Глава 6 К ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЕ

Глава 6

К ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЕ

Эдгар По едва не умер после кончины Вирджинии. Нервное и психическое истощение, судя по всему, наложилось на воспаление легких, которое он подхватил на похоронах. Безумие, охватившее поэта, никак не способствовало его выздоровлению, а напротив, вело к тому, чтобы как можно быстрее загнать По в могилу. Позднее он писал о случившейся с ним болезни так: "Меня переполняла такая мучительная боль, что несколько недель я не мог ни думать, ни даже двигаться".

В очередной раз поэта спасли "добрые самаритянки" — не только Мария Клемм, которая постоянно ухаживала за больным зятем, но и миссис Мэри Шю. Она периодически навещала поэта в Фордхеме, особенно когда его состояние зримо ухудшалось. Мэри Шю даже пыталась сводить его в местную церковь, но выдержать долгую службу По не смог и быстро покинул храм.

Во время приступов горячки поэт бредил и рассказывал миссис Шю воображаемые истории о своей жизни, вроде байки про то, как он дрался на дуэли во Франции (где Эдгар По никогда не был). Или про то, что он написал роман "Жизнь несчастного художника", который издатели приписали французскому романисту Эжену Сю. Трудно сказать, чего больше во всех этих бреднях — желания покрасоваться перед симпатичной женщиной или просто неконтролируемой работы больного мозга.

Но постепенно кризис миновал, и состояние больного поэта заметно улучшилось. Неизвестно, сопровождался ли этот приступ безумия очередным запоем, но после него, как это нередко бывало в судьбе По, наступил период полнейшей трезвости и ясности.

Поэт вновь начал охотно принимать гостей и прогуливаться с ними, беседуя, по берегу Бронкс-ривер. Через несколько месяцев после смерти Вирджинии Эдгар По написал, что ранее он "пил до умопомрачения и почти разуверился в возможности излечения, которое пришло тем не менее вместе со смертью жены". В другом письме По заметил, что ему "еще никогда не было так хорошо… Я встаю рано, ем немного, не пью ничего, кроме воды, и постоянно занимаюсь физическими упражнениями на свежем воздухе". Конечно, во многом это была попытка подбодрить самого себя, сделать хорошую мину при плохой игре. К тому же показательно, что в отсутствие Вирджинии период трезвости не продлился слишком долго.

Беспочвенно надеясь, что у него начался новый этап в жизни, летом 1847 года По вернулся к иллюзорным мечтам о создании собственного литературного журнала. (Как будто горького урока с единоличным владычеством над "Бродвей джорнэл" ему было мало.) Он попытался найти новых потенциальных подписчиков в Вашингтоне и Филадельфии, куда отправился в конце июня 1847 года. Поездка была скорее разочаровывающей, и в итоге краткий период подъема жизненных сил сменился запоем. Позднее По писал приятелю в Филадельфию, что был "ужасно болен — настолько, что единственное, о чем я мечтал, это добраться до дому". Возможно, По даже пережил сердечный приступ, учитывая его застарелые недомогания.

Во время очередного приступа работоспособности поэт неожиданно задумал философский трактат, якобы способный объяснить все тайны Вселенной. Основные идеи, на которых должно было базироваться это произведение, Эдгар По анонсировал во время публичного выступления 3 февраля 1848 года в научной библиотеке в Нью-Йорке. По был в ударе и, несмотря на, мягко говоря, не слишком сенсационную тему, заставил публику восторженно его слушать. Один из свидетелей выступления, Мансвелл Б. Фильд, утверждал, что у поэта его поразило "бледное, тонкое, умное лицо и потрясающие глаза. Его лекция была подобна великолепной рапсодии. Он появился как само вдохновение и заразил своим вдохновением аудиторию. Изящное тело плотно обхватывал аккуратно застегнутый сюртук".

Успех лекции и положительные отзывы на нее в печати подхлестнули вдохновение По. Он покрывал своим четким и аккуратным почерком страницу за страницей и в конце апреля 1848 года смог предоставить нью-йоркскому издателю Джорджу П. Патнему рукопись трактата, получившего название "Эврика". Позднее Патнем вспоминал, что во время встречи поэт "сидел за столом и целую минуту смотрел на меня сверкающими глазами, прежде чем сказал: "Я — мистер По". Конечно же, я весь обратился в слух, так как был самым искренним образом заинтересован". По был настолько убежден в гениальности своего трактата и до такой степени оторвался от реальности, что с ходу предложил Патнему выпустить книгу тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров. Издатель прежде решил повнимательнее взглянуть на текст и по зрелом размышлении снизил предложенный По тираж ровно в сто раз — 11 июля 1848 года "Эврика" вышла в свет тиражом 500 экземпляров и продавалась за 75 центов.

Из всех произведений По "Эврика" является наименее читаемой и в наибольшей степени непонятной. Пытаясь представить собственный взгляд на происхождение и сущность Вселенной, По сотворил хаотичное и темное по смыслу сочинение. Так что в определенной степени Эдгара Аллана По можно считать и родоначальником специфической американской философии с ее удивительной невнятностью и неконкретностью. (И в подобном высказывании нет никакой клеветы или предубежденности. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать Д. Сантаяну, считающегося чуть ли не самым великим философом в истории США).

В "Эврике" По продемонстрировал явную наклонность к мистическому и философскому пантеизму Он замечал: "Я не так уверен в том, что говорю и вижу, что у меня бьется сердце и жива душа… как уверен в непреложности того факта, что все вещи и все идеи вещей во всей бесконечной множественности их связей в некий момент родились из первичного и абсолютного по своей сути единства… И этому возвращению к первоначальному единству, во чрево, то есть процессу, о котором мы рискнули здесь заговорить, суждено повторяться вечно и вечно; будет являться новая Вселенная, а потом разлетаться вдребезги, превращаться в ничто по знаку и в унисон с биением Святого Сердца. Святое Сердце — что это такое? Это мы сами".

Неудивительно, что подобный трактат вызвал недоумение как обычной публики, так и "профессиональных читателей" — отзывы рецензентов в газетах и журналах на новое произведение По были крайне сдержанными, а то и откровенно враждебными.

В то же время очередные приступы пьянства весьма осложнили отношения Эдгара По с миссис Мэри Шю. Она по-прежнему безропотно помогала ему в трудных обстоятельствах, как, например, в ситуации, когда как-то сильно перебравшего По забрали в полицию. Она даже отправила ему на помощь врача, после чего, "обнаруженный смертельно пьяным на руках полицейских, он был отвезен домой в Фордхем (одиннадцать миль), где его ждала несчастная миссис Клемм". Но становилось ясно, что пьяные выходки поэта с каждым разом лишь приближают день его окончательного разрыва с "доброй самаритянкой" из Нью-Йорка.

Последняя фотография Э.-А. По

Последняя фотография Э.-А. По

Не устраивали миссис Шю и новые философские воззрения По, столь явственно выразившиеся в "Эврике". Тем более что устно он позволял себе и еще более жесткие высказывания, в глазах Мэри Шю граничившие с кощунством. Например, ее хороший знакомый, преподобный Джон Генри Хопкинс, уверял, что во время одного из разговоров с ним По будто бы заявил: "Все мое существо восстает при мысли о пребывании в космосе некоего существа, которое превосходит меня". И преподобный добавлял: "Не похоже, чтобы По был христианином". Джон Хопкинс также переписывался с поэтом об "Эврике" еще до ее публикации, жестко критикуя те положения трактата поэта, которые выглядели пантеистически.

В конце концов миссис Шю перестала навещать По и отправила ему прощальное письмо. Он отозвался настоящим воплем отчаяния: "Горе мне! Без верной, нежной и чистой женской любви я вряд ли протяну еще один год!.. Слишком поздно, неумолимая, жестокая волна влечет вас прочь. Наверное, малодушие писать вам подобное, однако для меня это не просто испытание, а испытание страшное".

Впрочем, разрыв дружеских отношений с миссис Шю не раздавил По морально. Более того, в его жизни наступил странный период непонятных параллельных романов и полной неразберихи в отношениях с влюбленными в него женщинами. В очередной раз пытаясь в личной жизни подражать Байрону, Эдгар Аллан По породил лишь новую волну слухов и клеветы в отношении себя.

А еще можно предположить, что различные романы, вызывавшие столько шума и не приводившие ни к чему, По затевал, чтобы подхлестнуть собственное воображение. Ведь именно в это время он продолжал писать стихи, причем некоторые из них явно лирического плана. Осенью 1847 года создается "Улалюм", в конце весны 1848 года — стихотворение "Звон" ("Колокола"), в том же году — "Строки в честь эля" и "К Елене". После написания "Эврики" у По будто бы с новой силой оживилась его первая творческая страсть. Оживилась блистательно и успешно.

После разрыва с миссис Мэри Шю у поэта едва не возник роман с молодой поэтессой Джейн Эрминой Локк, проживавшей в Лоуэлле (штат Массачусетс). Однако из этого мимолетного увлечения ничего не вышло, тем паче что миссис Локк была еще и вполне счастливо замужем. Зато она познакомила Эдгара По со своей подругой Энн (Нэнси) Ричмонд, сразу же очаровавшей поэта. Позднее По описал ее в рассказе "Домик Лэндоры": "Не обнаружив ничего похожего на звонок, я легонько постучал в полуоткрытую дверь тростью. И тотчас же на пороге появилась фигура — молодая женщина лет двадцати восьми — стройная или скорее даже хрупкая, немного выше среднего роста. Видя, как она приближается с какой-то не поддающейся описанию сдержанной решимостью, я сказал себе: "Вот поистине грация, чуждая всякого искусства, — напротив, совершенная самой своей естественностью". Второе впечатление, произведенное ею на меня, но гораздо более глубокое, нежели первое, было впечатление одухотворенности. Столь ярко выраженная, я бы сказал, возвышенность чувств или неземная отрешенность, как та, что светилась в ее глубоких глазах, никогда еще не проникала в самые сокровенные уголки моей души. Не знаю почему, но это особенное выражение глаз, а порою и губ таит в себе самое сильное, если не единственное очарование, способное привлечь меня к женщине".

Несмотря на то что Энн Ричмонд также была замужем за местным бизнесменом, ей явно льстило внимание со стороны известного поэта. А По предпринимал значительные усилия, чтобы расположить красавицу из Лоуэлла к себе.

Но, как ни странно, при таких, казалось бы, глубоких чувствах, охвативших Эдгара По, у него почти параллельно начали развиваться еще два, столь же бурных и столь же платонических, романа. Когда в июле 1848 года По отправился в Ричмонд, чтобы попытаться найти подписчиков для "Стайлуса" среди старых друзей и знакомых, он неожиданно столкнулся с Эльмирой Ройстер. Подруга и возлюбленная времен его юности, браку с которой так безжалостно помешали ее отец и его отчим, ныне превратилась в красавицу-вдову миссис Шелтон. Эдгар По встретился с Эльмирой, и старые чувства вроде бы вспыхнули вновь.

Однако вскоре По пришлось уехать из Ричмонда, и в его жизнь вошла еще одна женщина — Сара Хелен Уитмен, которую ранее он знал только по ее творчеству. Эта поэтесса, постоянно проживавшая в Провиденсе, была очень колоритным персонажем. Биограф По Герви Аллеи так описал ее: "Жившая в Провиденсе (штат Род-Айленд) Хелен Уитмен была душой местного духовидческого братства. В ее руках сходились нити переписки с многочисленными друзьями и единомышленниками, на которых она имела немалое влияние. Прелестная, утонченная, туманно-загадочная и ускользающая, облаченная в покровы из легкого шелка, она являлась, защищаясь веером от чересчур резкого света дня, словно идеальное воплощение духовной женственности, и неслышно, едва касаясь земли изящными туфельками, проплывала мимо — следом, развеваясь, тянулся тонкий, как паутинка, шарф и едва ощутимый запах эфира, которым был пропитан ее платок. Жизнь, то есть жизнь реальная, казалась нестерпимо яркой этой "Елене из тысячи грез". "Ее уютные комнаты были всегда погружены в мягкий полумрак", а приглушить порою слишком острые переживания ей помогал эфир. Крепким здоровьем она никогда не отличалась. Страдая болезнью сердца, она не раз преждевременно сообщала в печальных и многозначительных прощальных письмах к друзьям о своей близкой и неминуемой кончине".

Сначала По вступил с Хелен Уитмен в переписку, но уже 21 сентября 1848 года он сумел приехать в Провиденс и лично представиться заочно околдовавшей его женщине. Отношения их развивались стремительно — на следующий вечер после первой встречи Хелен Уитмен представила его своим близким друзьям. При этом очевидец этого события, миссис Д.К. Барни, так описала поведение влюбленных: "По и Хелен были очень взволнованы. Одновременно встав, они оба очутились в центре залы. Увидев Хелен, он обнял ее, поцеловал. Некоторое время они не размыкали объятий, после чего он проводил ее на место. В полном молчании все наблюдали эту странную сцену". А буквально на следующий день на берегу Сиконк-ривер, на местном кладбище, Эдгар По предложил Хелен выйти за него замуж. Впрочем, поэтесса оказалась не готова к столь стремительному развитию событий — она попросила время на окончательное решение, подчеркнув, что обязана заботиться о больной и престарелой матери.

Видимо, Хелен Уитмен все же пугала репутация По, которая, хоть и была злонамеренно испорчена недоброжелателями, все-таки кое в чем основывалась на правде. Во всяком случае, запойное пьянство поэта от окружающих скрыть было невозможно. После того как По уехал в Нью-Йорк, Хелен отослала ему вслед письмо с отказом, уверяя, что слишком слаба и стара для него. Миссис Уитмен в последнем случае заметно лукавила — ей исполнилось всего лишь сорок пять, и она была лишь на шесть лет старше автора "Ворона".

По не уступил и принялся бомбардировать Хелен письмами, в которых утверждал буквально следующее: "Я снова и снова прижимал ваше письмо к губам, дражайшая Элен, омывал его то слезами радости, а то — искреннего отчаяния… У меня больше нет цели в жизни — у меня осталось только одно желание — умереть". Однако создается впечатление, что эти монологи отчаяния были лишь частью игры в исступленную влюбленность, которую поэт затеял с самим собой и с Хелен Уитмен.

Во всяком случае, "разбитое сердце" ничуть не помешало ему не только встретиться с Энн Ричмонд в октябре 1848 года в Лоуэлле, но даже и поселиться у нее. Сестра миссис Ричмонд, Сара X. Хейвуд, вспоминала, как "ранним осенним вечером, сидя возле камина, По внимательно глядел на мерцающие огоньки и в полной тишине держал за руку милого друга "Энни".

К несчастью, дальнейшие отношения По и с Хелен Уитмен, и с Энн Ричмонд начали всё больше и больше осложняться, приобретая оттенок настоящего безумия. Он метался от одной к другой, то признаваясь каждой женщине в любви, то советуясь о том, как лучше сочетаться браком с соперницей.

И при этом Эдгар По еще активно взбадривал себя настойкой опия. Конечно, в те времена она считалась вполне легальным лекарственным средством, и ее даже активно прописывали для "успокоения нервов". Однако безграмотность медиков девятнадцатого века не могла изменить свойства этой настойки, и безумие По от приема наркотиков только усугублялось.

Возобновились и его периодические, уже привычные многим запои. В начале ноября 1848 года, в истерическом состоянии, подогретом выпивкой, Эдгар По в очередной раз приехал в Провиденс, несколько раз пытался объясниться с Хелен Уитмен и, судя по всему, пробудил в ее душе сильный страх. Она вспоминала, что он "пугал меня, как никогда ничто не пугало… В нем было что-то ужасное и величественное одновременно… Он приник ко мне с таким неистовством, словно хотел разорвать надетое на мне муслиновое платье". Поэт сумел потрясти не только саму Хелен Уитмен, но и ее мать, с этого момента ставшую жесткой противницей даже мысли о возможном браке ее дочери с Эдгаром По. 14 ноября 1848 года, получив от возлюбленной очередной отказ, По уехал в Нью-Йорк.

Сердечные потрясения в Провиденсе словно бы вызвали в его душе какую-то странную подвижку, и он вновь начал страдать от неразделенной любви к Энн Ричмонд. Из Нью-Йорка поэт отправил ей длинное письмо, полное эмоциональных признаний и невнятных высказываний: "Вы знаете, я люблю вас, как еще ни один мужчина не любил женщину… ах, моя дорогая Энни, моя милая сестра Энни, мой чистый прекрасный ангел — супруга души моей — пребывающая моей далее и навсегда на небесах — как изложить тебе горькие, горькие страдания, преследующие меня, оттого, что я тебя оставил".

В декабре 1848 года странный роман Эдгара По и Хелен Уитмен подошел к закономерному финалу, напоследок пережив еще одну кульминацию. 20 декабря По читал в лицее Франклина в Провиденсе лекцию о поэтическом принципе, куда, среди множества слушателей, пришла и Хелен. Неясно, когда она успела встретиться и переговорить с поэтом, но уже на следующий день близкие родственники с удивлением узнали, что она и ее возлюбленный решили немедленно обвенчаться. Единственное, чего Хелен требовала от Эдгара По, — чтобы он решительно бросил пить. Он обещал и, конечно же, не сдержал слово. Об этом сообщили Хелен, и разрыв стал неизбежен.

Герви Аллен так описывает сцену окончательного объяснения Хелен Уитмен и Эдгара По: "По пути домой Хелен сообщила По о том, что узнала, и в его присутствии распорядилась не печатать извещение об их бракосочетании. Она в отчаянии слушала его протесты и опровержения, вместе с тем не без облегчения сознавая, что, нарушив слово, По освободил и ее от данного обещания. Теперь она ясно понимала, что, вняв мольбам По спасти его, взяла на себя непосильный и, несмотря на всё, совершенно напрасный труд. Ни ему, ни ей этот союз не сулил ничего, кроме несчастий. В той мере, в какой знание прошлого позволяет предугадать будущее, можно не сомневаться, что опасения миссис Уитмен были вполне оправданны.

По ушел, и миссис Уитмен сообщила о случившемся матери. Эта дама, которой не терпелось спровадить По из города, к вечеру послала за ним, чтобы совершенно покончить с делом и вернуть бывшему жениху кое-какие бумаги. Миссис Уитмен и ее мать приняли По в той самой гостиной, где он добивался взаимности Хелен. Вместе с По пришел Пейбоди, у которого он остановился. Утомленная мольбами и сетованиями По, миссис Уитмен готова была разрешиться истерикой или лишиться чувств.

Дрожащими руками она возвратила По его письма и другие бумаги и, обессиленная переживаниями, в изнеможении опустилась на кушетку, прижимая к лицу успокоительный платочек. По приблизился к ней, умоляя сказать, что это не последняя их встреча. Но миссис Пауэр пришла на помощь дочери, напомнив о времени отправления следующего поезда в Нью-Йорк, на который, как она горячо надеялась, По еще успеет. При этих словах По упал на колени, моля Хелен переменить решение".

Поэт вымолил у миссис Уитмен признание в том, что она продолжает его любить, но после его всё равно выставили за дверь. Ощущая себя "невыносимо оскорбленным", Эдгар По отправился в Нью-Йорк.

Разрыв оказался полным и окончательным. По еще пытался возобновить переписку с Хелен, но та упорно отказывалась общаться даже эпистолярно. Постепенно рвались духовные связи и с Энн Ричмонд, которой стали надоедать эмоциональные припадки поэта и его бесплодные и бессмысленные признания в любви. Странный "двойной" роман завершился ничем, и на смену ему должно было прийти новое чувство, которое в июле 1849 года полностью захватит Эдгара По в городе его детства.

Зимой 1849 года у поэта начался очередной период активной работы и, судя по всему, исключительной трезвости. Он даже написал Энн Ричмонд: "Не проходило и дня, чтобы я не написал страницу или три страницы".

Одной из дежурных дискуссий в истории изучения жизни писателя давно является спор о том, исчерпал ли он себя к моменту своей несчастной гибели или он мог бы создать еще множество ярких произведений. При всей малоосмысленности любых рассуждений в стиле "а что, если бы…" можно отметить, что По годами писал в странном ритме, где периоды редкой активности перемежались периодами запоев, пассивности или болезней. Вот и в последние месяцы перед смертью он продолжал вести себя точно гак же, ухитряясь при этом работать в самых разных литературных жанрах. В 1849 году им были доведены до совершенства начатые еще в 1847 году стихотворения "Звон" и "Аннабель Ли", безусловно относящиеся к числу его поэтических шедевров, множество рецензий и критических отзывов, очередной научно-фантастический рассказ-мистификация "Фон Кемпелен и его открытие" и причудливая история "Прыг-Скок" (другие варианты перевода названия — "Лягушонок", "Хоп-фрог").

Последнее произведение можно рассматривать как "рассказ, содержащий аллегорию" (подобным подзаголовком По некогда сопроводил свою старую новеллу "Король-чума"). Главным героем "Прыг-Скока" выступает уродливый шут, над которым издевается и которого спаивает жестокий король: "Он знал, что Прыг-Скок не любит вина, ибо оно доводило бедного уродца почти до исступления, а исступление — чувство не из приятных". Наконец король оскорбляет девушку, единственную, кто по-доброму относился к шуту. И Прыг-Скок задумывает жестокую месть.

На костюмированном балу он предлагает королю и его министрам изобразить группу скованных обезьян, обрядившись в костюмы, покрытые дегтем. Надменный король соглашается, и это приводит его к гибели: "Прыг-Скок, держась за цепь, оставался на том же расстоянии от мнимых обезьян и по-прежнему (как ни в чем не бывало) тыкал в них факелом, как бы пытаясь разглядеть, кто они…

— Ага! — наконец сказал разъяренный шут. — Ага! Теперь я начинаю понимать, кто они такие! — Тут, делая вид, что он хочет рассмотреть короля еще более пристально, карлик поднес факел к облеплявшему короля слою кудели, и та мгновенно вспыхнула ярким и жгучим пламенем. Менее чем в полминуты все восемь орангутангов бешено запылали под вопли сраженной ужасом толпы, которая смотрела на них снизу, не в силах оказать им ни малейшей помощи…

— Теперь я хорошо вижу, — сказал он, — какого сорта люди эти ряженые. Это могущественный король и семеро его тайных советников — король, который не стесняется ударить беззащитную девушку, и семеро его советников, которые потакают его гнусной выходке. Что до меня, я всего-навсего Прыг-Скок, шут — и это моя последняя шутка".

В более раннем сатирическом рассказе "Литературная жизнь Какваса Тама, эсквайра" По напрямую, в виде издевательской сатиры, представил свое отношение к газетным и журнальным дрязгам. (Достаточно посмотреть на одни только названия выдуманных им печатных изданий — "Олух", "Гадина", "Крот", "Горлодер" и "Абракадабра".) В " Прыг-Скоке" он действовал более тонко. Здесь Эдгар По попытался аллегорически представить собственную судьбу в литературном мире и выразить всю свою неприязнь к другим литераторам, которых он поджаривал на костре критических суждений.

В 1849 году организация издания "Стайлуса" тоже вроде бы сдвинулась с мертвой точки: у По появился компаньон — издатель газеты "Спектейтор" Эдвард Паттерсон из Окуоки (штат Иллинойс). Однако дальше первоначальной договоренности у будущих совладельцев дело так и не пошло, вновь навалились обычные неприятности, вроде постоянной невыплаты гонораров, и По опять почувствовал привычное отвращение к жизни. Он писал Энн Ричмонд: "Моя печаль необъяснима, и оттого я еще более печален. Ничто не веселит и не утешает меня. Жизнь кажется пустой — будущее как будто не сулит ничего хорошего".

В таком состоянии, чтобы хоть как-то развеяться, а может, и найти новых подписчиков для проекта "Стайлус", в самом конце июня 1849 года Эдгар По отправился прочитать несколько лекций в Вирджинии. Предварительно он планировал ненадолго посетить Филадельфию, однако это краткое пребывание растянулось больше чем на неделю. По овладело странное безумие, сопровождавшееся горячкой и галлюцинациями, после чего он опять тяжело запил.

Столкнувшись в Филадельфии со своим старым приятелем, гравером Джоном Сартейном, Эдгар По стал уверять, что его преследуют опасные враги, и просил бритву, чтобы сбрить усы для маскировки. Во время разговора его периодически били судороги. Прожив несколько дней у Сартейна.

По пришел в себя и заявил, что его параноидальные рассказы были лишь "результатом его собственного растревоженного воображения". Он покинул дом хорошего знакомца, но, видимо, быстро сорвался и опять запил.

Помог ему очередной филадельфийский приятель — журналист Джордж Липпард, к которому поэт заявился в одном ботинке, голодный и без денег. Но при этом, судя по всему, совершенно трезвый. Приступ безумия миновал, и Эдгар Аллан По из жалкого алкоголика вновь превратился в талантливого писателя, пусть и выглядящего разбитым и больным. Липпард собрал деньги для отправки По в Ричмонд, куда поэт и отбыл 13 июля 1849 года.

Насколько можно судить, приступ запойного пьянства на этот раз у По совпал с какой-то другой, возможно инфекционной, болезнью (сам поэт подозревал, что заразился в Филадельфии холерой). В Ричмонде он прохворал еще почти неделю, хотя не брал в рот и грамма спиртного. Придя в себя, Эдгар По начал навещать друзей и знакомых, в первую очередь — Маккензи и Талли.

Явление знаменитого земляка вызвало в Римчонде заметное оживление. Горожане обсуждали По, на его лекции ломилась публика, а в газетах публиковали приветственные статьи. Так, в "Дейли рипабликэн" было напечатано: "Мистер По — уроженец нашего города, и он вырос среди нас. Теперь он вновь здесь, у него репутация известного писателя, и он имеет право на наше внимание". Если, по некоторым сведениям, у поэта и случались запои, то они были кратковременными и не провоцировали скандалов и слухов в обществе. Один из очевидцев пребывания По в Ричмонде, Уильям У. Валентайн, позднее вспоминал, что Эдгар По казался "человеком деликатным и сердечным в общении с друзьями, но… словно бы находящимся в постоянной борьбе за самоконтроль". Другой свидетель был не настолько мрачен и позднее отмечал, что По в столице Вирджинии выглядел "неизменно веселым и довольно часто в игривом настроении".

И отчего же ему было не пребывать в приподнятом настроении? Ведь, помимо удачи в чисто литературных делах, у поэта стремительно развивался роман с Эльмирой Шелтон, "богатой и красивой вдовой, давней пассией По", как отмечал один из ее знакомых. Эдгар По настолько был уверен в успехе своих ухаживаний, что напрямую писал Марии Клемм: "Я полагаю, она любит меня больше, чем кто-либо другой. И я не могу не отвечать ей любовью. Но пока еще ничего не ясно". Эльмира в общем тоже не была против, но, как и предыдущие возлюбленные поэта, потребовала от будущего супруга полнейшего отказа от спиртного. Поэт не только легко согласился на это условие, но даже вступил в ричмондское "Общество сынов трезвости".

Впрочем, до официального бракосочетания было еще очень далеко, а По ждали кое-какие неотложные дела в Нью-Йорке и Филадельфии. (Помимо всего прочего он подрядился отредактировать сборник стихов дочери богатого фабриканта из Филадельфии Джона Лауда.) Эмоционально Эдгар По находился на подъеме и опять, как и во многие другие решающие моменты своей жизни, был преисполнен надежд на будущее. На ужине у своих хороших приятелей, семейства Талли, он заявил, что "несколько недель в обществе старых и новых друзей были самыми счастливыми за много лет". А еще По сказал, что хочет "оставить позади все неприятности и беды прошлой жизни". Ричмондская поэтесса Сьюзен Арчер Талли вспоминала про Эдгара По: "Он последним из гостей покинул наш дом. Мы стояли на верху парадной лестницы. Спустившись на несколько ступеней, он остановился и, обернувшись, еще раз приподнял шляпу в прощальном приветствии. В это самое мгновение на небе, прямо у него над головой, сверкнул яркий метеор и тотчас погас. Мы говорили об этом, смеясь; но с печалью я вспоминала об этом позднее".

Перед отъездом, 26 сентября 1849 года, поэт зашел попрощаться к Эльмире Шелтон. Позже она отмечала, что он "был очень печален и жаловался на здоровье. Я проверила пульс и обнаружила у него довольно сильный жар". А учитывая, что после поэт зашел к доктору Джону Картеру и попросил лекарство от лихорадки, можно понять, что Эдгар По был действительно болен. Непонятно только, что за недомогание им овладело, но в любом случае оно могло самым непредсказуемым образом повлиять на его и так нездоровое сердце.

27 сентября По поднялся в ричмондском порту на борт парохода до Балтимора. На балтиморский берег поэт сошел в субботу 29 сентября 1849 года и самым таинственным образом пропал. По некоторым сведениям, он сразу отправился на поезде в Филадельфию, где сильно запил. Но этой версии не подтверждает ни один из близких знакомых Эдгара По в этом крупнейшем городе Пенсильвании. Он никого не посетил, ни с кем не общался. Никто не видел и как поэт сел в обратный поезд, чтобы вернуться в Балтимор.

В любом случае Эдгар Аллан По именно в Балтиморе провел последние дни своей жизни. О нескольких сутках, сыгравших роковую роль в жизни поэта, ничего достоверно неизвестно, зато напридумано множество баек и разнообразных версий случившегося.

Самой известной среди них является история об "избирательной карусели", в общем-то достаточно распространенной практике на американских выборах девятнадцатого века. В Балтиморе в сентябре 1849 года как раз проходили выборы в законодательное собрание штата, и местные проходимцы (которых бы сейчас поименовали "политтехнологами") выискивали безработных, бездомных и пьяниц, чтобы возить их по участками, дабы те голосовали за "нужного" кандидата.

В промежутках между голосованиями подставных избирателей накачивали до невменяемого состояния спиртным и держали в комнатках при местных тавернах (так называемых "курятниках"). Вот в руки таких "организаторов" якобы тогда и попал Эдгар По, сойдя пьяным с поезда в Балтиморе. Не давая ему протрезвиться, его таскали по избирательным участкам и заставляли голосовать. А когда выборы закончились, поэта просто вышвырнули на улицу.

Есть и другие версии — об ограблении Эдгара По, о внезапном приступе начавшейся белой горячки, о сочетании ударов нескольких болезней (вроде туберкулеза и диабета), спровоцировавших скоропостижную смерть. Существуют и совсем экзотичные и фантастические варианты развития событий — вроде убийства поэта маньяком, на которого он охотился (как в недавнем американском фильме "Ворон"). Наиболее правдоподобной выглядит, как ни странно, самая прозаическая версия, которая учитывает давние проблемы Эдгара По с сердцем и кровеносными сосудами, — внезапный инфаркт или инсульт, усугубленный состоянием поэта, ослабевшего одновременно из-за лихорадки и запоя.

Как бы то ни было, судьба По прояснилась лишь 3 октября 1849 года, когда газетный типограф Джон Уокер послал записку редактору газеты "Сатэрдей визитер" Джозефу Снодграссу. Записка гласила следующее: "Уважаемый сэр! В таверне у Райана около избирательного участка четвертого округа сидит какой-то довольно обносившийся джентльмен, который называет себя Эдгаром А. По и, похоже, сильно бедствует. Он говорит, что знаком с вами, и, уверяю вас, нуждается в немедленной помощи. Ваш в поспешности Джон. У. Уокер". Райаном звали трактирщика, в чьем заведении проходило голосование, и Джозеф Снодграсс, лично знавший По, поспешил поэту на помощь.

В трактире он действительно нашел мертвецки пьяного Эдгара По, в одежде с чужого плеча, в рваной соломенной шляпе. По словам очевидца, писатель производил жутковатое впечатление: "У него было изможденное, опухшее и давно не мытое лицо, волосы спутаны — всем своим обликом он производил отталкивающее впечатление… Одет он был в легкое свободное пальто из тонкой черной материи, потертое и грязное, с зияющими по швам прорехами; мешковатые и заношенные панталоны из темно-серого казинета казались ему не впору. Жилет и галстук куда-то исчезли, а сорочка была измята и сильно перепачкана".

Однако в руке он крепко держал трость с кинжалом в рукоятке, которую "позаимствовал" в приемной ричмондского доктора Картера.

При помощи нескольких добровольных помощников, среди которых неожиданно оказался и Генри Херринг, кузен По, отключившегося от реальности поэта погрузили в кабриолет и отправили в больницу "Вашингтон хоспител", находившуюся при Вашингтонском колледже.

Местный врач Джон Моран, так и не сумевший диагностировать заболевание Эдгара По, позднее заявлял, что больной целые сутки не приходил в сознание. Лишь обычное обморочное состояние, сопровождавшееся периодической сильной дрожью в руках и ногах, позже сменилось у него активным бредом, при котором По стремился разговаривать с призраками. В пятницу 5 октября 1849 года поэт несколько пришел в себя, хотя и не окончательно, — он мог связно беседовать с врачом, но периодически заговаривался и нес откровенный бред, вроде того, что его жена жива и сейчас находится в Ричмонде.

Улучшение оказалось кратковременным — в субботу Эдгар По вновь начал бредить и звать какого-то Рейнольдса. Имя это также вызвало множество версий и предположений — одни авторы уверяли, что так звали одного из организаторов выборов в Балтиморе, другие вспоминали о полярном исследователе Джереми Н. Рейнольдсе и считали, что в предсмертном бреду писатель вспоминал о своем романе "Повесть о приключениях Артура Гордона Пима". Как бы то ни было, По выкрикивал фамилию Рейнольдса всю ночь и затих лишь около трех часов. Позднее Джон Моран так рассказал о последних мгновениях в жизни поэта: "Обессилев от такого напряжения, он затих и как будто отдыхал некоторое время, а потом немного повернул голову, проговорил: "Господи, спаси мою душу" — и перестал дышать". По другим свидетельствам, последние слова По звучали чуть-чуть иначе: "Господи, помилуй мою бедную душу".

Величайший поэт Америки ушел из жизни глухой ночью в воскресенье 7 октября 1849 года. Ему исполнилось всего лишь сорок лет.

Памятник на могиле Э.-А. По

Памятник на могиле Э.-А. По

Эдгара Аллана По захоронили на небольшом пресвитерианском кладбище, возле пересечения Фойетт и Грин-стрит, в понедельник 8 октября 1849 года. Проводить его в последний путь пришло только пять человек, в основном родственники, — преподобный Уильям Т. Клемм, священник методистской церкви, руководивший похоронами, Нельсон По, Генри Херринг, Джозеф Э. Снодграсс и Закхей Коллинс Ли. Краткая погребальная церемония продлилась четыре минуты, после чего могильщики принялись забрасывать землей аккуратный гроб из красного дерева.

Памятник, поставленный на могиле Э.-А. По в 1875 г.

Памятник, поставленный на могиле Э.-А. По в 1875 г.

Памятник с портретным медальоном появился над могилой Эдгара По лишь в 1875 году, когда прах поэта перенесли ближе к фасаду церкви. Деньги на это сооружение собирали всем Балтимором, отправляли пожертвования и жители других городов США. Траурная церемония на открытии памятника была пышнее, чем при погребении, — над могилой поэта даже читал стихи сам Уолт Уитмен, с которым Эдгар По познакомился в ноябре 1845 года. Позднее рядом с великим писателем, в его новой могиле и под новым памятником, были также погребены останки его жены Вирджинии По и его тещи Марии Клемм.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.