В заботах о боевой авиагруппе
В заботах о боевой авиагруппе
Сойдя с корабля на петроградскую землю, Евграф Николаевич испытал безмерную радость возвращения на Родину. Кажется, не месяцы, а годы пробыл на чужбине. Во Франции и Англии, занятый делами и заботами, он не замечал течение времени, не скучал так сильно, как другие, по всему русскому. Теперь же, оказавшись дома, полностью отдался возвышенному чувству слияния с отечеством. С упоением, как музыку, слушал русскую речь. Хотелось проехать по необъятным просторам страны, пролететь над заснеженными полями, над городами и селами, над родной Украиной. И только мысль о войне, все еще грохочущей, наполняла тревогой. Да, война по-прежнему повелевала миллионами людей, скоро и его опять толкнет в сумасшедшую карусель воздушных схваток с вражескими самолетами.
Пока же у него есть несколько дней отдыха. Его доклад в Управлении военно-воздушного флота вызвал одобрение высокого начальства. Представленные рукописи будущих брошюр о тактике истребительной авиации прочитаны с интересом. "Напечатаем немедля, очень полезные работы и крайне нужные, — сказал пол ковник Яковлев. — Да вы, капитан, не только боевой летчик, но и теоретик. Скоро получите новое назначение, которое, надеюсь, удовлетворит вас".
На родине Евграф Николаевич прежде всего решил посетить ставшую ему родной Гатчинскую школу военных летчиков, на что ему было дано согласие в УВВФ. Он приехал на Корпусной аэродром, и ему, по распоряжению Увофлота, предоставили самолет "Вуазен IX".
Капитан Крутень выполнил пробный полет и убедился в устойчивости "вуазена". Правда, длинная ручка управления все еще тяжеловата, надо прилагать силу, чтобы отклонять руль высоты. Но это не беда, сила есть. Конечно, хорошо бы полететь на "ньюпоре", да где его взять?
Евграф Николаевич сидит в кабине "вуазена". Одежда на нем необычная для пилота: черпая дубленая шуба без погон. Стоит март, месяц еще весьма холодный, и тулуп надежно защитит от ветра, хотя пилотировать в нем будет труднее. На голове — обычный круглый шлем с очками.
В кабину наблюдателя забирается механик самолета, и "вуазен" поднимается с Корпусного аэродрома и берет курс на Гатчину. Расстояние небольшое — всею шестьдесят километров, около получаса полета. Чем ближе к Гатчине, тем большее волнение охватывает капитана. Здесь он впервые самостоятельно поднялся в небо, выполнил "мертвую петлю". Сколько радостей и тревог пришлось пережить! Именно здесь его судьба сделала крутой разворот, артиллерист Крутень превратился в летчика, накрепко прирос к авиации. Здравствуй, дорогая, незабываемая Гатчина!
Хочется не просто приземлиться на родном аэродроме, а приветствовать авиационную школу необычным полетом, насколько позволит аппарат "вуазен". Внизу уже летное поле. Крутень, действуя ручкой управления, энергично кладет самолет на крыло и начинает выполнять вертикальные виражи с креном аппарата 90 градусов. Заметил ли кто-нибудь там, внизу, гостя? Заметили. Выбегают люди из офицерского собрания, из штаба школы, смотрят вверх. Пусть смотрят пилотаж бывшего гатчинца. А он постарается затянуть как можно туже радиус виража. "Вуазен" как бы вращается вокруг невидимой оси, быстро описывая хвостом ровные круги. Сделав четыре полных, замкнутых на 360 градусов виража влево, капитан легко и уверенно перекладывает аэроплан в правый крен. Один за другим следуют четыре виража вправо. Некоторые внизу думают, что на этой "четырехколесной телеге" такие фигуры выполнять невозможно. Возможно, вот вам доказательство!
Евграф Николаевич, заставляй самолет делать змейки, ведет его на посадку. Впереди угрожающе увеличивается в размерах здание офицерского собрания. Кажется, аэродрома уже не хватит для пробега после приземления, и "вуазен" врежется в стены дома. Но нет — самолет, как хорошо объезженный конь, останавливается у самого офицерского собрания.
Евграф Николаевич неторопливо снимает с головы шлем и вылезает из кабины. Его окружают офицеры Гатчинской школы, летчики, механики, мотористы. Восторженно оценивают пируэты на "вуазене". Все знают капитана Крутеня, с симпатией смотрят на него, жмут руки. Он улыбается чуть смущенной улыбкой. Сыплются вопросы:
— Как там в заграницах? Здорово воюют наши союзники-французы?
— А англичане? У них тоже небось сильная авиация?
— Обо всем, господа, расскажу в докладе, — отвечает Евграф Николаевич. — Для этого и прилетел сюда.
Вечером весь постоянный и переменный состав школы собрался на доклад гостя. Небольшой зал офицерского собрания едва вместил людей. Из-за стола встал Евграф Николаевич, обвел взглядом светло-серых глаз собравшихся.
— Друзья, — начал он свое выступление. — Заранее прошу извинения за мою не слишком логичную и нецветистую речь. Я не оратор, не профессор, да и конспекта со мной нет. Буду, как умею, рассказывать о том, что видел за границей, что перечувствовал, о чем думал там. Впечатлений много, есть о чем поговорить.
Капитан Крутень подробно рассказывал о военной авиации Франции, о действиях крупных соединений — истребительных групп и эскадрилий, что позволило лишить противника преимущества в воздухе, одерживать победы на фронте у реки Соммы и в других местах. Крутень отметил, что у союзников много самолетов, причем современных, хорошо вооруженных и маневрен-ных, таких, как "ньюпор" последнего выпуска и "спад". Там обстоятельно готовят летчиков, пропуская их через школы высшего пилотажа, воздушного боя и стрельбы. Однако много пилотов гибнет от огня немецких самолетов и наземных огневых средств. В использовании истребительной авиации во Франции имеются грубые ошибки. Французы, за редким исключением, признают только подавляющее численное превосходство, лишь при этом условии решительно вступают в бой. У них принято постоянное барражирование, иначе говоря, патрулирование над своими войсками. В глубь территории противника французские летчики не особенно стремятся проникнуть.
— И вот, когда сравниваешь действия наших летчиков с французами, — говорил Евграф Николаевич, — то приходишь к выводу: русским летчикам мало чему можно научиться у иностранцев. Никто не смеет нас упрекнуть в плохой работе, у нас только не хватает хороших, надежных самолетов.
Офицеры внимательно слушали капитана, смотрели на него с любопытством, удивляясь его простоте, раскованности, но вместе с тем отмечая, что он держится с большим достоинством. В нем чувствовалась спокойная уверенность в себе, какая-то внутренняя сила, одаренность истинного авиатора.
— У нас в России уже давно началось создание истребительных отрядов, — продолжал Крутень. — Теперь пора перейти к созданию на всех фронтах авиационных групп. Словом, лед тронулся. Нам позарез нужны хорошие одноместные истребители — монопланы. Только одноместные. Если вы посадите в самолет-истребитель наблюдателя, то это будет уже не истребитель — он потеряет скорость, высоту, скороподъемность и, самое главное, маневренность. Я на таком двухместном истребителе летать не стал бы и уж во всяком случае побоялся бы подставить врагу свой хвост даже с наблюдателем. Незащищенный хвост самолета может быть успешно прикрыт другим истребителем. Короче говоря, я за действие пары истребителей как тактической единицы. Один — ведущий, другой — ведомый. Эта же пара должна сохраниться и в групповых боях. Тогда можно рассчитывать на успех.
Капитан на минуту умолк, обдумывая дальнейшие мысли. Он заметил напряженное вниманне летчиков, их одобрительные взгляды, заинтересованность. И еще спокойнее и увереннее продолжил:
— Девизом истребителя должна быть только атака. Атаковать неприятельские самолеты всегда и везде! Я уверен, друзья, что опасность воздушного боя вам кажется в сто раз больше действительной. Да, да, в сто раз! Если летчик обладает умением хорошо пилотировать аппарат, метко стрелять, если он атакует противника дерзко, смело, изобретательно, то победа за ним. Это бесспорно. Если же ты трус, сидишь в кабине" вцепившись в ручку управления, и боишься наступать — ты обречен и станешь легкой добычей противника…
На следующий день Евграф Николаевич возвратился в Петроград.
Кажется, Крутень должен был быть доволен, миссия его за рубеж прошла удачно, получил одобрение в верхах. Но полного удовлетворения не было. Он ясно осознавал, что после исчезновения великого князя ничего не изменилось в стиле руководства русской авиацией. Остались та же рутина, преклонение перед всем иностранным, прежде всего французским. Конечно, пребывание летчиков во Франции, отчасти в Англии, принесло пользу. Узнали достоинства и недостатки союзников, в особенности преимущества использования в боях быстроходных, маневренных истребителей. Но на этом можно было и остановиться. Однако в верхах продолжали расшаркиваться перед заграницей.
Капитана Крутеня ошеломило решение военного министерства пригласить на русский фронт группу французских летчиков. Это уже ни в какие ворота не лезло! Возмущенный летчик гневно и прямо написал в своей статье "Нашествие иноплеменников":
"У нас всегда зовут… варягов… Что же будет теперь, когда в самом деле появится отряд истребителей из 16 летчиков, среди которых верно есть хоть один да порядочный, да еще на лучших, чем наши, аппаратах — "спад", с которого довольно просто сбивать неподготовленных немцев? Они с места наколотят немцев, тогда французов превознесут, а русские летчики, летая на отрепьях, будут стирать с себя новые плевки начальства.
Ведь перед французами будут расшаркиваться и предоставлять им все, а на русских будут покрикивать и ставить им в пример французов".
Как бы в подтверждение этих горьких слов газета "Русское слово" 12 апреля 1917 года сообщила, что в Киев прибыла группа французских летчиков и для оказания "должной братской встречи" городская дума ассигновала 10000 рублей. Так расшаркивались перед иностранцами…
Зато какой гордостью звучали слова капитана Крутеня: "Мы в технике уступаем, но в работе боевой никакие французы не смеют сделать нам упрека".
Прямота и резкость суждений не нравилась, конечно, бездарному руководству авиацией. Но Крутень не мог вести себя иначе. Истина, страстное стремление усилить русский военно-воздушный флот были для него всего дороже. Он шел своим тернистым путем… И с ним не могли не считаться в верхах — он был слишком заметной фигурой в боевой авиации.
На звонок открыл сын Каролины Карловны Вадим, мальчик лет двенадцати-тринадцати.
— Мама, кто к нам пришел! — восторженно прокричал Вадим и бросился обнимать Евграфа Николаевича.
— Кто же это пришел к нам? — раздался из комнаты голос Каролины Карловны. Она вышла в прихожую, увидела старшего сына, удивленно всплеснула руками, заспешила к нему, протягивая руки. Он сделал шаг ей навстречу…
— Сынок мой, Графчик, — взволнованно шептала Каролина Карловна, трижды порывисто целуя его. — Боже, какая радость! Я извелась, гадая, где ты, что с тобой? Ну раздевайся, милый, снимай шинель. Вадим, помоги ему.
Шинель снята с Евграфа Николаевича, и Вадим тут же надевает ее, а на голову нахлобучивает армейскую фуражку.
— Я похож на доблестного капитана русской армии? — смеется мальчишка, лицо его сияет.
Усадив сына на кушетку, Каролина Карловна садится рядом с ним.
— Ну рассказывай, рассказывай. Ты из-за границы? Где побывал?
— Да, только что вернулся. Был во Франции и Англии, — говорит сдержанно Крутень, глядя перед собой. Он взволнован встречей с матерью, хочет скрыть волнение.
— Ну и как там у французов и англичан? Тоже воюют? А у нас что творится. Ты, конечно, знаешь. Как же теперь без государя-императора? Неужели конец Романовым?
— Конец! В других странах обходятся без царя, обойдемся и мы.
— Ты против государя?
— Что говорить, мама. Так народ распорядился. Вы живете в Петрограде, все видели сами.
— Видела толпы со знаменами, слышала их крики: "Долой самодержавие, да здравствует свобода!" Все рушится, Графчик, будто при землетрясении. Как теперь жить? Надежно ли Временное правительство?
— Кроме Временного правительства есть еще и другая сила — Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов. Слышала о таком? Между ними идет борьба за власть, за влияние на армию, и неизвестно, кто возьмет верх. О царе теперь и не вспоминают.
— Ах, как же это так? — Каролина Карловна смотрит на сына расширенными глазами. — Ведь мы верили в него, пели "Боже, царя храни". Казалось, все так прочно.
— Верили, — жестко сказал Евграф Николаевич. — Были как слепые, теперь открылись глаза — правду увидели.
— Скажи, Графчик, скоро ли конец войне? Может, помиримся с Германией?
— Конца войны не видно. Нам говорят: сражаться до победы. Что-то должно произойти.
— Но что?
— Не знаю, мама, но чувствую, что-то важное. Все полетит к чертям в тар-тарары.
— Страшно становится, сынок. — Каролина Карловна сжала руку Крутеня. — Давай о тебе поговорим. Как ты жил эти годы? Редко пишешь, о себе ни слова.
— Что писать? Воюю. А жил, как все живут на фронте. Конечно, трудно, иногда нестерпимо, но я офицер, командир части, должен являть пример.
— Наверно, ранен был?
— Нет, Бог миловал.
— Это так опасно — летать под пулями врага. Опаснее, чем на земле? Правда?
— Что поделаешь, мама, сам выбрал себе такую стезю. Завтра опять на фронт.
— Полковник Клименко тоже на фронте. По за тебя я больше боюсь. Береги себя, милый.
— Прошу вас, Каролина Карловна, больше не запрашивать обо мне. Это неудобно.
— Ну вот, опять Каролина Карловна! Мама я тебе, мама!
В разговор вмешался Вадим:
— Расскажи, братец-капитан, о своих воздушных боях. Как немцев колошматил?
— Малыш, — Крутень рукой притянул его к себе. — Не так это просто. — Иногда и меня колошматили.
— Красивый какой! — Вадим осторожно тронул Георгиевский крест на кителе Евграфа Николаевича. — С белой эмалью и золотом.
— Ну хватит, Вадик, — остановила его мать. — Дай нам поговорить о серьезных делах. Сынок, когда видел Наталью в последний раз?
— Давно, когда был в Киеве по служебным делам.
— Пишет она?
— Редко, по нескольку слов.
— Видно, хорошая девушка. Жениться бы тебе на ней.
— Когда? — горько улыбнулся Крутень. — Война не дает передышки. Да и время ненадежное. Стукнет пуля — и останется молодая вдова. Лучше уж одному.
— Не говори так, милый, — истово перекрестилась Каролина Карловна, — не накликай беду.
— Я не суеверен.
— Давай обедать. Водочки выпьешь чарку?
— Я не пью, мама.
— Так и ни капли?
— Ни капли, дал зарок.
— Ну и молодец.
15 марта 1917 года в Управлении военно-воздушного флота капитану Крутеню было вручено распоряжение:
"Ввиду предстоящего назначения вас командиром боевой авиагруппы Юго-Западного фронта, предлагаю вам отправиться в распоряжение инспектора авиации Ю.-З. фр.".
Итак, снова Юго-Западный фронт, знакомый по прежним боям.
Каким он представляет себе авиационную группу?
На этот счет у него сложилось давнее и твердое убеждение, высказанное им в брошюре, только что изданной в Петрограде.
Сильная авиационная группа должна быть создана для безусловного и решительного подавления воздушного противника на самом важном участке фронта, где намечается наступление русских войск. Крутень воочию убедился во Франции, на Сомме и под Верденом, насколько эффективна концентрация сильной авиации, которой даны все средства.
Хорошая истребительная группа должна иметь в своем составе восемь истребительных отрядов, по двенадцать летчиков в каждом. Именно так сделано у французов. Но у них самолетов — хоть отбавляй. А в России, где аэропланов сравнительно мало и которая живет в основном щедротами союзников, можно остановиться на шести отрядах, даже хотя бы на четырех. Главное — дать на формирование истребительных групп все самое лучшее. Евграф Николаевич мысленно слышит возражение: "Где мы возьмем столько лучших самолетов и лучших летчиков? В каком положении окажутся остальные авиаотряды?" И тут же отвечает: "Ничего не поделаешь — надо раскошеливаться, если мы намерены создать сильную истребительную группу. Она во главе с командиром будет подчинена непосредственно только заведующему авиацией армии, которая бросает ее порознь или в одно общее место всего русского фронта для абсолютного подавления воздушного противника. Так было в прошлом году под Луцком, когда наши истребители подавили немцев".
Задачи истребительной группы весьма сложные, из них постоянные таковы:
Завеса из патрулей для охраны боевой линии от пролета неприятельских летчиков.
Охрана корректировщиков по специальному вызову в тех местах, где несется патрульная охрана.
Привходящие задачи можно изложить так:
Снижение неприятельских воздушных шаров.
Разведка истребительными патрулями в три-четыре аппарата отдаленного пункта.
Сопровождение своего разведчика-тихохода тремя-четырьмя истребительными аппаратами.
Есть еще задачи исключительные. Это — связь со своими оторвавшимися частями войск, бросание запи-сак и припасов, расстрел заведомо скопившихся резервов противника, ночная охрана районов, но только, от цеппелинов.
У капитана Крутеня все продумано до мельчайших деталей. Отряды группы базируются в одном месте, за серединой обслуживаемого фронта в 25–40 верстах от боевой линии, обязательно у железнодорожной станции, чтобы они быстро снабжались бы всем необходимым и перебрасывались в случае надобности в другие места. Все это и многое другое четко изложено в работе "Создание истребительных групп в России", но Евграф Николаевич знает, что ему предстоит отстаивать свои планы в вышестоящих военных инстанциях… Косность и недопонимание все еще бытуют, несмотря на ощутимые удары, нанесенные войной.
Капитан Крутень прибыл в канцелярию инспектора авиации. Совсем недавно здесь восседал и правил делами военно-воздушного флота великий князь Александр Михайлович. Ныне за столом августейшего сидит бывший есаул 5-й Кубанской казачьей батареи Ткачев. Блестящую карьеру сделал этот военный летчик, бывший командир 20-го авиаотряда. Он сбил всего лишь один неприятельский самолет, совершил несколько разведок, но всегда мог подать свои боевые дела как наиважнейшие, наихрабрейшие. Умел должным образом польстить великому князю, получить в период боев отпуск в Сочи ввиду "переутомления и нервности, не позволившей мне совершать полеты". Неудивительно, что в 1916 году он был назначен инспектором авиационных частей Юго-Западного фронта. Казачьи войсковые звания отброшены, ныне он подполковник, а позднее приказом по армии и флоту будет назначен авиадармом и произведен в полковники.
Крутень по-строевому докладывает о прибытии. Ткачев невольно встает с кресла и протягивает пришедшему большую тяжелую руку. И весь он, широкоплечий, тяжелый на вид, довольно высокий, со светлыми усами на лице очень смахивает на казачьего старшину. В осанке его, в движениях чувствуется властность, соответствующая высокому чину, перенятая у великого князя.
— Садитесь, капитан, — говорит Ткачев, изучающе.
глядя на Евграфа Николаевича. — Вовремя приехали. У нас тут горячие дела. Первая истребительная группа уже задействована, там верховодит штабс-ротмистр Александр Козаков, гарный рубака, вы его знаете. Ухлопал больше десяти немецких аппаратов. Ну и подчиненные у него стараются. Надеюсь, и вы, капитан, покажете свою лихость. Как мыслите организацию своей второй истребительной авиагруппы?
Крутень излагает свои планы, наметки.
— Прежде всего договоримся, — перебивает его Ткачев, — четырехотрядную группу мы создать не сможем — не хватит ни летчиков, ни аэропланов. Сами знаете, какое трудное положение с этим делом. Остановимся на боевой группе из трех отрядов. Что еще вас особенно волнует?
— Летный состав группы, — говорит Крутень. — Истребительные отряды формировались у нас в прошлом году скоропалительно. Часть летчиков в них совершенно не удовлетворяют своему назначению: ни по характеру, ни по летной подготовке, ни по способу работы.
— Что же вы предлагаете, капитан? — шевелит бровями Ткачев.
— А вот что: всех неподходящих летунов немедленно перевести в другие отряды, не требующие от летчиков большого сердца и способности и любви к акробатическому летанию.
— Большого сердца? — иронически улыбается подполковник. — Это вас занесло, капитан. Как тут выяснить, какое у пилота сердце и насколько сильна любовь к воздушной акробатике? Эти качества — дело наживное.
— Тут я могу поспорить. Но пойдем дальше. Всех отобранных летчиков для быстрого прохождения краткого курса акробатического летания необходимо отправить в Москву или в ту школу, где обучают на "ньюпорах". Там же должны побывать и командиры отрядов, поочередно. Полезно будет почитать переводи французских инструкций для истребителей, устроить беседы с нашими авиаторами, что побывали за границей, А по окончании краткого курса обучения — обязательно экзамены.
— Да, размах у вас грандиозный. Аппараты тоже потребуются наилучшие?
Крутень хмурит брови, в его голосе решительность, настойчивость:
— Надо будет собрать все аппараты истребительного типа — "спады" и "ньюноры" одноместные, а также "мораны" с пулеметами.
— Вернее — не собрать, а отобрать, а еще вернее — обобрать другие отряды, — смеется Ткачев.
— Понимаю, это у нас самое больное место. Тут есть резерв. Следует ускорить доставку новых аппаратов, прибывающих из-за границы в наши северные морские порты. Там, на складах, самолеты простаивают по два-три месяца, тогда как морем идут всего двадцать дней.
— Над этим стоит подумать, — соглашается Ткачев. — Но многие ваши требовании придется урезать. Такова обстановка на фронтах, тем более на главном — Юго-Западном. Я уповаю на лихость и отвагу наших пилотов. Недавно один французский военный высказался: "Русские летчики — это рыцари воздуха без страха и упрека". Это, брат, ценное признание.
Внимательно выслушав подполковника, Евграф Николаевич возразил:
— Одного мужества и отваги недостаточно для летчика-истребителя. Нужны еще мастерство, умение грамотно пилотировать самолет и метко стрелять, знание тактики. Вам это понятно, вы же летчик.
— Это мне ведомо, господин капитан, — сухо откликнулся Ткачев. — Я сам еще в прошлом году сочинил книгу "Материалы по тактике воздушного боя"… Итак, за дело. Истребительная группа должна быть сколочена в самый кратчайший срок. О размещении группы, работе штаба поговорим потом…
Аудиенция окончена. Евграф Николаевич встал со стула.
Вдруг Ткачев, как бы спохватившись, задал вопрос:
— Да, забыл спросить, капитан, как там, во Франции, прошло ваше учение? Поднабрались ума-разума?
— Есть кое-что поучительное, но не все. Не все. Перенимать целиком опыт французской авиации не следует. В Петрограде напечатаны мои опусы на сей счет.
Ткачев усиленно двигает бровями, морщит лоб:
— Вот даже как? Почитаем, почитаем, что вышло из-под пера Крутеня-теоретика. Нам присылают полные отчеты о действиях французских летунов — это не ново.
В глазах инспектора авиации Юго-Западного фронта вспыхивают какие-то острые, волчьи огоньки, но лишь на мгновение, и снова на лице любезность. "Почему он так недоброжелательно смотрит на меня? — подумал Евграф Николаевич. — Загадка".
— Итак, за дело, капитан. Желаю успехов.
Пряча глаза, Ткачев встает, его массивная фигура нависает над Евграфом Николаевичем и тяжелая, широкая ладонь крепко жмет его руку.
Отпустив летчика, подполковник достает из ящика стола давно прочитанные им работы Крутеня.
— Ишь, теоретик нашелся, — бормочет он. — Воевать треба, а не сочинять.
Тем не менее следует распоряжение о формировании второй боевой авиагруппы. Для 3, 7 и 8-го корпусных отрядов, которые должны составить ядро авиасоединения, вызываются лучшие летчики.