Заслуженный артист России. Георгий Мамиконов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Заслуженный артист России. Георгий Мамиконов

Осенью 1965 г. был организован молодой коллектив ВИО-66 (вокально-инструментальный оркестр) под управлением композитора, музыканта и дирижера Юрия Саульского, советского мэтра джаза на все времена. Какое-либо понимание джаза в то время отсутствовало, и создать такой оркестр в эпоху, когда эта музыка была чужда советской идеологии, – сродни подвигу. В условиях жесточайшего давления властей исполнять джаз было гораздо сложнее, чем можно сейчас вообразить. Самым печальным было то, что нас отказывались замечать, попросту игнорировали.

Существовали оркестр Утесова, оркестр Цфасмана, оркестр Лундстрема, оркестр Рознера, оркестр Гостелерадио, и никто не был заинтересован пополнить их ряды новой единицей. Коллеги по цеху тоже не были в восторге, узнав о создании коллектива. Они жили в согласии с идеологией того времени, по репертуару, и появление прогрессивного, модернового оркестра для них было нежелательным: сохранялся риск, что при неблагоприятном стечении обстоятельств (что было вполне вероятно) могут запретить не только нас, но и тех, кто поддержал наше начинание. Тем не менее Юрий Сергеевич как истинный энтузиаст все же собрал группу молодых джазменов. В первом составе были народные и заслуженные артисты: Игорь Бриль и Алексей Козлов, хорошо известные по сей день, значимые фигуры в джазовом мире. Собрал он и других музыкантов: трубы, тромбоны, саксофоны, – одним словом, получился типичный биг-бенд. Саульский побывал на ежегодном джазовом фестивале в Праге и обратил внимание на несколько вокально-джазовых коллективов. Поскольку он был творчески прогрессивным человеком, у него родилась идея приплюсовать к оркестру джазовую вокальную группу, которая смогла бы выступать именно в классической джазовой стилистике (самым популярным в то время был свинг). Группа должна была состоять из восьми человек: четырех мужчин и четырех женщин.

Хоровое образование в Советском Союзе было поставлено на высочайшем уровне, и поэтому группу предполагалось набрать из универсалов – выпускников или студентов дирижерско-хоровых отделений, которые умели все: играли на фортепьяно, могли исполнять партии с листа, что очень важно, так как профессиональный музыкант – тот, кто может сыграть партию по нотам с партитуры. Аналогичные требования предъявлялись к вокалистам: мы должны были соответствовать такому же уровню музыкальной подготовки. Далее начался ликбез: с нами занимались джазмены, которые учили понимать джазовые «закорючки», блюз, основы джазовой гармонии. Саульский уделял этому вопросу пристальное внимание и даже привез из Праги несколько учебников по вокалу. В такой обстановке родился оркестр.

Нас приняли, потом отвергли, потом снова приняли, потом хотели разогнать, поскольку выяснилось, что Тамара Алибакиева, Лариса Змеевская и я учились в Гнесинке и не имели права работать. Я, по крайней мере, учился на вечернем отделении, а они – на дневном, где с этим было строго. По утрам мы репетировали в Союзе композиторов, днем посещали лекции, а вечером снова шли на репетицию. Сказать по совести, мне было очень непросто, ведь я еще и работал по распределению после училища в детской хоровой студии – преподавал детишкам сольфеджио. В училище у нас был свой коллектив, но пройти жесткий отборочный конкурс удалось только нам с Мишей Денисенко.

Когда все уже было поставлено на профессиональный уровень, нас решили расформировать, а девчонкам влепили строгие выговоры в Гнесинке. В результате меня выжили из Гнесинского училища – умышленно (по приказу свыше) начали ставить «неуды», и мне пришлось покинуть заведение, в которое я с таким трудом поступил.

Дело происходило летом 1966 г., после утверждения биг-бенда. Зародились внутренние конфликты, особенно у женской четверки. Нам пришлось нелегко (я говорю «нам», так как мы все являлись участниками процесса): и Юрию Саульскому, и Эрику Тяжову – знатоку вокального искусства, потрясающему пианисту и аккомпаниатору, воспитавшему ансамбли «Улыбка» и «Советская песня», а также причастному к созданию квартета «Аккорд». Тяжов был, пожалуй, единственным специалистом по вокальным ансамблям, в прошлом он работал музыкальным руководителем у выдающихся людей – Эдуарда Хиля и Иосифа Кобзона. К сожалению, Эрик серьезно заболел, и в нашем девичьем стане неурядицы вышли из-под контроля. Мы озадачились поиском нового контингента для женской непрочной половины коллектива. Был объявлен негласный конкурс, так как официально мы этого сделать не могли. Юрий Сергеевич с Эриком Ивановичем решили создать небольшую группу стажеров и посмотреть, что из этой затеи получится.

В стажерскую группу попала и Валя Толкунова. Она училась в Московском институте культуры на платформе «Левобережная». Нашел ее участник первого состава Слава Толмачев. Он ездил по институтам, высматривая подходящую кандидатуру, и пригласил Валю попробовать свои силы у нас.

На прослушивании вместе с Эриком Ивановичем, который приходил на репетиции, несмотря на болезнь, присутствовали все участники ВИО-66. Тяжов не советовал принимать ее в коллектив, объясняя свою позицию тем, что у Вали недостаточная подготовка и, скорее всего, ей будет крайне сложно справиться с интенсивностью и темпом репетиций.

Несколько слов о восхитительном Эрике Тяжове, оказавшем Саульскому и всем нам неоценимую поддержку в становлении биг-бенда. Он потрясающе разбирался в людях; мог выгнать с репетиции, не церемонясь, а потом позвонить и сказать: «Я прощения просить не стану. Ты выучи-ка свою партию и больше не приходи неподготовленным. Да, и вот еще что: не опаздывай!» Девочки от него ревели, но половина женского состава была в него безумно влюблена. Он доводил до истерики в считаные минуты. Эрик Иванович был прямым, жестким человеком с потрясающей силой воли. Мы все как один обожали его.

Итак, выбора у нас фактически не было: найти кадр в неизвестный оркестр представлялось непростой задачей (слова «раскрутка» вообще не существовало, ведь в 1966 г. по телевидению транслировалась одна-единственная программа). «Сарафанное» музыкальное радио тоже не работало. Одним словом, найти замену по ряду причин было крайне сложно.

В качестве стажера Валя поехала с нами в пробную поездку в Рязань, а тут и Лариса Змеевская собралась уходить из коллектива по личным причинам. Все решилось само собой.

Не устаю повторять – были другие времена. У нас в коллективе даже свадьбы в поездках играли, и это было в порядке вещей. С нами работал тогда еще неизвестный Вадим Мулерман, приехавший из Тулы, из оркестра Анатолия Кролла. Платили в региональных оркестрах мало, сущие слезы, и многие стремились в Москву, в московский оркестр. Разница в деньгах составляла двадцать рублей – сумма немалая (сто тридцать рублей вместо ста десяти). Я делаю акцент на деталях, чтобы стало ясно, насколько иной была ситуация в те годы и что значило место в любом, даже незнаменитом музыкальном коллективе столицы. Если музыкант не спивался (и не доводил дело до увольнения за профнепригодность), то он осознавал, что его место – на вес золота. Любимчиков тогда не было, в отличие от сегодняшнего дня, когда сплошь и рядом на сцене непригодные к профессии люди. В те годы «ремесленников от музыки» вообще не было, да и коллективов существовало немного.

Толкунова очень хотела закрепить свои позиции в нашем коллективе и, будучи еще стажером, сказала как-то раз моей супруге, рядом с которой сидела на репетиции: «Любочка, как же я мечтаю здесь петь!»

Валя была симпатичной, доброжелательной девочкой, но первое время сильно отставала от нас – сказался недостаточный уровень музыкальной подготовки, как и предрекал Эрик Тяжов. Мы все без исключения испытывали трудности, постигая основы настоящего джаза и специфической манеры исполнения, но ей было труднее всех. Славе Толмачеву посоветовали позаниматься с Валюшей, поднатаскать ее, чем он и занялся, но дело шло не так быстро, как хотелось.

Все разрешилось в поездке в Рязань. Юрий Сергеевич проникся чувствами к Толкуновой, и дальше началась совершенно другая история. Как было композитору совместить любовь и работу? Это сложный момент в жизни любого руководителя коллектива. Координировать работу оркестра – совсем не то же самое, что управлять крупным производством; ведь это живой организм, состоящий из творческих людей со своими нюансами, особенностями, ревностью. Для Юрия Сергеевича началась другая жизнь, когда весь состав узнал об их отношениях с Валей. Ему было труднее, чем кому-либо. Сложность состояла в том, что Толкунова заметно отставала от прочих участников в профессиональном смысле, но была при этом любимой женщиной руководителя, которого мы чуть ли не обожествляли. Такое положение вещей вызвало страшный антагонизм. Но Валя оказалась мудрой: она стала заниматься с ярым рвением, денно и нощно.

Саульский обратился к моей маме, заместителю директора музыкального училища им. Октябрьской Революции, которое я окончил, с просьбой оформить Валин перевод и принять к себе, так как Институт культуры не мог обеспечить ей необходимый уровень музыкального образования. Для осуществления плана созвали дирекцию коллектива и пригласили Валиных родителей. Моя мама сделала невозможное по меркам того времени: благодаря ее дружеским связям в Гнесинском училище вопрос решился. Сначала Толкунову перевели в наше, Октябрьское училище, как и было задумано, и уже оттуда – в Гнесинку. В те годы двойной перевод был невероятной авантюрой, но авторитет Юрия Сергеевича, уважаемого и любимого всеми, был выше любых препятствий.

После этого Валя быстро наверстала упущенное. Надо отдать должное ее волевому настрою на творческий рост и трудолюбию: попав в учебное заведение, где со студентов три шкуры драли, она поняла, что надо стремительно расти и подтягиваться.

Толкуновой пришлось пережить нелегкие времена в ВИО-66, и длилось это около двух лет. Атмосфера на репетициях была натянутой до предела, Валю даже какое-то время бойкотировали. Оценивая ситуацию сейчас, с высоты прожитого, мне кажется это излишне жестоким и неоправданным, но тогда все воспринималось намного острее и эмоциональнее, нежели видится теперь; существовало понятие «коллектив», и люди в целом реагировали совершенно иначе на романы и личные истории, воспринимая их чересчур близко к сердцу. К чести Валентины Васильевны, она сумела выстоять, оказалась очень восприимчива к нюансам; многое переняла от Саульского, что в дальнейшем помогло ей в карьере.

Во время гастролей в Крыму Юрий Сергеевич и Валя внезапно улетели в Москву регистрировать брак. На следующий день они вернулись, прямиком на репетицию.

Постепенно все конфликты и неурядицы остались в прошлом. Сменилась женская часть состава, и отношения выстроились иначе, значительно теплее. Валя стала нашей подругой, совершенно «своей». У нее был искренний, серебристый смех. Она вообще была знатной хохотуньей, обожала шутки, анекдоты.

Толкунова уже тогда показала себя очень коммуникабельной, веселой, отзывчивой, и мостик неприятия был разрушен. С годами она изменилась, обрела уверенность в своих силах, но особенность характера – держать все в себе – осталась навсегда. Думая о ее недуге, можно предположить, что подобное свойство натуры во многом повлияло на развитие болезни, ведь держать в себе переживания, не давая им выхода, крайне тяжело. Кстати говоря, и Саульский был очень сдержанным человеком, и все негативные эмоции оставлял внутри, не позволяя им вырваться наружу. Позднее, когда он уже был серьезно болен, то никого к себе не пускал – не мог позволить тем, кто помнит его балагуром, остроумным и полным энергии, увидеть себя немощным, уставшим. Такая особенность характера присуща исключительно сильным и целостным натурам.

У Толкуновой появилась композиция с Игорем Брилем, она делала успехи в училище и с головой ушла в музыку. А потом начались трудные времена для коллектива. У Юрия Сергеевича были напряженные отношения с руководством Росконцерта, и на нас стали оказывать давление. Неудивительно, что мы не смогли выехать в Софию, на Фестиваль молодежи и студентов. Поехал туда вместо нас оркестр Силантьева. Все это сказывалось на Юрии Сергеевиче крайне отрицательно: он создал дело, писал песни, Валя начала петь соло, и не только в ансамбле. На своем первом концерте, я помню, она исполняла «Масленица русская моя», перешедшую к ней «по наследству» от одной молодой певицы. Мы все ужасно переживали за нее – все же первая песня! – волновались и давали перед выходом дружеские напутствия, заверяли, что пройдет успешно. Конечно, это было волнительно, и она постоянно повторяла: «Мне бы только слова не забыть». Публика была благодарная, неизбалованная. Можно считать, что телевидения в те годы не было, поэтому для людей каждый концерт был настоящим событием. Зрители принимали ее всей душой. Валя исполнила «Масленицу…» дважды: были такие концерты, в которых каждая песня исполнялась по два раза. И зрелища люди воспринимали правильно, любили артистов; ведь в народе бытовало мнение, что певец – это не вид деятельности, с помощью которой зарабатывают деньги, а хобби, увлечение в нерабочее время. Мне неоднократно доводилось слышать диалоги:

– Вы где работаете?

– В джазовом ансамбле пою.

– Петь – это хорошо, но я про место работы спрашиваю.

– Я работаю певцом в джазовом коллективе.

– А книжка трудовая где?

– В Москонцерте.

Люди с трудом понимали, как такое возможно. Почти все музыканты того времени сталкивались с подобным отношением к своему роду деятельности.

Надо отдать должное Вале – она никогда не выпячивала свою персону, не требовала от Саульского первых партий, несмотря на статус жены руководителя коллектива, который позволял исполнять сольно как минимум четыре песни; но Валя держалась скромно, просто, у нее хватило мудрости не пользоваться привилегиями своего положения – она пела всего одну песню. Такая мудрая линия поведения обеспечила ей уважение со стороны коллег-музыкантов. Все старые обиды забылись, да и ездили мы часто, а на гастролях дуться друг на друга неделями просто невозможно. У Вали появилась добродушная, шутливая снисходительность к нам, бессемейным, поскольку она была стабильнее всех и имела право так себя ощущать.

На дворе стоял 1970 год. После грандиозного скандала с руководством Росконцерта Юрий Сергеевич был вынужден покинуть коллектив, и они ушли вдвоем. Через год после этого Толкунова и Саульский расстались. Валя с девочками создали новый квартет, а мы работали вплоть до 1971 г., пока ВИО-66 не расформировали. После ухода Саульского он почему-то стал называться «Гармония», хотя о гармонии даже речи не могло идти без нашего дорогого руководителя.

Валя отошла от джаза и постепенно выработала собственный стиль на эстраде. Тем не менее ВИО-66 стал для нее стартовой площадкой, трамплином и дал бесценный опыт первых трудностей, а также навыки, чтобы справляться с ними.

Саульский оставил Вале квартиру на улице Чехова, в кооперативе Большого театра. За Юрием Сергеевичем закрепилось общеизвестное прозвище Почетный Строитель: это был третий по счету кооператив, который он оставлял бывшим супругам. Саульский и сам над собой посмеивался из-под очков; ничто не могло выбить из колеи этого на редкость жизнелюбивого и постоянно шутящего человека. Он был потрясающим оптимистом.

Мы продолжали часто видеться: Юрию Сергеевичу звонили композиторы, создавали музыку к художественным фильмам, и голоса требовались всегда. Так получилось, что Валина квартира стала сосредоточением подработок, или «халтур». Она часто звонила: «Жор, нужно поработать, приходи». У нее тогда еще не оформились мысли о сольной карьере. Вполне возможно, что в ней жила некая мечта, но всерьез она тогда не задумывалась, как все сложится дальше. А сложилось все по воле случая. Мы стали собираться у Вали, учили «халтуры» по нотам, которые нам приносили композиторы. В тот же период времени она была занята новым коллективом «Иван да Марья». Но мы уже настолько сдружились, что, несмотря на уход нашего руководителя и их с Валей развод, несмотря на работу в новых коллективах, по которым нас разбросало, продолжали собираться у нее. Я стал «последним из могикан» – проработал в ВИО-66 с конца 1965 г. и ушел после его расформирования в 1971 г.

Мы все приезжали к Толкуновой, как в штаб-квартиру. Я уже работал в вокально-инструментальном ансамбле «Москвичи», но новый материал мы неизменно штудировали на улице Чехова. Как-то раз сидим, чаевничаем. Я попросил: «Валь, дай поесть чего-нибудь». Она растерялась: «А у меня ничего нет». Открываю холодильник – действительно пусто. Пошел к ребятам, мы скинулись, кто сколько мог (а имели мы сущие копейки – денег ни у кого не было). Внизу находился знаменитый магазин «Диета». Купил я всего ничего – говяжью печень, она в то время еще не стала дефицитом. Принес, спрашиваю: «Мука есть?» Валя отвечает: «А зачем мука?» Я говорю: «Сбегай к соседям, возьми». Чудесные времена, когда у соседей можно было без стеснения попросить пару яиц, муку или соль!.. Я порезал печень, обвалял в муке, посолил – и через пару минут был готов питательный обед. Мы все поели. Валя была в восторге: «Ой, Жора, до чего же вкусно! Как ты все быстро приготовил!»

Соседом Толкуновой был композитор Илья Катаев, живший на седьмом этаже. Однажды он пришел к ней и предложил песню к сериалу «День за днем», главную роль в котором сыграла Нина Сазонова. После этого посыпались предложения, а еще через год мы перестали у нее собираться, поскольку Валина карьера пошла в гору и времени ни на что другое не оставалось.

Не только Саульский и Катаев сочиняли для нее первые песни, но и Орлов, Завальнюк, Поженян. Я пел с Валей один куплет из «Убаюканного солнца» на музыку Алексея Черного, которую мы записали с мужским квартетом. Эту композицию с полуденным настроением довольно часто крутили по радио. Тогда же дуэтом с Валей мы исполнили в концерте футбольную песню, так и не сделавшуюся популярной.

С течением времени мы стали редко видеться, но все же пересекались иногда на концертных площадках и гастролях; однажды встретились в Ульяновске, на концерте по случаю 100-летия В. И. Ленина, в котором принимали участие Толкунова, ансамбль «Березка» и «Доктор Ватсон». Много лет спустя мы с Валей хохотали, вспоминая, как разразился чуть ли не политический скандал: здание, в котором мы выступали, прослушивалось, а на репетиции, как назло, кто-то громко сказал о директоре: «У него на лбу не написано “член обкома”». Прибежали представители Росконцерта, принялись выяснять детали, и Юрию Сергеевичу тогда крепко досталось. Это было в 1970 г., а ровно через тридцать лет мы с Валей снова встретились в том же зале.

В 1995 г. на праздновании моего 50-летия присутствовали Юрий Сергеевич Саульский и Валя Толкунова. Она спела для меня (я подпел экспромтом, как смог) и подарила огромного мишку, который по сей день «живет» у меня в дачном доме. Запись юбилея хранится в моем личном архиве.

Мне было в высшей степени радостно, что она не пропустила мой день рождения с отговорками «У меня концерт / запись / внезапная съемка», как это нередко случается у артистов. Она вообще никогда не лгала.

Через десять лет Толкунова снова была у меня – на 60-летии. Моя дочь сняла фильм, выступив в качестве режиссера, в котором осветила вехи моего творчества, и когда Валя запела, на экране пошли кадры, посвященные нашей жизни в ВИО-66. С ностальгией и нежностью я буду пересматривать его еще много раз и вспоминать Валюшу.

Даже обладая схожими вокальными данными и жизненными приоритетами, стать Толкуновой совсем непросто, а чтобы исполнять ее репертуар, надо быть именно Валентиной Васильевной, и никем больше. Симбиоз личности и тембра голоса создали для нас певицу Валентину Толкунову, с которой бессмысленно конкурировать, так как она не принадлежит ни к одному направлению эстрадной или народной песни в чистом виде. Она с самого начала, как говорится, «попала в песню». Шлягер «Серебряные свадьбы» она спела по-своему, естественно, незабываемо. И все благодаря своей неповторимости и непосредственности.

Валя была очень внимательным, заботливым человеком – периодически звонила моей маме, чтобы поинтересоваться ее здоровьем. Она никогда не старалась понравиться, не переигрывала ни на сцене, ни в жизни. Если верить, что у артиста есть секрет, то ее секрет – в умении передать искреннюю интонацию. Учитывая, что Валина искренность – за гранью, она одновременно и оголяет, и служит защитой для ее тонкого внутреннего механизма. Достоинство своей души она выразила так, что лишь за одно это ее можно считать большим талантом. Валентина умудрилась создать свою нишу, на стыке между русской и эстрадной песней; не исполняла темповых композиций, не присущих складу ее характера, а придерживалась своего уникального направления.

Очень обидно, что ее не было на телевидении в последние годы. Я считаю несправедливым и неверным, когда артиста приглашают на передачу в роли эксперта. Что необходимо артисту? Выйти и спеть хотя бы одну песню, а не играть в публичность. По этой причине Валя старалась все свое время отдавать гастролям и не разменивалась.

На февраль 2011 г. у нее был запланирован большой тур по Беларуси.

Когда уходят такие люди, нельзя не задуматься, почему лишь после смерти крупного артиста все начинают массово возмущаться: «Ах, отчего же никто не помог ему остаться на экране? Кто придумал термин «неформат»?»

В артистической среде есть уважаемые, влиятельные персоны, которые могли своей поддержкой удержать прекрасную певицу в фокусе телекамер. Однако этого не произошло. Нет единства в среде эстрадников, актеров. Я люблю Россию, но приходится тем не менее признать удивительную разобщенность наших людей в целом и артистов в частности. Высокое качество сегодня, к величайшему стыду и сожалению, – в категории «неформат».

Жанр русской эстрадной певицы олицетворяет Валя Толкунова. Она же – создательница и единственный представитель этого жанра. Назвать ее ни русской народной певицей в чистом виде, ни эстрадной певицей нельзя, она – уникальное сочетание, симбиоз того и другого. Хотя Толкунова получила великолепное музыкальное образование и была взращена на русских народных песнях, ей удалось привнести свежий взгляд на песню в целом, найдя соответствие с потребностями публики своего времени. Я уверен, из нее могла получиться восхитительная исполнительница русских народных песен, если бы она пожелала (и если бы в России уделяли больше внимания народным исполнителям). Бабкина, Кадышева, Сенчина, Рюмина – вот фактически все русские певицы; но на такую огромную страну, как Россия, этого недостаточно.

Валя Толкунова, безусловно, достойна считаться великой певицей нашего времени. Прозрачная чистота голоса и душевная манера исполнения, присущие лишь ей, не оставляют сомнений в искренности и не могут не тронуть сердце. Артист такого уровня – природное явление на все времена.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.