руководитель судейского корпуса.
Козьмич с нами[2]
В последний раз видел его… разумеется, на «Торпедо», на Восточной улице. На стадионе, где благодаря его личным усилиям впервые в Союзе сделали подогрев поля. И он нет-нет да и вспоминал об этом с усмешкой: «Выходит, опередил время, а? Только в Киеве был подогрев, да у нас… Ну, что с Киевом равняться, там Лобановский… И Щербицкий вмиг всё решал, а у нас — только труба вот, дымит…» «Трубой» он коротко, ласково называл ЗИЛ и относился к заводу так, словно сам там работал где-нибудь в горячем цеху. Да, впрочем, так ведь оно и было.
А тогда, при последней встрече на стадионе, малость провинциальном, играли с кем-то смешным, то ли с Подольском, то ли с Калугой. Вторая лига, низы, но он, всё одно, был при параде: при галстуке, в темной пиджачной паре и светлой рубашке, брюки в стрелочку, ботиночки блестят и только взгляд имел чуть иной — сонный. Поздоровались, я только что-то надумал спросить, как к нему уже набежали со всех сторон, и он подмигнул: потом, давай потом, после. «После» стало холодновато, и я ушел еще в перерыве. Скучная была игра, хотя Иванов всерьез говорил, что скучных игр не бывает и что только мы, журналисты, сочиняем про скучные игры и приносим футболу вред. Со временем я понял, что? он имел в виду.
Журналистов он быстро раскусывал: сказывались многолетний опыт и прирожденный здравый смысл. Говорил всегда только то, что можно было печатать, хоть и добавлял, конечно: «Это только тебе, это не пиши…» Но когда я приносил ему визировать материал, одобрял и то, что писать вроде было не надо. Валентин Козьмич казался мне непростым собеседником, он быстро реагировал на вопросы, легко отыскивал слабину, еще легче перехватывал инициативу и говорил о том, что казалось ему важнее, а главное, важнее футболу. Новые молодые журналисты его смешили и сердили одновременно. «Ты понимаешь, скандал ему подавай! — делился он как со старым и проверенным знакомым. — У меня матч через день, а этот звонит и спрашивает: какие, мол, есть ЧП в команде? ЧП ему подавай…» И добавлял по адресу «этого» короткое злое присловье, которым пользовались тогда в «Торпедо» все: футболисты, дублеры, врачи, администраторы, массажисты, работники базы, ветераны, причем все они произносили четыре буквы с его, ивановской интонацией и обязательно — как он, весело блестя глазами. Выходило: не ругались, а так — ставили юмористическую закавыку в конце предложения.
Быть знакомым с ним — большая честь, это я понимал и старался не навязываться, не мельтешить, не беспокоить пустяшным вопросом. Я считал, что мне повезло — говорить с самим Ивановым. Это чувство я потом испытал еще только раз — когда познакомился с Бесковым. Была в них обоих какая-то совсем редкая, ушедшая теперь порода. Ни тот ни другой про свои подвиги никогда не говорили, настроены были критически, чему-то сердились и с чем-то спорили, хмурили брови, а вот уходишь от них — неизменно с веселым, щемящим чувством. Мне кажется, к этой породе принадлежал и Андрей Петрович Старостин.
Разговоры с ним, а когда-то их было немало, почти все как-то оформились, вышли в разных жанрах, в газетах, журналах, книжках, и вспоминаются теперь отдельные его пассажи, часто неожиданные, вроде и не вызванные специальным вопросом.
«Жена-то? Да она меня просто спасла. Я бы без нее никем не стал, так футболистом бы и остался. Ну играл там, выигрывал… А почему? Да потому что после матча мы всегда в баньку, отогреться, попариться, а там пошло-поехало, сам понимаешь. А жена, как расписались, посмотрела на это дело и говорит: „Ты, Валя, что-нибудь давай выбери: или я, или баня с дружками…“ Ну, пришлось выбрать. А иначе где б я был-то теперь…»
И смеялся, довольный, то ли выбору, то ли ладно скроенной этой истории.
Или вот:
«Ну, перед сезоном, как полагается, в горком. К Гришину, к самому. Какие, мол, планы, чем помочь… Гришин меня спрашивает: „Какое место думаете занять, Валентин Козьмич?“ А я ему: „Надеемся четвертое занять, Виктор Васильевич“. — „Почему только четвертое?“ — „Так ведь, Виктор Васильевич, у вас же динамовцы, спартаковцы, армейцы уже были?“ — „Были“, — отвечает. „Ну, вот они пьедестал, поди, заняли…“ Гришин смеется. Помогал он нам хорошо».
Или еще:
«Да что ты мне про „Лужники“ говоришь! Спасли они нас, понял, спасли! У завода ничего не осталось, ни копейки не было для нас. Где брать, чем платить? Какие там спонсоры для рабочей команды? Никому мы были не нужны, никому… Алешин пришел и всё решил. А иначе мы давно бы вылетели. А „Торпедо“, между прочим, никогда из высшей лиги не вылетало. Даже „Спартак“ вылетал, ЦСКА, а мы — нет. Держались до последнего. На пару с „Динамо“. Нет, при мне „Торпедо“ из высшей лиги не вылетало, а дальше — это уж другая история, сами разбирайтесь…»
Как-то его спросили о новичках, и он зло брякнул в трубку: «А что новички? Клюйверта среди них нет!»
Клюйверт был тогда в большом порядке. Рвал и метал в «Барселоне» и сборной Голландии. «Клюйверта им подавай… А что — игрок! А у нас вот в основном не игроки, а футболисты…» — усмехнулся и заговорил о другом.
В траурные дни одна из газет вышла с «шапкой»: «Ивановых в России много, а Козьмич — один». Впервые эту фразу я услышал от шахматного обозревателя «Московской правды» Леонида Гвоздева в 1992 году. И, конечно, использовал ее в заголовке. Сейчас бы Леня, пожалуй, сказал: «Козьмич с нами, ребята!»
Если собрать все мои беседы с ним — хороший бы вышел сборник. Все-то он знал и про футбол, и про «Торпедо», — да и про всю остальную нашу жизнь — тоже.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.