Поэтические будни

Поэтические будни

Наступило лето.

В июне чекисты наконец-то выследили, а при задержании застрелили вора-рецидивиста Якова Кузнецова (Яшку Кошелька), ограбившего в самый канун Рождества вождя большевиков Ленина.

Николая Бурлюка в это время от службы в Красной армии освободили, и он уехал в Херсон, где жили его родные. Складывается ощущение, что к кому-то из них обращался поэт, когда сочинял строки:

«В твоих руках мой день спадает

Минута за минутой.

Ногою необутой

Полдневный луч меня ласкает.

Прищурившись от ярких светов

И ухватясь за тучу,

Я чей-то призрак мучу

Средь опостыливших предметов».

А Брики, Маяковский, Роман Якобсон и Лев Гринкруг сняли дачу в подмосковном посёлке Пушкино. Стали ходить по грибы, спорить о литературе, играть в крокет и загорать.

В стране продолжала полыхать братоубийственная гражданская война. Эту бойню восепевала «Советская азбука» Маяковского. Он её проиллюстрировал, отпечатал, а затем отвёз раскрашенные от руки экземпляры к Кремлю, где раздавал курсантам и красноармейцам, которые уходили на фронт. Вот двустишия из той «Азбуки»:

«Антисемит Антанте мил.

Антанта – сборище громил.

Большевики буржуев ищут.

Буржуи мчатся вёрст за тыщу.

Вильсон важнее прочей птицы.

Воткнуть перо бы в ягодицы…»

Алексей Максимович Горький в тот же самый момент утверждал (в письме Ленину), что «"красные " такие же «враги народа», как и "белые"».

А Владимир Ильич Ленин в июне 1919 года отдал распоряжение:

«Всех проживающих на территории РСФСР иностранных подданных из рядов буржуазии тех государств, которые ведут против нас враждебные и военные действия, в возрасте от 17 до 55 лет заключить в концентрационные лагеря…>

Зинаида Гиппиус тоже записала в дневник свои впечатления о жизни, что сложилась вокруг:

«Всеобщая погоня за дровами, пайками, прошения о невселении в квартиры, извороты с фунтом керосина и т. д. Блок говорит (лично я с ним не сообщаюсь), даже болен от страха, что к нему в кабинет вселят красноармейцев. Жаль, если не вселят. Ему бы следовало их целых „12“. Ведь это же, по его поэме, 12 апостолов и впереди них "в венчике из роз идёт Христос"».

Бригада Нестора Махно в это время сражалась с белогвардейскими частями под командованием генерала Андрея Григорьевича Шкуро. Гуляйпольцы несли большие потери, так как не получали от большевистского командования ни снаряжения, ни боеприпасов. В результате белые прорвали фронт и захватили Донбасс. За это 25 мая 1919 года Совет рабоче-крестьянской обороны Украины принял решение ликвидировать Нестора Махно, а 6 июня Лев Троцкий подписал приказ, объявлявший свободолюбивого комбрига вне закона («за развал фронта и за неподчинение командованию»).

В ответ отстранённый от командования Махно разорвал соглашение с Советским правительством, о чём сообщил в полных возмущения и гнева телеграммах Ленину, Каменеву, Зиновьеву, Троцкому и возглавлявшему тогда Украину Раковскому. С небольшим отрядом верных ему людей батька скрылся в гуляйпольских лесах.

В связи с начавшимся стремительным наступлением войск Деникина на Москву Махно развернул в их тылу активную партизанскую войну, и красные вновь предложили ему заключить союз. Обитателям Гуляйполя батька сказал:

«– Главный наш враг, товарищи крестьяне, Деникин. Коммунисты – всё же революционеры… С ними мы сможем рассчитаться потом. Сейчас всё должно быть направлено против Деникина».

Кто знает, может быть, именно тогда у Нестора Махно сложились строки:

«Кони вёрсты рвут намётом,

Нам свобода дорога,

Через прорезь пулемёта

Я ищу в пыли врага.

Застрочу огнём кинжальным,

Как поближе подпущу.

Ничего в бою не жаль мне,

Ни о чём я не грущу».

Среди имажинистов тогда тоже вспыхнули «бои». Самым молодым в группе, которую возглавлял Сергей Есенин, был стихотворец Ипполит Васильевич Соколов. Он родился в 1902 году, стало быть, в 1919-ом ему было всего семнадцать лет. Матвей Ройзман про него написал:

«… он боялся заразиться через рукопожатия сыпным тифом и ходил, даже в июле, в чёрных перчатках».

По-видимому, сыпной тиф был единственной напастью, которой боялся Ипполит Соколов, так как по всем остальным вопросам он высказывался весьма отважно. Вот что, к примеру, писал он о футуризме:

«Футуризм должен без боя уступить место имажинизму лишь потому, что выдохся так же, как десять лет тому назад выдохся символизм».

Впрочем, в имажинизме Соколов тоже вскоре разочаровался. И 11 июля во время какого-то мероприятия, проходившего в столовой Всероссийского союза поэтов, Ипполит вышел на эстраду и зачитал «Хартию экспрессионизма», в которой, в частности, говорилось, что «весь имажинизм – спекуляция на невежестве публики», и что только «экспрессионизм, чёрт возьми, будет по своему историческому значению не меньше, чем символизм и футуризм».

Услышав это, Есенин вскочил и обратился к присутствовавшим:

«Нет, господа, вы послушайте меня, а не эту бездарность, которая говорить даже не умеет».

Писательский вечер завершился скандалом. Но, поскандалив, почти все участники этого мероприятия (писатели и поэты) отправились в поэтическое кафе Союза поэтов (бывшее «Домино», которое стали называть «СОПО»). Там отличился другой имажинист – Яков Блюмкин. Об этом – Матвей Ройзман:

«Яков Блюмкин сразу привлекал внимание: среднего роста, широкоплечий, скулолицый, с чёрной ассирийской бородой. Он носил коричневый костюм, белую рубашку с галстуком и ярко-рыжие штиблеты. Впервые я увидел его в клубе поэтов: какой-то посетитель решил навести глянец на свои ботинки и воспользовался для этого уголком конца плюшевой шторы, висящей под разделяющей кафе на два зала аркой. Блюмкин это увидел и направил на него револьвер:

– Я Блюмкин! Сейчас же убирайся отсюда!

Побледнев, посетитель пошёл к выходу, официант на ходу едва успел получить с него по счёту.

Я, дежурный по клубу, пригласил Блюмкина в комнату президиума и сказал, что такие инциденты отучат публику от посещения нашего кафе.

– Понимаете, Ройзман, я не выношу хамов. Но ладно, согласен, пушки здесь вынимать не буду!».

Этого, по выражению Блюмкина, «хама» Ройзман потом назвал – им оказался начинающий актёр Игорь Ильинский.

Видимо, в один из тех же дней произошёл эпизод, который описал в воспоминаниях Роман Якобсон. Выигравший в карты Маяковский пригласил его в кафе «Домино» («СОПО»). За соседним с ними столиком оказался Блюмкин. Маяковский начал «очень зло острить по поводу Горького» и предложил ему принять участие в вечере, на котором вместе выступить против Горького. Блюмкин согласился и принялся обсуждать с Якобсоном персидский эпос «Авесту». И тут, по воспоминаниям Якобсона:

«Вдруг вошли чекисты проверять бумаги. Подошли к Блюмкину, а он отказался показать документы. Когда начали на него наседать, он сказал:

– Оставьте меня, а то буду стрелять!

– Как стрелять?

– Ну, вот как в Мирбаха стрелял.

Когда они отказались отпустить его, он пригрозил чекисту, стоявшему у двери, и вышел из кафе».