В Вильявиченсио

Разумеется, мы не выехали в поле в намеченный день. Невозможно выдерживать график, когда организуешь экспедицию в восточные льяносы. Тем более если нужно пополнить запасы и снаряжение, да еще при этом войти в контакт с представителями властей, все равно какими: чем меньше начальник, тем больше палок в колеса он ставит.

На сей раз камнем преткновения оказался спирт для консервации. Нам требовалось изрядное количество высокопроцентного алкоголя, лучше всего без примесей, чтобы заспиртовать собираемых рептилий, земноводных и рыб. Конечно, и формалин годится, но после многих лет работы с ним у меня к нему такая аллергия, что я от одного запаха делаюсь неработоспособным: слезы текут градом, я ничего не вижу и надсадно кашляю.

В Колумбии винная монополия — один из твердых источников дохода для местных властей. Соблюдая установленный порядок, мы пошли в соответствующее управление и попросили отпустить нам сто литров 96-процентного спирта. Бумаги наши были в полном порядке, с визами всевозможных столичных инстанций, но это не помогло. Должностное лицо, заведовавшее спиртом, подозрительно обозрело нас и предложило денатурат, к тому же с примесью формалина. Чистый спирт частным лицам? Только с особого разрешения господина интенденте[1]. А господин интенденте, к сожалению, в командировке. И никому не известно, когда он вернется.

Разговор затянулся. Чем дальше, тем больше отговорок придумывал чиновник. Наверное, маленький подарок в виде нескольких ассигнаций все мигом бы решил, но ведь начнешь давать взятки — потом так и пойдет. И вообще: что это за безобразие! В конце концов мы ретировались и пошли в ближайшую кантину[2] выпить чашечку кофе.

Кантина была полна посетителей. Мой товарищ Фред Медем, который немало странствовал в льяносах и приобрел здесь тьму друзей, увидел вдруг знакомое лицо. И вот он уже радушно здоровается с человеком в форменной фуражке. Это был очень славный молодой парень, недавно назначенный сержантом Ресгуардо де Рентас, то есть таможенной службы. Мы пригласили таможенника к своему столику и рассказали ему про свои невзгоды. А он сообщил нам, что господин интенденте недавно вернулся из инспекционной поездки по реке Мета и его, наверно, можно застать в канцелярии.

Мы побеседовали еще немного, затем сержант извинился: служба ждет. И ушел, а я и Фред немедля отправились в канцелярию. Нам повезло. Я узнал в господине интенденте бывшего аспиранта, у которого когда-то принимал экзамены. Видно, он остался доволен экзаменатором, потому что встретил нас очень радушно. Сердечная беседа вылилась в письменное распоряжение несговорчивому бюрократу отпустить потребное нам количество 96-процентного спирта без каких-либо примесей. Интенденте объяснил, что контрабанда и незаконный сбыт спиртного приняли огромные масштабы в его округе, похоже даже, что в городе есть подпольная винокурня. Оттого, мол, нам и отказали.

У нас на этот счет было свое мнение, но мы, понятно, воздержались от нелестных отзывов о служащих его аппарата, а вместо этого поспешили нанять грузовик, погрузили на него свои алюминиевые бидоны с прочными висячими замками и снова наведались в винную лавку. Заведующий нисколько не обрадовался, увидев приказ начальника, но возражать не посмел: ладно, приезжайте за спиртом послезавтра, в четыре часа.

Фред спокойно справился, не следует ли нам еще раз обратиться к господину интенденте? После этого выяснилось, что спирт можно получить немедленно. Видно, его берегли для какой-нибудь другой цели. Удалось также втолковать продавцу, что, когда начальник пишет «литр», он подразумевает именно литр, а не бутылку. Мы расплатились и после небольшой дискуссии даже получили справку о том, что спирт приобретен законным порядком, для таких-то целей.

Полчаса спустя бидоны стояли в комнате, снятой нами в местном пансионате. Фред обнаружил, что в наше отсутствие кто-то пытался вскрыть один из его ящиков, и на всякий случай добавил еще замок.

Подошел час обеда. Нам подали такую дрянь, что мы тут же решили оставить это заведение. Хозяйка потребовала с нас плату за трое суток. Мы попробовали напомнить ей, что провели в пансионате всего одну ночь. И услышали в ответ, что мы жулики и бандиты, задумали ограбить бедную вдову! Но Сан-Кристобаль не даст ее в обиду! Она выразительным жестом указала на гипсовую фигуру святого Христофора и послала служанку за полицией.

Сейчас мы, безбожники, убедимся, что Сан-Кристобаль — ее лучший друг!

Я заметил, как в разгар ее сольного номера Фред мигнул Карлосу Альберто и тот куда-то исчез. Мы закурили еще по сигарете и продолжали слушать монолог хозяйки. Из него мы узнали, в частности, что дивное изображение Сан-Кристобаля принадлежит ее роду не один десяток лет и на его счету немало чудес. И что род у нее почтенный, по праву заслужил благоволение небесных сил. И что… В эту минуту вернулась служанка с полицейским. С первых слов уже по выговору стало ясно, что блюститель порядка — земляк нашей хозяйки. Он приготовился подвергнуть нас строжайшему допросу.

Но вышло иначе. Только полицейский углубился в изучение предъявленных нами бумаг, как вошел Карлос Альберто, а с ним — наш друг из таможенной службы. Сержант учтиво взял под козырек и доложил, что господин интенденте просил передать господам профессорам привет и выяснить, не надо ли нам чем помочь.

Интенденте в восточных льяносах — важная шишка; к примеру, шведский начальник полиции перед ним все равно что домашняя кошечка перед бенгальским тигром. Не удивительно, что полицейский осекся и вся его агрессивность тотчас улетучилась. Фред спокойно объяснил сержанту ситуацию, прозрачно намекая на шантаж и мошенничество.

Сержант только поддакивал: «Да-да, господин профессор», «Конечно, господин профессор» — и что-то писал в своей записной книжечке. В заключение он осведомился, есть ли у нас претензии к кому-нибудь. Хозяйка поспешно дала задний ход. Дескать, произошло недоразумение, и все такое прочее. Она клялась, что с этой минуты все пойдет иначе, и Фред решил смилостивиться.

Разыскивая сержанта, Карлос Альберто заодно успел выяснить, где находится хороший ресторанчик, и мы пошли туда обедать. Гладкий цементный пол, чистые клеенки на столах, на голой дощатой стене красным карандашом написано меню: жаркое из мяса пака. Мы заказали три порции жаркого и надлежащее количество бутылок холодного пива.

Хозяин, приветливый старый сантандерец[3], сам нас обслужил. Фред был с ним давно знаком, и завязался увлекательный разговор. Говорили о том, что у пака нежное мясо, и о том, что это животное — превосходный пловец. Если не ошибаюсь, мы пришли к выводу, что эти два качества позволяют считать пака рыбой, во всяком случае по пятницам, следовательно, ее могут есть даже самые ревностные католики. Хозяин перешел к другому столику, а мы принялись за еду. Жаркое и впрямь было чудесным.

В это время отворилась дверь, и в ресторан вошли еще двое посетителей. На них была обычная одежда жителей льяносов; брюки и рубаха из материи защитного цвета, грубые сандалии. Один — кряжистый коротыш с густой черной бородой и живыми карими глазами; несмотря на светлую, как у испанца, кожу, в нем угадывалась примесь индейской крови. Луис Барбудо, великий знаток моторов и здешних рек. Второй был на полголовы выше и лет на двадцать старше, ему уже перевалило за шестой десяток. Прямой, как копье, скуластое смуглое лицо, с которого почти никогда не сходило выражение суровости. Было в нем что-то от неподвластной времени, несокрушимой скалы. Его тонкие губы улыбались редко, глаза — чаще, только надо было уметь это разглядеть. Агапито, предводитель горстки индейцев, представляющих некогда славное племя тинигуа.

Тинигуа никогда никого не обижали. Держались они особняком, возделывая маниок на своих маленьких полях в лесных дебрях между истоками реки Гуаяберо. Долго им удавалось избегать встреч с земельными спекулянтами, контрабандистами, корью, дизентерией, миссионерами и оспой. Это было абсолютно миролюбивое племя, полукочевое, не очень многочисленное, зато свободное и неиспорченное: Лес, река и собственный труд давали им все необходимое, кроме некоторых металлических орудий и соли. И так как они не обладали ничем, что могло бы соблазнить других, никто их не трогал. Но вот в стране разразилась гражданская война. Началась она в 1948 году[4] с убийства либерального политического деятеля. Дальше — хуже. Властители сменялись, страну опустошали вооруженные банды. И одна такая банда набрела на временный лагерь тинигуа на берегу реки.

Мужчин в лагере не было, они разделились на маленькие отряды и ушли в лес выслеживать тапиров. Женщины и дети купались, удили рыбу, стряпали, отдыхали и наслаждались жизнью. В это время на реке показались лодки. В них сидели чужаки, вооруженные автоматами. Увидев лагерь, они открыли огонь. Люди, по которым они стреляли, были безоружны. Удалось спастись трем женщинам и одному мальчугану.

По счастью, в этом лагере находилось не все племя; тем не менее массовое избиение подкосило тинигуа. Племя потеряло большинство молодых женщин. Молодые мужчины и юноши ушли искать себе жен в другие племена — к гуаяберо и гуахибо.

Единственный уцелевший сын Агапито женился на женщине гуаяберо.

Несколько лет спустя объединенный отряд индейцев из разных племен подстерег бандитов и расправился с ними. Но трагедия Агапито была необратима.

…Итак, нас стало пятеро за столиком. Луис Барбудо поделился местными новостями. Говорят, под вечер должен прилететь Томми на своем самолете. Он привезет американских туристов, они охотились на границе Макаренских гор. Эти горы недавно объявили заповедником — понятно, там легче подстрелить тапира. Еще говорят, что Томми купил было большую лодку, чтобы возить своих североамериканских клиентов, а теперь собирается продать ее. Лодка находится у Кемп-Томпсона, где Томми устроил свою базу. Все это было очень кстати для нас.

Я давно знал Томми. Во время второй мировой войны он пилотировал бомбардировщик, затем два года оставался в оккупированной Германии, а после демобилизации перебрался в Колумбию, где испробовал разные виды деятельности — от выращивания кофе до контрабанды. Теперь он выступал в роли организатора охотничьих экспедиций, а кроме того, перевозил грузы па своем старом дряхлеющем самолете, который прозвал «Мисси Лу».

Мы попросили Карлоса Альберто перехватить Томми у аэродрома и отбуксировать его в ресторан — самое подходящее место для переговоров, а сами принялись вербовать в нашу экспедицию Луиса Барбудо. Он превосходно разбирался в лодках и моторах, да и по многим другим соображениям был желанным человеком в экспедиции. Мы быстро поладили и облегченно вздохнули: сами понимаете, в тысячекилометровом путешествии по реке хороший моторист — не последний человек.

Теперь нам не хватало только проводника, который знал бы каждый приток, каждый галерейный лес, каждое озеро и озерко от предгорий Анд до Ориноко. Или хотя бы до среднего течения Гуавьяре. Конечно, лучше всего было бы, если бы с нами пошел сам Агапито, но об этом мы даже не мечтали. Такая работа не для него. К тому же Агапито чувствовал себя ответственным за уцелевших соплеменников и ни за что не согласился бы оставить их надолго. Но может быть, он нам кого-нибудь предложит?

Агапито выслушал нашу просьбу, кивнул и задумался. Мы терпеливо ждали его ответа: торопить индейца — пустое дело.

Наконец мы услышали ответ, всего одно слово:

— Матеито.

Ну конечно, и как мы сами не додумались! Матеито — самый подходящий человек. Мы с ним уже встречались, видели его в деле, и вот, надо же, выскочил он из головы.

Есть люди, обладающие уникальной способностью сливаться с окружающей средой так, что их не замечаешь. Словно сама природа наделила их даром маскировки. Хочется сравнить их с вальдшнепом: поди разгляди его, когда он притаится в ольшанике. Матеито это свойство было присуще в редкой даже для индейцев степени. Порой казалось, что он умеет изменять свой облик, как оборотень из сказки. Оставалось выяснить, согласится ли Матеито поехать с нами. Мы почти не сомневались, что он согласится, иначе Агапито не стал бы его называть.

Луис Барбудо поел и отправился делать закупки, а мы с Фредом продолжали сидеть за столиком. Агапито остался с нами. Я понял, что вождь хочет сказать что-то Фреду с глазу на глаз, и пошел купить сигарет. Когда я вернулся, старого индейца уже не было.

— Чего хотел Агапито? — тихо спросил я по-английски.

— Он узнал, что его сын женился и живет где-то в районе Сан Хосе де Гуавьяре, — так же тихо ответил Фред. — И вот попросил меня сфотографировать сына, его жену и детей, чтобы он мог их увидеть хотя бы на картинке, прежде чем умрет.

— Да он до ста лет доживет, — возразил я. — Любой, кто на него посмотрит, скажет, что ему еще далеко до могилы.

— А вот он думает иначе. Ты ведь знаешь этих старых индейцев. Они как будто заранее чувствуют, когда подходит их срок.

Мне нечего было возразить, и мы продолжали беседовать о том, о сем, пока не вернулся Карлос Альберто вместе с Томми. Тот как раз доставил в большой отель своих туристов-охотников и собирался завтра утром лететь в лагерь на Гуаяберо. Заодно он мог подбросить Карлоса Альберто и что-нибудь из наших вещей. А меня, Фреда и Луиса Барбудо Томми заберет послезавтра. Мы договорились о цене и пошли к себе в пансионат отбирать первую партию багажа.

На следующий день с утра все шло как по маслу. Томми чуть свет вылетел в Кемп-Томпсон, захватив большую часть нашего снаряжения; с ним полетели Карлос Альберто и Агапито. Мы с Фредом пошли по лавкам. Вильявиченсио был последним пунктом, где можно было сделать какие-то закупки; в Сан-Хосе в лучшем случае найдешь бензин, соль и сигареты. Если упустим что-то теперь, придется терпеть до возвращения, то есть два, а то и три месяца.

Луис Барбудо занимался мотором и добывал запасные части. Во второй половине дня он доложил, что мотор в полном порядке и собран неплохой комплект запчастей и инструмента.

В пансионате все было тихо и мирно. Мы получили вполне приличный завтрак; на ленч нам подали по тарелке супу и жареное мясо, которому не мешало бы еще повариться, прежде чем его положили на сковородку. Хозяйка стояла в двери и улыбалась не без злорадства, глядя, как мы сражаемся с мясом. Мы не стали ничего говорить. Что тут поделаешь, если она просто не в состоянии лучше готовить.

К вечеру все закупки были сделаны и мы решили опять пойти в ресторан.

Ночь мы проспали сном праведников. Томми должен был прилететь около восьми утра, если ничто не помешает. Мы рассчитывали, что будем в Кемп-Томпсоне еще до обеда, а на следующий день начнется наше путешествие по реке.