«Четвёртый Интернационал»
«Четвёртый Интернационал»
Эта поэма не окончена. Состоит она всего из одной главы, названной весьма необычно: «ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО МАЯКОВСКОГО ЦК РКП, ОБЯСНЯЮЩАЯ НЕКОТОРЫЕ ЕГО, МАЯКОВСКОГО, ПОСТУПКИ».
Начинается это письмо с сопоставления:
«Были белые булки. / Белее звёзд. / Маленькие. / И то по фунту. А вы / уходили в подполье, / готовясь к голодному бунту».
Сопоставлялась самая обычная жизнь россиян с тем, чем занимались революционеры-подпольщики:
«Жили, жря и ржа. / Мир / в небо отелями вылез,
лифт франтих винтил по этажам спокойным.
А вы / в подпольи таились,
готовясь к грядущим войнам».
Обратим внимание, что Маяковский не причислял себя к подпольщикам, ни слова не говорил о своём революционном прошлом. Он – тот, кто ел «белые булки» и жил, «жря и ржа». А когда большевики «в свои железоруки / взяли / революции огнедымные бразды», и когда были позади сражения под Царицыным, Ярославлем и мятеж в Кронштадте, только тогда настало время заговорить о себе. И Маяковский сказал:
«Восторжен до крика, / тревожен до боли,
я тоже / в бешеном темпе галопа
по меди слов языком колоколил,
ладонями рифм торжествующе хлопал».
То есть Маяковский, пожалуй, впервые честно и откровенно заговорил о том, что он собою представлял. Не называя себя ни человеком-пророком, готовым повести людей к счастью, ни человеком, вознёсшимся на небо и оттуда взирающим на бренный мир. Он говорил о себе как о самом обычном звонаре, который все эти годы только «языком колоколил».
Но в настоящий момент этот звонарь очень встревожен:
«В грядущее / тыкаюсь / пальцем-строчкой,
в грядущее / глазом образов вросся.
Коммуна! / Кто будет пить молоко из реки ея?
Кто берег-кисель расхлебает опоен?»
И тут Маяковский встревоженно заявлял, что на эти вопросы уже дало ответы отжившее свой век старичьё:
«Сейчас же, / вздымая культурнейший вой,
патент старьё коммуне выдало:
"Что будет? / Будет спаньём, / едой
себя развлекать человечье быдло"».
И поэт подробно перечислил, где можно увидеть деяния старичья:
«Свистит любой афиши плеть:
– Капут Октябрю! / Октябрь не выгорел! —
Коммунисты / толпами / лезут млеть
в Онегине, / в Сильве, / в Игоре.
К гориллам идёте! / К духовной дырке!
К животному возвращаетесь вспять!»
И Маяковский, обращаясь к революционерам-болыневи-кам, называл главную опасность, которая угрожала россиянам:
«Смотрите – / вот она!
На месте ваших вчерашних чаяний
в кафах, / нажравшись пироженью рвотной,
коммуну славя, расселись мещане».
– И это никого не волнует, никого не беспокоит! – утверждал поэт. Только он один без устали твердит об опасности, нависшей над страной:
«… грядущие бунты славлю.
В марксову диалектику
стосильные / поэтические моторы ставлю.
Смотрите – / ряды грядущих лет текут».
Владимир Владимирович напоминал работникам ЦК РКП (потерявшим, по его мнению, бдительность), что нужно как можно скорее смести завоёвывающее россиян мещанство:
«Взрывами мысли головы содрогая,
артиллерией сердец ухая,
встаёт из времён / революция другая —
третья революция / духа».
Неужели, сочиняя эти строки, Маяковский не понимал, что, если революция, которую совершили болыневи-ки (октябрьская), привела страну к невероятному голоду, то ещё один бунт может привести её к полному краху? А если не понимал, то неужели некому было подсказать ему это?
Поэту не только подсказывали – ему впрямую говорили о том, что он пишет не так и совсем не то, в чём нуждается страна. Исполняя распоряжение Ленина, многие газеты вообще отказывались иметь дело с поэтом-футуристом.
Но поэт продолжал верить, что она придёт – эта «третья революция духа». И рапортовал сотрудникам ЦК РКП(б), что он стремится ускорить её приход своими произведениями, которые кому-то могли показаться антиреволюционными и даже антипролетарскими.
На этом первая часть поэмы завершалась. Далее предстояло написать продолжение.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.