15 Сын

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

15 Сын

Глаза у него темные, как беззвездная ночь, в них можно утонуть. Они прекрасны. Но странная сосредоточенность взгляда меня немного озадачивает. Ребенок смотрит на меня внимательно, неотрывно, будто целую вечность; ресницы у него длинные, густые, совсем как у девочки, и совершенно неподвижные. Малыш слишком серьезен для своего возраста. Я хорошо знаю женщину, которая протягивает мне его и умоляюще улыбается. Майли — монахиня из Наги Гомпа. Я часто помогала ей в монастыре, потому что девушка пришла из бедной семьи и Злюка ужасно с ней обращалась. Ребенок, которого я вижу первый раз в жизни, — сын ее брата. Его родители умерли. Мать умерла, когда ребенку было всего восемь месяцев, отец — через восемь недель. Майли совершенно не нужен племянник, ей даже не на что его кормить. И она, что вполне логично, обращается ко мне за помощью.

Я беру малыша, не раздумывая. Я не из тех людей, которые задаются тысячей вопросов перед тем, как что–то сделают: я слушаю свое сердце, и оно говорит, что надо помочь мальчику. Ни секунды не задумываюсь о последствиях своего решении, в голове лишь одна мысль: я нужна ему. Вот так неожиданно для всех Сонам Дорже стал моим сыном — за несколько секунд, а не за девять месяцев! В тридцать лет я превращаюсь в мать десятимесячного малыша и воспринимаю это как самую естественную вещь в мире. С утра следующего дня я ношусь но магазинам детских товаров и закупаю все необходимое: кроватку, пеленки, люльку для переноски ребенка, одежду, обувь. Все монахини радуются появлению мальчика, особенно Йеши Ламу… Я не знаю, как зовут малыша, поэтому отправляюсь в монастырь Боднатха и прошу Шоклинг Ринпоче, еще одного сына учителя, подобрать ребенку имя. Это он назвал его Сонам Дорже.

Первое время я очень переживаю за сына. Живот у него раздулся от недоедания; руки, шея, грудь постоянно покрываются белыми шероховатыми пятнышками. Кожа на коленях сухая, как у слона. Но больше всего я опасаюсь, что его спокойствие может быть признаком умственной отсталости. Я вырастила двух братьев, поэтому знаю, как обычно ведут себя дети. Плачут, брыкаются, хватают все, что попадет им под руку, срыгивают, смеются… В общем, живут. Сонам ничего подобного не делает. Его можно было бы назвать смирным, послушным ребенком — но ведь ему даже года нет! Кажется, что он все время погружен в раздумья, в воспоминания о страхе, холоде, голоде и одиночестве. Я так хочу сказать ему: ад позади, малыш, теперь ты в безопасности. Шепчу ему это на ушко, ласково мурлычу, по вечерам пою песни — чтобы он заснул или наконец улыбнулся. Но он словно не слышит меня. Как любая мать, я извожусь от переживаний и воображаю худшее. Вдруг у него неизлечимая болезнь мозга?

Сонам быстро становится своим в нашей общине. Он живет со мной в школе, среди молодых монахинь и профессоров. Мальчик — единственный ребенок в нашей большой семье, поэтому всегда найдется немало тех, кто хочет с ним понянчиться. У меня в то время много работы, и Йешу Ламу очень выручает меня, взяв на себя практически всю заботу о малыше. Он словно наша общая кукла. Вокруг него всегда несколько сестер и мам. Порой я смотрю на него и думаю о том, как извилисты пути судьбы: ребенок, чьи родители умерли, обреченный на жизнь без любви, оказался в мире ласки и теплоты!

Когда я в школе, то стараюсь не расставаться с Сонамом ни на минуту. У нас нет маленькой коляски, так что я ношу его на руках, прижимая к своему сердцу. Сонам цепляется за мою шею, как маленькая мартышка. Я смеюсь — и он тоже иногда улыбается. Месяцы бегут один за другим, и мой малыш начинает вести себя как нормальный ребенок. Вроде бы все в порядке. Я наконец могу вздохнуть спокойно. Он такой славный, никогда не плачет. И я говорю это не только потому, что он мой сын!

Но не все одинаково относятся к происходящему. Появление ребенка в моей жизни вызывает слухи и сплетни, глупее которых я еще не слышала…

— Ани, мне надо сказать тебе кое–что, и, боюсь, тебе это не понравится…

Йеши Ламу стоит в дверях моего кабинета, на руках у нее Сонам, безмятежно лепечущий что–то себе под нос.

— …до меня дошли слухи, что кто–то считает, будто Сонам — твой сын.

— Естественно, он мой сын!

— Нет, я хочу сказать… твой сын. Ребенок, которому ты… как бы так выразиться… подарила рождение.

— То есть мой биологический сын?

— Да. Люди болтают, что ты спала с каким–то мужчиной и забеременела от него…

Бедняжка краснеет от смущения. Я тоже, но от ярости. Меня не должна трогать людская злоба, но я ничего не могу с собой поделать: никому не нравится, когда о нем говорят неправду, а я, в конце концов, тоже человек! Иногда мне плевать на мнение окружающих, а иногда нет. Сейчас я вспоминаю высказывание Будды, которое как–то процитировал учитель: «Они будут винить тебя за то, что ты молчишь, они будут винить тебя за то, что ты говоришь слишком много. Что бы ты ни делала, они будут тебя винить. Люди всегда найдут, за что ругать тебя и за что тобой восхищаться». А еще мне вспоминаются слова учителя, которого я видела по телевизору: «В дерево, приносящее самые сладкие плоды, летит больше всего камней». Иногда люди даже ломают ветви, стремясь добраться до плодов. Но это не мешает дереву расти, крепнуть и цвести. Поэтому не стоит останавливаться, ведь так можно потерять свой путь. Что бы ни случилось, нельзя сдаваться. Так учит далай–лама.

Невежество и злоба некоторых больных духом людей заставляют их порой наносить неожиданные и совершенно нелепые улары. Я — и мужчина? Если бы они не вкладывали в эту сплетню столько ненависти, я бы с удовольствием над ней посмеялась. Но не хочу. Эти бесконечные нападки когда–нибудь меня доведут. Я давно поняла, что нельзя нравиться всем людям; я не привыкла подстраиваться под чужое мнение и стараюсь не обращать внимания на недовольство окружающих. Но я никогда не стремилась их шокировать и старалась сдерживать свой темперамент.

Это касается в том числе и сальсы. Я с детства любила танцевать. В Наги Томна я порой устраивала безумные пляски, чтобы развлечь учителя своими прыжками и импровизированными па. Помню, как однажды на Новый год я устроила настоящее представление, которое очень порадовало публику. Повзрослев, я не бросила танцы. Для меня это естественное состояние, тело само реагирует на музыку. Сальса стала для меня настоящим откровением. Я даже стала посещать занятия и так уверенно двигалась в ритме латино, будто у меня внутри был специально настроенный механизм! Мне случалось танцевать на приемах, куда меня приглашали. Но потом я узнала, что мои поступки вызвали слишком большой резонанс. Монахиня, танцующая сальсу, — слишком вольнодумная идея для отдельных ограниченных личностей. И я могу это понять — потому и прекратила танцевать на публике. Я монахиня, и люди ждут, что я буду вести себя в соответствии с определенными нормами. Я не из тех, кто старается выделиться любой ценой; я не стремлюсь выставлять напоказ то, что я немного отличаюсь от других, — особенно если это может кого–то оскорбить или шокировать. Я понемногу приспосабливаюсь.

Но в случае с Сонамом я всего лишь хотела помочь ребенку, который мог оказаться на улице или умереть с голоду! Скорее всего, он не прожил бы и двух месяцев, если бы его не принесли к нам. Я не сделала ничего плохого. Я соблюдаю основное правило всех монахинь — не вступаю в связь с мужчинами. И очень этому рада! Если бы я захотела выйти замуж, я бы это сделала. Но меня не привлекает физическая любовь. Конечно, никогда не стоит говорить «никогда», но вряд ли я когда–нибудь перестану быть монахиней.

— Вы не жалеете о своем выборе? Что скажете по поводу личной жизни?

Журналисты обожают задавать подобные вопросы. А я отвечаю им правду. Свою правду.

Я ни о чем не жалею. На самом деле я считаю, что получила от судьбы больше, чем может пожелать женщина. Я свободна. Могу спать всю ночь, а если захочу, то и весь день; могу путешествовать, разговаривать с кем хочу — и сколько того требует мое сердце. Никто не имеет права сказать мне: «Тебе нельзя это делать!» или «Да как ты осмелилась сделать это без моего разрешения?!» Я иду куда хочу и когда хочу. И это для меня бесценно. Даже если бы я вышла замуж за любимого мужчину и была счастлива в браке, никто не позволил бы мне так жить. А я свободна. Свободна физически, морально, а также в финансовом плане. Могу помогать другим — и в этом мое счастье. Честно говоря, я не понимаю что такого мне может дать мужчина… ну, кроме скуки, конечно! Лучше уж сесть в тюрьму…

Конечно, я испытывала чувства к мужчине, не отрицаю. Когда я была моложе, то нравилась противоположному полу. Два–три человека даже приходили к отцу и просили моей руки! И естественно, был такой период в моей жизни, на исходе подросткового возраста, когда мужчины меня очень интересовали. Каждая женщина проходит через подобный период. Но физического влечения к противоположному полу я не испытывала уже давно. Наверное, во мне слишком много мужской энергетики.

Время от времени, если представится случай, я даже могу любоваться красотой мужчин. Но я сама установила прочный барьер между нами; я понимаю, что связь с мужчиной будет стоить мне слишком дорого. Наверное, я боюсь того — и подсознательно верю в это, — что, даже если мой избранник будет лучшим мужем и отцом, в конце концов он все равно меня предаст. Слишком часто я видела такое в жизни…

Иногда я вспоминаю историю, которую рассказал мне Тулку Ургьен Ринпоче. Она спасает меня от самых дотошных и недоверчивых журналистов.

Однажды влюбленная тибетская монахиня решила уйти из монастыря. Вечером накануне ухода она пришла к учителю, чтобы попрощаться. И он сказал ей:

— Нет ничего страшного в том, что ты хочешь уйти. Но сначала окажи мне услугу. Когда сегодня ночью ляжешь спать, положи рядом с собой этот сверток. Крепко прижми его к себе — это очень важно. Вот, смотри, я уже все приготовил. Не спрашивай, что в нем лежит, доверься мне в последний раз.

Монахиня осторожно отнесла сверток в комнату, радуясь подарку учителя. Даже если завтра она покинет монастырь, не может быть и речи о том, чтобы ослушаться наставника. И она ложится спать, обняв таинственный сверток. На улице зима, холодно. Ночью она просыпается от ужасного тошнотворного запаха. Подарок учителя явно воняет. Монахиня старается превозмочь отвращение, помня об обещании, данном наставнику. Через два часа она снова просыпается. Запах становится просто невыносимым. В конце концов она не выдерживает и выносит сверток из комнаты.

На следующее утро она в последний раз приходит к учителю. Тот спрашивает:

— Ты хорошо спала, дитя мое?

— Учитель, мне очень стыдно, но я не смогла сдержать обещание… — признается монахиня.

— И в чем же дело?

— Простите, но от свертка, который вы мне дали, исходил такой ужасный запах…

Учитель начинает смеяться. Он едва может говорить, так его трясет от смеха. Наконец он успокаивается и вздыхает:

— Я верю тебе, дитя мое. На самом деле я нашел в саду замороженную коровью лепешку, завернул ее в красивое покрывало и отдал тебе. Ночью навоз оттаял, нагрелся и проявил свою истинную природу, то есть начал вонять.

— Но… учитель, зачем вы это сделали?

— Потому что любовь похожа на этот сверток: сперва красивый и привлекательный, со временем он портится и начинает отвратительно пахнуть!

В истории не сказано, осталась ли монахиня в монастыре. Думаю, что нет. Тем не менее этот рассказ всегда меня веселил. Конечно, я знаю людей, которые счастливы в браке. Но мне кажется, что они, несмотря ни на что, слишком привязаны друг к другу. Женщина обязана сообщать мужу о своих действиях и намерениях. Я себя хорошо знаю и понимаю, что не смогу с этим смириться. Я слишком дорожу своей свободой. Единственный принцип, которому я следую, гласит: «Слушай свое сердце». Только оно имеет право говорить мне: «Да, делай это» или «А вот этого делать не стоит». И больше никто. Никогда.

Женщин с таким отношением к жизни часто называют феминистками. Я не против подобного наименования. А почему бы и нет? Тем не менее я очень дорожу своей женственностью, поэтому ни за что на свете не хотела бы стать мужчиной. Мы разные и такими должны оставаться. Для меня это очень важно.

В том же, 2000 году меня пригласили на конференцию в Нью—Йорке, посвященную правам женщин. Ее устраивала Организация Объединенных Наций. Я приехала, чтобы рассказать о своей школе, о первостепенной роли образования, о том, как важно женщинам всего мира получить равные права с мужчинами. Такой случай выпадает раз в жизни. И все же некоторые вещи на конференции в США вызывали у меня грусть. Вокруг меня было множество интеллигентных, образованных женщин, обладающих определенной властью, — и почти все они перенимали у мужчин те недостатки, которые сами так горячо обличали… Честно говоря, меня даже шокировало то, как нагло и вызывающе вели себя некоторые представительницы слабого пола.

Если борьбу за равенство воспринимать как возможность отомстить, ни к чему хорошему это не приведет. Мы, женщины, не должны перенимать манеру поведения мужчин, их стремление к доминированию и дискриминации. Мы выше этого! Мы должны использовать наш потенциал, силу нашей женственности. Руководствоваться природным инстинктом. Способностью заботиться о других. Добиваться всего при помощи ума и ласки. Но для начала необходимо эти качества в себе развить. Думаю, что это гораздо эффективнее, чем громогласно заявлять с трибуны: «Мы покажем вам, какие мы сильные!» Я постаралась коснуться этой темы в своем докладе, говорила о том, что мы не должны копировать мужские недостатки… Пусть у меня нет высшего образования и я плохо знаю этот мир, я верю в то, что говорю. Если вам что–то не нравится, надо идти в противоположную сторону.

Мы должны бороться, это факт. Но только своим собственным оружием. Без ненависти. Даже я научилась любить мужчин, хотя прежде испытывала к ним отвращение. Для меня олицетворением мужчины всех да был отец. Полное неприятие. Никакой возможности компромисса. Но я изменилась благодаря учителю, который стал для меня воплощением другого типа мужчин — добрых, ласковых, любящих защитников. Но я до сих пор настороженно отношусь к противоположному полу, это сильнее меня. Мой сын — другое дело, он еще совсем маленький, ему и десяти лет нет, а предыдущие девять он жил в окружении монахинь. И все–таки я решилась отправить Сонама в пансионат, чтобы он наконец покинул нашу женскую вселенную, где чувствовал себя полностью защищенным, — для него пришло время развиваться в более разнообразном мире. Теперь он посещает частную школу, получает хорошее образование, учит английский язык и дружит с детьми своего возраста. Но я могу быть уверена в том, что он прошел хорошую подготовку и получил правильное воспитание! Я твердо знаю, что он будет всегда уважать женщин, потому что он сам видел, какие они добрые, ласковые и в то же время сильные и смелые.

Но часто случается так, что мужчины иначе смотрят на наш мир. Пару раз я оказывалась в весьма деликатной ситуации, когда отдельным личностям казалось, будто за моим поведением скрывается нечто большее, чем простая приветливость. Одного из них я помню особенно хорошо. Это был знакомый моего друга. Очаровательный, веселый, невероятно обаятельный мужчина. Мы часто виделись, и каждый раз я разговаривала с ним очень тепло и ни капельки не смущалась. Я всегда себя так веду, но он воспринял это как приглашение к чему–то большему. Мне пришлось его оттолкнуть: меня поразило то, что он мог подумать, будто у меня в голове появились подобные мысли. Никогда прежде меня не пытались обольстить. Но мне прекрасно известно, что у многих возникают неуместные желания по отношению ко мне. Откуда я знаю? Мне говорят об этом руки, которые задерживаются на моих руках дольше, чем того требует вежливость, и потом поспешно отстраняются, будто обжегшись. Нет, я не умру от этого, просто мне неприятно.

— Во время путешествия будьте осторожны с мужчинами. Вполне возможно, что некоторые попытаются с вами познакомиться. Вы молоды и даже с бритыми головами остаетесь женщинами.

Группа моих учениц отправлялась в Индию, и я решила предостеречь их перед отъездом. Во время уроков и разговоров с ними я старалась избегать вопросов, касающихся наших тел. Но гем не менее. Порой несколько слов могут изменить всю жизнь.

— Если мужчина будет шептать тебе на ушко ласковые слова, не торопись ему верить. Сохраняй ясность ума. Ты знаешь, к чему стремишься и что для тебя важнее всего. Никогда не забывай о том выборе, с которым связала свою жизнь.

Я беспокоюсь за девочек и стараюсь, как могу, оградить их от возможных опасностей.

Я уверена, что женщина может прекрасно обойтись без мужчины. Гораздо тяжелее отказаться от радостей материнства. Однажды, когда мне было двадцать семь лет, я испытала непреодолимое желание завести ребенка. Это было сильнее меня. Я хотела ощутить растущую внутри меня жизнь, стала буквально одержима этим желанием. Мне даже снилось по ночам, что я беременна… Я поговорила об этом с подругами, и их изрядно повеселила эта парадоксальная ситуация: я хочу ребенка, но боюсь подпускать к себе мужчин! Я мучилась почти год, а потом все внезапно прошло. И у меня появился Сонам, хотя я ничего для этого не делала. Я без раздумий приняла малыша — очень часто добрые чудеса именно так и происходят. Просто это наша карма. Сонам — единственный мужчина, когда–либо живший в нашей школе. И скажу вам честно: ни одна монахиня и ни один учитель ни разу на него не жаловались.